Текст книги "Через годы, страны и моря. Книга 9"

Вдобавок ко всему отпуска в компании предоставляются нерегулярно, возможны варианты, когда таковые случаются лишь раз в два, а то и в три года. И объяснения со ссылками на некую «производственную необходимость» выглядят циничными и смехотворными. К тому же даже во время отпуска тебя могут отозвать намного раньше, компенсируя заработанные в море и еще не использованные выходные дни презренными денежными знаками по обычной тарифной ставке. Длительные нерегулярные разлуки и встречи с семьей, которые невозможно планировать и предугадывать, едва не доводили до нервных срывов, при том что на морскую карьеру грех было жаловаться.

Немало ко все усиливающейся уверенности Сергея в необходимости перемены профессии добавляло отсутствие собственного угла во Владивостоке. Кто знает, может быть, имей он квартиру в городе, было бы все по-другому. И это при том, что расстояние промеж двумя городами, между которыми приходилось мотаться при первой возможности, было относительно небольшим по сравнению с необъятными просторами страны. Ближайшие квартирные перспективы тоже не просматривались, стало очевидным, что долго находиться в положении неустойчивого равновесия невозможно, что подтверждали даже законы физики.

К описываемым событиям Сергей побывал в четырнадцати странах, повидав много интересного, и не было уже того первоначального страстного желания открывать неизвестный мир, теперь он воспринимал новые страны и континенты совершенно по-другому, без зуда и бессонных ночей перед приходом. Но все же в глубине души оставался интерес к шестому континенту Южного полушария, где много нового, непохожего на страны Северного. Понятно, что назначение на «Оленек» являлось последним шансом собственными глазами увидеть страны Южной Америки, а может, прикоснуться к шестому континенту, где мало кому удалось побывать, со стадами пингвинов – от малышей Адели до великанов императорских, с многотысячными птичьими базарами и, конечно же, айсбергами, как одним из чудес света. Даже в книгах и рассказах поражает их величавая красота с искрящимся на солнце тысячелетним льдом, воплощенным в миллиардные глыбы с километровой подводной частью – что-то совсем нереальное, будто из иных миров. Наверное, это и стало последним, решающим доводом в пользу назначения на антарктический «броненосец».

С точки зрения постороннего, кандидатура Сергея на должность второго помощника идеально подходила для назначения в столь ответственный рейс, за которым будет наблюдать весь мир, и не только научный. Антарктида издавна приковывала к себе внимание мореплавателей, ученых и простых искателей приключений в первую очередь необычайностью, удаленностью от остальных материков, отсутствием каких-либо форм жизни на ее куполе и неизвестностью, от которой можно ожидать самых фантастических открытий. От одного лишь осознания, что толщина льда под тобой превышает четыре километра, становится не по себе: сколько лет потребовалось, дабы наморозить такую толщу. От одних нолей голова закружится. Выдвигались самые фантастические гипотезы, вплоть до того, что там находится «червячный» переход в параллельные миры. Что может быть более загадочным? Поди проверь!

С практической точки зрения назначение на «броненосец» не имело под собой никакого серьезного основания: какой смысл отправлять в самые критические ледовые условия плавания человека, не имеющего никакого опыта плавания во льдах, видевшего лед лишь в морозилке собственного холодильника, если таковой у него имелся, ибо в те времена они были в большом дефиците и далеко не у всех. Почему-то об этом никто не задумывался, не только кадровый инспектор, но и капитан, которому придется работать с новичком. Может быть, надеялись «обкатать» во время следования Северным морским путем от Берингова пролива до Карских ворот с выходом в Баренцево море? Иные версии представляются совсем уж маловероятными. Впрочем, не исключено, что в его послужном списке числился пакетовоз «Капитан Дублицкий» с усиленным ледовым классом, не арктическим, но вполне серьезным. А кто там в кадрах помнит, был ли он на нем в Арктике либо в зимнем солнечном Магадане или нет. Главное, в личном деле есть такая запись. Если исходить из этого, то его кандидатура подходила и по ледовым требованиям.

На следующий день вновь назначенный второй помощник прибыл на пароход, стоявший под погрузкой у одного из причалов в районе мыса Эгершельд Владивостокского морского порта. Представился капитану и, приняв дела у сдающего, сразу же приступил к своим должностным обязанностям, начав контролировать погрузку генерального груза на арктический Тикси в устье реки Лены.

Сразу же несколько разочаровал капитан, показавшийся грубым, самонадеянным и хвастливым. «Может быть, первое впечатление обманчиво, – успокаивал себя Сергей. – Все-таки целых семь месяцев под его командованием. Это не на сочинском пляже спасательным матросом загорать: «Девушка, вернитесь, за буйки не заплывать».

Капитан Владислав Михайлович Иванов, 38 лет отроду, был выпускником Ленинградского высшего инженерного морского училища, или, как его уменьшительно величают, «Макаровки». Невысок, с крупными чертами лица, энергичен и словоохотлив. Непонятно, почему он при первой же встрече заявил, что является общественным капитаном-наставником. К чему бы такое, тем более по внешнему виду он мало походил на наставника, да и капитанский стаж не предполагал таковое, но говорить не значит делать, хотя слово тоже материально, о чем даже Библия упоминает.

На пароходе два старпома, что неудивительно – таково штатное расписание для экспедиционных антарктических судов. Первый, Василий Викторович Курбацкий, окончил училище на три года раньше Сергея, выше среднего роста, широк в кости, разговаривал хрипловатым голосом, неторопливо и степенно, слегка склоняя голову в сторону. При этом в глазах крылась едва заметная смешинка. Всем своим видом вызывал уважение и чувство надежности.

Вторым старпомом был Игорь Васильевич Воронцов, доброжелательный, с хорошим чувством юмора, на первый взгляд на пять-шесть лет постарше Курбацкого, хотя Василий Викторович тоже не выглядел мальчиком, казался старше своих лет.

Третий помощник – балагур и весельчак Володя Додончиков, выпускник Одесской высшей мореходки (ОВИМУ) 1978 года.

Курбацкий провел для всех вновь назначенных младших помощников капитана ознакомительную экскурсию по судну с детальным рассказом о наличествующих помещениях и их предназначении.

Погрузку закончили в конце рабочего дня 13 августа 1979 года, но капитан, подверженный суевериям, как и большинство моряков, резюмировал, что выходить в столь ответственный рейс тринадцатого числа, к тому же в понедельник, никак нельзя – удачи не будет, примета очень плохая. Но, как потом выяснилось, судьбу не обманешь: тринадцатого закончили – тринадцатого и должны были выходить. На столь очевидный обман и надеялся, всячески затягивая время с оформлением документов, и в результате добился своего: отошли от причала в 00:40 четырнадцатого августа.

Но от судьбы не уйдешь, она заплатит тебе сторицей за все махинации, как позже и произошло. Если бы капитан «Оленька» не тянул время, дабы избежать отхода тринадцатого августа, а снялся бы на несколько часов раньше, закончив погрузку, то никакого столкновения не произошло бы, по крайней мере с танкером «Генерал Шкодунович», который к тому времени находился еще в Северном море и помешать «броненосцу» никак не мог. Но это всего лишь сослагательное наклонение, а действительность такова, какова есть. Но очевидно, что судьба жалости не знает, и за обман пришлось заплатить неимоверную цену.

Переход до Берингова пролива нареканий не вызывал, на всем пути погода благоприятствовала: яркое солнце, голубое небо, небольшая океанская зыбь, которая отражалась солнечными бликами, слепя глаза, и прекрасная видимость. Все-таки август – лучшее время для плавания в этом районе, когда присмирели циклоны, как западные, так и южные тайфуны, атмосферные вихри словно отдыхают перед осенним наступлением своей разбойничьей деятельности. Суда, идущие на север и в противоположном направлении, стараются максимально использовать предоставленный природой шанс проскочить эти неспокойные воды, где трудно найти укрытие. Но даже при такой погоде «Оленек» совсем не походил на настоящего взрослого оленя, и стайера из него явно не получилось: скорость не превышала 11—12 узлов. Можно сказать, едва телепались. Как же он будет форсировать антарктические льды, если даже в идеальных условиях разогнаться не может?

Дизель-электроход был серийным среди своих братьев-близнецов, хотя строили их на разных верфях, как в Комсомольске-на-Амуре, так и в Херсоне. Кстати, флагман «холодного» института, дизель-электроход «Михаил Сомов», тоже был из этого выводка, построен на Херсонском судостроительном заводе. Корпуса на всех пароходах одинаковы, «Сомов» отличался от остальных более развитой надстройкой, необходимой для большего количества кают, необходимых для перевозки зимовщиков. По пассажировместимости он значительно превосходил соратников по цеху. Силовая установка на «Оленьке» включала в себя четыре тепловозных дизеля мощностью 1800 лошадиных сил каждый, составляя в общем 7200 л. с. Получалось совсем немного, учитывая его усиленный ледовый арктический пояс, такой же как у ледоколов. В самом деле, «не по Сеньке шапка», ему бы, на худой конец, удвоить мощность, тогда многих бед можно было бы избежать в будущих рейсах в приполярные области обоих полушарий.

Бытовые условия для экипажа не отличались комфортом, особенно если было с чем сравнивать. Невольно вспоминался контейнеровоз, на котором каюта второго помощника состояла из трех блоков: большой кабинет, спальная комната и санузел. В сравнении с недавними «хоромами» каюта на «броненосце» выглядела «собачьей конурой», правда, размером побольше – 2,5×3,5 метра, и места в ней хватало только на койку, стол и небольшой шкаф. Душевая и прочие «удобства» находились в конце коридора для всего этажа. Но это можно было пережить, бывали случаи и похуже, загвоздка заключалась в отсутствии системы кондиционирования воздуха. И это на судне с громадным экипажем и научниками, в итоге составляющими почти сотню человек, когда нужно пересечь все климатические зоны дважды, по разу в обоих направлениях. В экваториальной, тропической и даже субтропической зонах кусок железа будет нагреваться до звенящей в каютах духоты. А туда и обратно это три недели пекла с нарушением сна и всего жизненного цикла. Бывалые антарктические полярники рассказывали, что при пересечении тропической зоны в каютах спать невозможно и перед сном приходилось выносить постель на шлюпочную или верхний мостик палубы: все-таки ночная прохлада со свежим встречным ветерком от скорости парохода гораздо приятнее металлических каютных переборок, раскалившихся в течение дня от жаркого солнца. А если ночью неожиданно набегала тучка и проливался недолгий тропический ливень, застававший врасплох ничего не соображающих мореходов, то быстрое отступление под какие-либо укрытия с постелями в руках напоминало эвакуацию в публичном доме при внезапном налете полицейских. Картина редкая и необычная!

«Оленьку» было всего-то пятнадцать лет отроду, что для его бронебойного корпуса из специальных сортов стали являлось детским возрастом, и даже ржавчина за него не цеплялась.

Поначалу капитан продолжал удивлять второго помощника, потребовав от того во время ночных и дневных вахт на океанском переходе докладывать ему обо всех встречных судах, независимо от дистанции их обнаружения. Сергей, подумав, что ослышался или неправильно понял, переспросил: «Может, лишь о тех, с которыми расходимся в двух или даже в пяти милях?» – «Нет, обо всех!» Какой смысл дергать человека, если от встречного судна одни мачты издалека видны? Не война же, а встречный пароход не вражеский рейдер, но «жираф большой – ему видней», естественно в переносном смысле, ибо Иванов никак на жирафа не походил, скорее на гималайского медведя. Возможно, впоследствии провидение и сыграло с ним злую шутку именно из-за таких вот нелепых и безрассудных действий, измотавших его самого.

Приказ есть приказ, и «ревизор» докладывал. На счастье капитана, район плавания был «безлюдным» и никаким оживленным трафиком не пахло. Но все-таки несколько раз звонил мастеру в 2—3 часа ночи, сообщая об обнаруженных пароходах, с которыми расходились в 10—15 милях.

Для грузового судна экипаж был немалый – 58 человек, и требовалось время, дабы перезнакомиться со всеми. Всю команду перед рейсом заменили, пришли незнакомые друг с другом люди, но все визированные, с паспортами моряка. Маловероятно, что к приходу в Ленинград в первой декаде октября члены экипажа успели перезнакомиться и хотя бы немного узнать друг о друге – естественно, не считая товарищей по работе или несению вахт, рабочих бригад и камбузных работников.

Помполит Владимир Антонович Талько организовал проведение анкетирования всего экипажа со множеством вопросов, которые даже не упоминались при поступлении в училище, ибо в условиях закрытой страны требования к будущим потенциальным руководящим кадрам на судах загранплавания предъявлялись соответственные, словно на суперсекретных предприятиях. Вызывали неподдельное удивление вопросы о музыкальных и литературных предпочтениях. Наверное, второй помощник в свою очередь так же удивил помполита, как и тот многих, указав, что обожает песню Сольвейг норвежского композитора Эдварда Грига из пьесы Генрика Ибсена «Пер Гюнт». Нет слов – прекрасная музыка и сама песня, но немного грустная и тоскливая. Таков сюжет пьесы, не до веселья, когда приходится ждать любимого целых сорок лет. В жизни такого не бывает, но как символ необыкновенной любви в прекрасном исполнении и аранжировке у многих вышибает слезы, у женщин в особенности.

В морской карьере Сергея был единственный случай, когда ему «повезло» побывать в северных районах, хотя юг Чукотки на языке ледокольщиков и участников арктических навигаций уже преддверие дома при следовании на юг. В северном направлении сразу же за поворотом Берингова пролива – преддверие Арктики. Расстояние между ними совсем небольшое, но как много оно значит для экипажей судов. Начиная с середины лета и до октября льдов там практически не бывает, они за поворотом, то есть по ту сторону Берингова пролива, в Ледовитом океане. В Беринговом море Тихого океана другая картина: киты, жирующие на планктоне, лососевые, идущие на нерест в определенной последовательности, начиная со вскрытия рек и практически до ледостава, ну и конечно, разжиревшие на лососевых косяках белухи, когда добыча сама идет в рот, успевай лишь откусывать полюбившиеся им головы. Но у Ледовитого океана есть одно неоспоримое преимущество перед тремя остальными, хотя он самый маленький и мелководный из них. Здесь не бывает сильнейших штормов, ураганов и тайфунов, не образуется термопара, как в Антарктиде, из-за отсутствия каких-либо образований суши на полюсе. На громадных просторах, включая Северный полюс и сотни километров южнее, лишь ледовые поля и чистая вода при температурах, близких к точке замерзания.

В 1977 году Сергей занимал должность второго помощника капитана на теплоходе «Острогожск» японской постройки, никоим образом не предназначенном для плавания во льдах. Пароход работал на экспортно-импортных перевозках или же перевозке грузов иностранных фрахтователей – проще говоря, из-за границы не вылазил. Тем неожиданнее оказался рейс в конце лета после выгрузки в Бангкоке и с погрузкой во Владивостоке на чукотские Анадырь и Провидения. Хотя все объяснялось просто: срывался план по доставке грузов северного завоза. Для Арктики пароход не годился, а для южной Чукотки – в самый раз, тем более что погрузить в свои трюмы он мог раза в три больше «Пионера». Этот рейс надолго запомнился, но всего лишь с познавательной точки зрения, а к практике плавания во льдах не приблизил ни на йоту, их просто не было. Предстоящее плавание по трассе Северного морского пути должно было стать первым опытом форсирования ледовой арктической дороги из Азии в Европу, и то, что обычно и знакомо для работающих здесь мореходов, для Сергея было в новинку. Вначале знакомство со льдами казалось далеким, но время шло, и каждый день приближал эту встречу, рождая в душе смутную тревогу.

Пройдя Берингов пролив, о котором столь много доводилось слышать, и миновав мыс Дежнева, вышли в Чукотское море, совершенно свободное ото льдов. Едва проглядывающий свозь пелену тумана мыс Дежнева особых впечатлений не произвел, хотя как-никак самая восточная оконечность евразийского материка, где разделяются два океана. Не верилось, что на подходах к нему с запада произошло множество человеческих трагедий, когда Ледовитый океан не выпускал своих жертв, лишь подразнив их последними милями, а потом снова увлекая обратно, на этот раз навсегда. Даже исчезло внутреннее тревожное чувство: «Каким окажется первая встреча с арктическими льдами, не окажусь ли полным „чайником“ на посмешище остальным штурманам?»

Вахты следовали за вахтами, сменяясь в строгой последовательности, временами начали встречаться отдельно плавающие льдины, на море полный штиль. При такой погоде никакое ледовое сжатие не грозит, ибо льдины разбредаются, словно стадо без пастуха. Весь переход до Певека прошел в благоприятных погодных и ледовых условиях, а лед уже не казался чем-то сверхъестественным. Самостоятельное плавание, без привлечения ледокола, показало, что «не так страшен черт, как его малюют». Но Сергей прекрасно понимал, что это всего лишь передышка перед настоящими барьерами, но все же плавание почти по чистой воде с редкими льдинами, которые «броненосец» проходил не снижая скорости, словно не замечая, значительно прибавило уверенности и психологически подготовило второго помощника к будущим препятствиям. Он уже не казался самому себе беспомощным новичком. Пришло время познакомиться с арктическими населенными пунктами, особенно со столицей восточного сектора городом Певеком, ибо получили указание штаба морских операций зайти в оный и взять пресную воду для передачи ледоколу «Ермак», работающему западнее, на трассе СМП.

Здесь было на что посмотреть, и Сергей впервые увидел дома, возведенные на сваях в вечной мерзлоте. Странно и необычно видеть четырехэтажные здания, под которыми можно пройти почти не нагибаясь, чем-то напоминающие избушку на курьих ножках, правда, они не могли поворачиваться, да и размеры были побольше. Не укладывалось в голове, что здесь приходилось ходить в овчинных полушубках, а в то же время во Владивостоке люди изнывали от жары и спешили окунуться в прохладные воды Амурского и Уссурийского заливов, а на Шаморе яблоку негде было упасть от наводнивших громадный пляж пришельцев изо всех уголков Дальнего Востока. А чего иного можно ожидать в последней декаде августа?

Певек, конечно, поразил своей неухоженностью, угольной грязью, которую приносили бегущие с гор ручейки, покрываясь угольной пылью, поднимаемой ветром с высокого террикона, расположенного по соседству с портом. Любой посторонний сразу бы подумал о находящейся поблизости шахте, но в том-то и дело, что городок ввозил уголь, а не вывозил. Из этого кургана также снабжались окрестные стойбища, рудники и шахты иного назначения. Отсутствие какой-либо растительности создавало какой-то неземной, «разгромленный» пейзаж. Обращала на себя внимание универсальная обувь: обычные сапоги, кирзовые или резиновые, и это летом. Наверное, зимой ходят только в валенках, если удается выбраться из занесенных пургой подъездов и не утонуть в сугробах на улице. Цивилизация в ее самом примитивном и отвратительном виде. Проживающий в городке народ давно свыкся с неухоженностью, принимая ее как обыденность, а приезжие поражались лишь вначале, но вскоре их заедала суета, и они спустя совсем недолгое время ничем не отличались от местных жителей. Никуда не денешься: «Бытие определяет сознание!» Самооправданием являлось глубоко укоренившееся в сознании, что «мы здесь временно». Хотя по давно известному утверждению американского педагога и критика Альберта Джей Нока: «Нет ничего более постоянного, чем временное!» И с этим нельзя не согласиться.

Распрощавшись с Певеком, последовали на запад, а льдов становилось все больше, и рассчитывать на улучшение не приходилось. Совершенно непривычно и необъяснимо выглядели действия капитана и старших помощников, когда «броненосец», не уменьшая хода, врезался в ледовые поля, не опасаясь повредить корпус или, того хуже, получить пробоину. Каждый серьезный удар сотрясающий корпус, отдавался во всем теле, прерывая дыхание, но ничего не происходило, а иногда судно почти полностью теряло ход, едва двигаясь на фоне разбитого льда, но потом медленно набирало скорость, раздвигая рваную трещину, змеей уходящую вдаль, образовавшуюся в результате удара форштевнем.

Василий Курбацкий имел впечатляющий послужной список, был опытным ледокольщиком и в своей спокойной манере говорил, что такие удары для «броненосца» не опасны. В качестве аргументов добавлял для справки, что в носовой части в районе форштевня толщина ледового пояса корпуса составляет 47 мм стали специального сорта, по бортам – немногим меньше. Некоторое разнообразие во время ледового плавания вносило появление нерп и белых медведей, которые, судя по их поведению, давно привыкли к проходящим пароходам и не очень-то их побаивались, сосредотачивая внимание на своих потенциальных жертвах. Нерпы являются основным пищевым продуктом белых медведей, вот и получается: где нерпы, там и медведи. Очень уж умильное удивление вызывает подкрадывающийся к полынье с нерпой медведь: стараясь быть невидимым, он лапой даже свой черный нос прикрывает. Как можно теснее старается вжаться в заснеженный лед, и лишь один толстый зад выпирает, как муравейник на лугу. Но нерпу так просто не возьмешь: при малейшей тревоге эти, казалось бы, неповоротливые толстяки под сотню килограммов весом быстро ныряют в воду – и поминай как звали. Разочарованный косолапый охотник остается со своим черным носом – сам виноват, нужно было быть поаккуратнее и порезвее. Как утверждают зоологи-медвежатники, лишь порядка 30 процентов нападений медведей на нерп заканчиваются удачей. Никакая охота никогда не бывает стопроцентно удачной, будь ты хоть со снайперской винтовкой. Тем она и притягательна.

Становилось очевидно, что дальнейшее продвижение без ледокола скоро станет невозможным. «Броненосец» все чаще останавливался, не справляясь со льдом, отрабатывал назад, а потом уже с разбега подламывал своим «кавказским» штевнем неуступчивое поле. Но средняя скорость движения значительно упала, да и лед становился все сложнее. Сергей уже привык к «собачьим» наскокам «Оленька» на препятствующие движению льдины, которые были все неуступчивей из-за увеличивающейся сплоченности. Удары отдавались по всему пароходу, вызывая своеобразную дрожь спустя некоторое время, как афтершоки после землетрясения, скрежет глыб о корпус, временами переходящий в визг. «Броненосец» кренился, но упорно продолжал двигаться вперед, отвоевывая метр за метром. Удары были нерегулярными, и приноровиться к ним было непросто – нужно держаться за судовые конструкции, чтобы неумолимая инерция не бросала вперед, расквасить нос.

Пришло распоряжение с ведущего ледокола следовать в назначенную точку для формирования каравана ледокольной проводки – далее ожидал уже самый настоящий сплоченный лед, и транспортным судам уже ничего не светило в самостоятельном плавании. Низкие свинцовые облака, периодически разрождались снеговыми зарядами, уменьшая и без того незавидную видимость. Постоянная серая окружающая обстановка давила на психику, вызывая мрачное настроение и чувство оторванности от всего земного, будто находишься на другой планете. Полярный день уменьшался, но ночей в их буквальном понимании еще не было, лишь на несколько часов день сгущался до сумеречной молочной серости, а потом снова начинало светлеть. Очертания предметов смазывались, рисуя какие-то размытые фантасмагорические картины, особенно проявляясь на ночной вахте с 00:00 до 04:00, которую нес второй помощник.

Капитан уже не опекал «ревизора» во время ночных вахт до такой степени, как это было в начале рейса. В самом деле, опека во время несения ночных вахт на трассе СМП была бы оправданна для человека, не имеющего никакой практики плавания во льдах. Но, видимо, на этот счет у «мастера» было свое видение, которое он никому не раскрывал. Что таилось за этим секретом, осталось никому не известной тайной, ибо получалась совершенно извращенная картина: во время перехода по безлюдным просторам Тихого океана по чистой воде второй помощник должен был предупреждать капитана о каждом появившемся судне, зато при следовании во льдах, в условиях постоянной опасности стоял свою вахту в одиночестве, не имея достаточного опыта плавания во льдах. Один лишь следующий пример чего стоит, хотя и многое объясняет.

Однажды в полночь Сергей принял вахту у третьего помощника, когда «Оленек» следовал в канале за ледоколом средним ходом на расстоянии двух кабельтовых. Дистанция поддерживалось до трех часов ночи, а потом, по всей видимости, лед стал более проходимым, и ледокол увеличил скорость. Соответственно, «броненосец» начал отставать, второй помощник передвинул рукоятку машинного телеграфа на несколько позиций вперед, но при этом усилились удары льдин о корпус, тем более что канал успевали забивать осколки льда, разбиваемые ледоколом и выныривающие из-под его корпуса и с «обочин». Некоторые удары были такой силы, что, казалось, не выдержит корпус парохода и трещина неминуема. Странно, но никто из ледовых мэтров на это не реагировал – может, крепко спали? Ничего не происходило, и судно продолжало движение, иногда слегка замедляясь, словно грузовик на избитой проселочной дороге. Несмотря на увеличение хода, расстояние продолжало расти, с ледокола тоже не поступало никаких команд. Сергей понимал, что нужно увеличить ход до полного, но чисто психологически не мог себя пересилить, осознавая обязательное усиление ударов о корпус, который может не выдержать такой бомбардировки. В голову как-то не приходило, что ледокол и дизель-электроход имеют одинаковый, максимальный ледовый класс – усиленный ледовый арктический, выше которого не бывает. К концу вахты расстояние до ледового бойца достигло почти двух миль, но сменивший в 04:00 старпом сразу же дал полный ход, и удары стали еще сильнее. Расстояние понемногу начало сокращаться.

Второй помощник понемногу привыкал к своему новому положению ледового вахтенного офицера, не копаясь в душе, в желании найти остатки бывшего комплекса неполноценности. Но его не стало, как-то сам собой испарился. Теперь он ощущал себя равным остальным вахтенным, тем более что замечаний во время форсирования ледовых полей и следования за ледоколом не имел. Конечно, уверенности придавала способность дизель-электрохода осуществлять реверс за несколько секунд, в отличие от обычных транспортных дизельных пароходов, у которых процесс занимает не менее 40 секунд. Понятно, что ледокол, имея гораздо большую мощность, потеряв ход и остановившись, может всегда прибавить и отскочить вперед, чтобы ведомый пароход, не успев отработать назад, не въехал ему в корму, как много раз случалось. Бывает, что и ледокол не может дальше двигаться, наткнувшись на непреодолимое препятствие. Тут-то и нужна быстрая реверсивность двигателей, способная остановить ведомое судно до того, как врежется в корму впереди идущему, а вернее, уже стоящему. На электроходах такая проблема отсутствует, реверс осуществляется быстро, и всегда можно добавить до полного заднего хода.

Как ни трудно было на трассе, но всему приходит конец, и пятого сентября пришли в порт Тикси для выгрузки попутного груза. Поздним вечером ошвартовались к рабочему причалу, когда уже наступила сумеречная темнота. Во время швартовки произошел из ряда вон выходящий случай, который при других обстоятельствах мог наделать немало бед. Во время подачи и крепления кормовых швартовов, когда один из них был в воде, а береговые швартовщики только начинали его тянуть, чтобы положить на причальную швартовную тумбу, без предупреждения с мостика дали задний ход. Винт начал вращаться, подгребая под себя все, что находилось поблизости. Сергей немедленно сообщил по портативной рации о находящемся в воде швартове, но было уже поздно, конец намотался на винт, застопорив его вращение. После окончания швартовки старпом Курбацкий, расплачиваясь за опрометчиво данную команду работать задним ходом, не убедившись в «чистоте» под кормой, договорился с местными портовыми водолазами, чтобы они освободили винт от намотавшегося на него швартова. Водолазы успешно справились с нехитрым делом. В качестве оплаты потребовали «зеленую валюту» – в смысле «зеленый змий», и Курбацкий рассчитался с ними ящиком водки, иную оплату они не признавали. Цена тоже нехилая.

Тикси хотя и не являлся столь значимым центром, как Певек, но явно превосходил штаб-квартиру восточного сектора Арктики по всем параметрам: не было проникающей везде угольной пыли, такого количества грязи на улицах, иногда встречались даже зеленые насаждения в виде небольших кустарников и трав. Хотя очень скудных, но было бы с чем сравнивать. Для Сергея все арктические поселения, впервые увиденные, несмотря на всю неприглядность, были интересны, словно оказался в другом мире, неведомом ранее. Они чем-то напоминали типажи из рассказов Джека Лондона про период золотой лихорадки на Аляске. Хотя другая эпоха и действующие лица, но что-то витающее в воздухе объединяло их.

Впервые после выхода из Владивостока удалось связаться по телефону и переговорить с женой, что само по себе являлось не простым событием, а скорее исключительным. Домашнего телефона у него не было, до времен всеобщей телефонизации было ой как далеко, поэтому пришлось выстраивать целую схему, в которой все должно сойтись, чтобы только пообщаться в течение недолгих нескольких минут. На поселковом переговорном пункте Сергей заказал телефон на следующий день «по адресу». Оттуда же отправили жене на домашний адрес в Комсомольск-на-Амуре телеграмму с просьбой на следующий день в указанное время явиться на междугородный переговорный пункт. Повезло, все сошлось, хотя были сомнения в своевременном прибытии телеграммы в ее адрес. На следующий день в заказанное время разговор состоялся, но радости не принес. Зоя, жена Сергея, сообщила о тяжелой болезни их 4,5-летнего сына и, плача, с глазами полными слез, сказала, что опасается за жизнь ребенка. Куда может быть хуже – новость шокирующая. Положение усугублялось наличием семимесячной дочери. Трудно было представить, насколько тяжело супруге с двумя малыми детьми, за одного из которых нужно было только молиться, чтобы выжил. Кроме слов утешения, ничего другого Сергей предложить не мог. Именно во время того разговора он принял для себя окончательное решение расстаться с морской жизнью и сойти на берег. Пообещал Зое после завершения антарктического рейса уволиться из пароходства и изменить жизнь на береговую. Кто знал, что это произойдет гораздо раньше. Была твердая уверенность, что он найдет работу по специальности в Комсомольском речном порту или на судостроительном заводе, что впоследствии и произошло. Оценивая ситуацию по прошествии десятков лет, можно с уверенностью утверждать, что подавляющее большинство молодых специалистов расстались с пароходством, применяя любые доступные методы, только по причине отсутствия жилищных условий, даже не квартир, а хотя бы малометражных крошечных «гостинок» без горячей воды.