Текст книги "Через годы, страны и моря. Книга 9"

Наверное, основным поручением, если считать в килограммах, было указание привезти на пароход комплект навигационных карт и пособий, хотя совершенно непонятно, почему бы отделу картографии пароходства не подготовить его заранее и не отправить по известному адресу посылкой, чтобы не нагружать неподъемными десятками килограммов новичка. Вероятнее всего, таковое явилось следствием нерасторопности того же старпома, который, получив указание от капитана, перекинул все на третьего помощника, не удосужившись подать заявку в картографию самостоятельно, сообщив адрес, по которому их нужно отправить. Именно так поступали на многих судах, строящихся целыми флотилиями в Гданьске для Советского Союза. Но это всего лишь домыслы, а действовать нужно было согласно полученным письменным распоряжениям.

Сергей отправился на Эгершельд, где на улице Стрелковой, рядом с въездом в торговый порт, находилась картография пароходства, и за пару недель ее работники подготовили и упаковали весь комплект пособий в два объемных пакета, которые оказались довольно увесистыми – целых 44 килограмма, но ишаков во Владивостоке не было, и пришлось самому справляться с их тяжестью, заменяя известных трудолюбием животных.

До вылета в Москву еще оставалось много времени, почти целых три недели. Дни текли медленно, что свойственно при ожидании чего-то неизвестного, но притягательного, в отличие от совсем уж нежелательного, когда время проносится несравненно быстрее. К стремлению скорее увидеть свой первый, да еще «с иголочки», новый пароход примешивалось желание посмотреть Москву, а затем уже другую страну, хотя бытовала поговорка, что «курица не птица, а Польша не заграница». Очевидно, что в ней превалировало общее понятие, относящееся ко всем странам социалистического лагеря, но поговорки одно дело, а лицезреть своими глазами, да еще пожить там какое-то время – это совсем другое.

Инспектор отдела кадров Юрий Павлович Рябов, невысокий, с приветливым лицом, скучать не давал. К тому же Сергей чем-то отравился, и трое суток пришлось терпеть, как самому настоящему кающемуся иноку во власянице, когда его выворачивало наизнанку. За медицинской помощью не обращался, прекрасно понимая, что могут закрыть в инфекционном отделении недели на три с подозрением на дизентерию, и тогда прощай новое судно, а вместе с ним и Польша. Занялся самолечением: голодание, таблетки и активированный уголь. Слава богу, через трое суток полегчало.

Юрий Павлович, ничего не зная о «страданиях юного Вертера», в отличие от которого у Сергея на личном фронте все было в порядке, проще говоря, проблемах третьего помощника с «Дублицкого», использовал его на полный ход в качестве гонца-посыльного для доставки «писем счастья» штурманам, находившимся в отпусках, с целью вызвать на работу. Желающих поменять летний отпуск на арктическое плавание было совсем немного, и подавляющее большинство стремилось уклониться всяческими способами. О телефонах в то время говорить не приходилось, даже квартирные были редкостью, и установить такой равнозначно самому настоящему подвигу, словно совершить что-то героическое. Вот и приходилось брать ноги в руки и бегом по всему городу, если не оказывалось подходящего транспорта, а на такси субсидирование не было предусмотрено. Инспектор ежедневно направлял Сергея с очередными записками примерно одинакового содержания: «Весьма срочно! В связи с производственной необходимостью Вам необходимо в кратчайший срок прибыть в отдел кадров! Рябов Ю. П.». Что собой представляла злосчастная фраза «производственная необходимость», никто толком не знал, но она была очень удобна для кадровых работников, ибо вмещала в себя все, что только можно придумать. Было бы понятно, если бы такие случаи являлись исключительными и последнее слово оставалось за самим работником, но это было массовым явлением, сродни безапелляционному приказу. Редко кто из адресатов соглашался лично принять записку, говорили: «Скажи, что болеет, уехал в отпуск, дома никого не застал». Или же, как привилась немногим позднее поговорка, «лег спать, заболел и ушел», и так далее, в зависимости от фантазии. Но постоянно сообщать инспектору об отсутствии вызываемого, тоже не дело – сразу же поймет. Сам Юрий Павлович тоже когда-то побывал в подобной шкуре, также скрывался от гонцов, поэтому «старого воробья на мякине проведешь».

Некоторые мореходы временно находились в положении «безработных», ожидая свои суда, на которых работали, и их снова запрашивали на привычные пароходы, где они оказались к месту. Почему-то их, скорее по традиции, называли «бичами», хотя никакого отношения к основному смыслу слова они не имели. Вот из них-то и образовывался основной контингент гонцов, которых инспекторы различных отделов службы кадров использовали в качестве посыльных; их состав постоянно менялся, но количество не уменьшалось, колеблясь около какого-то среднего уровня. Иногда они и вовсе привлекались к совсем незавидным работам, словно мобилизованное население: их отправляли в порт, на рытье срочно понадобившихся траншей, или на сельскохозяйственные работы во время летней страды. Нужно было отрабатывать 75% должностного оклада, полагающегося в подобных случаях. Так что на надуманном «биче» сильно не забалуешь, не то что на настоящем, потому с нетерпением ожидали прибытия своих судов.

Рано или поздно заканчивается самое долгое ожидание, и наконец-то семнадцатого июня Сергей вылетел в Москву, таща с собой, помимо собственного чемодана с личными вещами, два тяжеленных пакета по 22 килограмма каждый. Говорят, что «своя ноша не тянет». Полная ерунда – еще как тянет! А ноша в действительности была своей, все-таки как ни говори, а все картографические и навигационные пособия относятся к заведованию третьего помощника – никуда не денешься.

Из Москвы удалось переговорить по телефону с женой, предварительно вызвав ее на междугородный телефонный пункт, так как собственного домашнего телефона не было по причинам, перечисленным выше. Зоя порадовала отрадной домашней обстановкой, да и настроение у нее, судя по голосу, было бодрым, сыну исполнилось два месяца, и она уже не воспринимала его как космического пришельца. Как-то незаметно привыкла и с каждым днем открывала в себе новые чувства всепоглощающей любви к собственному ребенку, который отвечал ей тем же: улыбаясь беззубым ртом, радостно гукал, когда она поднимала и слегка подбрасывала его. Только любящая мать может замечать ежедневные изменения в поведении своего ненаглядного чада, отмечая и радуясь появлению новых жестов, звуков, движений, понимая, что он растет на ее глазах и оттого становится еще ближе и неразделимым с ней. Сергей радовался за обоих, удручало лишь, что не может разделить обоюдную радость вместе с женой.

Зоя также сообщила, что возобновила занятия французским языком, которые была вынуждена прервать из-за рождения сына. К тому времени она окончила три курса Благовещенского пединститута, где постигала языки на дневном отделении. Теперь же планировала продолжить учебу заочно в Иркутске, ближайшем к Комсомольску городе с пединститутом, где имелся заочный факультет французского языка. Очень ей хотелось овладеть языком Вольтера и Жан-Жака Руссо. Этот разговор с женой был единственным что называется «вживую» за много месяцев, в остальное время, проведенное в Гданьске, общались лишь письмами, а после него – радиограммами с борта парохода.

В Москве, в Министерстве морского флота, небольшую группу снабдили документами и железнодорожными билетами на выезд, скромным количеством польских злотых, как раньше говаривали – «проездными», хотя тогда в сумму входила и стоимость самой поездки, мало ли что может произойти, а без денег ты вовсе теряешь собственную индивидуальность и превращаешься в самого настоящего бедолагу нищего. Необходимость этого понимали даже наши, очень прижимистые финансисты – не дай бог лишнюю копейку выплатить.

Двадцать второго июня в компании со всеми младшими механиками, так называемыми номерными, от второго до четвертого, теплохода «Капитан Дублицкий» Сергей выехал поездом в Гданьск с пересадкой в польской столице. Варшаву заново отстроили после почти полного разрушения в 1944 году, когда повстанцы, в основном из Армии Крайовой, по приказу лондонского правительства в изгнании подняли восстание. Оно продолжалось два месяца, с начала августа до октября, и было жестоко подавлено гитлеровцами. По приблизительным оценкам, общее количество польских жертв, включая мирное население, составило 130 тысяч человек, а сколько их было на самом деле, не знает никто. Город был почти полностью разрушен.

В Гданьске, на судоверфи «Сточня Гданьска имени Ленина», как уже упоминалось, выполнялись многочисленные заказы СССР, она, по сути дела, являлась основным судостроительным заводом Страны Советов и была обеспечена заказами на много лет вперед. Казалось бы, ее многотысячный коллектив есть самая надежная часть рабочего класса, выступающая за дружбу и сотрудничество с восточным соседом, который не оставит без работы ни их, ни детей. Но именно здесь совсем немного лет спустя, в 1980 году, зародилось польское профсоюзное движение «Солидарность», возглавленное простым электриком с верфи Лехом Валенсой, обладавшим незаурядными организаторскими способностями, ставшим в 1990 году президентом Польши. Почему так получилось? Видимо, старые обиды на Российскую империю, допустившую трехкратный раздел страны, наложились на новые ортодоксальные, жесткого советского толка. Пятью летами ранее, в конце 1970 года, в стране резко повысили цены практически на все товары и продукты, своего рода «подарок» на Рождество. Поляки, как исповедующие католичество, ценят праздник в честь рождения Иисуса Христа гораздо выше празднования Нового года. На верфи в знак протеста против своеволия властей начали забастовку, которая переросла в общенациональную. Следуя старому советскому рецепту, выступления трудящихся жестоко подавили силами полиции и армии, а безоружных рабочих расстреливали из автоматического оружия, только официальных погибших насчитали более сорока человек. Совсем как в 1956 году в Венгрии и в 1968 году в Чехословакии – не рыпаться, наука на будущее. В этом и вся суть советского интернационализма, а бурлящий котел все наполняется, и политическая верхушка настолько закостенела в обветшалых догмах, что предпочитала этого не замечать, засекретив информацию о недовольствах даже в своей стране, не говоря уже о странах Восточного блока. Время шло, дожидаясь своего часа, когда с котла сорвет крышку. Ну а дальше пошло-поехало, разгоревшийся костер пошел полыхать по всем странам Варшавского договора. Мир менялся, и не заметить этого мог только слепой, но кремлевские старцы оставались в своем упоении, что так будет всегда; впрочем, они не первые и не последние.

Пока же, в 1975 году, на верфи все было спокойно, с рабочими и инженерным составом вполне деловые и дружелюбные отношения. Никому и в голову не могло прийти, что произойдет через каких-то пять лет, которые по историческим меркам не более чем мгновение.

Тогда Сергей впервые увидел свой первый и новый пароход, достраивавшийся у специального причала. Судно внушало уважение своими размерами, какой-то внутренней надежностью и основательностью, с мощным грузовым вооружением, представленным 20-тонными стрелами-кранами. Горбатый «кавказский» штевень вкупе с усиленным ледовым поясом ненавязчиво указывали на его приоритеты работы в северном направлении, а имя на борту лишь подтверждало эти догадки. Капитан Дублицкий был из когорты известных полярных капитанов довоенного времени, наряду с Ворониным и Николаевым. Окончил Одесское мореходное училище, сейчас оно носит имя самого удачливого советского подводника времен Великой Отечественной войны Александра Ивановича Маринеско, также окончившего это учебное заведение морского флота. Он работал в Черноморском пароходстве вторым помощником капитана, когда грянула война, и, будучи мобилизованным, оказался на подводных лодках, где вскоре стал командиром. Капитан Дублицкий принимал знаменитый ледорез «Федор Литке» в Севастополе в 1926 году, когда судно находилось в не самом лучшем состоянии, и после перехода на Дальний Восток пробился на нем к находящимся в критическом положении зимовщикам на острове Врангеля, который в то время являлся предметом острого спора с Канадой за обладание им. На том же «Федоре Литке» в 1934 году, будучи начальником экспедиции (капитаном был Н. М. Николаев), совершил первый сквозной переход Северным морским путем, следуя с востока на запад. Вплоть до самой преждевременной смерти в 1939 году в 58-летнем возрасте командовал многими судами, а Арктика стала для него едва ли ни домом родным. Даже его богатырское здоровье не выдержало многолетнего напряжения и жизни на острие, в самой гуще событий того времени, когда можно было потерять жизнь «ни за понюшку табаку».

Достойное имя обрел новый пароход!

«Федор Литке», построенный в Англии в 1909 году, называли ледорезом потому, что, в отличие от обычного ледокола, крушащего лед своей тяжестью, он «резал» ледовые препятствия собственным форштевнем.

На «Капитане Дублицком» уже находились многие из экипажа, а капитан, Юрий Яковлевич Ченцов, старший механик Николай Александрович Де и электромеханик Александр Евгеньевич Косолапов и вовсе старожилы, на верфи уже несколько месяцев. Кроме них, старший помощник Валентин Мефодьевич Данилов и боцман Валентин Деркач. Они проживали в арендованных верфью квартирах, а вновь прибывших поселили в гостиницу рядом с судоверфью. Оно и лучше, от начальства нужно держаться на расстоянии. Незадолго до приезда группы младших механиков с примкнувшим к ним третьим помощником на судне появился второй помощник капитана Владимир Поздняков, выпускник ОВИМУ 1972 года.

Капитан, как показалось Сергею, встретил своего третьего помощника с некоторой настороженностью, посетовав, что отдел кадров не выполнил его просьбу прислать опытного третьего помощника, разбирающегося в картах. Что-то отдаленно напоминающее капитана Врунгеля из одноименного мультяшного сериала в отношении матроса Фукса, сведущего в картах, но, к сожалению, лишь в игральных. Очевидно, что сравнения неуместны, но скрытый юмор присутствует. Капитанские слова не обижали, но в любом случае на душе становилось неприятно, когда тебя открыто называют «чайником», хотя так и есть, таковой на самом деле – в смысле, не имеющий опыта работы в должности.

Спустя какое-то время, видимо размышляя, Ченцов добавил, что слышал о «подвигах» Сергея от своего племянника Володи, однокурсника, и, улыбаясь, вроде бы с оттенком иронии, предупредил: «Если вы окажетесь таким же легкомысленным, как мой племянник Вовка, то сработаться нам будет нелегко». Вот и задумайся: не успел на пароход ступить, а тебе уже намекают на замену. Как-то не по себе становится, вроде бы не успел пока ничего худого натворить.

Старший помощник Данилов – маленького роста, худой, c ввалившимися щеками, скорее похожий на изможденного аббата Фариа, узника замка Иф, а не на старпома, всегда выделялся всклоченными волосами, возможно, чтобы казаться повыше, во время разговора откидывал голову назад и округлял глаза, словно от удивления.

Гданьск, 2 августа 1975 года

Похоже, человеком он был незлобивым, но чересчур суетливым, будто куда-то вечно спешил, но никуда не успевал. Через несколько дней боцман Деркач, опытный, поплававший моряк предпенсионного возраста, уже поработавший с чифом несколько месяцев и получивший свою долю вечной старпомовской спешки «стой здесь – иди сюда», когда у того семь пятниц на неделе, сожалеючи сказал второму и третьему помощникам: «Ребята, он вас задолбает!» – естественно, употребив чисто боцманское выражение, иначе какой же он «дракон», как называют должность палубного матросского начальника на флоте. Вскоре пришлось убедиться в справедливости боцманской проницательности.

Ждать долго не пришлось, и за первым случаем дело не стало. Работ по специальности для обоих помощников в ближайшем будущем не просматривалось, а старпому их безделие сильно не нравилось. Вот он и старался при первой возможности привлекать своих безработных подчиненных к работам по приемке и контролю качества исполнения деятельности польских рабочих. Поручал контролировать выполнение отдельных работ и некоторых поручений капитана и себя тоже не забывал, подыскивая все, что мог доверить своим младшим коллегам. Однажды и вовсе заставил проверить состояние и качество сварных швов в коффердаме, длинном узком отсеке, разделяющем днищевые танки. Чисто механическое занятие, ибо штурманский состав в подобных делах, можно сказать, «ни в зуб ногой». Металловедение они не изучали, соответственно, и опыта никакого не имеют. Разве что всамделишную дыру, пропущенную во время сварки, заметить могут. Но приказ есть приказ, тем более что ссылаться на непосильную нагрузку не приходилось.

Для проверки качества сварных швов необходимо пролезть ползком, иногда по-пластунски, через весь узкий отсек от надстройки, затем по поперечной части парохода и вернуться опять к надстройке по коффердаму противоположного борта. Суммарная длина отсека составляла около 200 метров, и такое «подземное» диггерское путешествие в крайне ограниченном пространстве далеко не каждому под силу. Хорошо, что у обоих не было клаустрофобии, иначе лучше не соваться. Облачившись в рабочие комбинезоны, вдвоем отправились в столь «удивительное и незнакомое» путешествие с фонариками в руках и кусочками мела для обозначения не проваренных швов, в чем они являлись никем не признанными «авторитетами», но «Бог не выдаст – свинья не съест»!

Миновало около получаса, новоявленные «диггеры» еще не успели вылезти из коффердама, как вдруг почувствовали все усиливающийся запах дыма по мере приближения к выходному лазу. Становилось ясно, что нужно срочно выбираться из подпалубной ловушки. Во все усиливавшемся дыму и задохнуться недолго: пару раз вдохнуть угарный газ или какой-либо его аналог – и поминай как звали. Хотя лишь от одного недостатка кислорода сознание теряется в течение нескольких секунд. В любом случае «хрен редьки не слаще». Набив синяков и шишек на локтях и коленях, все-таки успели выскочить, не становиться же подопытными полевыми сусликами, которым перекрывают запасные выходы, оставляя единственный, куда заливают воду, вот он, бедный, и начинает вылазить, отфыркиваясь, и тут его берут голыми руками. Разница всего лишь в замене воды на угарный газ: выбор небогатый, и определить, что лучше, утонуть или задохнутся, различие невелико, конец один.

Старпом находился неподалеку и с кем-то оживленно беседовал, как всегда энергично жестикулируя в подтверждение своей правоты, вероятно, обычных слов ему не хватало, лексикон не позволял. Поздняков, еще не отдышавшийся после «подземного» путешествия, в довольно резкой форме объяснил ему, что пришлось срочно выбраться из коффердама, не закончив выполнять задание по обнаружению непроваренных швов, по причине быстро увеличивающегося задымления отсека – хорошо, что ноги унесли. Данилов, по обычаю вытаращив глаза и откинув «гордую» голову назад, словно римский патриций, произнес: «А я подумал, что вы давно уже вылезли и чай пьете! Мы тут соседние отсеки на герметичность проверяем, я шашку дымовую бросил. Накладочка вышла!» Оставалось лишь руками развести: накладочка! Едва, как крыс, не уморил. Сказал так, будто речь шла о какой-то мелочи, а не о человеческих жизнях. В этом и был весь старпом! Не доведя до конца одно дело и не убедившись в результатах, хватался за другое. Но обошлось!

Отношения с рабочими и местными жителями, в общем-то, были нормальными, и каких-либо инцидентов на строящемся судне и в быту не случалось, но и особой дружелюбностью они не отличались, скорее оставались безучастными: каждый делал свое дело, и только.

Командировочные во время проживания на берегу были на уровне заработка квалифицированного рабочего, при том что за жилье платить не было необходимости. Деньги неплохие, и многие, воспользовавшись представившейся возможностью, старались прикупить необходимое для себя и домашних. Товаров ширпотреба побольше, чем в собственной стране, да и выбор имелся. В Польше, в отличие от СССР, сохранились небольшие частные кафе с домашними, любовно приготовленными блюдами, один запах которых чего стоил, парикмахерские и иные мелкие предприятия бытового обслуживания, которые создавали чувство прикосновения к домашнему уюту. Временами, глядя на это, брала не то чтобы зависть, а сожаление: почему у нас так не сделать, гораздо лучше бы жилось, да и общение было бы иным, располагающим, больше улыбок бы на лицах появилось. Наверное, дело в том, что СССР все-таки самая ортодоксальная коммунистическая страна, где еще в двадцатых-тридцатых годах желания и помыслы народа даже о малой частной собственности переломили через колено. Даже упоминание о ней не одобрялось, а иногда и каралось. Власти постарались вытравить у людей само ее значение, как основу ненавистного капиталистического строя. В странах так называемой «народной демократии», присоединенных к Восточному блоку по итогам войны, еще свежи воспоминания о прежней жизни, и многие здравствующие поныне хорошо помнят предвоенные годы. Потому и не решались повторять опыт Страны Советов прежних лет, сознавая, что такие крайние меры вызовут общее недовольство, и оставили частички прежней жизни, постепенно уменьшая количество «частников»; старики понемногу уходили, а молодым не разрешали, да и их приоритеты менялись.

Сергею в силу его обязанностей не приходилось близко общаться с поляками по работе, разве что в магазинах во время покупки продуктов и иных необходимых мелочей.

Администратор заводской гостиницы, где проживала основная часть экипажа, увидев обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки, развернула бурную деятельность, уговаривая «пшедать» (продать). Не отставала несколько дней, но ни на каком языке, кроме польского, она не говорила и стоило больших усилий объяснить, что кольцо не может быть продано по нескольким причинам: во-первых, не хотел продавать, во-вторых, кольцо обручальное, в-третьих, внесено в таможенную декларацию на выезд и при въезде за него могут спросить. А самое главное – овчинка выделки не стоит, то есть никакие деньги не смогут окупить грозящие неприятности, да и с женой надолго отношения можно испортить.

Пребывание в Польше до приемки судна растянулось на 40 дней, и за это время удалось многое увидеть. В Гданьске немецкая готическая архитектура смешалась с самобытной польской. История города витиевата и зигзагообразна, он много раз переходил из рук в руки, бывал неоднократно разрушен, но выжил и по результатам Второй мировой войны вновь отошел к Польше. В старом городе центральной улицей является Dlugi Targ («длинный рынок»), полностью разрушенная, но к нынешнему времени восстановленная. На ней привлекает внимание фонтан Нептуна, оригинальные красивые здания в готическом стиле: городская ратуша и старинные костелы, как же католикам без них. В каких-то 25 минутах езды находится знаменитый Сопот-центр, где проводились многие международные фестивали песни, с его концертным залом «Лесная опера», до которого можно добраться обычным трамваем. Особое место в памяти поляков занимает полуостров Вестерплатте в устье Вислы, где установлен памятник защитникам гарнизона, принявшим первый удар немецко-фашистских войск 1 сентября 1939 года. Здесь началась Вторая мировая война, когда в результате провокации, организованной немецкой армейской разведкой – Абвером под непосредственным руководством ее шефа адмирала Канариса, переодетые в форму польских войск немецкие солдаты напали на свою же радиостанцию, имитируя поляков, что и послужило поводом к началу войны. Уже семнадцатого сентября советские войска вошли в Польшу с востока, оккупировав шесть областей (воеводств, по-польски) вместе с городом Лембергом, нынешним Львовом. Фактически произошел четвертый раздел Польши.

Всему приходит конец, и после ходовых испытаний в течение нескольких дней, потребовавшихся для устранения обнаруженных недостатков, на новеньком, блестящем свежей краской, словно пасхальное яичко, лесовозе-пакетовозе «Капитан Дублицкий» 2 августа 1975 года в торжественной обстановке подняли государственный флаг СССР. Пароход во всех отношениях был готов к эксплуатации. Экипаж, переселившийся из береговых жилищ, начал обживать свои каюты.

Вечером накануне отхода по давно сложившейся традиции состоялся прощальный банкет по случаю выхода в свет еще одного судна, построенного верфью. Помимо руководящего и инженерно-технического персонала и советских представителей, капитан Ченцов, доброй души человек, имел неосторожность пригласить бригаду рабочих с судоверфи, совсем немного, семь-восемь человек. Как всегда, действо начиналось с произнесения торжественных речей и напутствий пароходу и его экипажу от выступавших ответственных лиц. После принятия нескольких рюмок народ разговорился и помягчел, напускная торжественность исчезла, и пошел пир горой.

Основную скрипку в нем сразу же перехватили «братья по разуму», рабочие той самой бригады. Польская водка «Выборова», покрепче нашей «Столичной», лилась рекой, тосты следовали один за другим, и к концу банкета «пролетарии» напились до «положения риз», совсем «лыка не вязали», не соображая, где находятся и по какому случаю собрались.

Конца этому не предвиделось, и уже поздним вечером (или ранним утром) капитан объявил о завершении банкета. С трудом удалось выпроводить гостей на причал, а затем поднять трап, чтобы не вздумали возвращаться назад и принять «на посошок», который можно употреблять целых семнадцать раз по старинному русскому обычаю, хотя поляки вряд ли знали об этом. Им бы и одного раза хватило.

В средней части судна оставалась большая широкая сходня, установленная заводом, которую должны были снять береговым краном перед отходом парохода. Установлена под крутым углом, порядка 60 градусов, и не каждому трезвому под силу по ней забраться. Она использовалась рабочими завода-строителя, ибо никакой судовой парадный трап не выдержал бы такую нагрузку в течение нескольких месяцев, да еще с определенными тяжестями, которые многократно приходилось переправлять через нее. Кран верфи почти всегда был в работе, занимаясь более увесистыми деталями, и ждать, когда он сподобится до какой-то мелочевки в 10—20 килограммов, себе дороже, только время терять, поставив под угрозу выполнение дневного задания целой бригады. Почти до самого рассвета в стельку пьяные рабочие пытались карабкаться по сходне, но, едва ступив, скатывались назад на причал. Что-то долго орали по-польски, вероятно, требовали продолжения банкета. К утру даже самые выносливые из них угомонились, и на недолгое время наступила тишина. Уже начинало светать, и впереди ждало прощание с родильным домом «Капитана Дублицкого». Как говорил Лелик в прекрасном исполнении Анатолия Папанова из известной гайдаевской кинокомедии «Бриллиантовая рука»: «За чужой счет пьют даже язвенники и трезвенники!»

Подъем государственного флага СССР 02.08.1975. Слева – капитан Ю. Я. Ченцов. Справа: плотник, старпом В. М. Данилов, стармех Н. А. Де, помполит В. Н. Селезнев, третий помощник капитана С. В. Кушнаренко, начальник радиостанции А. Клинцевич

На фото крайний справа в светлом костюме стоит плотник, который, как выяснилось в дальнейшем, был внештатным сотрудником соответствующих органов, проще говоря, «сексотом» – секретным сотрудником, ведшим слежку за членами экипажа: кто куда ходил, с кем и о чем говорил, что покупал, то есть занимался мелкими подленькими делишками. Позднее, по приходе судна во Владивосток, он-то и сообщил своему «куратору», что третий помощник Сергей Кушнаренко в одном из австралийских портов допустил нарушение правил поведения советского моряка за границей, выразившееся в разъединении на короткое время «тройки», которая должна быть неразлучной. Куратор из «конторы» провел с третьим помощником задушевную беседу, предупредив, что им известен едва ли не каждый шаг всех членов экипажа. На первый раз простили, последствий не последовало, но дали понять: «Никто не забыт, ничто не забыто».

Увольнения на берег в заграничных портах в обязательном порядке проводились группами по три человека, во главе с кем-нибудь из командного состава. Разъединение в процессе считалось грубым нарушением правил поведения советского моряка за границей и было чревато непредсказуемыми последствиями в зависимости от создавшейся ситуации. Инструктаж перед увольнением, как правило, проводил помполит, с росписью инструктируемых в журнале увольнений.

Вспоминается сатирическая песня Владимира Высоцкого «Инструктаж перед поездкой за рубеж», которую со знанием дела написал наш самый известный бард, будто в самую суть заглянул. «Все было бы смешно, когда бы не было так грустно», – опять приходят лермонтовские строки почти двухсотлетней давности.

На следующий день, покончив с необходимыми формальностями, распрощавшись с Гданьской верфью и сходней, соединявшей несколько месяцев палубу парохода и польскую территорию – слава богу, на ней не оказалось никого из вчерашних буянов, скорее всего, они спали в тревожном полупьяном сне, издавая жалобные вздохи и пуская пузыри, – теплоход «Капитан Дублицкий» снялся в свой первый рейс. После короткого перехода седьмого августа прибыли в латвийский Вентспилс, являвшийся в то время основной топливной базой на Балтике, для бункеровки и получения снабжения. В помещении «Трансфлота» ожидали прибывшие недостающие члены экипажа, надобности в которых на верфи не было и принимать им тоже было нечего, разве что швабры и политические брошюры, но их подвезли уже в Вентспилсе.

Самая большая посылка-сюрприз досталась Сергею. За сутки до отхода привезли почти целый грузовик навигационных карт, скатанных в рулоны. До выхода в рейс необходимо было разобрать всю эту прорву, разложить по ящикам штурманского стола по нумерации, чтобы в любой момент имелась возможность быстро достать искомую карту. Работа в такой короткий срок представлялась невыполнимой, это прекрасно понимали капитан со старпомом. В помощь третьему помощнику выделили четвертого помощника Игоря Филимонова. Но тот, будучи хитрым малым, около полуночи отпросился в туалет, а потом только его и видели. Идти искать помощника себе дороже, и Сергей в одиночку продолжал нудное и кропотливое дело, которое успел закончить только к завтраку. Но, несмотря на бессонную ночь, ощущал самое благостное удовлетворение от трудов праведных и насущных, хотя с них и не построишь палат каменных, в которых надобности не было, зато с картами подобной возни больше не будет.