Текст книги "Кто и как развалил СССР. Хроника крупнейшей геополитической катастрофы ХХ века"

Кворум для принятия решения……………………………….124

Решение принято. (Бурные продолжительные аплодисменты, депутаты встают).

У Ельцина, видимо, отлегло от сердца. Как и в дни «августовского путча», депутаты его «не подвели». Те самые депутаты, по которым через полтора года он прикажет стрелять из танковых пушек…

Р. Хасбулатов: – Слово предоставляется президенту Российской Федерации Ельцину Борису Николаевичу!

Б. Ельцин: – Бывают такие моменты, когда решения действительно принимаются под аплодисменты и стоя. Эти решения – исторические! Можно вспомнить о первом съезде, о последующих съездах, можно вспомнить о ряде сессий Верховного Совета и принятых решениях о суверенитете России…

Считаю, что сегодняшнее решение – это мудрость Верховного Совета, воплотившего опыт народных депутатов, тот опыт, который был накоплен за эти два года. Я благодарен Верховному Совету, Президиуму Верховного Совета за сегодняшний акт решения. Я как Президент обещаю, выполняя вашу волю, продолжая дальнейшие переговоры и с теми, кто ратифицировал с каким-то протоколом, или с теми, кто еще будет подписывать это соглашение с какими-то замечаниями, неукоснительно следовать вашему решению по этому соглашению. Я как Президент это обещаю!

Я поздравляю вас с этим историческим решением и благодарю вас за это. Спасибо! (Продолжительные аплодисменты).

На этом, собственно, можно было бы и закончить. Но в событиях подобного масштаба многие важные детали происходят и после официальной части. Заключительный штрих «исторического заседания» также заслуживает того, чтобы сохранить его для потомков.

Р. Хасбулатов: – Уважаемые депутаты! Я хотел бы предложить принять заявление, может быть, открытым голосованием? (Любимый прием Хасбулатова для протаскивания сомнительных решений. – Авт.) Прошу голосовать руками. Прошу опустить. Кто против? Четыре. Кто воздержался? Воздержавшихся нет. Принимается…

Теперь у нас есть еще одно постановление. Может быть, мы после обеда к нему вернемся? Или рассмотрим сейчас? Второй микрофон, пожалуйста.

Депутат Ю. Зайцев: – Речь идет о постановлении об отзыве депутатских групп из Верховного Совета СССР. Я предлагаю сейчас проголосовать это постановление, тем более что вчера аналогичный закон был принят Республикой Беларусь.

Р. Хасбулатов: – Он более суровый. Там речь идет об отзыве депутатов, а мы говорим об отзыве депутатских групп. Не хотелось бы так сразу… Можно ставить на голосование? Постановление у вас есть. (Это была заведомая неправда: постановление об отзыве депутатов из Верховного Совета СССР могло разогреть эмоции в зале и потому заранее не раздавалось. – Авт.)

Из зала: – Нет, нет, не роздано!

Р. Хасбулатов (изображает возмущение): – Как не роздано? Почему? Хорошо, я тогда зачитаю… (зачитывает).

Кто за то, чтобы принять проект постановления об отзыве депутатских групп из Верховного Совета СССР? Прошу голосовать. Поименное голосование. Напоминаю – в целом. (Постановление принимается).

Объявляется двухчасовой перерыв. Спасибо за работу. Приятного аппетита!

Парламент – зеркало общества. Он живет ускоренной, лихорадочной, не всегда понятной извне жизнью. Но если приглядеться к ней, можно заметить, что депутаты первыми встречают проблемы, которые позже выхлестнутся на просторы общественной жизни. Обман парламента предшествует, как правило, обману тысяч и миллионов граждан, насилие над депутатами – предваряет насилие над всем обществом…

Москва, Кремль, 12 декабря 1991 года

12 декабря Горбачев встретился в Кремле с большой группой редакторов, обозревателей, тележурналистов и ответил на их вопросы. Поначалу встречу планировали провести в новом президентском пресс-центре, который специально подготовили для президентского аппарата, однако после Минска стало ясно, что этим зданием уже пользуются другие. Далее – слово бывшему пресс-секретарю Президента СССР.

А. Грачев: – Войдя в зал, где уже собрались человек сорок журналистов, Горбачев направился было к своему привычному председательскому месту, однако я перехватил его и предложил сесть в середине стола. Горбачев понимающе кивнул: он принимал правила игры. Как бы извиняясь, он сказал журналистам: «Я привык на этом месте: Политбюро заседало здесь, Госсовет – здесь».

Одним из первых прозвучал вопрос о возможности нового военного переворота. Журналиста интересовало, не возглавит ли его сам президент, не обратится ли за помощью к армии в качестве главнокомандующего?

М. Горбачев: – Что касается армии, я вижу роль главнокомандующего прежде всего в том, чтобы позаботиться о ней, постараться сделать все, чтобы не расшатывать ее, хотя это трудно в реформируемой стране. Важно, чтобы этот важнейший государственный институт выполнял свою функцию строго по назначению. Считаю, что политик, использующий Вооруженные силы для достижения своих политических целей, не только не заслуживает поддержки, а должен быть проклят. Армию надо использовать по ее прямому назначению…

В последние дни у меня, как и у Ельцина, были контакты и встречи с руководством Вооруженных сил. Армия – это особый институт государства, гарант безопасности, стабильности общества. Нельзя допустить, чтобы человека с оружием провоцировали…

Вопрос: – Не заняли ли вы выжидательную позицию, давая процессу развиваться как получится?

М. Горбачев: – Я не выжидаю, выступаю практически каждый день с изложением своей точки зрения (оживление в зале). Встретился с белорусскими и украинскими журналистами, дал развернутые интервью разным телекомпаниям. Выступил перед руководящими кадрами Вооруженных сил. Сделал заявление в связи с Минским соглашением. Обратился напрямую ко всем парламентариям. Пусть общество делает свой выбор сознательно… Вчера я сказал Ельцину: «Вы понимаете, к чему вы подталкиваете?» Моя позиция состоит в том, чтобы выбор народа шел в конституционных рамках. Это, по-моему, самый ответственный подход…

12 декабря состоялась встреча Б. Ельцина с М. Горбачевым, на которой российский лидер проинформировал главу государства о только что принятом решении Верховного Совета РСФСР – ратификации Беловежского соглашения. Выйдя после встречи к журналистам Б. Ельцин заявил: «Сопротивление соглашению о Содружестве независимых государств со стороны Президента СССР, тем более связанное с применением силы, исключается».

На решения Верховных Советов Республики Беларусь и России об отзыве депутатов из Верховного Совета СССР М. Горбачев отреагировал вялым заявлением:

– Подобные решения в нынешней трудной политической и социально-экономической ситуации в стране не служат стабильности общества. Сейчас, когда на карту поставлена судьба государства, надо все сделать, чтобы решения по этому главному вопросу были продуманными, взвешенными и безошибочными. А это можно сделать только на основе конституционности, нормального демократического процесса. Торопливость здесь недопустима, ибо она может обернуться тяжелыми последствиями для народов.

Призываю парламенты обеих республик еще раз вернуться к рассмотрению этого вопроса.

В этот же день Горбачевым была предпринята явно запоздалая попытка созыва Верховного Совета СССР, однако она не увенчалась успехом. Собрать Верховный Совет СССР не удалось. Российский, украинский и белорусский парламенты не рекомендовали депутатам от своих республик участвовать в его работе. Кворума не хватило. Узнав, что кворума нет, а депутаты начали с ругани, Горбачев решил туда не ходить…

Москва, Кремль, 12 декабря 1991 года
(Субъективные впечатления)

Простояв полтора часа у микрофона, но так и не получив у Хасбулатова слова, я вышел с заседания Верховного Совета РСФСР измотанным, разбитым, с ощущением горечи во рту. Я был уверен, что совершена роковая непоправимая ошибка, которая обернется для страны, для людей, для всего мира неисчислимыми бедами.

Откуда-то прошел слух, что в союзном парламенте в 16 часов перед депутатами будет выступать Горбачев. Несмотря на усталость и опустошенность, решил поехать туда – посмотреть завершающий эпизод драмы. С трудом удалось раздобыть машину и мы с депутатом Валерием Хайрюзовым отправились в Кремль.

На въезде у Боровицких ворот нас тормознула охрана:

– Куда едете?

Я ответил, что на встречу Горбачева с депутатами. Дежурный снял трубку телефона, начал куда-то звонить. Разговор затянулся… Мы уже собирались идти пешком, когда он, наконец, положил трубку и махнул рукой:

– Проезжайте!

Дворец заседаний палат и Президиума Верховного Совета СССР в Кремле. Встречи с Горбачевым, как оказалось, не было, но состоялось собрание депутатов Верховного Совета СССР, на котором обсуждалось только что принятое решение российского парламента. Мы застали самый конец обсуждения, когда депутаты, выплеснув эмоции, уже начали расходиться.

На ходу переговорил с Вениамином Яковлевым (он оживленно обсуждал с Ануаром Алимжановым юридическую правомерность решения, принятого Россией) и Николаем Ивановичем Рыжковым.

После этого по лестнице спустился вниз, в буфет. Буфет был полон народу. За всеми столиками продолжалась дискуссия, не законченная в зале заседаний. Реакция на только что пережитый стресс оказалась у многих практически одинаковой: люди почувствовали желание залить пожар на душе хотя бы чашкой чая.

Увидев за одним из столиков Е. К. Лигачева в окружении депутатов, я не удержался – подсел. Лигачев рассеянно кивнул (мы не знакомы) и продолжил. Речь шла о сельском хозяйстве: Лигачев только что вернулся из-за границы и делился впечатлениями, сравнивал. Затем разговор перекинулся на события текущего дня. На вопрос, чувствует ли он свою вину в том, что сегодня произошло, Лигачев твердо ответил: «Да! В свое время мог вмешаться, мог поправить и воспрепятствовать, но не сделал этого. Хотя, – добавил он, – моя вина в распаде Союза, наверное, не самая главная…»

Как бы не относиться к нему, подумал я, но Лигачев, несомненно, прямой и честный человек. В отличие от многих своих коллег, не юлит, не прячется за чужие спины…

В этот момент меня тронул за плечо подтянутый молодой человек и прошептал на ухо:

– Ну что ж Вы не идете, Михаил Сергеевич ждет Вас…

Я извинился, вышел из-за стола. Предупредил Хайрюзова, чтобы он меня не ждал. Следуя за провожатым, я догадался, что случайно оброненная на въезде фраза: «Приехали на встречу с Горбачевым» – была понята кем-то буквально и мне выпало нечаянное счастье – встретиться с Президентом СССР в день заката его президентства…

Зашли в комнату охраны. Появление человека с российским депутатским значком на лацкане вызвало у дежурных нервную реакцию: «Ну что же вы делаете, что!?» Я понял: нервы – на пределе. Тем не менее, меня передали из рук в руки и уже следующий дежурный вежливо проводил меня до крыльца президентской резиденции.

Предъявив удостоверение подтянутому офицеру на входе, я поднялся на лифте на 3 этаж, разделся в гардеробе, прошел по длинному коридору, затем по другому… Свет везде приглушен, в закоулках – быстрые шаги, обрывки нервных разговоров, хлопают холодильники, многие тащат какие-то коробки, свертки. Последний день Помпеи…

В приемной доложился секретарю. Тот раздраженно бросил: «Как так можно – позвонили и где-то ходите полтора часа!» Я не стал пускаться в объяснения. Присел, взял газету, постарался сосредоточиться, наметить план разговора. Бывая в присутствиях подобного рода, всегда опасаешься забыть сказать что-то важное или брякнуть лишнее, допустить неловкость. А сегодня, подумалось мне, надо бы удержаться от фальшивой патетики…

Минут через 10–15 дверь кабинета распахнулась. Вышли несколько человек, один подошел ко мне, протянул руку – Вениамин Ярин, земляк-тагильчанин. Раньше, будучи членом президентского Совета, он меня не очень-то замечал. Поздоровались. Через минуту пригласили меня.

Просторный президентский кабинет, выдержанный в коричнево-золотистых тонах. Рассеянный свет льется откуда-то сверху, с полукруглого потолка. На стене – небольшой, размером с футбольный мяч, герб Союза ССР. Глаз зацепил лежащую в стороне стопку «Независимой газеты» – любимой газеты президента. Видимо, на самом деле читает от корки до корки. Прямо по курсу – огромный, как лайнер, коричневый полированный стол и за столом – Горбачев.

Поздоровались. Горбачев не выглядел усталым, хотя провел (я узнал об этом позже) почти двухчасовую встречу с журналистами. И только вокруг глаз – остатки напряжения, что-то похожее на маску обиженного ребенка или человека, которого ударили по щеке – маска, которую он так и не сумел преодолеть и сбросить с лица.

После моей вступительной фразы, которую я придумал на ходу (надо же было как-то объяснить цель визита), Горбачев тут же взял беседу в свои руки. По видимому, он из числа людей, которые легко находят тему для общения.

Разговор естественным образом перешел на злобу дня. Горбачев заявил, что он не видит политических и экономических причин для развала Союза, что все дело в неукротимом властолюбии Ельцина, его нежелании иметь конкурентов. Ельцин даже не понимает, что значит «прекратить Союз», какой пласт военных, дипломатических, правовых проблем это потянет, сколько миллионов человеческих судеб перевернет…

Я согласился, что политика российского руководства замешана на авантюризме. Рано или поздно люди это поймут и тогда Ельцина, обманувшего народ, возненавидят куда более люто, чем ненавидят Вас… Бестактность, конечно, но мне захотелось сказать это Президенту СССР. В ответ – ни улыбка, ни усмешка – взгляд.

Почему распался Союз? Можно ли было это предотвратить? Горбачев повторил свою любимую мысль о пагубности насилия в политике. Я согласился, но с оговоркой: да, сейчас поздно, насилие уже не поможет. Но когда загорелся первый дом на деревне – 1988 год, Нагорный Карабах – надо было действовать жестче и использовать все возможности, чтобы загасить этот очаг. Горбачев тут же свернул эту тему, было видно, что она ему неприятна.

Далее речь зашла о ближайших перспективах. Я сказал, что самое страшное, что только может случиться – полное безвластие в стране, которое воцарится, если российская власть дискредитирует себя и ей перестанут подчиняться. Это будет настоящей катастрофой – ни Союза, ни России.

– Что же делать, собирать союзный Съезд? – спросил Горбачев. Я возразил: по-моему, это бесполезно, время упущено. Созыв съезда будет воспринят в республиках как попытка опрокинуть их решение, вступить в конфронтацию. Съезд, возможно, придется собрать летом или даже раньше, если начнется прямой развал государственных структур. Да и конституционные вопросы остались неурегулированными – если Союз на самом деле прекратился, это надо оформить по закону. Горбачев ответил, что надо подумать, а с последним согласился.

Во время нашего разговора Горбачева дважды отвлекал телефон, точнее, электрический сигнал на большом пульте слева.

Затем подошел с запиской секретарь. Горбачев прочитал записку, сложил ее вдвое, вздохнул:

– Просится Собчак, у него самолет. Если хотите, можете подождать, минут через 15–20 продолжим.

Пережидать Собчака мне показалось излишним:

– Не стану отнимать у Вас время.

– Заходите, всегда буду рад Вас видеть.

В приемной, действительно, сидел, прикрывшись газетой, Собчак. Памятуя о его ярком выступлении в поддержку Беловежского соглашения, я меньше всего ожидал его здесь увидеть. Пришел добить, наговорить гадостей? Вряд ли. Стало быть, извиниться, оправдаться, отмолить грех на будущее?.. Попрощавшись с секретарем, я закрыл дверь приемной.

Скользя по булыжникам Красной площади, я мысленно прокручивал только что состоявшийся разговор с Горбачевым. Может быть, надо было все же остаться? Зачем? О чем говорить с бывшим Президентом бывшего Советского Союза? Хотя, если бы удалось встретиться с ним в другое время и в другой обстановке, он мог бы рассказать, наверное, немало интересного…

Покачиваясь в вагоне метро и борясь со сном, навалившимся от переизбытка впечатлений этого безумного дня, я дал себе обещание, что когда-нибудь обязательно об этом расскажу…

Москва, Кремль, 13–16 декабря 1991 года

13 декабря состоялся телефонный разговор М. Горбачева с президентом США Бушем:

М. Горбачев: – Мой подход состоит в том, чтобы придать законный, правовой характер процессу преобразования государства. Я обратился к народным депутатам. Должна быть выражена воля народов, воля республик. Однако обсуждение проекта Союзного договора в парламентах по существу сорвано. Попраны были договоренности между мной и руководителями республик.

В Минске было сделано весьма вольное заявление, что Советского Союза уже нет. Но тогда, значит, нет и законов, регулирующих общественный порядок, оборону, границы, международные связи и т. д. и т. п… И это вместо того, чтобы с участием всех республик разработать все необходимые документы, обсудить их в парламентах, в общесоюзном представительном законодательном органе, который и примет решение о том, что Советский Союз прекращает свое существование, а Содружество начинает свою жизнь…

16 декабря состоялась встреча Горбачева с госсекретарем США Джимом Бейкером, посланным президентом США оценить ситуацию на месте. В начале беседы Бейкер откровенно заявил, что формула СНГ не кажется ему слишком продуманной: «Важнейшая из загадок для меня – как собираются десять государств иметь самостоятельные внешние политики и общую оборонную? Кто будет отдавать команды верховному главнокомандующему?»

В ответ Горбачев начал жаловаться:

– Я и сам не рад тому, что оказался слишком хорошим пророком. Уже на следующий день после подписания минских соглашений Украина начинает их изменять. Уже сегодня Кравчук не хочет ехать в Алма-Ату. Накануне он высокомерно заявил, что не видит смысла что-либо обсуждать с азиатскими республиками: пусть присоединяются к тому, что мы подписали в Минске…

Вопрос Бейкера, как им, американцам, сейчас поступать, позволил Горбачеву сесть на своего любимого конька – тему «помощи реформам»: «Я уверен, что Ельцин (с которым Бейкер встречался накануне – Авт.) поднимал в разговоре с Вами вопрос о необходимости, помимо товарной интервенции, предоставить 5-10 млрд. долларов для перехода на конвертируемость рубля. Такая сумма – мелочь по сравнению с тем, что произойдет, если все взорвется. Самую большую цену заплатим…»

Бейкер отказался обсуждать этот вопрос:

– Ельцин такого вопроса не поднимал!

Собеседники распрощались и вышли из Екатерининского зала через разные двери. Вопрос о совместной пресс-конференции на этот раз даже не возникал.

Разговор Буша с Горбачевым и встречу последнего с Бейкером со своей стороны описывает выдающийся советский дипломат, бывший посол СССР в США, Анатолий Добрынин:

– 13 декабря 1991 года Буш позвонил Горбачеву. В беседе с американским президентом Горбачев стремился преуменьшить значение событий в Беловежской Пуще. Он утверждал, что беловежское соглашение – это «лишь эскиз, экспромт» и что преобразованию государства надо еще придать законный, правовой характер.

Чтобы получить возможно более полную информацию из первых рук, Буш срочно посылает в Москву Бейкера. В это же время администрация делает прощальный жест в защиту Горбачева. Как только госсекретарю в Москве становится доверительно известно, что в ближайшем окружении Горбачева опасаются его возможного ареста сразу после сложения им президентских полномочий и показательного судебного процесса над ним за кризис в стране, Бейкер при первой же встрече с Ельциным 16 декабря сослался «на слухи» о таком возможном процессе и выразил надежду, что передача власти произойдет «достойным образом, как на Западе». Ельцин, «несмотря на явную личную неприязнь к Горбачеву», дал ясно понять госсекретарю «о своем согласии с этим». Бейкер не уточняет, однако, делал ли он это с ведома Горбачева или госсекретарь проявил тут свою инициативу.

По словам госсекретаря, Ельцин подробно рассказал ему о внутренних событиях в последние дни существования Советского Союза, о шагах по созданию Содружества Независимых Государств и процессе перехода власти от Горбачева к Ельцину. Когда они остались вдвоем, Ельцин детально объяснил Бейкеру, как в новых условиях в Кремле действует ныне механизм контроля за «ядерной кнопкой», подчеркнув надежность этого механизма.

Через полчаса Бейкер встретился с Горбачевым, с которым были Шеварднадзе и Яковлев, в том же Екатерининском зале, где он беседовал с Ельциным. Госсекретарь отмечает, что если Ельцин держался уверенно, как «новый хозяин Кремля», то Горбачев заметно нервничал, его высказывания о судьбах страны чередовались с гневными репликами в адрес Ельцина. Это была последняя встреча Горбачева с высокопоставленным представителем США.

Бейкер утверждает, что в переходный период от Горбачева к Ельцину американская дипломатия действовала эффективно и добилась «существенного выигрыша по многим направлениям».

Как бы завершая наблюдение за распадом Советского Союза, Бейкер сразу же после Москвы совершает блиц-поездку в Бишкек, Алма-Ату, Минск и Киев, где, как он утверждает, местные руководители демонстрируют «общую большую готовность идти навстречу США».