Текст книги "Два круга солидарности. Этнический и национальный факторы в современном мире"

Иной раз массовые перемещения населения оказываются результатом государственной политики по борьбе с земельным голодом в деревне, с его экологическими и социальными последствиями. Так, в Эфиопии были переселены на новые места сотни тысяч людей из пораженных засухой районов. Со второй половины 60-х годов проводило в жизнь стратегию так называемой «трансмиграции», или переселения, главным образом яванцев на Суматру, Сулавеси, Калимантан, Молуккские острова, Западный Ириан, правительство Индонезии. По официальным данным, до 1987 г. было перемещено около пяти миллионов человек. Планом предусматривалось предоставить землю еще четырем миллионам человек.

Под воздействием таких массовых переселений очертания этнических конгломератов изменяются, в их составе появляются новые элементы, прежние соотношения различных этнических масс нарушаются. А когда зачастую раньше не знавшие друг друга народы оказываются рядом, их взаимная «притирка» отнюдь не всегда происходит безболезненно. На Западном Ириане уже размещены более 200 тысяч яванцев, тогда как коренное население составляет всего около полутора миллионов человек. По свидетельству польского журнала «Контыненты», уроженцы Западного Ириана опасаются, что их культурная самобытность может подвергнуться коррозии[80]80
  «Kontynenty», 9/1988, s. 19, Warszawa.


[Закрыть].

Возникающие в результате миграций полиэтнические сообщества редко бывают устойчивы. Пришлые либо захватывают в стране господствующее положение, и тогда становятся предметом ненависти коренных ее граждан, либо оказываются ущемлены и унижены, и тогда сами обнаруживают сепаратистские устремления.

Классическим примером кризиса в этническом конгломерате может служить современная история Мьянмы. По данным переписи 1983 г., собственно бирманцы составляли в то время 68,0 процента населения, насчитывавшего 37,9 миллиона человек. Из меньшинств наиболее крупные – карены (6,6 процента), шаны (8,9 процента) и араканцы (4,4 процента). Кроме того, в стране живут моны, чины и кая.

Еще в XIX веке Бирма начинает привлекать индийских переселенцев. С 1852 г. по 1937 г. 2,5 миллиона индийцев нашли пристанище в этой стране, где вскоре заняли влиятельное положение в административном аппарате и торговле. Среди выходцев из Индии особенно заметна каста четтьяров, специализирующихся на коммерции и ростовщичестве. К 1937 г. им уже принадлежало 25 процентов плодородных земель в дельте реки Иравади.

Китайская иммиграция в Мьянму никогда не принимала таких масштабов, как индийская. К тому же, благодаря смешанным бракам, китайцы значительно лучше «вросли» в бирманское общество. В 1983 г. в стране проживало только 23 тысячи лиц китайского происхождения.

Сильная волна антииндийских выступлений прокатилась по Бирме еще в 1938 г. После начала японского наступления в 1942 г. более половины лиц индийского происхождения бежали, среди них – почти все четтьяры. Еще одна крупная группа выехала из Бирмы в 1948 г., а третья – после национализации торговли в 1962 г. К 1983 г. в стране оставалось лишь около 428 тысяч лиц индийского происхождения.

Массовый исход индийцев стал серьезным испытанием для бирманского сообщества, но, пожалуй, еще более критические времена оно пережило после того, как на борьбу за независимость поднялись некоторые меньшинства. Они были спровоцированы ущемлением их прав после переворота в марте 1962 г., когда была отменена федеративная конституция 1947 г. Существовавшие ранее повстанческие движения стали центрами притяжения недовольных введением в стране унитарного режима, не признававшего автономии национальных меньшинств. Активизировалась деятельность Каренской национально-освободительной армии, Шанской объединенной армии, Качинской армии независимости и некоторых других группировок. Эта вспышка сепаратистских выступлений явилась реакцией на нарушение демократических принципов государственного устройства.

Так в течение нескольких десятилетий в Бирме полностью изменился и национальный облик населения, и характер межнациональных отношений. Резкое сокращение индийской прослойки облегчило, наверное, рост мелкой и средней собственно бирманской буржуазии, но одновременно лишило страну опытных, неплохо подготовленных специалистов – администраторов, преподавателей, торговцев и т. д. Не по этой ли причине в стране резко усилились авторитарные, антидемократические тенденции в политической и общественной жизни? А в ответ на их усиление окрепли сепаратистские движения. В некогда устойчивой полиэтнической общности возникли глубокие трещины.

Взрывные ситуации

Ныне полиэтнические конгломераты характерны прежде всего для третьего мира, где они складывались стихийно. Там не существовало достаточно мощной государственной власти, чтобы контролировать происходившее великое переселение народов, сдерживать и направлять миграционные потоки. Там изначально были сильны две противоречивые тенденции: к расщеплению этносов и отпочкованию относительно мелких, но быстро обособляющихся групп и к смешению этносов, к их укрупнению.

Отношения между отдельными этническими группами закреплялись по-разному. Скажем, в Индии огромную роль в организации полиэтнических сообществ играла кастовая система, охватывавшая все общество и «привязывавшая» мелкие этнические образования к более крупным, доминировавшим этносам. Система каст встречается также в Западной и Экваториальной Африке. В то же время имели значение этническое разделение экономических функций и этническая иерархизация в конгломератах. Последнее, впрочем, проявлялось исключительно как тенденция, как направление движения. Лишь в относительно редких случаях, как, например, на севере Нигерии, в Буганде, Руанде, Бурунди, иерархизация этносов превращалась в прочное установление.

Складываясь стихийно, полиэтнические конгломераты были архаичной, внешне иррациональной формой налаживания межэтнических отношений. Ее устойчивость определялась традиционностью, «консенсусом» всех входящих в конгломерат групп, хотя нельзя сбрасывать со счетов и элемент насилия со стороны доминирующих социально-этнических слоев.

Такие наднациональные объединения архаичного типа устойчивы, пока составляющие их этносы переживают относительный застой, пока в их коллективном сознании господствуют древние системы взглядов, культура отгорожена от внешних веяний, а каждый человек сам, без каких-либо внешних принуждений, признает существующий социальный порядок, не стремится к изменению своего социального статуса и удовлетворен открывающимися перед ним перспективами. Однако внутреннее брожение в социумах немедленно вызывает резонанс в сфере межэтнических отношений. Люди начинают добиваться их «рационализации» путем устранения накопившихся несправедливостей, а прежде всего путем изживания традиционного неравенства этнических групп. Внутри конгломератов возникают общественные движения, ведущие поиск новых, более справедливых форм этнических взаимоотношений, который бывает крайне болезненным и долгим. Во многих случаях интенсивность поиска обусловлена ухудшением экологической и социальной обстановки в результате земельного голода и демографического взрыва. Среди пружин процесса – также экономические, политические и другие факторы. Но было бы неверно забывать об особой роли нравственных побуждений – стремления к устранению имеющихся несправедливостей, к восстановлению попранного человеческого достоинства, к торжеству идеалов равенства и т. д.

В иных формах, по несколько иным причинам, этот же процесс охватил и страны Севера, прежде всего Соединенные Штаты и Западную Европу. Оказался втянутым в него и Советский Союз, где, как обнаружилось, элементы архаики в сфере межнациональных и межэтнических отношений были значительно прочнее, значительно устойчивее, чем представлялось правящим кругам страны.

Советское общество образовывало своеобразнейший социально-этнический организм. В 70-е годы было расхожим местом писать о «советской нации», в которой чуть ли не растворились все народы Союза. Очень скоро после начала перестройки стало ясно, как далека эта концепция от истинного положения вещей. Но значительная доля правды в ней все же была. Конечно, в стране сохранялось колоссальное этническое многообразие, но, в то же время, сложились некая единая цивилизация, некий образ жизни, некая общая система представлений, дававшие значительной социальной прослойке во всех концах страны ощущение своей общности, своего единства.

Эта прослойка, тесно связанная с государственной машиной, насчитывала многие миллионы людей и составляла конкретное содержание идеи советской нации. Очевидно, она играла важную консолидирующую роль, но, думается, все-таки не решающую. Главным фактором, долгие годы предопределявшим устойчивость советского социально-этнического организма, была переплетенность между собой населяющих территорию страны этносов, подкрепляемая существованием общегосударственного экономического и культурного пространства. В этом организме особая роль принадлежала русскому народу, русской нации. Крупный русский историк Ю. А. Поляков, говоря о национальной ситуации в СССР, отмечал:

«Удивительной на этнической карте страны является не только уникальная множественность и многообразие народов, но и уникальность расселения. Большинство регионов было полиэтничными. Огромные массы жили за пределами своих национальных государственных автономий. Русские, украинцы, белорусы, армяне, татары и др., сохраняя регионы основного обитания, расселялись в массовом масштабе практически по всей стране. Такие значительные по численности населения народы, как евреи, немцы, поляки, также жили в большинстве регионов.

Исторически сложившейся особенностью явилась чересполосность расселения многих народов. В процессе переселения русских в XVII–XVIII вв. на сравнительно мало заселенные тогда земли Среднего Поволжья появились компактные русские группы среди мордовских, марийских, удмуртских, чувашских и – в меньшей степени – татарских и башкирских деревень. В Крыму, на Северном Кавказе в процессе их хозяйственного освоения появилась чересполосность русских и украинцев, в Сибири и на Дальнем Востоке – русских, украинцев, белорусов. Так же были расположены многие группы русско-украинского, казахского, киргизского, узбекского населения в Казахстане, Киргизии, Узбекистане. В ряде районов Средней Азии соседствовали селения казахов, узбеков, таджиков, киргизов, туркмен.

Группы поляков в ряде западных районов страны жили в значительном территориальном смешении с белорусами, украинцами, русскими»[81]81
  Поляков Ю. А. Советская страна после окончания гражданской войны: территория и население. Москва, 1986 г., с. 186–198.


[Закрыть].

Чересполосность благоприятствовала межэтническим контактам, распространению двуязычия, смешанным бракам, культурному сближению. На территории Советского Союза возникло несколько взаимосвязанных полиэтнических конгломератов, крупнейшим среди которых был российский. В его основе лежал блок группы славянских, угро-финских и тюркских народов.

Мощный, но более рыхлый, чем российский, конгломерат складывался в Закавказье, где зоны расселения армян, грузин, осетин, азербайджанцев и других этносов глубоко проникли одна в другую. В Средней Азии наряду с относительно однородными в этническом отношении территориями существуют районы полиэтнические, с чрезвычайно смешанным населением.

Особенно пестрым является городское население. Его полиэтничность определилась еще в дореволюционной России. Ю. А. Поляков, обобщая данные начала 20-х годов, констатировал, что при огромном снижении общей численности горожан за годы гражданской войны национальная структура городов мало изменилась. По его наблюдениям, сдвиги качественного, принципиального характера произошли только к 1926 г., когда и были зафиксированы переписью. Именно в то время обозначились опережающие темпы роста городского населения и повышение в его составе доли коренного населения в тех районах, где в дореволюционные годы основную массу горожан составляли русские.

Русские, расселенные крупными массами и за пределами собственного этнического пространства, образовывали вместе с украинцами, а в ряде регионов – с доминирующими местными этносами как бы становый хребет огромного сложившегося в границах Советского Союза «суперэтноса». Этому благоприятствовал не только тот факт, что русские составляли большинство населения, но и то, что русская культура в этом сообществе играла роль моста между местными национальными культурами, а также между ними и мировой культурой.

Существенное значение имели высокое промышленное развитие России, мощь ее научного потенциала. К тому же Россия традиционно содействовала культурному, социальному и экономическому раскрепощению народов Средней Азии, Кавказа и Поволжья. Местные демократические, прогрессивно настроенные круги видели в русском народе союзника в своей борьбе против архаики, за национальное возрождение.

К 1989 г. население страны по сравнению с 1926 г. почти удвоилось, достигнув 286,7 миллиона человек. И это – несмотря на потери от массового голода начала 20-х и начала 30-х годов, репрессии, многие миллионы погибших в годы Великой Отечественной войны. В масштабе Союза доля горожан увеличилась с 32 процентов в 1939 г. до 66 процентов в 1989 г.[82]82
  Козлов В. И. Динамика населения СССР (Общий и этнодемографический обзор). – «История СССР», 5/1991 г., с. 6.


[Закрыть].

В большинстве регионов сохранился полиэтнический характер населения. В целом по Союзу каждый шестой человек, или 17 процентов его граждан, жил за пределами своей этнической территории. Наиболее однородным этнически было население Армении, где армяне составляли 95 процентов жителей. Вместе с тем, 33 процента всех армян, живших на территории Союза, находилось за пределами своей исторической родины. Из 146 миллионов русских, по данным переписи 1989 г., 25 миллионов проживали за пределами Российской Федерации. Из 44 миллионов украинцев 85 процентов живут «дома», а 15 – в других республиках. В Беларуси из 10 миллионов 79 процентов находились в республике, а 2,1 миллиона – за ее пределами.

В ряде республик коренное население находилось либо в меньшинстве, либо образовывало лишь незначительное большинство. В Казахстане, например, казахов среди местных жителей – 40 процентов, латышей в Латвии – 52 процента, киргизов в Кыргызстане – 52 процента, таджиков в Таджикистане – 62, молдаван в Молдове – 64 процента. В то же время казахов за пределами Казахстана проживало 20 процентов, азербайджанцев – 14 процентов, таджиков – 25 процентов[83]83
  Костаков В. Население. Масса. Народ. – «Свободная мысль», Москва, 1991 г., с. 19.


[Закрыть].

Увеличение численности межэтнических браков было проявлением процесса все большего сращивания этносов. Социолог А. Б. Зубов отмечал: «В 1959 г. каждый десятый брак в СССР был межэтническим, в 1979 г. – уже каждый седьмой. В Казахстане, где межнациональное смешение в результате высылок сталинского времени и освоения целинных земель при Н. С. Хрущеве стало особенно интенсивным, в 1979 г. межнациональным был уже каждый пятый брак»[84]84
  Зубов А. Б. Советский Союз: из империи – в ничто? – «Полис», 1–2,1992 г., Москва, с. 64.


[Закрыть].

Если в большинстве республик общество, согласно данным переписи 1989 г., сохраняло полиэтнический характер, то соотношение его различных составляющих существенно изменилось. Возникла тенденция к снижению доли русского населения. По прогнозам видного русского демографа В. И. Козлова, уже в ближайшие годы русские станут составлять на территории бывшего Союза меньше половины его жителей, а через 50 лет – менее 40 процентов. Он же утверждал, что население Украины в ближайшие два десятилетия будет иметь тенденцию к стабилизации и даже сокращению. Напротив, в государствах Средней Азии наблюдается противоположная тенденция. Им высказывалось предположение, что узбеки примерно через 50 лет превзойдут по численности украинцев.

По мнению исследователя, «быстрый рост численности среднеазиатских и некоторых других южных исламизированных народов будет продолжаться, а численность русских, украинцев и ряда других народов европейской части страны в уже ближайшем будущем начнет сокращаться; последнее может быть усилено и ожидаемой эмиграцией за рубеж в связи с ухудшением жизненных условий и по другим причинам нескольких миллионов человек».

Постепенно во многих республиках складывалась довольно четкая система этнического разделения труда. В. И. Козлов писал, что традиционно среди русских переселенцев в южные республики преобладали промышленные и транспортные рабочие. Для местного исламизированного населения работа в промышленности так и не стала престижной; мужчины стремились главным образом в администрацию, в сферу торговли и обслуживания, а женщины-горожанки после замужества, подчиняясь нормам шариата, предпочитали выполнять обязанности жен и многодетных матерей.

Демограф В. Костаков уточнял, что в машиностроении и металлообработке представительство коренной национальности составляло в 1989 г. в Узбекистане 44,7 процента, Таджикистане – 39,8 процента, Кыргызстане – 29,2 процента. В большинстве республик, по наблюдению ученого, химическая промышленность существует за счет некоренного населения. Сходная картина – на железнодорожном транспорте.

Знаменательно, что и среди технической интеллигенции в этих республиках русские находились в большинстве. Среди инженерно-технических специалистов Узбекистана только 44,8 процента узбеков, в Казахстане – 24 процента казахов. Потребовалось серьезное ухудшение экономической обстановки, чтобы вдруг обнаружился поистине трагический парадокс: чем теснее сращивание отдельных составляющих советской «супернации», чем шире поле их взаимодействия, тем больше в периоды кризисов возникает поводов для столкновений, для размежевания.

Усиление национальных эгоизмов явилось психологической реакцией отдельных этносов на резкий спад темпов экономического роста, на застойные явления, на нравственное загнивание режима. Но не менее важным фактором стало и стремление местных национально-этнических элит воспользоваться начавшейся реставрацией капиталистических порядков для захвата своей доли «советского» пирога.

Интеграция и обособление

Очень часто обстановку в России противопоставляют тому, что происходит в Европе, подчеркивая, что там в сфере национальных отношений наблюдается интеграция, тогда как в России – этническое обособление. Такое противопоставление не совсем корректно.

Положение в Европе значительно более противоречиво, чем может показаться на первый взгляд. Если интеграционные процессы очень заметны в политической сфере, если они заметны в области культурной и политической жизни, то, заглянув чуть глубже, нельзя не обратить внимание и на процессы прямо противоположные: тенденцию к обособлению этнических меньшинств, повышение чувствительности общества к этническому фактору, раздражение от наплыва лиц иной культуры и образа жизни.

В Западной Европе немало этнических групп, которые были как бы «заслонены» более крупными и не создали – или позднее утратили – собственную национальную государственность. Во Франции, например, это корсиканцы, бретонцы, провансальцы, баски и некоторые более мелкие этнические группы. В Испании – прежде всего каталонцы и баски. В Великобритании в Уэльсе сохраняется большая группа лиц, говорящих по-валлийски. Не забыла о своей былой независимости Шотландия. В целом в странах Европейского сообщества, по данным Бюро по делам менее распространенных языков, насчитывается около 50 миллионов человек, говорящих на языках, которые не являются в ЕС государственными. В Сообществе насчитывается 35 территориальных лингвистических групп, язык которых не признается государственным в тех странах, где они проживают. В особом положении находится ирландский язык, являющийся государственным и в Ирландии и в Сообществе, но одновременно – языком меньшинства, находящемся в трудном положении[85]85
  Borderlands. Nations and nationalism, culture and community in the new Europe. – «New Statesman and Society», London, 1992.


[Закрыть].

В значительной мере вспышка этнического самосознания у западноевропейских национальных меньшинств – это реакция на века культурного и экономического порабощения, на национальное бесправие. В целом ряде случаев она выглядит как последняя попытка самоутвердиться перед надвигающейся перспективой окончательной ассимиляции. Но есть группа этносов, имеющих реальные шансы на возрождение. Несмотря на демократизацию политической жизни, они наталкиваются на жесточайшее противодействие властей и непонимание значительной части общества.

Судьба бретонского народа во Франции в последние десятилетия – это пример медленного, постепенного этнического угасания, на фоне которого попытки организовать политические движения в защиту бретонского этноса или изолированные усилия по возрождению его культуры выглядят обреченными на неудачу.

Какова численность лиц, говорящих ныне по-бретонски? Поскольку в западных департаментах Франции давно не проводилось переписи, призванной ответить на этот вопрос, возможны лишь приблизительные оценки. По некоторым данным, в 1886 г. около 1200 тысяч человек говорили по-бретонски. Сто лет спустя, в начале 70-х годов XX века, не больше 500 тысяч. При этом распространение бретонского языка ограничивалось социально. Как отмечалось в «Белой и черной книге бретонского языка», «в наши дни на бретонском говорят преимущественно в сельских районах, среди крестьян и ремесленников, среди тружеников моря и рыбаков, т. е. в тех слоях общества, которые долгое время были самыми обездоленными и угнетенными, были отринуты буржуазной школой, а сейчас испытывают наиболее сильную угрозу со стороны современного неокапитализма»[86]86
  Livre blanc et noir de la langue bretonne. Brest, 1969, p. 10.


[Закрыть].

«В таких городах, как Брест, Кемпер или Тигье, можно – если сильно напрягать слух! – изредка услышать бретонскую речь среди землекопов, дорожных рабочих и мусорщиков», – писал в 1973 г. видный бретонский деятель Янн-Бер Пирью[87]87
  Piriou Yann-Ber. Usage spontane et usage litteraire du breton. – «Les Temps Modernes», № 324–325–326,1973, Paris, p. 196.


[Закрыть].

Эта ситуация – результат активной ассимиляционной политики французских властей на протяжении многих поколений. Еще в 1831 г. префект Финистера обращался к министру просвещения со следующим вопросом: «Не следует ли всеми возможными средствами способствовать обеднению, искажению бретонского языка до тех пор, пока от общины к общине люди больше не смогут понимать друг друга? Ибо тогда необходимость общения заставит крестьянина выучить французский. Абсолютно необходимо разрушить бретонский говор»[88]88
  Elegoet Fanch. Bilinguisme ou domination linguistique? – «Les Temps Modernes», № 324–325–326,1973, Paris, p. 219.


[Закрыть].

Еще много десятилетий спустя существование бретонского языка фактически не признавалось властями. Характерно, что в начальных школах, если исключить возникавшие и быстро исчезавшие частные учебные заведения, он не преподавался.

С течением времени подобная политика не могла не повлиять на распространение бретонского. Янн-Бер Пирью, в частности, отмечал:

«Среди той части молодежи, которая еще продолжает использовать бретонский, немногие знают его так же хорошо, как их деды и бабки и даже как их родители. За три поколения словарь заметно оскудел. Перестают употребляться числа, названия месяцев. Иной раз предложение начинается на одном языке, а заканчивается на другом. Поются только французские песни»[89]89
  Piriou Yann-Ber. Op.cit., p. 197.


[Закрыть].

Не свидетельство ли это заметной деградации языка? Когда язык утрачивает свою роль средства внутринационального общения, вынужденно приобретает социально ограниченный характер, его угасание ускоряется. Он утрачивает свою притягательность. Отмечая, что в бретонской среде распространены два языка – бретонский и французский, исследователь Ф. Элегоет подчеркивал, что в глазах местного общества «бретонский означает отсталость, архаику, косность, деревню; французский, напротив, символизирует обновление, современность, городскую среду. Весь мир бретонца обесценен»[90]90
  Elegoet Fanch. Op.cit., p. 218.


[Закрыть].

Описывая повседневное употребление родного языка, автор отмечал, что после двадцати лет на бретонском говорят главным образом мужчины. Даже дома, если сын разговаривает со своим отцом на родном языке, то дочь с матерью – по-французски. В воскресенье после мессы юноша не может и помыслить обратиться к девушке по-бретонски. Заговорить по-бретонски на танцах – значит рисковать быть отвергнутым всеми девушками.

Похоже, народ уже не дорожит сохранением своей этнической самобытности. Ведь когда от родного языка отворачиваются женщины, хранительницы домашнего очага, традиций, он больше не имеет будущего. А вместе с языком исчезает и этнос.

Исследователь с горечью констатировал: «Бретонский только что утратил свои корни. Наш язык более не воспроизводится»[91]91
  Ibidem, p. 219.


[Закрыть].

Во многих районах Бретани бретонский вытеснен полностью. Зоны его распространения уже не образуют сплошной территории, а превратились в изолированные друг от друга островки. И все же перелом еще может произойти. На бретонском выходят журналы, книги. Существуют политические движения, борющиеся за возрождение бретонского этноса. Пока что эти усилия предпринимаются главным образом интеллигенцией и в ее же среде получают отклик. Но есть признаки того, что среди молодежи интерес к национальной истории и культуре, к национальным традициям оживает.

В отличие от Бретани в Стране басков в Испании социальные структуры баскского общества не подверглись столь же сильному разрушительному влиянию со стороны центральной власти. Правда, и там всего лишь четверть двухмиллионного населения Страны басков использовала в обиходе баскский. Однако этнос сохранял свою «иммунную систему». Еще в 1894 г. в крае возникла Баскская националистическая партия (БНП), постепенно выросшая в крупнейшее политическое движение края. В 1936 г., в период Второй республики, в Стране басков был созван парламент и образовано правительство, просуществовавшие до победы Франко.

При франкистской диктатуре в 60-е годы большое влияние приобрела возникшая в 1959 г. на базе студенческой ассоциации «Экин» («Делать») организация социалистической ориентации ЭТА («Отечество басков и свобода»), боровшаяся за независимость басков и широко применявшая методы террора. Сразу же после кончины диктатора четыре баскские провинции стали ареной мощных забастовок и массовых выступлений под национальными лозунгами. В конечном счете, баскам удалось добиться создания в крае автономного парламента с законодательными функциями. Четыре основные националистические партии басков на выборах в этот парламент регулярно собирают где-то около 60 процентов голосов.

Не менее сильно, чем в Стране басков, национальное движение в испанской провинции Каталонии. После завершения в 1716 г. войны за испанское наследство король Карлос V запретил в провинции употребление каталанского языка и уничтожил местные органы самоуправления. Если установление в 1931 г. Второй республики наконец открыло двери для образования в Каталонии регионального правительства, то вступление в ее столицу Барселону в 1938 г. франкистских войск знаменовало конец каталонской автономии. Только в 1979 г., после референдума 1978 г., в крае восстановлен Хенералитат, как высший законодательный орган. На выборах 1992 г. 46 процентов голосов получила партия «Конверхио и унио», обеспечившая себе 71 место. Второй по влиянию была Социалистическая каталонская партия, собравшая 27 процентов голосов и добившаяся в парламенте 39 мест.

В период демократизации и экономического подъема в Испании национальные требования этнических движений во многом утратили свою остроту, хотя отнюдь не сняты полностью. А при наступлении экономического спада, отходе от курса на демократизацию требования, скажем, независимости для Страны басков вполне могут превратиться из утопических во вполне реальную, конкретную, политическую задачу.

У многочисленных, возникающих по всему Европейскому континенту новых этнических движений есть одна общая черта: в них противоречиво сочетаются боязнь, вполне обоснованная, разрыва исторически сложившихся – и в общем плодотворных – связей с соседним этносом или этносами и стремление к обособлению, к самоизоляции.

По справедливому замечанию английского социолога Стюарта Холла, «напряженность между тенденцией капитализма к развитию нации-государства и национальных культур и его транснациональными императивами является тем противоречием, которое находится в самой сердцевине современности, придающей национальным устремлениям с их партикуляризмами особое значение и силу, и это – в центре так называемого нового транснационального мирового порядка»[92]92
  Hall Stuart. Our Mongrel Selves. – «Borderlands», London, 1992, p. 6.


[Закрыть].

В зависимости от конкретной обстановки в новых этнических движениях начинает преобладать то одна, то другая тенденция, но само существование такого внутреннего противоречия во многом предопределяет остроту идущей в них борьбы, склонность прибегать к крайним средствам ради достижения своих целей.

И еще один элемент внутренней противоречивости заметен в положении ряда европейских национальных меньшинств: в связи с демократизацией общественных отношений и политической жизни у них остается все меньше оснований говорить о каком-либо национальном порабощении, о каком-либо национальном гнете, а в то же время сами процессы демократизации ставят их на грань исчезновения, делают вполне реальной перспективу их полной ассимиляции. Конечно, вряд ли есть основания говорить серьезно о близкой опасности растворения применительно к крупным этносам вроде каталанского. Но, скажем, среди 250 тысяч коренных корсиканцев уже меньше половины говорят на родном языке, и хотя местные власти осуществляют программу поддержки местных обычаев и культуры, корсиканского языка, возможность полного поглощения островного этноса французской нацией вряд ли можно исключить. Среди части населения Корсики ситуация породила острое ощущение исторической ловушки, что создало благоприятную психологическую среду для экстремизма.

В целом же в 80–90-е годы в Западной Европе становилось все более и более заметным, что в обстановке неуклонной демократизации лишь немногие из новых этнических движений имеют целью защиту собственно национальных интересов. Провозглашенный ими культ этноса оказывался чем-то вроде идеологического обеспечения этнической солидарности во имя совместной защиты не имеющих другого оправдания эгоистических групповых выгод. Характерно и то, что такие движения охватывали лишь более или менее узкую прослойку общества, как правило, тяготевшую к правым политическим кругам.

Типична в этом отношении картина, сложившаяся в Бельгии. Там, казалось бы, не имелось объективных условий для этнического раскола: две основные группы – 4,5 миллиона говорящих по-французски валлонцев и 5,5 миллиона говорящих на фламандском языке фламандцев совершенно равноправны, их земли автономны, в столице, Брюсселе, интересы обоих этносов учтены с поистине аптекарской точностью. Характерна такая деталь: каждый столичный государственный чиновник обязан одинаково хорошо знать и французский, и фламандский. Тем не менее, Бельгия оказалась на грани распада. Один крупный бельгийский журналист утверждал в конце 1991 г.: «Это еще может растянуться на десятилетие или на целое поколение, но бельгийское государство самораспускается»[93]93
  «Time», November 25,1991, p. 24.


[Закрыть].