Текст книги "Через годы, страны и моря. Книга 9"

К обездвиженной шлюпке подошел мотобот с огромного пассажирского судна. Как выяснилось позднее, это был шведский паром «Stena Olympica». С него завели на бот конец, и он отбуксировал нашу шлюпку к своему парому. Ошвартовав свой бот у борта гиганта, старпом с «ревизором» через открытый лацпорт (герметичный технологический вырез в борту для погрузки и выгрузки техники) вошли внутрь огромного судна.

Вдвоем поднялись на мостик, откуда открывался полный обзор происходящего. На часах около семи утра по среднеевропейскому времени начинало светать. «Оленек» располагался носом к парому «Stena Olympica», с него клубами валил черный дым, за которым судна почти не было видно – лишь верхушки мачт и частично выглядывал левый борт. Дым относило влево от парома, в сторону правого борта пылающего парохода, где горело разлившееся по воде топливо. Слева стоял на якоре танкер, на который сначала не обратили внимание, пока на мостике не сообщили, что именно с ним столкнулся «Оленек», и показали на путевой навигационной карте место столкновения, которое произошло на полосе встречного движения для нашего «броненосца», будто ему море по колено с усиленным ледовым поясом. Название на борту в полумраке не просматривалось, как и повреждения в носовой части. Позднее выяснилось, что это был танкер Новороссийского пароходства «Генерал Шкодунович» и, на наше счастье, в его танках была патока, а не бензин или другие сорта высокооктановых нефтепродуктов, иначе бы от обоих судов вряд ли что-либо осталось уже при столкновении.

Спустя недолгое время мотобот с парома привез еще нескольких спасенных из экипажа и полярников «Оленька», хотя еще не совсем рассвело. Сумерки в высоких широтах намного дольше экваториальных, где их практически не бывает, солнце сразу выкатывается, не оставляя им времени на раздумья. «Ревизор» после бессонной ночи и произошедших ужасающих событий и грядущей неизвестности был измотан до крайности, в состоянии, которого он никогда ранее не испытывал, да и кто другой попадал в такую переделку. Действительно, «спасибо, что живой»! Волновало, а как там другие члены экипажа, все ли спасены? Спустя час он ушел с мостика парома, после того как его капитан сказал, что до немецкого Киля еще четыре часа хода и подойти планируется к полудню. Паром курсировал между шведским Гетеборгом и Килем.

Когда миновали «Оленек» на расстоянии 500 метров, со стороны правого борта зияла огромная дыра в средней части судна, в районе машинного отделения, которая изнутри подсвечивалась полыхающим огнем. Самая что ни есть сатанинская топка! Последний раз пришлось увидеть пароход с мостика парома при курсовом угле порядка 120 градусов, то есть немного с кормы. Ужасающее, огромное, все пожирающее, вспыхивающее на фоне темного неба пламя в надстройке, черные клубы дыма от которого тянулись в носовую часть. В кормовой половине огня не было видно, самолет Ил-14 на крышке третьего трюма был цел. В носовой части кое-где возникали, словно змеиные языки, протуберанцы рыжего пламени и сопутствующий им черный плотный дым, изрыгаемый из огромной пробоины, который казался непреодолимой стеной, самой настоящей «черной дырой». Зловещее пламя все пуще захватывало носовую и надстроечную палубы, и взрыв огромной мощности мог последовать в любую секунду, если бы оно прорвалось в трюмное чрево через герметично закрытые крышки. К счастью, такового не произошло, иначе бы трудно было представить количество жертв и погибших судов, находившихся поблизости. Скорее всего, они рассыпались бы на атомы и молекулы. Спасая советский экипаж, иностранцы рисковали своими жизнями.

Вертолетов на крышке второго трюма не было видно из-за дыма. Два раскрытых спасательных плота находились на палубе небольшого иностранного танкера. Наш обездвиженный мотобот буксировал иностранный буксир в сторону танкера «Генерал Шкодунович».

Умудрились же сойтись в одной точке за тридевять земель от родного дома два советских судна! Еще большее удивление вызывает нахождение на мостиках пароходов капитанов-однокашников, будто в насмешку подстроенное неизвестными потусторонними силами. Как тут усомниться в какой-то предопределенности?

Сергей спустился в выделенную судоводителям «Оленька» четырехместную каюту парома. В ней уже находились капитан Иванов, дублер Курбацкий и старший помощник Воронцов, со своей аристократической фамилией загремевший в невероятную переделку, да еще на собственной вахте. Будь это лет на 20—25 пораньше, не сносить бы ему головы, не задумываясь бы обвинили в терроризме и подрывной деятельности и работе на разведку какого-нибудь Барбадоса, а последний его коридор наверняка бы закончился стенкой, как писал Владимир Высоцкий. Но, слава богу, времена все-таки меняются, вряд ли кому придет в голову обвинять его в преднамеренной диверсии из-за одной лишь фамилии.

Из рассказов Курбацкого и Воронцова начала складываться картина столкновения «Оленька» со встречным танкером, произошедшее за несколько минут до окончания утренней вахты старпома в проливе Большой Бельт.

«Оленек» шел по своей правой полосе системы разделения движения судов курсом 341 градус и у поворотного буя, примерно на траверзе датского порта Корсер, должен был повернуть вправо, на курс 10 градусов. Поворот небольшой, все предельно ясно, препятствующих мелких суденышек на своей полосе движения не усматривалось, и ничто не предвещало такого поворота событий. С северного направления по своей полосе зоны разделения шло какое-то судно, ходовые огни которого хорошо просматривались с мостика «броненосца» на курсовом угле правого борта. За ним следовал еще один пароход. У ближайшего из встречных судов был хорошо виден зеленый огонь правого борта и слегка проблескивал красный огонь левого борта, то есть встречное судно находилось в точке своего поворота и медленно поворачивало вправо для движения по своей полосе зоны разделения. «Оленьку» тоже пора было начинать поворачивать вправо, на курс 10 градусов, но Иванов по неизвестной причине медлил и тянул, затягивал быстро бегущие секунды, каждая из которых приближала к неминуемой развязке, затем спросил у старпома, достаточно ли места слева, и когда тот ответил, что достаточно, но это уже полоса встречного движения, капитан неожиданно дал самую худшую и нелепую команду в своей жизни: «Лево на борт!» Комментировать такой маневр невозможно, да и развести руками тоже – не хватит размаха рук. Можно лишь объяснить каким-то невообразимым ступором, настигшим капитана, сродни апоплексическому удару, как говорили раньше. Он напрочь потерял ориентацию и, сильно похоже, не соображал, что делал. Тут бы и вмешаться чифу, но он, к сожалению, этого не сделал. Таким образом, был потерян последний, почти призрачный шанс избежать трагедии.

В последние десятилетия из каких-то лабораторий или от диванных аналитиков появилась неизвестно кем запущенное словосочетание «человеческий фактор», под которым понимались не совсем адекватные действия человека в критические моменты, то есть психологический акцент. Но то, что хорошо для соискателей научных званий или авторов монографий ни о чем, совершенно вырвано из контекста. Разве поломка механизма, сложного прибора и прочие сопутствующие действия человека на протяжении всей жизни – не продукты того же человеческого фактора? Поломка механизма или выход из строя сложного прибора вызваны теми же самыми причинами: изготовитель где-то недосмотрел или поленился, вот и конструктивный дефект, который ждет своего часа. Если даже они находились в идеально изготовленном состоянии, то снова имеем дело с тем же человеческим фактором: кто-то конкретный не выполнил предписанную изготовителем профилактику или не сменил какую-либо деталь, израсходовавшую свой ресурс. Таким образом, та же самая шуба, только наизнанку. Все то же самое, как и тысячу лет назад, за исключением модного термина. «Но хоть горшком назови, только в печь не ставь!» Вся недолга!

Несколько лет спустя, в самом конце августа 1986 года, почти аналогичная катастрофа произошла в новороссийской Цемесской бухте, погибли 423 человека. Балкер «Петр Васев», идущий на вход, протаранил еще репарационный германский пассажирский пароход «Адмирал Нахимов», доставшийся СССР при разделе гитлеровского флота, при ясной видимости, на виду друг у друга. Капитан балкера впал в необъяснимый ступор, уткнувшись в тубус радара вплоть до самого столкновения, и объяснить его действия невозможно. Получается, что никто не застрахован от паралича действий последнего момента, и не допустить его можно лишь подстраховкой «мастера» в первую очередь старшим помощником, когда очевидна грубейшая ошибка в действиях капитана.

Но для этого нужна духовная связь с помощниками, чтобы они были не послушными автоматами, готовыми выполнить любую команду, а думающими, высококлассными специалистами. Понятно, что при муштре или при использовании принципа «Я начальник – вы дураки!» таковое недостижимо и не оставляет ни малейших шансов избежать катастрофы, более того – увеличивает ее вероятность.

Далеко не каждый из даже самых грамотных и мужественных старпомов решится перечить капитану. Да и определить столь призрачную ниточку, разделяющую последний момент вмешательства, который может предотвратить ужасающие последствия, ибо через секунду будет поздно, невероятно трудно. Конечно, в таком подходе много недосказанного и непредусмотренного, каждый случай уникален, но в главном они сходятся.

Другие варианты для предотвращения подобных случаев неосуществимы и могут существовать лишь на бумаге, дабы поставить галочку и доложить наверх о принятых мерах. Они никак не повлияют на дальнейший ход событий, ибо человеческий фактор внутри каждого из нас с самого рождения.

Вернемся к нашей конкретике. В результате этого непредсказуемого маневра встречный пароход, продолжавший следовать по своей полосе зоны разделения, почти на полном ходу врезался в правый борт дизель-электрохода. При таком таране в борт никакая усиленная броня не поможет. Иными словами, получается, что «Оленек» намеренно подставился самым уязвимым местом, не оставив танкеру ни малейшего шанса совершить какой-либо маневр или сбросить скорость, невзирая на результаты последующего расследования, которое выглядит притянутым за уши.

В результате расследования катастрофического столкновения, повлекшего срыв сроков выполнения государственной антарктической программы, комиссией Министерства морского флота вынесен вердикт, что в последний момент капитан выбрал наихудший маневр отворота влево на полном переднем ходу, что очевидно даже непосвященному в лабиринты морской кухни.

Схема столкновения из книги «Спасите нас на суше», автор Петр Осичанский, издана во Владивостоке в 2010-м году

Во время разговора с Курбацким и Воронцовым послышалось какое-то тихое заунывное пение, будто заполярный каюр едет на собачьей упряжке и поет свою нескончаемую тоскливую песнь. Обернувшись, с изумлением увидели сидящего на палубе каюты Иванова, обхватившего колени и раскачивающегося из стороны в сторону, при этом напевая: «А я песенку пою-ю-ю-ю… А я песенку пою-ю-ю-ю…» Переглянулись друг с другом, не поехала ли крыша у капитана, и Курбацкий, как бы проверяя внезапно осенившую догадку, громко сказал: «Михалыч, прекрати, этим делу не поможешь!» Иванов нехотя встал, отошел в угол каюты и лег на крайнюю кровать. Значит, рассудок у него не помутился.

Через несколько минут появился посыльный от капитана парома, проинформировавший о получении запроса от датских властей с требованием доставить вахтенного помощника капитана дизель-электрохода на берег для выяснения обстоятельств столкновения. Поднялись на верхнюю палубу парома и увидели приближающийся большой вертолет с двумя невидимыми винтами, который вскоре завис над нашими моряками. На Воронцове была легкая хлопчатобумажная рабочая куртка совсем не по сезону, в воздухе попахивало скорее зимой, чем ушедшим летом. Сергей снял новенькую синюю, очень теплую куртку на верблюжьем меху, выданную ему накануне, и отдал старпому. В ней он точно не замерзнет. Паром уменьшил скорость, с вертолета спустили стальной тросик с «упряжью» из ремней, матросы с парома быстро закрепили ремни вокруг чифа, и тросик поднял его к открытой дверце геликоптера, где Воронцова сразу же втянули внутрь. По всему было видно, что такая операция для матросов не первая, действовали споро и отлаженно.

На пароме «Stena Olympica» нашли убежище 23 человека с аварийного «Оленька», и теперь осталось 22. «Может, они и нас будут по одному дергать?» – мелькнуло в голове у «ревизора». Чего только не придет на ум в таком состоянии, которое еще в полной мере не осмыслил, слишком быстро разворачивались события. Что там ждет впереди? Всех ли спасли? Эти первоочередные вопросы не оставляли, да и сонного настроения как не бывало, несмотря на бессонную ночь. Как бы сообщить Зое, что жив и здоров, не дай бог узнает из «Голоса Америки», слушатели которого быстро разнесут весть о катастрофе. За наши средства массовой информации можно не беспокоиться, молчать будут до последнего, а может быть, никогда и слова не скажут.

В немецком Киле при сходе с парома оформление портовыми властями было максимально упрощено, никаких документов у потерпевших крушение не было, попросту пересчитали по головам, уточнив, почему 22 человека, а не 23, как им сообщили ранее. Удовлетворившись объяснением о снятии старпома вертолетом, больше вопросов власти не задавали. Без промедления тут же, в порту, предложили выбрать по вкусу и размерам привезенную верхнюю одежду, ибо большинство были одеты очень легко, буквально в чем спали, когда разбудили звонки громкого боя. В темноте многие просто не успели одеться и повыскакивали наверх налегке.

Сергей выбрал себе свитер и куртку защитного цвета взамен отданной старпому Воронцову, до сих пор носит ее у себя на даче – как память о тех черных днях. На автобусе тут же без промедления доставили в аэропорт, где на несколько часов специально задержали самолет, вылетавший в Ленинград с членами экипажа теплохода «Скульптор Коненков». Народ с ролкера «Скульптор Коненков» на протяжении всего рейса расспрашивал об обстоятельствах столкновения, своими наивными вопросами несколько разрядив обстановку общей напряженности. Впереди ждала родина, где порядки всегда были строги, а если говорить о людях без документов, то и вовсе случай беспрецедентный, не имеющий аналогов. Как-то поступят с потерпевшими крушение, наверняка начнут не с психологической помощи.

Вечером того же дня, тридцать первого октября, прибыли в ленинградский аэропорт «Пулково». Родина, как и ожидалось, встретила спасенных совсем не так, как Германия. Таможенники и пограничники никакой информации о прибытии части экипажа потерпевшего крушение судна не имели. А как же с торжественной песней, почти гимном: «Родина слышит, Родина знает…»? Из песни слов не выкинешь, а вот стоят ли они чего-то или нет – вопрос другой. Пограничники требовали предъявить паспорта моряка, которые остались на горящем «Оленьке». Кое у кого в руках были лишь пакеты с грязной и мокрой одеждой, у некоторых – только сырые спасательные жилеты. Как бы то ни было, но группа в самом деле напоминала чудом спасшихся погорельцев, однако пограничников такие человеческие слабости не интересовали – зеленые фуражки со стальными взглядами и рычащими овчарками на привязи ничто не могло разжалобить. Пришлось несколько часов простоять у барьера, с другой стороны которого пограничники с собаками. Говорить о какой-либо экстренной психологической помощи не приходилось, границу бы пересечь и сознание не потерять от усталости, бессонной ночи и случившегося кошмара. Люди были измотаны физически и морально. Некоторые начали срываться и кричать, что «сейчас начнем громить все вокруг», но на «храбрых» и холеных стражей границы чужая беда никакого воздействия не оказывала – выдержанные ребята.

Ближе к полуночи в аэропорт приехали руководители ААНИИ с каким-то гарантийным письмом, затребованным пограничным начальством, после чего всю группу погрузили в автобус и отвезли в гостиницу моряков на улице Двинской. Поселили на седьмом этаже, а в столовой гостиницы организовали бесплатное питание.

Где-то через сутки прибыли оставшиеся мученики. Рассказам не было числа и конца. Многих подбирали из воды, далеко не теплой, и со спасательных плотов иностранные суда. Танкер «Генерал Шкодунович» в спасательной операции участия не принимал. Всех выловленных из воды доставили в датский порт Корсер, откуда переправили в Копенгаген, а затем и в Ленинград.

Уже соединившись вместе, узнали, что не всем удалось остаться в живых, катастрофа взяла свои жертвы, слава богу немногочисленные. В Ленинград не прибыли и, следовательно, погибли четыре человека: первый помощник капитана (помполит) Владимир Антонович Талько, третий помощник капитана Владимир Леонидович Додончиков, моторист Виктор Михайлович Черняков и участник антарктической экспедиции авиатехник Леонид Степанович Нечаев.

Коллеги Нечаева рассказывали, как он погиб. Дверь его каюты сильно заклинило во время столкновения из-за деформации от удара; он пытался открыть ее изнутри, но не удалось. Его товарищи снаружи из коридора также ничего не могли сделать, даже аварийная филенка, предусмотренная для подобных случаев, осталась непробиваемой. Да и в руках не было какого-либо подручного материала – вот если бы топор… Но волшебников среди них не оказалось. Из-за сгущающегося дыма на грани потери сознания и приближающегося огня они вынуждены были уйти, так и не достигнув цели. Перекосившаяся дверь стала непреодолимым стальным барьером между жизнью и смертью.

Обстоятельства гибели еще трех членов экипажа дизель-электрохода стали известны лишь в середине ноября, после того как буксиры привели сожженный пароход в Ленинград. Сергея долго преследовал ужасный тошнотворный запах, который он почувствовал на судне, уже приведенном в Ленинград. Что-то смешанное в один нераспутанный клубок: горелый металл, пластик, резина, какие-то химические материалы и, как тогда казалось, едва уловимый запах сгоревшей человеческой плоти.

Один лишь этот едва переносимый запах сразу же возвращал к деталям недавней трагедии во всех ее мельчайших подробностях, как в замедленном кино, вызывая тошнотворные позывы и заставляя чаще колотиться сердце. Перед глазами вставали образы еще совсем недавно живых и жизнерадостных людей, строивших долгосрочные планы, рассчитывающих на долгую жизнь, хотя уже совсем рядом притаилось вечное забытье, готовое поглотить навсегда в ближайшее время. Слышался жизнерадостный смех неунывающего Володи Додончикова, вспоминалась сосредоточенность первого помощника Талько, но это были всего лишь тени недавно ушедших людей.

«Мы успели: в гости к Богу не бывает опозданий… Чуть помедленнее, кони… Умоляю вас вскачь не лететь!» – из самой настоящей баллады Высоцкого, но зачем так рано? Вот и разделила глупейшая по своей сути катастрофа людей на живых и мертвых, поставив навсегда непреодолимый барьер между прошлым и будущим.

Пожар на «Оленьке» продолжался шесть дней и ночей. Вот как описывал свои впечатления один из спасателей Балтийского флота:

«Надстройка выгорела полностью. Гонимый ветром огонь проскочил по палубному грузу в район первого трюма и форпичных кладовых. Ацетиленовые баллоны в результате взрывов были вывернуты, как кожура очищенного апельсина.

Буксировка д/э «Оленек» после столкновения и пожара

Деревянные рыбинсы в верхней части первого трюма были обуглены. В самом трюме ощущался резкий запах авиационного бензина, но, видимо, концентрация паров не достигла необходимого для взрыва предела. Вертолет, стоявший на крышке второго трюма, выглядел как новенький – лишь хвост немного обгорел. Третий и четвертый трюмы и палубный груз над ними не пострадали».

Тот факт, что концентрация паров бензина в трюмах №1 и 2 не достигла необходимого для взрыва уровня, несомненно, является заслугой экипажа, осуществлявшего жесткий контроль и требования предельно плотно закручивать пробки всех бочек, а при малейшем подозрении в их негерметичности отказывались грузить подозрительную тару.

При обследовании корпуса сгоревшего судна в Ленинграде обнаружили заполнение первого трюма забортной водой из-за трещины корпуса с правого борта. «Оленек» мог затонуть в любой момент при буксировке, но судьба все-таки уберегла его, такого жалкого, ненадолго отсрочив его кончину. Стальные переборки выдержали напор воды, не допустив даже фильтрации в соседние трюмы, иначе бы бывший «броненосец» быстро исчез под волнами еще в Северном море.

Танкер врезался в район спасательного бота №1, из раздавленного танка пролилось топливо, которое и воспламенилось от искрящихся перебитых электрических кабелей, их-за чего и начался пожар. Машинное отделение вследствие образовавшейся огромной дыры в борту оказалось мгновенно затопленным, и все дизели и генераторы остановились. Аварийный дизель-генератор запустился автоматически, но надолго его не хватило, и он тоже заглох, будучи поврежденным при столкновении. Пароход полностью обесточился, мгновенно превратившись в неподвижное пылающее бездуховное вещество, и трудно было поверить, что всего лишь каких-то полчаса тому назад на его борту спокойным сном спали десятки людей. Они не были озабочены завтрашним днем и строили далеко идущие планы, были уверены в непотопляемости своего «ковчега», уже сроднившись с ним. Пробуждение стало неподдельным ужасом, словно продолжение какого-то кошмарного сна, и навсегда оставило отметины в памяти каждого.

На каюту третьего электромеханика пришелся центр удара, и от нее ничего не осталось, сначала сплющило как консервную банку, а потом разорвало, будто салфетку, оставив лишь вмятину. В эту каюту переселили третьего помощника капитана Володю Додончикова перед выходом в рейс, еще в Ленинграде. Его штатная каюта находилась на левом борту, но в связи с необходимостью уплотниться переселили на правый борт, в каюту третьего электромеханика, тем самым поставив крест на его судьбе.

Роковую роль сыграла привычка опаздывать на вахту, приходить не за десять минут до ее начала, как требует Устав службы на судах морского флота, а непосредственно к началу вахты. В 07:50 он должен был быть на мостике, но, как всегда, опаздывал, а столкновение произошло в 07:53 судового времени. Какие-то несколько минут стоили ему жизни.

Существует какая-то неведомая связь с тенями ушедших известных нам людей, вероятно дремлющая в глубинах нашего разума. Спустя несколько месяцев Володя Додончиков приснился Сергею: встретил его за границей в какой-то европейской стране. Когда же сказал ему, что все считают его погибшим, он, как обычно, рассмеялся и ответил, что в момент столкновения прыгнул в воду, доплыл до датского берега и остался там жить. К сожалению, это был всего лишь сон, выдававший желаемое за действительное.

Подробности гибели помполита В. А. Талько стали ясны, когда в каюте обнаружили тень из пепла его тела на кровати. На месте головы проходил рваный край пробоины.

Тело моториста В. М. Чернякова обнаружили водолазы в нижней части машинного отделения после многократных и тщательных поисков уже после буксировки, в Ленинграде. В момент столкновения он был на вахте, и ни единого шанса у него не оставалось.

В результате столкновения «Оленек» получил пробоину в районе миделя, середины парохода, правого борта. Ее ширина по всей высоте судна – от трех до семи метров, практически от киля до вентиляционных капов машинного отделения.

На этом список погибших оказался неполным: послеаварийный психический синдром унес жизни еще двух человек, ибо никто не озаботился оказать психологическую помощь, прислав квалифицированного врача.

К трагическому списку погибших добавился второй радист Сева Ким. Вечером второго ноября в одной из комнат гостиницы собрались механики, электромеханики, второй радист и «ревизор». Всего человек шесть. Не успели сесть за стол, чтобы выпить пива и пообщаться, как Сева Ким вскочил и закричал: «Горим!» Затем резко разбежался, выбил телом оконную раму и выпрыгнул из окна седьмого этажа. Никто и сообразить ничего не успел, не то чтобы помешать. Шансов у него не было никаких. Все побежали вниз, позвонили в «Скорую помощь», перезванивая несколько раз, и карета приехала минут через двадцать. Сева был еще жив и находился в сознании, Сергей помог погрузить его на носилки и спросил, зачем он выпрыгнул из окна. «Показалось, что пожар», – ответил Сева.

Из рассказов близко общавшихся с ним друзей стало известно: после столкновения Сева находился в радиорубке, передавая международный сигнал бедствия SOS. Когда уже стало невозможно дышать из-за все сгущающегося дыма, открыл дверь радиорубки, дабы не задохнуться, но в коридоре было ничуть не лучше. Тогда с превеликим трудом отвернул порядком закисшие барашки иллюминатора и выбрался через него, благо был невысоким и худеньким, двадцати одного года от роду. Как уже отмечалось, никаких психологов, чтобы помочь снять сильнейший нервный стресс с людей, переживших тяжелейшую катастрофу, в помине не было. Видимо, в голову не приходило отцам-руководителям. Отсюда и трагические последствия. Как многим спасенным удавалось в одиночку справиться с пограничным состоянием организма на грани сумасшествия, неизвестно, каждый выживал в одиночку. Остается лишь догадываться, но то, что бороться с этим пришлось каждому, не вызывает сомнений. Все-таки люди не бездушные машины! Также неизвестно, сколько человек уволилось из пароходства после пережитого.

Один из участников 25-й САЭ, уходя в рейс на д/э «Михаил Сомов», отходя в ночь на 1 декабря 1979 года от причала ленинградского торгового порта, сделал запись в дневнике. Приводим его описание (орфография и пунктуация автора без изменений):

«Мы выходили в рейс под грустным впечатлением – в ноябре в Датских проливах потерпело кораблекрушение первым вышедшее из Ленинграда в 25-й рейс антарктическое судно, зафрахтованное в Дальневосточном морском пароходстве, по имени «Оленек». Судно однотипное с Сомовым, столкнулось с другим судном, сухогрузом, имеющим бульбообразный нос, выступающий далеко вперед. Именно этим носом пришелся сильный удар в борт Оленька в районе машинного отделения. Вдоль линии удара сплющило каюты и раздавило спящих в 6:00 утра людей… Начался сильный пожар, начавшийся в машинном, и вскоре по команде капитана Оленька люди начали прыгать за борт почти голыми – прямо из коек, потому что спасательные шлюпки не могли спустить в воду по разным причинам… Температура воды за бортом была плюс 6 градусов и ниже.

На удачу в Датских проливах работают одновременно спасатели нескольких стран – все они пришли на выручку, так же как и экипаж другого советского судна убийцы. Но эта история требует отдельного времени… Повар с Оленька – главный кок и бывший высокого класса шеф-повар ресторана гостиницы Астория впоследствии пошел с нами вместе на Сомове и кормил так, что пальчики облизывали все от неописуемого восторга.

А незадолго перед нашим отплытием, этот Оленек стоял напротив нас в порту – весь черный из-за пожара. Смотреть на него было грустно…»

Не будем обращать внимания на «эпистолярный жанр» написанного, его запись приведена без купюр, но сразу же удивляет много не соответствующего истинной картине произошедшего, тем более при непосредственном общении с участниками ужасающих событий. Слухи и домыслы возникают на глазах, как из рукава фокусника, а что же говорить о версиях, появившихся гораздо позднее.

На следующий день после прибытия в Ленинград Сергей отправился на почту и отправил жене телеграмму с коротким содержанием: «Вернулись Ленинград. Жив, здоров. Подробности позднее!» Он знал, что родственники иногда слушали по радиоприемнику передачи иностранных радиостанций и могли узнать о столкновении раньше, чем может лично сообщить он сам о том, что у него все в порядке. Кстати, за прослушивание «вражеских голосов» можно было угодить под уголовную статью, которую подберут и обоснуют. Но, как позже стало известно, никто из них не слышал про катастрофу в проливе Большой Бельт. Как ни странно, но советская закрытость в данном случае сыграла на пользу оставшимся в живых, обезопасив семьи, родственников и друзей от тяжелых переживаний и преждевременных слез.

Одно дело – услышать о страшном событии из газетных или радиосообщений без указания пострадавших, и другое – когда получаешь весточку непосредственно от самого участника, вернувшегося живым и здоровым. Но все-таки шила в мешке не утаишь, и участники антарктической экспедиции рассказывали о своих знакомых, слышавших по «Голосу Америки» о катастрофе в проливе Большой Бельт с пояснением об имеющихся жертвах без указания конкретных лиц. Буржуазные страны уже прикинули ориентировочную сумму убытков, оцененных в 58 миллионов американских долларов, в переводе на сегодняшний день никак не меньше 300 миллионов – сумма колоссальная, если даже несколько преувеличенная. Моральные и имиджевые потери учесть в денежном эквиваленте невозможно. Возникает убийственный вопрос: как могли столкнуться в тысячах миль от своих портов регистрации два советских парохода, что можно придумать лишь в каком-то призрачном сне небывалых фантастических катастроф? Люди еще больше бы удивились, узнав, что капитаны обоих судов – однокашники, которых неизвестно каким образом судьба свела на одном из мировых перекрестков. Порой жизнь преподносит столь закрученные сюжеты, которые неподвластны даже умудренным фантастам.

Прошло какое-то время, «ревизор», отошедший от передряг, находился у себя дома в Комсомольске, и жена рассказала об очень странном сне, приснившемся ей в то время, когда произошло столкновение «Оленька» с новороссийским танкером. Приснилась женщина в белом головном покрывале, сообщившая во сне о происходящем с мужем несчастье. Само несчастье, как и его детали, она не пояснила. Зоя, не удовлетворившись туманным сказанным, стала горячо просить ее, называя Богоматерью Марией, чтобы с мужем не произошла беда, и просила за их детей. Она настолько разволновалась из-за этого сна, что сразу же разбудила своих родителей, рассказав о видении, которое приняла за самую настоящую явь. Вот и не верь после этого в «вещие сны». Не будет жена придумывать небылицы, тем более ее родители подтверждают ночное происшествие.

Рассказы членов экипажа проливают свет истины на спасательную операцию и эвакуацию с горящего парохода c готовыми вот-вот взорваться тысячами бочек с бензином и авиационным керосином. Тогда еще никто не знал, последует ли взрыв сродни ядерному малой мощности или нет. А в этом случае все окружающее, вместе со спасателями, распадется на молекулы или даже атомы. Некоторые прыгали в шестиградусную воду, уповая на Бога, удачу и спасателей. Их тут же подбирали спасательные плавучие средства иностранных судов, чем и объясняется отсутствие жертв во время проводимой операции по спасению людей.