Текст книги "Девяностые. Север"

Друг Юра

Только один раз я поддался на уговоры друга Юры с электрофака и сдал за него историю КПСС. На «отлично». Юра только что перевелся в наш институт из Караганды. Лицо его не знал ни один преподаватель. Он уговорил меня не ходить на математику, мол, я ас в этом предмете и гарантирую пятерку. Я и сам мог сдать математику, но напор был так силен, что я согласился на «бартер». Юра вошел в аудиторию, взял билет и показал нам в полуоткрытую дверь растопыренную пятерню. Двери прикрыли. Когда Юра вышел, мне показалось, что оценка далеко не 5 баллов. Действительно, Юра не справился с задачкой, и преподаватель предложил ему подготовиться и прийти еще раз. Во второй раз Юра вынес трояк, убеждая нас, что отвечал на отлично, а профессор из принципа при повторной сдаче больше тройки не ставит.

Потом, узнав Юру поближе, я не согласился бы доверить ему свой экзамен. Он оказался на редкость самоуверенным и импульсивным деятелем. Энергия бурлила в нем как в паровом котле, всё время появлялись какие-то идеи. Заканчивались большинство из них обломом, но тут же возникали следующие прожекты. Вот один штрих, характеризующий его натуру. Он любил ездить в такси, и вообще, форсить. Отец, армейский офицер, выдавал ему приличные деньги на проживание, кроме этого, Юра подрабатывал дежурным в котельной по ночам. Деньги были, но и тратил он их без разбора. Так вот, в такси у него был заготовлен трюк при расчете. Когда водитель называл сумму за проезд, а она обычно при городской поездке была от 40 до 90 копеек, не превышала рубля, Юра не глядя вынимал из кармана рубль, бросал водителю вместе с гордой фразой «Сдачи не надо!» и быстро выскакивал из машины. Эти «понты» его не раз подводили. Он часто жаловался нам, что опять перепутал карман и бросил таксисту вместо рубля пятерку, а то и червонец!

Я запомнил еще одну его историю. Мы помогали ему сдавать зачеты по английскому. На этот счет у нас с молоденькой преподавательницей была отработана взаимовыгодная методика. Она на кафедре иностранных языков отвечала за организацию англоязычных вечеров. Там каждый язык был представлен, и преподаватели соревновались, какой вечер пройдет интереснее. Приглашали иностранных студентов, благо в нашем ВУЗе учились представители из 32 стран. Но хозяева тоже должны были продемонстрировать радушие, интернациональную дружбу и знание языка. Мы предложили преподавателю исполнить песни на английском. Она принесла нам тексты патриотических советских песен в переводе. Мы с большим удовольствием разучивали и исполняли под баян и гитару наши «Летят перелетные птицы», «Хотят ли русские войны?» или «Пусть всегда будет солнце!» Юная «англичанка» получала похвалу на кафедре, а мы зачет по языку. Да еще на вечерах можно было попить чайку с конфетами и пирожными, что тоже было хорошим подспорьем к нашему полуголодному Немецкий у него в голове не держался. Но, чтобы произвести впечатление, он каждый раз в новой школе специально опаздывал на пару минут на первый урок по иностранному языку. Войдя в класс, он скороговоркой произносил;

– «Иншюльдиген зи, битте, майне фершпетунг!» (Извините, пожалуйста, за моё опоздание).

Учительница ахала от таких знаний новенького и долго еще не подозревала, что его немецкий исчерпывался этой, единственной фразой. Юра так часто к месту, а чаще невпопад, щеголял этой фразой, что она отложилась у меня и всех его друзей на всю жизнь. Мы уговорили его перейти на английский. Ему было всё равно, он не знал никакого. Зато вместо сдачи длинных переводов текстов газетных статей, он бодро подпевал нам на вечерах и получал свою долю пирожных и зачет.

Экзамены с видом на Черное море

Вершиной же организации коллективной и практически беспроблемной сдачи летней сессии была найденная нами формула – «Если студент не идет к преподавателю, то преподаватель идет к нему!». У нашего института был студенческий спортивно – оздоровительный лагерь «Чайка» в 44 километрах от города на берегу моря. Летний период работы лагеря разбивался на четыре 24-дневные смены. Путевки распространял профком по смешным ценам, 12 рублей за смену. Остальные расходы компенсировал лагерю профсоюз. Конечно, такая халява была в дефиците. Но на первую смену, с 1 июня, желающих было мало – сессия.

Наш староста предложил профкому идею, от которой, как говорится, было трудно отказаться. Мы всей! Группой выезжаем на первую смену, а преподаватели приезжают к нам в лагерь принимать экзамены. Мы даже доставку их берем на себя. У отца Петьки Лапина была Волга ГАЗ-21 и он согласился привозить профессуру.

Преподавателей не надо было долго уговаривать провести денек на море вместо душной аудитории. Так мы и провели две последние летние сессии на четвертом и пятом курсе. Организовывали мы всё на высшем уровне. Из одного из спальных дощатых одноэтажных домиков выносили кровати, расставляли столы и стулья. Столы для подготовки к ответам на билеты ставили поближе к открытым окнам. Под окнами во время экзамена располагалась группа поддержки с конспектами и учебниками. А преподавательский стол располагали так, чтобы максимально затруднить наблюдение за готовящимися соискателями положительных оценок, дополнительно закрывая обзор огромными букетами полевых цветов. Перед приемом экзаменов для преподавателей был накрыт завтрак в столовой. Иные наши наставники мужского пола не брезговали и стаканчиком – другим отличного домашнего вина из соседней деревни. Ну а после трудов был обед. За ним уже никто особо не стеснялся. Зная об особенностях сдачи экзаменов «на природе» к нам иногда присоединялись и параллельные группы, хотя и не отдыхавшие по путевкам. Приезжали на поезде.

Те преподаватели, кто приезжал с детьми, просили сразу сдать экзамен желающих присмотреть за их чадами пока родители трудятся. На роль «нянек» мы определяли наименее подготовленных представителей. Не надо говорить с какой скоростью они получали свои оценки. В общем, на четвертом и пятом курсах я получал только «отлично» по всем предметам и даже повышенную стипендию! Аж 45 рублей.

Наша лаборатория

Помогало отлично учиться и то, что наша новая специальность, связанная с автоматизацией, заставила руководство нашего Механико-технологического факультета создать новую кафедру. А преподаватели на нее пришли из числа механиков, технологов, металлургов. По сути, они вместе с нами осваивали новые для себя предметы: теорию авторегулирования, колебательные процессы, системы и средства автоматического управления и т. п. Почти все дисциплины представляли собой курсы прикладной высшей математики с нагромождением формул и выводов.

Для того чтобы непосредственно ознакомиться с системами автоматизации, со схемами автоматизированных комплексов, при кафедре организовали секцию студенческого творчества с лабораторией. Оснастить ее помогли предприятия, с которыми сотрудничал наш ВУЗ. Я был первым кто записался практикантом в лабораторию. Всего набралось человек шесть. Мы два – три раза в неделю собирали релейные схемы автоматизированных комплексов, решая задачи, приближенные к реальным производственным процессам. Например, выстроили систему регулирования заданной температуры в плавильном тигле, автоматизировали работу принудительной вентиляции и т. д. На практике было легче разобраться в нудной и хитрой теории, и нам, студентам, и новичкам в этих науках – преподавателям.

Позже нам уже определили по полставки лаборантов и мы помогали осваивать науку студентам младших курсов. Так что немалая доля отличных оценок была заработана честно. Да и что мог поставить молодой преподаватель, с которым ты еще вчера бился, как коллега, над очередной головоломной схемой, кроме «отлично». Кстати, эти практические занятия одно из немногих, что в последствии пригодилось на производстве.

Практика

Постепенно подошло время выпуска из института. Это преддипломная практика, подготовка дипломного проекта и его защита. На практику мы разъехались во все концы огромного СССР. Я попал в шестерку студентов поехавших на Минский тракторный завод. Мы стажировались в огромном литейном цехе довольно современно оборудованном автоматическими и полу автоматическими линиями. Там я и выбрал себе тему диплома: Автоматическая линия по набивке опок для чугунного литья. Трудностей с подбором материала для диплома не было и мы довольно вольготно проводили время в столице Белоруссии.

Запомнились пара эпизодов. Стипендию нам присылали в первых числах месяца на главпочтамт. И что-то мы три дня ходили на почту, а заветных переводов не поступало. Деньги кончились у всех и мы на последние копейки купили самую дешевую еду – яблоки, килограммов пять и уже два дня питались исключительно этими полезными плодами. Для экономии калорий никуда не ходили, играли в карты или валялись на кроватях и трепались о превратностях бытия.

Жили мы всё время практики в общежитии Минского политехнического института прямо в красном уголке, пока общежитие летом подбеливали и подкрашивали. Но пришло время занятий и начали прибивать местные кадры. Первыми возвратились студенты из стройотрядов. Они хвастались заработками и как на заработанные средства здорово гуляют. Один с гордостью поведал нам, что они с другом в ближайшем гастрономе вчера выпили по три стакана вина из конуса, и как им было весело и здорово! Вино из конуса тогда продавали вместе с соками. Выливали вино из бутылок в один из трехлитровых стеклянных конусов с краником в нижней части. Сок тогда выпускался в банках по 3 литра и продавался стаканами на разлив. Сок шел по 10–12 копеек, а вино по 20–25 за стакан. Лежащий третьи сутки на яблочной диете Миша Галюров из нашей компании вздохнул:

– Три стакана! Мизер, а не доза! Я бы и 23 выпил.

Белорусы посмотрели не невысокого, худощавого Мишу и стали над ним издеваться:

– Да в тебя и стакан-то не войдет. Лежи, уж, доходяга!

Слово за слово и Миша плавненько и с ехидцей подвел их к спору на что хочешь, что он не выпьет. Ну, ни за что! Остановились на том, что за вино платит проигравшая сторона, да еще выставляет 2 бутылки коньяка и закуску. Выпить надо было 23 стакана сухого вина за час. Без закуски. Стройотрядовцы погорячились. Откуда им, детям бульбы и Полесских болот, знать, что происходил Миша Галюров из большого бессарабского села Кулевча, где на вопрос местному жителю:

– А хорошая у Вас, хозяин, вода в колодце?

Следовал ответ:

– Не знаю, не пробовал.

В Большой Мишиной семье только для «внутреннего потребления», то есть не на продажу, оставляли после сбора винограда и до нового урожая семь тонн вина. Вино в Бессарабии и Молдавии пили все и всегда. Но пьяниц не было, вино было своего рода продуктом питания, не более. Поэтому выиграть пари для нашего товарища было делом не слишком трудным.

Процесс походил на «избиение младенцев». У продавщицы было всего 8 стаканов, она их все наполнила. Миша взял поднос с вином и мы устроились на широком подоконнике гастронома. Подавали белую болгарскую «Фетяску», слабоватое и кисловатое вино. Миша брал стакан, не спеша, в один приём выпивал, и тянулся за следующим. Перерыв он делал только во время налива следующей серии, закуривая сигаретку. Выпив минут за 20 положенные 23 стакана, он хитро нам подмигнул и, вынув из кармана последний двугривенный, протянул продавщице:

– Хорошее вино! Я, пожалуй, еще стаканчик выпью. За свои!

Белорусы ничуть не переживали. Они сказали, что посмотреть такой аттракцион не жалко ни за какие деньги. А мы впервые за последние дни выпили армянского коньячку под великолепные белорусские деликатесы. Миша наравне с нами участвовал в «банкете», правда, часто отлучаясь из-за стола.

Запомнилась еще из Минской практики свадьба нашего товарища Витьки Андреева, нашедшего свою невесту в том же литейном цехе, где она проходила практику от ПТУ в земледелке. Так называлось отделение приготовления формовочных смесей. Невеста Люда была местной. Папа её работал путевым обходчиком на железной дороге и имел, согласно статусу, дом с подворьем прямо у железнодорожных путей. На свадьбу собралось человек пятьдесят. Кроме родни с обеих сторон были мы, товарищи по институту, а так же одноклассники и друзья невесты из соседней деревни.

Столы ломились от даров белорусских ферм, полей, садов и огородов! На наши вечно голодные желудки обрушился настоящий фейерверк удовольствий. Песни, пляски, «Горько!» продолжалось до утра. Всё было на высшем уровне! Отвели спать нас по друзьям в соседнюю деревню.

Всю особенную «прелесть» белорусского застолья я почувствовал только наутро, когда прозвучал сигнал к подъёму и выходу для продолжения торжеств. Спали мы на полу. При пробуждении мне показалось, что мой затылок крепко прибит к полу гвоздем. Гвоздь казался большим, не менее двухсотки и почему-то раскаленным. Такой эффект произвел на меня картофельный самогон, что был основным застольным напитком.

Помню, что придя на место событий и посмотрев на еду, я несколько раз выбегал в дальний угол двора за сараи. Только к вечеру, когда остальная публика весело распевала песни и признавалась друг другу в уважении и вечной любви, я превозмог себя и выпил рюмку магазинной водки из НЗ хозяев, после чего смог кое-как закусить. Больше к картофельному «напитку» я никогда не прикасался.

Будущие воины

Особое положение в институте занимала военная подготовка. Юноши занимались ей целый день по четвергам. У девушек этот день был свободным. А еще нам говорят о равноправии полов! На военнойкафедре нашего института все студенты при выпуске получали звание младших лейтенантов запаса и должность – командир взвода зенитных самоходных установок ЗСУ-57-2. Военку, так мы называли военную подготовку, пропускать без уважительных причин было никак нельзя. В начале каждого часа занятий проводилась обязательная перекличка. Ну а прогул сразу влек за собой вызов к руководству института, объяснительные, лишение стипендии, а повторный прогул практически приводил к отчислению. После отчисления мгновенно приходила повестка из Военкомата с распределением «в сапоги».

Занятия включали в себя строевую подготовку, изучение уставов Вооруженных Сил, ну и полдюжины непосредственно «зенитных» дисциплин. Самоходная установка сочетала в себе Танк Т-54 с башней открытого типа со спаренной зенитной полуавтоматической пушкой от наземного зенитного комплекса С-30. Поэтому мы подробно изучали и танк и зенитный комплекс с радиолокатором и системой управления зенитным огнем. Я и сейчас, через 45 лет после выпуска смог бы правильно вести боевые действия на этих давно устаревших боевых машинах.

Дальше расскажу почему так глубоко в память въелись навыки привитые нам за время учебы и лагерных сборов. Военная подготовка не представляла для меня трудностей. Во-первых, материал усваивался хорошо, потому что прогулять было нельзя, на занятиях разумно было не отвлекаться а заниматься, так как конспекты из помещения кафедры не выносились. Нас приучали к режиму секретности и выдавали тетрадки только на занятия и часы самоподготовки. Преподаватели были, в основном, ветераны, прошедшие войну. Они честно делали свою работу и добавляли к занятиям рассказы из своей фронтовой практики. Были, правда, и тяжелые моменты с офицерами, не нюхавшими пороху, но с амбициями.

Расскажу об одном. Устройство зенитного орудия читал нам майор Станев, по национальности болгарин. То ли из-за национальных особенностей, то ли из-за характера, был он редким занудой и излишним педантом. При ответе на вопрос по теме он требовал буквально зазубренных, как по конспекту, сведений. Диктовал он своим противным гнусавым голосом материал по памяти. Сам, наверное, настрадался пока зазубрил сотни наименований деталей орудия, и срывал на нас досаду за свои прошлые тяготы.

– Система ударного механизма затвора состоит из, – гнусавил он. Далее шел перечень из трех десятков деталей. Потом диктовался порядок их взаимодействия:

– Когда тяга педального привода отводит ударник, сдерживаемый пружиной обратного хода, доводит шептало до положения вывода последнего из зацепления с выступом на ствольной коробке, происходит самопроизвольное соскальзывание…

Все детали надо было повторять только в той последовательности, что майор диктовал. За отклонение от текста он снижал оценку, а то и заставлял приходить отдельно и пересдавать предмет.

Все как-то смирились, старались соответствовать. Но наш товарищ Виктор Гордеев из параллельной группы не смог вытерпеть такого насилия над здравым смыслом. Он открыто выступил против практики бессмысленной зубрежки. Майор Станев, видимо, был рожден для конфликтов! Гордеев был круглым отличником с первого курса, получал повышенную стипендию, входил в состав профсоюзного комитета института. Шел на красный диплом. А тут такой казус. Майор упорно ставил ему «неуд» по своей орудийной специальности. Скандал тянулся год. Станев не слушал никаких доводов разума, а студент категорически отказывался выступать в роли попугая и отвечал материал своими словами. Скандал дошел до Министерства Обороны. Приехала комиссия. Майор отхватил выговор, а Гордеев «отлично».

Пару лет после окончания института я, будучи в отпуске, наведался в институт и встретил своего одногрупника. Он остался учиться в аспирантуре и преподавал на нашей бывшей кафедре. Мы сидели на лавочке возле главного корпуса и вспоминали студенческие времена. Вдруг мимо нас протрусил рысцой очевидно куда-то опаздывающий, майор Станев. Мне он показался похудевшим и каким-то «задавленным». На мой немой вопрос мой друг засмеялся и поведал мне историю, которая развлекала уже пол – года весь институт.

Майор, как и многие молодые офицеры военной кафедры, решил получить гражданскую специальность и учился в нашем институте на вечернем отделении. А его бывший «любимый студент» Гордеев преподавал ему «Детали машин», науку довольно сложную, изобилующую мудреными математическими выкладками.

– Пошел Станев к Гордееву в десятый раз курсовой проект сдавать!

Прокомментировал друг самочувствие и внешний вид Майора.

– Уже год за Гордеевым ходит!

Классическая иллюстрация к пословицам «Не рой другому яму…» и «Как аукнется…».

После окончанием курса военных наук и перед выездом на двухмесячные лагерные сборы, мы сдавали несколько экзаменов по военным специальностям. По каждому предмету было от 20-ти до 30-ти билетов. Предметы были довольно сложными, особенно устройство и принцип работы радиолокатора. Да и устройство танка, пушки и теория стрельб были не легче. Готовились мы к экзаменам в закрытых аудиториях с решетками на окнах. После занятий конспекты и наглядные пособия сдавались в секретную часть. Так что готовиться вне института было невозможно. Перед каждым экзаменом было три дня подготовки по шесть часов. Готовились мы двумя параллельными группами в одной аудитории. Народ занимался с ленцой, кто-то учил, а некоторые играли в карты, читали газеты, а то и спали. Я прикинул в уме ситуацию и обратился к коллективу с предложением:

– Мы всё равно сидим взаперти, впереди серьезные экзамены. Так давайте потратим это время с пользой и гарантированно, ВСЕ! сдадим экзамены.

Публика меня сначала не поддержала, но потом логика взяла верх. Я предложил каждый билет ответить по одному разу, по очереди, каждому из нас у доски. Нас было человек 35, и я здраво рассудил, что один раз ответив на билет и более 30-ти раз прослушав ответ на него, каждый просто не сможет на экзамене плохо отвечать.

Так оно и вышло. Ответы так крепко засели в головах, что приемная комиссия, ставя пятерку за пятеркой, просто диву давалась такой сверх подготовке. Обе наши группы сдали четыре экзамена всего с тремя четверками. Остальные сплошь «отлично»! Успех был невиданным за все годы работы военной кафедры. С тех пор я твердо знаю, что лучше всего запоминается материал, который ты сам выучишь и обязательно объяснишь другому. Ну и «повторение – мать учения» здесь подтвердилось в полном объёме.

Во время двухмесячных военных сборов твердо заученные знания помогли нашим группам отлично стрелять из пушек, водить танки и работать на локаторах и приборах управления огнем. Порядок действий на каждом номере боевого расчета был забит в мозг крепко и надолго.

Диплом

После военных сборов и преддипломной практики мы съехались в Одессу, чтобы дописать и дочертить в основном уже готовые дипломные проекты, получить заключения руководителей, отзывы оппонентов и подготовиться к защите. Вот тут-то и обнаружилось, что у нашего «комика из АССР» Витька Безгодова нет никаких материалов к диплому. Чем занимался во время практики, он рассказать нам вразумительно не мог. До защиты оставалось 10 дней! Пришлось помогать ему всей группой. Мужская часть разобрала по одному – два листа чертежей, а девушки писали пояснительную записку. Чертежей на полный лист ватмана надо было начертить минимум восемь, а пояснительная записка состояла из 100–120 рукописных листов формата А 4. Успели благополучно, в срок.

И 24 февраля 1968 года вся группа, с первого захода, защитила дипломы. Так что потерь на всем пути в нашем дружном коллективе не было. На следующий день, 25 февраля мне исполнялось 23 года, а моему папе (у нас с ним Дни рождения в один день) исполнялось ровно 50. Я спешил попасть к нему на юбилей и уехал на поезде в Измаил, даже не дождавшись результата защиты. Договорились, что ребята сообщат мне оценку телеграммой. На следующий день в разгар юбилейного застолья почтальон принес телеграмму с одним словом – ОТЛИЧНО!