Текст книги "Через годы, страны и моря. Книга 9"

На протяжении всего перехода не встретилось мало-мальски серьезного шторма, и «Капитан Дублицкий» так и следовал, не сбавляя четырнадцати узловой скорости, вплоть до Панамского канала. Океан был тих и спокоен, и сам бог велел провести шлюпочные учения с остановкой судна, спуском спасательных шлюпок и посадкой людей, что по всем требованиям должно проводится ежемесячно, но в порту при прохождении проливов и узкостей, как и в непогоду, такому риску никто не хочет подвергаться, ограничиваясь лишь спуском шлюпок до уровня шлюпочной палубы, отмечая в судовом журнале как проведенную тревогу. На протяжении рейса возникающую скуку и океанское однообразие в какой-то мере скрашивал судовой открытый бассейн на шлюпочной палубе, наполняемый забортной водой. Он был хоть и небольшой, но довольно глубокий, и до поздней ночи оттуда раздавались взрывы хохота и удары плюхающихся разгоряченных тел о воду.

А вот и Панамский канал, его тихоокеанский аванпорт Бальбоа, на рейде которого пришлось ждать своей очереди для входа в канал около двух суток. Интенсивное движение, судовладельцы экономят время и деньги, и канал работает круглосуточно, без перерывов в обоих направлениях следуют друг за другом суда. Затем настал черед и пакетовоза, который вошел в канал через системы шлюзов «Мирафлорес» и «Педро Мигель» и был поднят на высоту 26 метров над уровнем океана.

Сергей впервые проходил канал, и все вокруг его интересовало. Детище французского архитектора Лессепса, который также проектировал и возглавлял строительство Суэцкого канала, в самом деле производило сильное впечатление. Сооружения, о которых приходилось читать раньше, теперь предстали воочию: небольшие трудяги электровозы, получившие за свое трудолюбие почтительное и ласкательное прозвище «мулы», тянули пароход по шлюзам, удерживая по центру, дабы избежать повреждений самого судна и конструкций шлюзов. Сравнение с мулами неслучайно: неприхотливый гибрид осла и кобылы во всех отношения превосходит своих родственников, как близких, так и дальних, поражая выносливостью, тягловой силой, устойчивостью к заболеваниям и даже продолжительностью сорокалетней жизни. Поражала скорость наполнения шлюзовых камер, уровень которых поднимался на глазах вместе с проводимым пароходом. Какова же производительность насосов, способных в считаные минуты перекачать почти целое море?

Таким образом судно поднималось до начального уровня следующей шлюзовой камеры. В результате пароход поднимался на высоту десятиэтажного здания выше уровня океана, а затем начинался спуск в обратном порядке. При выполнении столь сложных операций – открытия и закрытия шлюзов – каждое действие было отлажено, и время его исполнения составляло всего несколько минут. На стенках шлюзов «Мирафлорес» отчетливо проглядывались цифры «1913» – год окончания строительства столь значимых для всего мира гидротехнических сооружений, словно открывших новую эпоху гидростроительства. За прошедшие 65 лет они ничуть не изменились, лишь потемнели от водорослей, придающих им темно-зеленый оттенок. Тогда Сергей смотрел во все глаза, стараясь запомнить одно из чудес света, которое, может, более никогда не придется увидеть, не считая обратного прохода из Атлантики в Тихий океан. Вряд ли их пошлют через Атлантику в Европу после выгрузки на Кубе. Вероятность мизерная, работы и в Юго-Восточной Азии хватает, да и Арктику наверняка держат в уме. Охватывало чувство прикосновения к чему-то большому, ведь по этой «дороге жизни», соединяющей два океана, до тебя прошли сотни тысяч судов, кораблей, яхт и прочих плавучих средств. Эти берега видели множество легендарных пароходов и кораблей, как и лиц, управляющих ими или взирающих с палуб океанских лайнеров. Они так же, как ты сейчас, обозревали это рукотворное чудо, на месте которого всего лишь несколько десятков лет тому назад простирались непреодолимые мангровые заросли тропической растительности среди непроходимых болот, изобилующих малярийными комарами, от укусов которых погибли тысячи первостроителей.

В Тихом океане во время проведения шлюпочных учений

Высокий технологический уровень шлюзов канала и особенно системы закрытия створов их ворот, которые работали безотказно спустя более полувека, находясь при этом в полной гармонии с растущими требованиями научно-технического прогресса, Сергей оценил спустя несколько лет, когда работал начальником транспортно-спускового плавучего дока на судостроительном заводе в Комсомольске-на-Амуре. На заводе имеется наливной бассейн, в который через полушлюз заводится плавучий док для вывода из строительных эллингов подводных лодок. Для перекрытия полушлюза применялись специальные «шандорные» балки, укладываемые двумя кранами в пазы в стенках полушлюза. Эта неуклюжая и очень трудоемкая система была построена в Комсомольске на двадцать с лишним лет позднее шлюзов Панамского канала и используется до сих пор. Для закрывания-открывания полушлюза требуется пять-шесть часов интенсивного труда целой бригады рабочих. Получается, что система шлюзования изначально строилась по старым, архаичным планам и никак не могла конкурировать с гораздо более ранним, считай – намного старшим, современным на то время шлюзованием, которое возводилось с расчетом на будущее. А ведь в этом не было никаких секретов. Конечно, в канале скорость заполнения шлюзов играет особую роль: все-таки за год в среднем он пропускает 14 тысяч судов в обоих направлениях. На комсомольском заводе такая скорость заполнения ни к чему, но все-таки трудоемкость процесса остается под большим вопросом. Кажущаяся начальная экономия спустя годы оборачивается большими итоговыми расходами. Каковы технологии, такова и производительность труда. Естественно, в краткосрочном периоде очевиден проигрыш, но в дальней перспективе совершенно обратная картина. Во времена первых пятилеток старались строить не заморачиваясь на длительное будущее – сказывались недостаток средств и строгие графики введения в действие очередного объекта. «Построим лучше, когда разбогатеем!» Но разбогатеть за прошедшие полвека так и не удалось, потому и приходится каждый раз перебиваться старыми технологиями, отставая от лидеров научно-технического прогресса.

После шлюзов «Педро Мигель» судно прошло через искусственное пресноводное озеро Гатун и затем снова, перевалив самую высокую точку, через систему шлюзов того же названия опустилось до уровня Атлантического океана, и пароход оказался в Карибском море. Океаны и моря разные, а вода точно такая же, нет даже лабораторных различий. Среднее время прохождения 82-километрового канала составляет девять часов, но с учетом ожидания на входе на его форсирование ушло около двух с половиной суток.

На атлантическом выходе из канала находится Кристобаль – аванпорт города Колон, что в переводе с испанского означает имя первооткрывателя Нового Света – Христофора Колумба, впервые увидевшего «Западную Индию», как тогда считали, 12 октября 1492 года. У испаноязычных жителей новых территорий существовала традиция называть город и порт разными именами, что подтверждает и вход в канал с тихоокеанской стороны: город – Панама, а порт – Бальбоа.

После прохода канала создалось впечатление, что попали в совершенно иной мир, ведь за кормой остался не только Тихий океан, но и громадный американский материк, между домом и настоящим положением пролегла огромная даль во многие тысячи миль, да и полушарие было Западным.

Оказавшись в Карибском море, «Капитан Дублицкий» взял курс на конечный порт назначения – Гавану, до которой оставалось трое суток хода. Анализ метеообстановки, в корне отличающейся от тихоокеанской всего лишь сотней миль ранее, показал, что на этой кухне погоды совсем не так просто. Кратчайший путь не всегда является таковым, особенно в море, славящемся зарождением ураганов, от которых достается островам и континентальным странам: США и Мексике. Вот и на этот раз на пути следования заметили зарождение очередного, на вид безобидного, циклона, который будто заманивает, демонстрируя миролюбие. Но через пару суток может показать свой настоящий нрав, стоит лишь подойти поближе. «Береженого Бог бережет!» Посему «мастер» решил обойти Остров свободы с восточной стороны, через Наветренный пролив между Кубой и Гаити. Погода резко контрастировала с тихоокеанской: тучи, порывистый, часто меняющий направление ветер и дождевые заряды, но спустя несколько часов все наладилась, и до самой Гаваны хлопот изменчивая незнакомка не приносила.

На этом коротком переходе произошел забавный случай, который можно сразу же пристегнуть к анекдотическим загадкам Бермудского треугольника, который находился совсем поблизости, что некоторые сразу же попытались сделать, то есть оседлать известного конька.

На морских судах ежедневно третий помощник капитана сверяет точность судового хронометра по сигналам точного времени, звучащим по радио. Судовой хронометр всегда показывает время по нулевому меридиану Гринвича, а его стрелки никогда не переводят или отводят, определяют одну лишь поправку хода, которую заносят в специальный журнал.

Пройдя Наветренный пролив, «Капитан Дублицкий» следовал в северо-западном направлении вдоль кубинских берегов. Сергей заступил на свою полуденную вахту на идущем полным ходом судне среди спокойного моря, где даже зыбь отсутствовала – среди множества островов ей просто негде было разогнаться. Создавалось ощущение какого-то озерного плавания, когда вместо волнения на поверхности появляется небольшая рябь от бризовых ветров. Вот только камышей не было, а так бы и не отличить. Температура забортного воздуха была вполне комфортной, без ощущения парной бани тропической жары, когда тело быстро покрывается липким потом. Экипаж находился в приподнятом настроении, заканчивался длительный, почти месячный, переход, и народ с нетерпением ожидал скорого прихода в кубинскую столицу. Как обычно, после обеда на мостике собиралась компания: капитан, помполит, электромеханик, судовой врач, – поговорить на разные темы и пообсуждать внутренние дела и последние новости.

Спустя некоторое время на мостике появился какой-то взъерошенный третий помощник с секундомером в руках. Очевидно, он занимался своим обычным делом, сверяя показания хранителя времени со стрелками на судовых часах. Он был заметно растерян и как-то неуверенно обратился к капитану: «Не могу понять, что-то очень странное происходит! Хронометр и все судовые часы отстают на десять минут! Все, все, все! Я сам проверил!!! Такого никогда не было, чтобы хронометр отставал и уводил с собой часы!»

Капитан с оттенком недоверия спросил, как ведут себя магнитный компас и гирокомпас, не наблюдается чего-либо необычного в их работе. «Нет, с ними все в порядке», – ответил третий.

Стоявший рядом доктор с тревогой в голосе уверенно заявил: «Мы ведь рядом с Бермудским треугольником! Это же его влияние! Вспомните, в последние годы много писали о случаях пропажи судов или же находили брошенные экипажами пароходы! Суда были в полном порядке, среди них даже попадались с накрытыми столами в кают-компании и еще теплыми блюдами. Экипаж куда-то исчез, будто все одновременно за борт выпрыгнули!»

Помполит, выслушав такой пассаж умудренного судового лекаря, мрачно спросил капитана: «Может, на всякий случай перевести главный двигатель в маневренный режим? Надо предупредить экипаж, чтобы были готовы, мало ли что может случиться». Капитан молча посмотрел на него, но ничего не сказал, а может быть, подумал, что с такими помощниками и до паники недалеко, с подобными проповедями черт знает до чего договориться можно на пустом месте.

Общее молчание нарушил второй радист, зашедший на мостик с радиограммой для капитана. Увидев мрачные, сосредоточенные лица присутствующих, спросил: «Что случилось? Что-то произошло? В чем дело?» Третий помощник при молчании остальных объяснил ему причину столь глубоких раздумий, после чего радист в свою очередь спросил: «А с чем ты сверял хронометр? По радио сигнал точного времени услышал?» – «Ну конечно, как обычно», – ответил третий. Радист неожиданно расхохотался, все посмотрели на него непонимающе: «Что это с ним?» Когда же тот отдышался, отходя от смеха, объяснил не поддающуюся разумению ситуацию, вернее причину, ее вызвавшую: «Судовая радиостанция в этом районе земного шара никакие передачи в дневное время из Союза не принимает, а ночью радиосигналы проходят гораздо лучше и чище, вот я и записал на ночной вахте обычную радиопередачу, а днем включил ее по судовой трансляции – пусть люди слушают вести с родины. Такое часто бывает в районах плохого прохождения радиосигналов». Обращаясь к третьему помощнику, добавил: «Если бы ты обратил внимание не только на точный момент начала часа, но и на то, который час наступил, то отставание было бы гораздо больше: например, четыре или пять часов с десятью минутами».

Третий помощник с хмурым видом выслушал радиста, поняв, что тот тоже приложил руку к возникшим сомнениям, но промолвил с облегчением: «Ну тогда, наверное, все в порядке. Мне не приходилось попадать в подобные ситуации, да и слышать о них тоже». У всех присутствующих просветлели лица, они дружно рассмеялись, сбросив с плеч едва обозначившуюся ношу, и начали обсуждать предстоящую стоянку в Гаване.

Следует добавить, что помполит и доктор на любом судне являются самыми свободными от каких-либо постоянных дел – по сути дела, узаконенные бездельники. Доктору иногда еще приходится что-то делать с пациентами, если наступает такая необходимость, но помполит – кот, гуляющий сам по себе. Вот они читают и слушают всякую дребедень, подсаживаясь на конспирологию и загадочные факты, которые потом незаметно переносят на окружающих, смущая тех открывшимися неопровержимыми, как им кажется, аргументами. Занимались бы чем-то более приземленным: помполиту, в силу его профессии, следовало бы прочесть «Капитал» Карла Маркса, тем более что, по свидетельству одного авторитета, единственным человеком, осилившим эту книгу, был Фридрих Энгельс. В этом случае помполит был бы вторым прочитавшим столь капитальный труд, что совсем не плохо для его самоутверждения в парткоме пароходства. Ну а доктору, помимо медицинской энциклопедии, которая наверняка ему надоела, почитать бы что-либо классическое, например «Дон Кихота» Сервантеса или «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле, особенно перед обедом или ужином. Выбор за ним, в зависимости от цели: если хочет похудеть, то пусть читает Сервантеса, а если поправиться, то Рабле.

Через сутки подошли к Гаване, белый маяк рядом с крепостью Эль-Морро усматривался издалека. На удивление, совершенно непонятно почему, сразу же пароход поставили к причалу под выгрузку. Явление исключительное по своей уникальности! Обычными являлись простои в ожидании постановки к освободившемуся причалу, измеряемые неделями, а иногда и месяцами дрейфования в море на виду известного маяка. Большие глубины не давали шанса стать на якорь, до дна не хватило бы всех одиннадцати смычек якорь-цепи, а это как-никак 275 метров. Может, и здесь подсуетилась нечистая сила из Бермудского треугольника? Впрочем, нужно было спросить доктора с помполитом, они ведь лучше знают.

Стоянка растянулась на три недели, выгружали явно не в темпе кубинской румбы. Портовые сооружения производили довольно унылое впечатление: по всему было видно, что никаких обновлений или ремонтных работ, по меньшей мере за два десятка предшествующих лет, не производилось. Гранитная причальная линия, еще с испанских времен, держалась крепко, хотя выбоин и сколов хватало. Ни о какой экологии не могло быть и речи, от испарений, поднимающихся от загаженной толстым слоем нефтепродуктов самого широкого ассортимента бухты, вкупе с тропической жарой кружилась голова – видимо, с непривычки. Много чего в портовой акватории намешано, без подробного химического анализа разобраться невозможно, да и толщина слоя никак не меньше полуметра. Даже самые мощные отливы не в силах справиться с мешаниной многослойного пирога. Остается только удивляться, почему эта адская смесь еще не загорелась. Особенно трудно приходится выходящим из гаванского порта судам: вся нижняя часть корпуса, побывавшая в воде, от ватерлинии до осадки порожнём, вымазана своеобразным битумом, напоминающим смолу, и избавиться от нее можно лишь на дрейфующем в спокойном море пароходе, применяя растворители, скребки и краски. Попадись в таком состоянии в Панамском канале или в одном из портов Северной Америки – проблем не оберешься.

Кубинцы не любят торопиться, если дело не касается карнавалов и веселья, как и непосредственных дел вне личной заинтересованности. Правда, стоит сказать, что в этом они не оригинальны. Накопленный опыт работников стран народной демократии в целом подтверждает такое предположение. С другой стороны, от одного лишь созерцания работы японских докеров трудно отвести взгляд, настолько слаженны, экономны и умелы их движения. Можно только сидеть и смотреть, любуясь. Наверное, в этом и заключается истинная красота, независимо от рода деятельности. Как говорят в таких случаях, сердце подскажет, где настоящая красота, а где нет.

Старшим стивидором (форманом) был смуглый худощавый Рафаэль, под полсотни лет, много жестикулировавший и даже пританцовывавший от нетерпения при ходьбе. В этом он не оригинален среди соотечественников. Их бы энергию да в мирных целях – пожалуй, не отстали бы от японцев. На английском языке он разговаривал плохо, то и дело вставляя испанские слова, как и все современные островитяне, утратив былой английский при американских туристах: старшие поумирали, а молодежь, не понюхавшая прошлого, его и не знала, тем более в условиях навязчивой антиамериканской пропаганды, обвиняющей северного соседа во всех бедах и трудностях. Но вскоре «ревизор» и стивидор научились понимать друг друга, при необходимости используя жесты и карандаш с бумагой.

Рафаэль при первой же возможности, когда отношения с Сергеем переросли чисто деловые, спросил, нет ли у него одеколона «Шипр», так как на днях у него будет годовщина свадьбы. Что называется, этот прием был у них домашней заготовкой, и с подобными просьбами обращались представители порта, белые воротнички, у каждого имелся какой-нибудь повод: день рождения жены, детей, соседей, родственников и так далее по списку. Вскоре заготовленные в Находке флаконы разошлись по карманам просителей. Правда, неизвестно, повлияло ли это на укрепление советско-кубинской дружбы.

После выгрузки пиломатериалов палубного каравана в трюмах обнаружили насекомых-древоточцев, вылупившихся из давно отложенных яиц жучков-вредителей, ждавших своего часа и начавших размножаться с невиданной скоростью. Еще бы, в таких идеальных условиях влажности и высокой температуры на протяжении целого месяца и крокодилов можно было выходить. Вся процедура являлась рутинной и проводилась на каждом судне, прибывшем из портов Дальнего Востока. Все действо именовалось фумигацией (производное от латинского «fumigare» – «окуривать»), когда трюмы герметизируются и в них на несколько дней запускается ядовитый газ, который убивает вредителей. Способов фумигации, как и ядов-фумигантов, насчитываются десятки, но это для химиков, а нас интересуют несколько другие стороны кубинской действительности.

Несмотря на тщательную герметизацию, нельзя гарантировать утечек ядовитого газа, потому во избежание опасностей экипаж на время проведения фумигации переселяют на берег, в гостиницу, ибо окуривают вредных жучков, а не судовую команду. На судне остается лишь небольшая дежурная группа, которая должна находиться в верхних помещениях, лучше всего на проветриваемом мостике. В условиях запродажного контракта на покупку партии леса определено, за чей счет проводится обеззараживание и расходы по содержанию экипажа в гостинице. Зачастую фумигация проводится за счет получателя груза.

Для экипажа «Капитана Дублицкого» три дня отдыха в хорошей гостинице явились самым настоящим праздником, бонусом за месячный океанский переход. По сути дела, ранее никому из них не доводилось бывать в приличной гостинице «за бугром». От одного лишь осознания происходящего даже матросы второго класса – таковые еще случались в те времена – и уборщицы почувствовали себя богатыми туристами.

Поселили их в одном из лучших отелей Гаваны – Habana Libre 5*. В нем раньше располагалось первое посольство СССР, в разное время проживали знаменитости: Фидель Кастро и Че Гевара, президент Чили Сальвадор Альенде, Валентина Терешкова, тогда она еще не была говорящей головой, выступавшей с идеей «обнуления», американская актриса Элизабет Тэйлор (Зина Портнова, как шутят некоторые остряки), испанская киноактриса Сара Монтьель, кубинский революционер Камило Сьенфуэгос, в честь которого назван город на острове.

Кормили в ресторане отеля, где был устроен шведский стол – что-то совершенно неизвестное для подавляющей части экипажа. Официант даже полюбопытствовал, нравятся ли выставленные блюда. «Конечно, нравятся! И фруктов разнообразных много, но почему нет мороженого?» Официант пошел спросить своего шефа и, вернувшись, ответил: «Вообще-то, мы не выставляем на шведский стол мороженое, но вы из Советского Союза, поэтому для вас мороженое будет!» Гарсон не обманул, и вскоре мороженое в самом деле появилось, каждому по солидной порции.

На территории отеля находился приличный бассейн, который пришелся отдыхающим как нельзя кстати. Они с удовольствием пользовались свалившимися благами, в полной мере пожиная «их нравы» в единственной латиноамериканской стране, строившей социализм. Как оказалось, даже в октябре можно с удовольствием купаться в открытом бассейне, не стуча зубами от холода.

Но три дня «шикарной» жизни показались одним мгновением и пробежали совсем незаметно, хотя навсегда остались в памяти. Пора и честь знать, «хорошего понемножку», фумигация закончилась, и газоанализаторы показали отсутствие ядовитых газов в трюмах судна. Один из немногих случаев, когда отсутствие смертельного яда не радует. Время возвращаться на пароход.

Весь пиломатериал и велосипеды выгрузили в полном объеме без замечаний и недостачи, а с хозяйственным мылом возникли проблемы. Все-таки мыло – предмет штучный и остро необходимый на острове, да и спрятать его легко. Ящики с мылом, как и остальной груз, при выгрузке строго контролировались по количеству и целостности упаковки тальманами порта и судна. Они следили за каждым стропом выгружаемого груза и сверяли свои записи. С окончанием выгрузки вскрылась небольшая недостача: не хватало двух ящиков с мылом. «Ревизор», будучи ответственным, получил нагоняй от капитана.

В бассейне отеля Habana Libre. Сергей стоит крайний справа. Сидит крайний справа помполит, рядом с ним сидит 3-й помощник капитана. Октябрь 1978 г.

Как могла возникнуть столь небольшая, но все-таки недостача? Мысли об этом терзали голову, но выхода не находили. Вспомнилась смуглая, смазливая деваха – тальман с кубинской стороны, строившая глазки судовому тальману, и неоднократно приходилось делать ему замечания, чтобы не отвлекался. Но, похоже, кубинка свое дело сделала. При выгрузке малогабаритных ценных грузов хитрые островитяне специально ставили симпатичных, ярких тальманш, чтобы отвлечь внимание наших счетчиков и под сурдинку умыкнуть что-либо ценное или остро необходимое. Матросы, не избалованные женским вниманием, почти всегда попадались на эту незатейливую удочку. Скорее всего, так же было и в нашем случае: ослепленный прелестями молодой кубинки, столь откровенно демонстрировавшей свою симпатию, наш сторож поплыл, как токующий тетерев, и грузчики незаметно стибрили пару ящиков. Говорить о целом стропе груза не приходилось, но недостача есть недостача. Коммерческий акт, объяснение с коммерческой службой компании и вероятное лишение премии за рейс – не очень-то радостные перспективы.

Сергей нашел старшего стивидора Рафаэля, руководившего выгрузкой судна, и попросил его предоставить все тальманские расписки на выгруженное мыло для перепроверки, но в ответ последовало англо-испанское «no possible», означающее «нет никакой возможности». Поняв, что от старшего стивидора он более ничего не добьется («Шипра» тоже больше не было, и он стал неинтересен Рафаэлю), Сергей отправился в офис советского торгового представительства, надеясь, что там подскажут варианты решения этой проблемы. Но надежда таковой и осталась: представитель посмотрел на него усталым взглядом, усмехнулся и сказал: «Слушай, „ревизор“, мне бы твои проблемы! Тут у нас на предыдущем пароходе привезли три танка, а по документам их должно было быть четыре. Улавливаешь разницу? До сих пор никаких концов так и не нашли. Так что отстань со своим мылом, нарисуй какой-либо акт, что мыло смыло волной или его мыши сожрали. Придумай сам что-нибудь!» Пришлось уйти не солоно хлебавши, там действительно проблемы были поважнее банального хозяйственного мыла, которые даже в денежном выражении всей суеты не стоят. Затем вмешался капитан и каким-то образом решил этот предмет обсуждения с руководством порта. Главное, что грузовые документы закрыли «чисто».

За время длительной стоянки организовали несколько интересных экскурсий, и появилась возможность познакомиться с городом, побродить по его пыльным улицам среди какофонии всех видов транспорта на дорогах. Все куда-то спешат, никто никому не уступает, как молодые петушки, и при этом непрерывно сигналят. Горячая кровь испанских «идальго» не терпела возражений, взрываясь по малейшему поводу. Хорошо, что шпаг у них не было – давно бы перекололи друг друга. Похоже, правил дорожного движения у них тоже нет, а если есть, то их никто не соблюдает.

Город был не то чтобы старинный, но очень уж неухоженный, с облупленными, давно не ремонтированными оригинальными зданиями. Архитектура Гаваны разнопланова, здесь за почти пять столетий перемешались самые различные стили, от средневековых замков до позднего неоклассицизма. Ощущается французское влияние: порталы неоклассических колонн, обращенные к открытым пространствам и чисто испанские внутренние дворики. Ранняя колониальная архитектура вместила много стилей: мавританский, испанский, итальянский, греческий, римский. Жаль, что все запущено, так можно и потерять отечественные шедевры как часть собственной истории.

Запомнилось белое здание Капитолия, которое даже непосвященному напоминает его американского тезку, разве что в несколько уменьшенном варианте. Среди автомобилей преобладали старые американские модели, которые можно увидеть лишь в фильмах того времени, но совсем не редкостью были и советские легковушки: «Москвич-412» и «Волга» ГАЗ-21 – старая модель, с оленем на капоте. А вот магазины сильно напоминали наши, потому ничего интересного в них не было, в основном продавались советский ненавязчивый ширпотреб и консервы, непонятно зачем завезенные на остров среди океана, изобилующего самым разным рыбьим поголовьем.

Довелось побывать в городке Санта-Крус-дель-Нарте недалеко от Гаваны, где расположено знаменитое на весь мир предприятие по производству истинно кубинского рома Habana Club, одной из самых продаваемых марок рома в мире. Бренд напитка известен на острове с 1934 года. Ром производят из отборного сахарного тростника, в свое время он впервые появился в СССР, наделав много шума в многочисленных рядах любителей спиртного, в своем подавляющем большинстве удовлетворявших свои желания банальной водкой или самогоном. Само слово «ром» звучало как-то совсем необычно, его никто никогда не пробовал, а помнили лишь молодые, зачитывающиеся пиратскими романами, где обязательно присутствовал ямайский ром – любимый напиток пиратов. А тут как на голову свалился кубинский – наверное, такой же, как и ямайский, тем более они соседи; одна невиданная четырехугольная темная бутылка с пробкой, залитой сургучом, чего стоит. Цена была повыше, чем у стандартной водочной поллитровки, но более высокий градус и больший объем с лихвой компенсировали этот недостаток. В итоге на прилавках он долго не залеживался. Даже непьющие стремились хотя бы раз в жизни попробовать заморское пойло, о котором столь много слышали.

На заводе показали весь цикл производства, а потом началось самое интересное: привели в дегустационный зал, где без всяких ограничений можно было пробовать чистый ром, пока не ощутишь его полный букет, а для лучшего усвоения столь популярного напитка добавили еще самый известный на Кубе коктейль «Дайкири», в основе которого все тот же ром. От поездки на завод остались наилучшие воспоминания, но не у всех, а лишь у тех, кто смог ее вспомнить, ибо чистый ром вкупе с коктейлем в жарком кубинском климате дал потрясающий эффект, в результате которого кое у кого отказывали ноги и тянуло в сон. Бесплатный ром притягивает получше, чем мощный магнит. Но как бы там ни было, всю обратную дорогу из автобуса неслись мелодии распеваемых песен, и «Куба – любовь моя!» не была исключением, да и повторялась едва ли не «на бис».

Не стоит думать, что агентская компания организовывала экскурсии с предоставлением автобусов лишь из любви к советским морякам. Все затеи оплачивались судовладельцем; вернее, судовладелец об этом не знал, а скорее всего, просто помалкивал. Капитан, прекрасно понимая, что на выделяемый так называемый «культфонд», формирующийся из расчета две копейки на человека, мягко говоря, не разбежишься, а досуг экипажа в длительном рейсе необходимо чем-то разнообразить, тем более в экзотической стране. Он-то и договаривался с агентской компанией о каких-либо дополнительных, несуществующих затратах. Они включались в общие дисбурсментские расходы судна за всю стоянку в порту, и за счет этих издержек проводились экскурсии. Благотворительностью или альтруизмом здесь и не пахло, любовь любовью, а подарков не ждите. Островитяне рассматривали иностранцев из Советского Союза как богатых «друзей», с которых можно что-то урвать; видимо, это сквалыжное качество у них на генетическом уровне после многих лет околпачивания богатых туристов. Такое отношение выработалось после десятилетий пребывания американцев, для которых Куба являлась курортом, куда приезжали люди с деньгами. Конечно, действия незаконные, и при желании можно приписать уголовную статью, тем более за валютные махинации, но как-то все проходило, а если возникали вопросы, то оправданием служил тот же «культфонд», на который закупали какие-либо мелочи, необходимые судну, но экскурсии плясали от этой печки.