Текст книги "Два круга солидарности. Этнический и национальный факторы в современном мире"

Владимир Иорданский
Два круга солидарности. Этнический и национальный факторы в современном мире

© Иорданский В. Б., 2012

© ООО «Издательство Алгоритм», 2012

* * *

Галине Васильевне Иорданской

От автора. Национальный вопрос, или боль рода человеческого

Национально-этнические проблемы заняли одно из первых мест в длинном перечне забот человечества. И это понятно. Узлы национально-этнических противоречий затянуты столь туго, попытки их распутать стоят таких страданий, что трудно избавиться от впечатления, что на пути эволюции мирового сообщества возник тупик, выход из которого пока неизвестен.

Одной из главных причин роста напряженности в области национально-этнических отношений, по всей видимости, является конфликт между двумя историческими процессами: медленным, очень постепенным и трудным изменением существующих государственно-политических структур с их крайне жестким характером, с одной стороны, и тоже постепенным, но все же более быстрым, более взрывным ходом этнических трансформаций.

В национальной общности могут измениться силовые соотношения между составляющими ее этническими компонентами, в ходе сложных культурно-психологических процессов возникают новые нации и складываются новые полиэтнические конгломераты, но в то же время остаются прежними государственные границы, практически неизменно законодательство, регулирующее национально-этнические отношения, и наступает момент более или менее значительного несоответствия государственно-политических структур реальным сдвигам в области национально-этнических отношений. Тогда-то и зарождаются сепаратистские движения, закладывается основа острейших межнациональных конфликтов. Их особая опасность, как представляется, состоит в том, что этнос, нация, наконец, полиэтническое сообщество – это три основные формы организации общества, и такие конфликты неизбежно, словно в водоворот, втягивают всех представителей затронутых ими народов – от мала до велика.

Но есть, думается, и более глубокая причина. Нигде так не чувствуется близость архаики к современности, как в области национально-этнических отношений. Картина этих отношений – история, развернутая в пространстве. Итакой ситуации присуще некое новое качество – взрывчатый синтез архаики и модернизма, защищающегося традиционализма и агрессивного обновленчества. Архаика продолжает хватать человечество за ноги, во многом определяя его мировоззрение, межличностные отношения, нравственность. Освященные религией нормы нравственности в лучшем случае распространяются только на соплеменников, на лиц одной национальности, и много реже на лиц другого национально-этнического происхождения. Не случайно поэтому межэтнические столкновения всегда сопровождаются чудовищными жертвами, поистине звериным отношением к детям, женщинам, старикам, вообще к людям иной национальности. Часто говорят, что мы переживаем эпоху конца истории. Характер национально-этнических отношений, однако, таков, что правильнее было бы говорить о том, что человечество все еще не вступило в истинно человечную историю. На его пути несмываемыми кровавыми пятнами лежат следы совершенных и совершаемых преступлений. Пожалуй, ближе к истине наблюдение одного из самых своеобразных современных писателей России Михаила Кураева, который в своем романе «Зеркало Монтачки» пишет:

«Заносчивое человечество привыкло восхищаться собой, смотрясь в зеркала побед и достижений, не умея при этом понять, что все еще находится в предсознательном состоянии и судьбами стран и народов по-прежнему правит непредсказуемая стихия. И сегодня, когда земной шар потрясается и трепещет, наблюдая, как рушится недостроенное гигантское здание разумного мироустройства, не самое ли время с надлежащей скромностью увидеть в этой катастрофе признак детского состояния ума, не умеющего проследить и понять связь причин и следствий и чередующего бессознательный страх перед лицом неведомого с ощущением полной как раз безопасности перед лицом враждебных человечеству стихий»[1]1
  Кураев Михаил. Зеркало Монтачки. – «Новый мир», 5, 1993 г., Москва, с. 63.


[Закрыть].

Своеобразие и Сходство

Несоответствие в человечестве нравственного состояния его научно-техническому потенциалу представляет собой в зародыше страшную опасность для будущего. Вместе с тем отравленность национально-этнических отношений ядом взаимной ненависти может породить наиболее серьезные предпосылки того, что эта потенциальная опасность трансформируется в реальную угрозу.

Обычно при встрече с человеком нетрудно угадать его национальность, даже если вы не слышали, на каком языке он говорит. Есть множество мелких, но безошибочных признаков, которые позволяют мгновенно сделать верное умозаключение. Однако если вы попытаетесь определить, чем человек одной национальности отличается от человека другой, то столкнетесь с едва ли разрешимой проблемой. Этнос всегда индивидуален и накладывает на каждого своего члена неизгладимый отпечаток, придавая человеку неповторимое национальное лицо; у этноса есть свой неповторимый стиль культуры. Одновременно между всеми народами существует некое глубинное сходство, предопределяемое общими закономерностями развития человечества. В частности, таким общим является характернейший признак этноса: он объединяет в единое сообщество людей, сознающих свою солидарную связь через принадлежность к неповторимой культуре, к духовной жизни определенного национально-этнического содержания.

При этом индивидуальность этноса не сводима ни к его культуре, ни к его духовным ценностям, ни к его характеру, но, проявляясь решительно во всех формах его деятельности, помогает народу осознать свое единство. Очевидно, что такая неповторимая индивидуальность не может возникнуть быстро, а вызревает в течение столетий, причем ее основные особенности обнаруживают, раз возникнув, устойчивость при самых трудных испытаниях. Так, Франсуа Вийон писал, в сущности, на другом языке, чем Верлен, но в их поэзии явственно ощутимы творческий гений и индивидуальность одного и того же народа – народа Франции. Взволнованный близостью двух поэтов, Осип Мандельштам отмечал: «Вибрация этих двух голосов поразительно сходная»[2]2
  Мандельштам О. Сочинения. Том второй. Москва, 1990 г., с. 134.


[Закрыть].

«Слово о полку Игореве» нуждается в переводе, чтобы быть понятым современным русским, но в этой героической поэме заключена русская душа. И притягательность этой индивидуальности, ее сила или слабость на века предопределяют историю народа.

Каждый человек помечен какой-либо национальной метой, и этот знак – своего рода пропуск в то или иное этническое сообщество. Его важность для личности огромна. В древности он давал ей ощущение безопасности, а то и бессмертия, и отлучение от этноса рассматривалось как наказание более страшное, чем смерть, потому что такое отторжение убивало человека не в его физическом настоящем, а в его духовном будущем. Но и позднее в ощущении этнической солидарности личность находила защиту от тревог и потрясений повседневности. Чувство этнической принадлежности выглядело в его глазах святым, высоким чувством, и оно объединяло этнос, несмотря на сословные или иные противоречия.

Вероятно, следует отметить, что между субъективным представлением человека о родном народе и объективной картиной может существовать и обычно существует огромный разрыв. Там, где объективная мысль будет искать предпосылки сплочения этноса в существовании контролируемой им территории, в развитии контролируемой им экономической системы, в расцвете культуры, мысль субъективная, народная, более склонна в поисках консолидирующего начала обращаться к голосу крови, к преданиям старины далекой, к религиозным верованиям, к мыслям об этнической чистоте. В безднах народной психологии обычно находятся корни представления о том, что этнос – высшая ценность, в сравнении с которой личность с ее притязаниями на автономию вторична.

И здесь история столкнулась еще с одним противоречием колоссальной важности: между старым представлением о верховенстве этноса и новым, о верховенстве личности. Ныне общественная мысль мечется между этими двумя системами ценностей, признавая то одну, то другую и не зная, как примирить их между собой и возможно ли вообще примирение этих двух столь конфликтных идей. Наиболее остро проблема возникает в странах, народы которых начинают создавать демократическую государственную систему, где принцип уважения прав человека, естественно, должен бы стоять во главе угла, но, в то же время, стремятся обеспечить в этом государстве доминирующее положение этноса, находящегося в большинстве, попирая тем самым права человека, если он «инородец». В некоторых отношениях политические и правовые системы в таких государствах могут быть сопоставлены с политическими системами в государствах с сословным обществом, где права каждого отдельного человека целиком зависели и зависят от того, к какому сословию он принадлежит. В иных современных государствах это определяется почти в такой же мере этнической принадлежностью человека. Иначе говоря, этническая принадлежность оказывается привилегией. Или, напротив, отрицательным признаком.

Такая ситуация, однако, и безнравственна, и иррациональна. Она становится своего рода возбудителем активнейшей умственной работы: вокруг проблемы развертываются споры, сталкиваются различные мнения, и так продолжается до тех пор, пока справедливость не восстановлена, и пока разум, нравственность, рациональный и одновременно нравственный подход к проблеме не торжествуют. В качестве примеров можно вспомнить о спорах, которые шли в XIX веке в Соединенных Штатах вокруг проблемы рабовладения, о борьбе в русском обществе за отмену крепостного права или, скажем, феминистское движение в Англии. Существование социальной несправедливости предопределяет внутреннюю неустойчивость общественного сознания, которое именно через преодоление несправедливости стремится к внутреннему миру в обществе и к собственной гармонии. Нравственность, таким образом, оказывается мощным возбудителем общественной мысли, важным фактором постоянной перестройки национально-этнического самосознания.

На этом этапе происходит качественный сдвиг в жизни этноса: его самосознание существенно изменяется, становясь национальным самосознанием. В чем заключена разница? В сущности, национальное самосознание – это лишь новая грань в мировидении народа, но в то время как самосознание этнического типа склонно тяготеть к замкнутости, в новом доминирует открытость, если этническое самосознание имеет два подхода – один к «своим» и существенно другой к «чужим», то национальное нетерпимо к такому двойному подходу. Иначе говоря, если круг этнической солидарности охватывает только лиц одной «крови», то круг солидарности национальной шире и включает всех лиц, тяготеющих к культуре, языку, духовным ценностям этноса. В обществах, где доминирует национальный тип самосознания, складывается совершенно особая атмосфера терпимости. Этнос с таким самосознанием обладает громадной силой притяжения, и его способность к ассимиляции резко возрастает. Как правило, в одном народе сосуществуют два типа самосознания, причем в зависимости от конкретной исторической ситуации, от экономической и социальной обстановки на первый план может выйти то один, то другой из них.

Единый узел

Чрезвычайно опасно противоречие между мифологизированностью многих этнических представлений и рациональным, основывающимся на нравственности и праве, подходом к вопросам этнического развития. Мифологизированность видения собственной истории, мифологизированность видения собственного национально-этнического пространства, мифологизированность видения собственной национально-этнической индивидуальности – все это мощные возбудители патологии, которую можно назвать «националистическим головокружением». Не оно ли постоянно мешает поиску разумных и справедливых решений даже второстепенных проблем национально-этнических взаимоотношений?

И, наконец, противоречия между демократизацией национально-этнических отношений и демократизацией внутри самого национально-этнического сообщества. Речь в данном случае не о формальной, ограниченной правовой и политической сферами демократизации, а о нравственном развитии общества, отношения внутри которого должны безусловно подчиняться принципам уважения достоинства и прав личности. В этом нравственном развитии – серьезнейшая преграда вспышкам шовинистической иррациональности и человеконенавистничества. Но возможно ли оно в обществах, где остается сильной социальная несправедливость, где в то же время сознание тысяч людей находится в плену архаичных представлений?

В русском общественном мнении влиятельно понимание национального вопроса как одного из проявлений антагонистического устройства общества. Выразительно и четко эту позицию изложил публицист Борис Славин. Разъясняя, в чем суть национального вопроса, он писал:

«Если отвечать кратко, он выступает проявлением национального неравенства людей, обусловленного антагонистическим устройством общества. Это вопрос об угнетении одной нации другой. Он возникает в истории в эпоху становления капитала, образования национальных государств и мирового рынка, порождающего конкуренцию и антагонизмы не только между людьми и классами, но и между целыми народами и государствами. Отсюда значит: пока сохраняются эти условия, будет существовать и этот вопрос»[3]3
  Славин Борис. Азбучные истины национального вопроса. – «Правда», 29.03.1994 г., Москва.


[Закрыть].

Но сводима ли история человечества к истории развития классовых противоречий, а история наций и их становления – к истории преодоления национальных противоречий, возникающих на почве антагонистического общественного устройства? Думается, это важная часть, но всего лишь часть истории человечества.

В национальном вопросе в один узел сходятся едва ли не все проблемы эволюции общества. Это предопределяет его исключительную сложность. Не является ли сутью национального вопроса проблема становления национальной индивидуальности во всем богатстве и разнообразии ее культурной, духовной жизни, во всем богатстве и разнообразии ее традиций? И как часть этой общей большой проблемы – то, как складываются, на каких основаниях, межнациональные отношения? Вероятно, нельзя не учитывать и такого фактора, как все то в жизни и развитии человечества, что находится за порогом нашего знания, чего мы не знаем и не понимаем, но что, тем не менее, существует и воздействует на ход истории, на состояние межнациональных отношений и на национально-этнические процессы. Вот это непознанное и неосознанное нами должно побуждать каждого к повышенной осторожности и в мыслях, и тем более в делах при подходе к данному комплексу проблем.

В масштабе человечества национальный вопрос встает в противоборстве двух тенденций. Обе они объективны, обе реализуются в воле, поступках миллионов людей. Первая – в движении наций к самоопределению и независимости, вторая, напротив, в движении к образованию крупных полиэтнических общностей, к формированию мощных «супернаций», где органично сращены этносы различных традиций и культур. Какая из них окажется преобладающей, какой принадлежит будущее?

В конечном счете, и у первой, и у второй тенденции есть явственная общая цель – преодоление всех, старых и новых, форм национально-этнического порабощения, неравенства, иначе говоря, демократизация межнациональных и межэтнических отношений, их гуманизация. Оправдан вопрос, какой путь предпочтительнее с точки зрения этой высшей задачи? Ни независимое развитие наций, ни их сотрудничество в рамках «супернаций» сами по себе еще не обеспечивают успеха. В первом случае торжество одного народа слишком часто оборачивается унижением другого, сопровождается усилением националистических настроений, ведет к диктатуре враждебных демократии сил и к экономическому застою. Национально-освободительные движения с ярко выраженной этнической доминантой быстро исчерпывают свой демократический потенциал, давая жизнь авторитарным, а то и тоталитарным режимам.

Однако и во втором случае очевидна опасность ущемления прав национально-этнических меньшинств, велик риск этнических столкновений. Сами по себе структуры «супернации» не дают достаточных гарантий демократизма или экономического процветания. У каждого пути есть, следовательно, свои опасности. Почему важно объективно выявить минусы каждого из вариантов развития? Пожалуй, тогда становится яснее, что следует не противопоставлять одну линию национальной эволюции другой, а, признавая историческую оправданность обеих, делать максимум для того, чтобы они не наталкивались на насилие, а проявлялись свободно.

Общая цель двух тенденций – это своего рода сверхзадача истории. В непосредственной же перспективе борьба ведется вокруг конкретных политических и экономических задач, причем борьба беспощадная, жестокая. Не прекращается и жаркая полемика между сторонниками этнического размежевания и сторонниками надэтнических формирований. Не потому ли столь яростны и шумны эти споры, что в общественной жизни редко кому удается поколебать уже сложившиеся в народе взгляды, и участникам дискуссии больше приходится рассчитывать на эмоциональность толпы, чем на ее разум? «Правоту» идеи, которая овладела массами, не поколебать никакими доводами, и лишь после того, как она изживает сама себя, разрушенная собственными противоречиями, будут услышаны и другие, более тихие, но и более разумные голоса. Однако, хотя может показаться, что эмоциональный перегрев лишает доводы участников дискуссии какой-либо интеллектуальной ценности, именно в такие времена жарких и острых схваток, втягивающих в умственную жизнь все слои народа, общественная мысль и делает реальный шаг вперед.

В периоды кризиса он бывает особенно необходим. Этот шаг остается и доказательством, и условием того, что человечество найдет в себе силы переступить через нынешнюю полосу глобальной национально-этнической разобщенности, открыть для себя новые перспективы развития. А сомнение в том, что у него хватит на это сил и разума, оправдывают многие трагические события XX века. Нынешний кризис национально-этнических отношений обусловлен не только патологиями, которыми страдает современное общество, не только страхами, порождаемыми осознанным и неосознанным предчувствием мировой катастрофы, не только обострившимися до опасного предела экологическими, демографическими, продовольственными, военными и иными проблемами. В его основе – ломка исторически сложившихся отношений между народами, обусловленная колоссальными изменениями в условиях существования человека в мире.

Под воздействием ранее невиданных по масштабам массовых миграций на всех континентах наблюдается во многом сходное явление: этническое пространство утрачивает однородность своей структуры, оно становится как бы «пористым», включая более или менее крупные инородные вкрапления. Все чаще случаи, когда количество мигрантов, находящихся за пределами собственной этнической территории, почти равно, а то и превышает численность остающейся в собственном этническом пространстве части этноса. И наоборот, количество пришельцев приближается к массе коренного населения. Такая тенденция вступает в противоречие с тяготением к этнической замкнутости, к этническому отгораживанию.

А одновременно резко обостряется противоречие между отношениями этноса к своим правам и степенью его готовности признавать права другого этноса. Народ, который на себе испытал национальный гнет, пережил времена национального унижения, добившись свободы, вдруг выделяет из своей среды палачей и угнетателей по образу и подобию тех, кто его казнил и угнетал. Стремление к свободе национальных меньшинств в таких этносах зачастую подавляется с поразительной по жестокости беспощадностью. Складывается впечатление, что годы угнетения были для них не школой гуманизма и терпимости, а школой насилия. На этой почве в ходе процесса демократизации этнических и национальных отношений парадоксальным образом возникает и стремительно набирает силу дух воинственной агрессивности и вместе с ним – недоброжелательность по отношению к соседям. Две меры, два подхода проявляются и в сфере межгосударственных отношений, неизбежно их отравляя.

Разумная воля и стихийное начало

Пройдя через массовое сознание, даже глубоко научная система взглядов обретает черты утопии. Это тем более верно, когда речь идет о национальной либо религиозной идее. К тому же нельзя не задаться вопросом, какая социальная, политическая, наконец, международная сила способна вмешаться в исторический процесс и придать ему направление, которое изначально не было бы искривлено коллективным эгоизмом или неправильно понятыми национальными интересами. Слишком часто за политическими решениями скрывается либо воля своекорыстного социального блока, либо интересы манипулируемого этнического большинства, и их претворение в жизнь ведет к бедам и несчастьям тех, за чей счет это делается. В конечном счете, не совокупность ли таких решений в разных областях земного шара и привела к нынешнему кризису цивилизации?

Правда, идея активного включения в исторический процесс регулирующего начала основательно скомпрометирована опытом социально-экономического эксперимента в СССР и ряде других стран. Тоталитаризм как попытка сделать историю «умной», целиком подчинив исторический процесс воле одного класса или привилегированного этноса, исчерпал себя, хотя было бы наивностью исключать возможность повторения тоталитаристского эксперимента в какой-то новой идеологической окраске. Академик Н. Н. Моисеев подчеркивал:

«Навязывание процессу общественного развития системы догм и унифицированных целей по-настоящему вредно и опасно для судеб миллионов людей. Слепое следование любым догмам чрезвычайно сужает возможность развития вида homo sapiens чисто в эволюционном плане – разумеется, речь идет о надорганизменных образованиях, т. е. о развитии общественной организации. Но главную опасность я вижу в другом. Догматическая регламентация деятельности снижает личностной потенциал общества, т. е. возможность личности проявить себя. А это один из самых опасных источников деградации общества»[4]4
  Моисеев Н. Н. Идеи естествознания и общественные науки, М., 1992 г., с.43.


[Закрыть].

С ходом времени это предостережение становится лишь более актуальным. Нельзя не заметить, что компьютеризация всех сфер экономики, вторжение информатики в культуру, в духовную жизнь и в творчество человека многократно усиливает соблазн тоталитаризма. Казалось бы, наконец появилась возможность «взнуздать» историю, подчинить человеческой «умной» воле ее стихийное начало. Этот соблазн может оказаться чрезвычайно опасным, поскольку за любыми поползновениями подобного рода скрываются иррациональные утопии, идеологические аберрации, а то и откровенное самодурство какого-либо диктатора.

Тем не менее, как ни ясна губительность догматического или своекорыстного вторжения в стихийный общественный процесс, очевидна и опасность того, что преодоление возникших общемировых проблем будет брошено на самотек. Поиск гармоничного сочетания волевого разумного вторжения в исторический процесс и стихийности – одна из самых сложных практических задач современности.

Может быть, полезен опыт глубокой архаики, когда людские сообщества обеспечивали свое выживание, свой внутренний мир с помощью разветвленной системы многообразных запретов, основывающихся на основных нравственных нормах? Среди таких табу на одном из первых мест должен бы находиться запрет предоставления привилегий по этническому признаку. Не менее важно не допускать ущемления прав личности по той же причине. Безнравственно утверждение превосходства одного этноса над другими, в какой бы форме это ни происходило. И на этой базе следовало бы изучить возможность недопущения любых законодательных и административных дискриминационных мер в сфере национальных отношений. Если учесть, что прочность государственного здания в значительной степени зависит от того, в какой мере обеспечено равенство прав и обязанностей всех граждан, осуществление этой задачи должно бы стать одной из главных в программе всех демократических сил. В то же время, ущемление свободы слова, в конечном счете, контрпродуктивно. Распространение расистской идеологии запретами, скажем, запретами на издание газет или книг, не остановить. Напротив, такие меры лишь вызывают дополнительный интерес: запретный плод сладок.

Сила национализма в том, что его питают решительно все движения народного настроения – и чувство унижения, и чувство величия, и чувство отчаяния, и чувство полной уверенности в своих силах, и чувство солидарности, и чувство отторженности от коллектива, и готовность к самопожертвованию, и корыстный эгоизм. Питают его и темнота вокруг и яркий свет, и убогость мысли неразвитого ума и прозрения философов. Но особенно национализм крепнет в эпохи, когда после более или менее затяжного периода покоя наступает время бурных перемен, что и наблюдается сегодня едва ли не повсеместно.

В то же время, как представляется, проблемы, затрагивающие отношения между народами, будь то на уровне межличностном, межобщинном или государственно-национальном, изначально могут решаться только с позиций общечеловеческих нравственных норм, при строго рациональном отношении. В угаре эмоций, оставаясь пленником коллективного эгоизма, а национализм – одна из его наиболее одиозных форм, найти справедливый выход трудно. Тогда сохраняется только насильственный вариант решения. Исторический опыт, однако, подтверждает, что цена этого варианта в людских жизнях, материальных ценностях и духовных утратах рискует оказаться безмерно высокой.

Систему прежде всего нравственных табу не может не продолжать программа положительных мер. В этой области, как показывает опыт Советского Союза и других многонациональных государств, особую опасность представляет явление, которое можно бы назвать правовым формализмом. Внешне он выглядит весьма демократически, но на практике, в повседневной жизни ведет к фактическому ущемлению интересов, а затем и прав этнических меньшинств, поскольку и экономически, и культурно, и социально они сплошь и рядом находятся в бедственном положении и нуждаются в дополнительных мерах по своей защите, в дополнительной помощи.

Проблема эта очень часто оказывается в центре межэтнических столкновений.

Два противоречия

Существуют два противоречия, на которые постоянно наталкиваются попытки решения национального вопроса, причем прежде всего именно в кризисные моменты его обострения. Первое – между правом нации на самоопределение и принципом территориальной целостности государства, нерушимости его границ. Второе – между принципом равенства граждан, вне зависимости от их национальной принадлежности, и их фактическим неравенством, в зависимости от того, к какому этносу они принадлежат – находящемуся в большинстве и потому привилегированному или к находящемуся в меньшинстве и уже в силу этого зачастую ущемленному.

Думается, оптимальный способ преодоления первого противоречия был подсказан историей, когда она создавала огромные территориально-этнические конгломераты в рамках единых государственных образований. Таких образований еще немало сохраняется в мире, хотя многие из них переживают трудные времена. В этих гигантских государственных блоках каждый этнос развивается в значительной степени независимо, свободно расселяясь по всей государственной территории. Он сам решает свою судьбу. Конечно, сплошь и рядом стихийно складывающиеся отношения между этносами отражают объективно существующее неравенство их возможностей: различия в численности, уровне культурного развития, в экономическом потенциале. Иногда политический режим закрепляет господствующее положение одного этноса в ущерб интересам других, иной раз более развитых этнических групп. Вместе с тем, этнос, находящийся в меньшинстве, нередко оказывается пленником навязанных ему иллюзий, жертвой ловких манипуляций со стороны своих духовных лидеров. И, когда добивается реализации своего права на национальное самоопределение, добивается выхода из наднационального государственного образования, то из одной исторической ловушки, в значительной мере воображаемой, попадает в другую, более реальную: разрыв исторических связей с соседями приводит к жестоким экономическим потрясениям, резкому сокращению жизненного пространства, которое отныне определяется новыми государственными границами, большей или меньшей культурной и экономической изоляцией.

Бывают, тем не менее, ситуации, когда сохранение давних форм межнационального сосуществования невозможно, и разрыв неизбежен. И здесь на пути справедливого решения вопроса, как правило, возникает труднопреодолимое препятствие – принцип нерушимости государственных границ, принцип территориальной целостности государства. На практике речь обычно идет о смешении в общественном сознании представления о собственном этническом пространстве с понятием государственной территории и о ее мифологизации.

Такое смешение чрезвычайно опасно. В результате сепаратистские «поползновения» этнического меньшинства или меньшинств воспринимаются большинством населения как посягательство на его этническое «священное» пространство, их законность решительно отрицается. Возникает трагический тупик репрессий и контррепрессий, поднимаются волны кровавого насилия, и постепенно складывается перегретая эмоциональная атмосфера, в которой поиски справедливого разумного решения оказываются исключительно трудным делом.

Нельзя не задуматься, терпимо ли вообще противопоставление двух начал – территориального и этнического? Разве позволительно превращать идею незыблемости территориальных границ в своего рода непреодолимый барьер на пути народов к самоопределению? К тому же, не без влияния смешения представлений об этническом пространстве и государственной территории возник метод вытеснения, выдавливания иноэтничного населения с государственной территории, воспринимаемой господствующим этносом как собственное этническое пространство. В результате этнических чисток возникли массовые миграции населения в Закавказье, в странах Прибалтики, на территории бывшей Югославии. Их ареной становится Африканский континент.

Ситуация выглядит поистине безысходной, когда и меньшинство в своем стремлении к отделению и образованию собственной национальной государственности начинает абсолютизировать еще недавно чисто административные, случайно проведенные линии размежевания с соседними территориями. Естественно, в такой позиции трудно найти какую-либо логику, кроме логики этнического эгоизма.

От отождествления своего этнического пространства с территорией всего государства не свободны ни большие, ни малые этносы. Размер этнической группы мало влияет на ее психологию.