Текст книги "Девяностые. Север"

Дуэль за обедом

Питались мы довольно хорошо, но просто. Утром обязательно каша и чай или какао. В обед суп (щи, борщ), на второе макароны или картошка с котлетой, или куском мяса из супа. На ужин – каша или картошка. Особенно мы с братом любили сосиски или сардельки. Мама ими не баловала, но иногда давала. Во время еды мы ревниво следили, чтобы каждому досталось поровну как в штуках, так и по размеру. Ели сначала гарнир, а потом, не спеша, доедали сосиски, чтобы не страдать от вида наслаждающегося братца, когда ты уже всё своё съел. За одним из таких «турниров» я как-то отвлекся и просмотрел, когда Костя съел все свои сосиски. Обрадованный этим, я вдоволь насладился его завистливым взглядом и не спеша доел свою порцию. И тут, с торжеством и превосходством на рожице, братец лезет за пазуху и вытаскивает целую, припрятанную под майкой, сосиску! Тут я ему уже подыграл, как мог, изображая муки зависти от зрелища. Дуэль я проиграл.

Спорт

В школе я учился хорошо. Читать и писать я научился еще до школы, так что трудностей в начальной школе не испытывал. Единственной четверкой у меня оценивалось чистописание. Видимо, природная рациональность характера не могла заставить меня всерьез относится к бесполезному во всей предстоящей жизни выписыванию крючков и палочек. Из внешкольных увлечений было чтение. А как было получать новые впечатления, когда даже телевизора еще не было. Выписывали мы детские журналы. Мне «Пионер», брату «Мурзилку». Ну и книги брал в библиотеке: про войну, про индейцев, пиратов…

Но самым любимым моим занятием на протяжении всей школьной поры был спорт. Урок физкультуры был почти праздником. Ввиду ленинградской, очень длинной, зимы и короткого лета, серьезно заниматься можно было зимними видами – лыжами и коньками. К 4 классу я уже неплохо их освоил и успешно выступал на городских соревнованиях среди сверстников. К своему удивлению даже по спортивной гимнастике в 5 классе занял 1 место по городу, наскоро разучив комплексы простых упражнений на разных снарядах. Как-то летом на одном из парковых прудов появились два плавучих понтона и между ними натянутые поплавки плавательных дорожек. Иногда дорожки убирали и ставили ворота. Это тренировались ватерполисты. Я, тогда четвероклассник, в первый раз увидел, как надо правильно плавать кролем, и вместе с другими местными пацанами стал усердно подражать спортсменам. Через пару занятий меня позвал тренер ватерполистов, расспросил, сколько мне лет, где живу, как учусь, и предложил заниматься у него в секции.

Сначала учиться правильно плавать, а потом и осваивать водное поло. Я с радостью согласился и до конца лета не пропустил ни одной тренировки. Но пришла осень. Сезон открытой воды закончился и тренер (фамилию его помню до сих пор – Лоторейчик) предложил мне и моему соседу по дому Алику продолжать занятия в крытом бассейне в Ленинграде. Получив согласие родителей, он принес нам пропуска в бассейн и объяснил расписание занятий (3 раза в неделю) и маршрут.

Добирались мы примерно 1 час 40 минут в одну сторону на электричке до Финляндского вокзала и на трамваях всего с одной пересадкой. Я тогда учился в 5 классе, дружок – на год старше. Самое неприятное было не морозы, не длинный путь до места тренировок, а необходимость в воскресенье успевать в бассейн к 8 часам утра. Вставать надо было до 6-ти. Но усилия не прошли даром. К новому году я уже попал на соревнования со школьниками до 8 класса. Медали не получил, но выполнил норму третьего взрослого разряда по плаванию на 100 м вольным стилем. С тех пор – плавание стало моим любимым видом спорта, а потом и просто хобби. Жаль, что мы всей семьей той же весной уехали из Ломоносова на юг и мои спортивные занятия плаванием прервались надолго. Кстати, с Аликом мы случайно встретились через 7 лет в Одессе. Я там учился в Политехническом и играл за сборную ВУЗов Одессы в поло. И Алик, приехавший со сборной Ленинграда, меня узнал.

Слалом рук

Два раза я ломал руки. Не очень серьезно, но в гипсе походить пришлось. Первый раз я еще в школу не ходил. Большой мальчик толкнул меня, и я неудачно упал. А вот второй случай, в третьем классе, я запомнил хорошо. Метрах в десяти от стены нашей школы с войны осталась огромная воронка от авиабомбы. Она была метров 20 в диаметре и наполнена водой. В ленинградском сыром климате любой замкнутый водоём всегда был наполнен до краёв. Чтобы исключить попадание в воронку школьников, ее обнесли двухметровым забором. Видимо, засыпать ее из-за отсутствия техники было намного сложнее. А что такое забор для лихих парней, у которых на перемене всё кипит и требует движенья!? И нашей любимой игрой на переменах были догонялки, или салки, пятнашки, – вокруг и внутри забора. Вот и я перелез внутрь и, высунувшись по пояс над забором, дразнил догоняющего, который носился за кем-то по внешнему периметру. Пробегая мимо меня, он подпрыгнул, пытаясь меня запятнать. Я отпрянул и спрыгнул вниз, назад. На мою беду подо мной пробегал мой товарищ. Спрыгнул я на него и перекувырнулся назад, подставив руки, чтобы не приземлиться на голову. Одна рука не выдержала перегрузки и треснула в запястье. Запомнилось это падение тем, что я сделал правильный вывод – не прыгай туда, куда не смотришь и где не видно место приземления. Или приводнения. Это правило впоследствии не раз спасало меня. Особенно от соблазна броситься с разбегу в воду в незнакомом месте.

Вознаграждение

В 1957 году отец демобилизовался из Военно-морского Флота и стал гражданским человеком.

Но моряк без моря не может. Мы уехали на юг, в городок на берегу Дуная под гордым именем Измаил. На этом месте когда-то была неприступная турецкая крепость, павшая под натиском доблестных суворовских солдат и офицеров. Впоследствии крепость была разрушена по договору с западными союзниками. О ней напоминали только заросшие рвы да тротуары, выложенные по всему городу из кирпича от крепостных стен. Были еще многочисленные подземные ходы. Они время от времени обрушались в самых неожиданных местах, то под магазином, то посреди дороги, обнажая старинные свода выложенные камнем. Но входы в подземелья были тщательно замурованы и мы, мальчишки, так и не смогли в них попасть. А вели они по слухам аж в Румынию, под Дунаем! Да, Измаил стоял на левом берегу реки, а правый берег был уже румынским.

Отец устроился в Дунайское морское пароходство и вскоре уже получил звание капитана дальнего плавания и корабль под командование.

Мы с братом ходили в близлежащую школу. Летом пропадали на дунайском пляже. Об одном только я жалел. Плавательного бассейна в Измаиле не было. Я занимался легкой атлетикой, играл в баскетбол, стрелял в школьном тире из винтовки.…Но любимым плаваньем заниматься было негде.

Однажды летом (я тогда перешел из шестого в седьмой класс) к нам во двор пришел мужчина в штатском костюме и спросил, где живет Вова Гринспон. Друзья кликнули меня, и он рассказал о цели своего визита. Оказывается, в городе должны были пройти соревнования по плаванию, и каждое спортобщество выставляло свою команду. Мужчина представлял общество «Динамо». Тогда это было спортобщество, как сейчас говорят, правоохранительных структур, милиции, внутренних войск…Мой «вербовщик» оказался из КГБ, но я об этом узнал позже.

– Твой папа, сказал он, говорит, что ты плаванием занимался? Не хочешь ли за «Динамо» проплыть 100 метров вольным стилем? Я готов был плыть хоть за общество «Урожай» – колхозников – лишь бы попробовать себя опять в любимом спорте.

На следующий день во двор подъехал легковой Газик, и мы с моим новым «импресарио» поехали в затон Судоремонтного завода. Там к берегу были пришвартованы понтоны, а между ними натянуты дорожки для плавания. Соревнования были среди взрослых. Школьником я был только один и очень опасался, что продую со свистом. Но стили и техника плавания для местных жителей были неведомы, и в итоге я занял второе место, показав неплохой результат около второго взрослого разряда.

Опередил меня только огромный моряк из Пароходства. Он был чемпионом Черноморского бассейна по гребле на шестиместных шлюпках, да еще был загребным, т. е. первым номером из гребцов. Техника плавания у него была слабовата, но мощи в руках хватало.

Получив грамоту и памятную медаль, я с гордостью отбыл в том же экипаже домой. Но настоящую награду за защиту чести динамовской команды я получил на следующий день. За мной на том же Газоне заехал мой наставник и ничего не говоря пригласил покататься. Выехали мы за город и спустились в старый крепостной ров. Наставник вытащил из машины большую мишень с силуэтом верхней половины человека. На ней были нанесены круги от десятки в центре до единицы в районе плеч. Воткнул ее в землю метрах в двадцати от нас и выдал мне пистолет «ТТ» и коробку-75 штук-патронов. Показал, как заряжать, целиться и скомандовал – «ОГОНЬ!!!»

Вот это было удовольствие! Все 75 пуль прошили мишень. Стрелял я неплохо, сказались, видимо, тренировки в школьном тире. Да и дома я постоянно упражнялся в стрельбе. Еще в пятом классе отец купил нам с братом пневматическую винтовку со свинцовыми пулями. Но пострелять из боевого «ТТ» – это было верхом удовольствия!

Жаль только, что последующие победы в плавании были связаны уже с другим спортобществом – «Водник». Но об этом в следующем рассказе.

Любимый наставник

Многими видами спорта увлекался я в детские годы. Плавал, играл в баскетбол и водное поло, бегал, прыгал, стрелял, неплохо играл в настольный теннис. Но один вид спорта остался в памяти не так как другие. Он запомнился, прежде всего, общением с наставником.

Рядом с нашим микрорайоном, через широкий проспект Суворова со сквером посередине, был небольшой стадион «Динамо». На его территории был спортзал в бывшей церквушке. В те времена большинство церквей были приспособлены под склады, клубы, спортзалы, а то и разрушены. Лозунг – «Религия-опиум для народа претворялся в жизнь.

Однажды на дверях спортзала мы увидели написанное на листке бумаги красивым подчерком объявление о наборе детей в секцию фехтования. Мы с друзьями решили попробовать себя еще и в этом тогда довольно экзотичном виде спорта. Тренером оказался довольно преклонных лет старик, сухощавый, немногословный, с красивой волнистой седой прической.

Он раздал нам рапиры, выстроил в шеренгу и стал показывать, как держать оружие, фехтовальную стойку и самые элементарные приёмы – шаг вперед, шаг назад…

Занимались мы три раза в неделю и надеялись в скором времени сражаться друг с другом, изображая лихие бои мушкетеров. Но шли урок за уроком, а о мушкетерских боях не было и намека. Только через месяц нам разрешили надеть защитные нагрудники и маски и встать друг против друга. Да и то только для отработки элементов по команде тренера. Позиция три, защита, перевод, коли. И так в разных вариантах под бдительным оком наставника. В ответ на наш ропот насчет скорейших сражений, он выбрал одного из нас, встал с рапирой напротив и разрешил противнику нападать. Не смотря на весь молодой пыл нападавшего, он быстро получил с десяток уколов от тренера ни разу не сумев достать того. Мы сразу увидели поразительную разницу в действиях новичка и старого бойца. Движения ученика были размашисты и неточны, а наставник действовал скупыми на амплитуду, но удивительно точными движениями. Конец его оружия всегда точно смотрел в грудь нападавшему и колол цель по кратчайшей траектории. Совершенно свежий, без тени усталости, тренер снял маску:

– Всё видели? Ещё минимум полгода отработки приёмов в линии и в парах! И никаких вольных боёв!

И мы выдержали. Всем было понятно, что без закрепленной школы хорошего фехтовальщика не бывает. Много часов проводил тренер, стоя в паре с каждым из нас и по многу раз отрабатывая приемы, поправляя ошибки и объясняя, а чаще просто показывая правильные действия. Никогда он не жаловался на усталость или возраст.

Постепенно из редких его воспоминаний мы немного узнали его историю. Фехтованию он учился еще до революции в кадетском корпусе. Во время Гражданской Войны был в Красной Армии инструктором по штыковому бою. Пару раз он показывал нам, что такое штыковые приемы с учебным карабином. Был он и чемпионом России по фехтованию в первые годы Советской власти. Звали его Василий Павлович Савелов. Не знаю, из какого сословия он выходил, но веяло от него благородством, скромностью, уважением к людям, даже таким школярам, как мы и безграничным терпением. К своим обязанностям тренера он относился со всей серьезностью и отдавал много сил. Да и сама секция была организована по его инициативе, когда ему надоела роль пенсионера, и он пришел в «Динамо» предлагать свои услуги.

Наконец, после года занятий, мы начали проводить между собой турниры по боям на рапирах, параллельно изучая технику боёв на саблях и шпагах. Дошло дело и до городских и областных соревнований. Плохо было только одно. Возраст наставника. Всё чаще, не дождавшись его к началу тренировки, мы шли к нему домой. Он выходил и с извиняющейся улыбкой просил прощения за свою болезнь. Иногда выходила его жена и говорила, что Василий Павлович слег и не встает.

Постепенно занятия сошли на нет, секция закрылась. Да и наш стадион закрыли и на месте спортзала-церквушки выстроили гостиницу. Приехав после первого курса института на каникулы, я узнал, что наш наставник весной умер.

Недавно, покопавшись в интернете, я узнал, что наставник действительно был из дворян. Вот краткая справка о его дореволюционном прошлом.

От занятий фехтованием у меня осталась хорошая реакция, способность к быстрым движениям, глазомер, и память об удивительно светлом и добром человеке.

Заплыв, не увенчавшийся успехом

В пятнадцати километрах от Измаила находится огромное пресное озеро Ялпух. Начинается оно от южной границы Молдавии и тянется на юг более сорока километров, где соединяется с Дунаем коротенькой, в полкилометра, речкой. Ширина озера, его по местному называют лиманом, доходит до пятнадцати километров. Воды его кишат рыбой, раками, по берегам тянутся камышовые заросли, перемежаемые песчаными пляжами. Кстати, на его берегах в 60-е годы снимался фильм «Служили два товарища» с В. Высоцким, О. Янковским и Р. Быковым.

Место мне это памятно чувством безграничной свободы и покоя. Испытывал его я каждое лето, когда мы в компании сверстников 13-16-ти лет отправлялись туда на велосипедах дней на пять.

Берега озера в то время были пустынны. Только в воскресенье на единственный оборудованный кое-как пляж с раздевалками и буфетом выезжала сотня отдыхающих. Для них были организованы несколько рейсов грузовиков с деревянными лавками в кузове. Билет, помню, в обе стороны стоил 20 копеек. Ну а в будние дни берега были полностью необитаемы. Расположенные по берегам, над крутыми откосами, сады, кукурузные посадки и бахчи с арбузами и дынями никто не охранял. Поэтому, из взятого с собой съестного, половину мы привозили обратно. Всё что надо для еды, кроме хлеба, мы находили на месте.

В прибрежных водах рыбаки ставили ловушки на рыбу – плетеные из лозы корзинки, из которых попавшая своим ходом туда рыбка не могла выплыть. Рыбаки их называли вентерями. Улова из одного такого вентеря нам хватало и на уху, и на второе. С ухой мы помню, экспериментировали, добавляя в нее то рис, то горох. Но уплеталось всё с огромным аппетитом после многочасовых купаний, игр с мячом и набегов на сады. Жили мы в самодельных шалашах из кустов бузины под большим абрикосовым деревом. Помню, что приевшись свежими фруктами и виноградом, мы варили компот, варьируя составляющие, и употребляя его, сначала горячим, а на утро холодным.

В один из таких дней в наши молодые и жаждущие действий головы пришла мысль покорить Ялпух в ширину. Мысль была спонтанной, послеобеденной. Встречена она была со всеобщим энтузиазмом. Через пять минут вся наша компания из пяти или шести человек уже плыла перпендикулярно удаляющемуся берегу. Среди нас были пловцы разной степени подготовки. Я был «профессионалом», разрядником и мог без труда продержаться в теплой воде часа 3–4. Остальные, любители, плавать умели, но не очень… Для самых слабых мы взяли с собой большущую черную камеру от грузовика. В нее свободно залазили двое ребят как в лодку, только без дна.

Поначалу мы резвились в воде, продвигаясь всё дальше от берега, перекидывались мячом, ныряли на дно с маской. Но по мере удаления от берега энтузиазм спадал, подкрадывалась легкая пока усталость. Всё чаще приходилось отдыхать, хватаясь руками за камеру или подсовывая под пузо мячик. И когда мы уже отплыли километра за четыре от берега, и прошло часа три нашего путешествия, до нас начало доходить сознание неисполнимости этой авантюры. Никто не хотел сдаваться первым. Пришлось мне включить аргументы за немедленное возвращение. Их я смягчил тем, что уже солнце скоро сядет, и возвращаться с того берега придется ночью…

Да, согласились друзья. Надо было утром рано отплывать. Конечно, все уже поняли, что дистанция нам не под силу, но предложенное мной объяснение устроило самолюбие всей компании. Иногда, уже зимой, вспоминая наш заплыв, кто-то и посетует:

– Надо было утром пораньше…

Музыка

Теплый, летний Измаильский вечер. Сквер по центру проспекта Суворова. Старый, кряжистый дуб. Ему явно более ста лет. С дуба несутся громкие, истошные голоса. Прислушавшись, можно разобрать слова и мелодию шлягера конца пятидесятых годов, песни из кинофильма «Человек амфибия» – морской дьявол. Это был, наверное, первый отечественный рок-н-ролл. И орали мы его самозабвенно под аккомпанемент двух гитар. На одной наяривал я, на другой мой сосед по дому Витька Моргун. Так мы удовлетворяли естественную в молодые годы жажду громкой, ритмичной, заводной музыки.

С музыкой я дружил. Не занимался ей профессионально, но с удовольствием слушал, подпевал, даже пытался сочинять мелодии. Папа у нас играл на мандолине, домре, гитаре. Играл как любитель, но довольно профессионально. В студентах даже занимался в оркестре народных инструментов. Помню, как он виртуозно исполнял на мандолине Турецкий марш Моцарта. Но больше всего он любил петь, аккомпанируя себе на семиструнной гитаре. О шестиструнной тогда еще не слышали.

Нам с братом тоже хотелось научиться играть. Начали мы с мандолины. Отец показал нам основные приёмы и правила и ушел в очередной рейс. Так что приходилось заниматься без наставника. Первую мелодию я сыграл «Во саду ли, в огороде». Потом пошло полегче и через два-три месяца я имел в репертуаре несколько несложных пьес. Но мандолина была успешно заброшена, и предпочтение было всецело отдано гитаре. Чтобы петь популярные тогда песни достаточно было трех минорных и трех мажорных аккордов.

Поломав пару месяцев пальцы, мы их худо-бедно освоили и могли уже подбирать аккомпанемент к песенкам. Сосед наш по дому Витька занимался в Музыкальной школе по классу баяна и еще очень хорошо играл на концертной балалайке. Он знал ноты и приходил на помощь нам в затруднительных случаях. Мы с ним даже в школе на вечерах самодеятельности давали пару номеров, я на мандолине, а он сопровождал на гитаре.

Конечно, мы впитывали в себя все новые песни, пели их сами, покупали пластинки. Познакомились и с западными образцами, хотя тогда услышать буги-вуги или рок-н-ролл по радио было невозможно. Партия и правительство тщательно оберегало молодежь от тлетворного влияния запада. Но «протечки» этой культуры всё-таки случались. У нашего соседа по двору Валика Лисовского отец плавал на китобойном судне в составе флотилии «Слава». Уходили они в моря поближе к Антарктиде на 8–9 месяцев. После одного из плаваний отец привез Валентину несколько долгоиграющих пластинок с американскими танцевальными мелодиями. Тогда на такой пластинке помещалось до 25 песен или мелодий. На одной были танцы и песни в стиле Буги-Вуги, на другой Рок. Одна пластинка была целиком из песен Элвиса Пресли. Многие мелодии с тех пластинок были и в нашем репертуаре, и иногда, наряду с советскими, разносились с любимого дуба.

Как везде и всегда в школе были уроки пения, школьный хор. В хоре я с восьмого класса уже был запевалой, когда у меня прорезался уверенный баритон.

Как-то отец позвал меня на кухню, там на стенке висел радиоприёмник.

– Послушай, какую прекрасную вещь передают.

Я прислушался. Это была не эстрада, не народные инструменты. Но мелодия увлекала и легко укладывалась в голове. Это была Венгерская рапсодия Ференца Листа в исполнении симфонического оркестра. Такая музыка произвела на меня очень сильное впечатление. С тех пор, наряду с легкой музыкой, я с удовольствием слушал и классику. Сначала отец рекомендовал мне легкие для понимания, популярные произведения, затем я сам начал покупать пластинки, расширяя области привязанностей. Полюбил оперные арии, музыку к балетам, симфонии и инструментальные пьесы. В Измаиле был довольно скромный отдел грампластинок в Центральном Универмаге. Большинство любимых мелодий я находил в поездках на соревнования в больших городах.

Большое впечатление на меня произвел американский фильм Рапсодия с Элизабет Тейлор в главной роли. Банальная сама по себе драма проходила в среде музыкантов и сопровождалась отрывками великолепной музыки. Главными героями фильма были скрипач и пианист, и музыкальные вставки были из этих областей музыки. После этого у меня в коллекции появились и второй концерт для фортепьяно с оркестром Рахманинова и первый – для скрипки и оркестра Чайковского, и цыганские напевы Сарасате… Одной только вещи, потрясшей меня своей волшебной мелодией, я найти не мог долго, года два… Это был первый концерт для скрипки с оркестром Мендельсона.

И вот просыпаясь утром в свой День Рождения на 15-летие, я услышал, что из радиолы льется моя любимая мелодия. Достал, всё-таки отец пластинку! Всю жизнь помню охвативший меня восторг и считаю этот подарок самым дорогим за все дни рождения, Хотя – нет. Самый дорогой подарок я получил в день своего 29-летия. Так совпало, что именно в этот день моя любимая жена вынесла из роддома и вручила мне доченьку Маргаритку.

С неаполитанскими песнями я познакомился с пластинки Александровича и чудо мальчика Робертино Лоретти. И сейчас многие помню и напеваю. Русские романсы мне открыл Георгий Виноградов в сопровождении лучшего советского гитариста Иванова-Крамского. Оперные арии я разучивал с Георгием Отсом, Борисом Гмырей, удивительным Павлом Лисицианом.

Так что с музыкой было связано очень много приятных мгновений моей жизни. Даже учиться в институте музыка помогала. В студенческие годы в Одессе я часто бывал в Филармонии на симфонических концертах, в Оперном театре. Одесса не зря имеет славу одного из известных на весь мир музыкальных центров и кузнице скрипачей. Проявлял я и свои скромные вокальные данные в институтской художественной самодеятельности, но об этом в следующих новеллах.