Текст книги "По далеким и близким дорогам"

Я подошел к крутому берегу реки. Кеть была покрыта льдом, заметена снегом, и от нее веяло каким-то уныньем. Такой она, наверное, была и 400 лет назад, когда в 1618 году сюда пришел отряд Тобольских казаков во главе с боярским сыном Петром Албычевым и стрелецким сотником, боярским сыном Черкасом Рукиным, возглавлявшими экспедицию с целью проведения дорог к Енисею и Тунгуске и объясачивания енисейских тунгусов, живших на восточном берегу Енисея. В этом же отряде служил подьячим Максим Перфильев, который много лет спустя основал Брацкий острог и первым по Лене и Витиму пришел в Забайкалье.

Казаки из Тобольска по Иртышу спускались до устья, а затем шли вверх по течению Оби мимо современных городов Сургут и Нижневартовск до Нарыма, который стоит в устье реки Кеть. От Нарыма по Кети до Маковского. Сколько километров составлял этот путь, я даже затрудняюсь сказать, но думаю, что не менее тысячи километров.

Из-за недостатка продуктов отряд был вынужден зазимовать на Кети. Они построили небольшой острожек, в котором им пришлось выдержать осаду кетского князя Намака, который был очень зол на непрошеных гостей, вторгшихся в его владения. Но вскоре был вынужден уйти на юг. Острог долго служил укреплением и был экономическим центром на пути к Енисею. Когда-то здесь была судоверфь, жили торговые люди, плотники, кузнецы, ямщики.

Через год этот же отряд основал Тунгусский острог (Енисейск).

В первой половине 17 века в селе была построена церковь Покрова Пресвятой Богородицы, из которой мы только что вышли.

Достав из кармана куртки сотовый телефон, я старался снять храм, но снимок всей церкви не получался, для этого нужно было отойти на приличное расстояние, а там уже были сугробы снега. Вариантов не было: в ботинках я зашел в глубокий снег и сделал несколько снимков.

Историческое значение Маковского острога велико, ведь он явился своеобразным «трамплином» к созданию более мощного и долговременного острога на Енисее, а затем и города Енисейска, который стал служить восточными воротами для освоения среднего и верхнего течения реки Енисей, а также дальнейших просторов Восточной Сибири, вплоть до берегов Тихого океана. Отсюда пошли первые пути в Китай и Монголию.

По этому пути пришли крестьяне, которые в первой половине XVIII века из Илимского воеводства расселились вверх по рекам Ока и Ия и создали земледелие в современных Тулунском и Куйтунском районах.

Интересен тот факт, что после победы русских войск над шведами под Полтавой, часть пленных шведов везли этим путем до Илимского и Усть-Кутского острогов, где они работали землепашцами более десяти лет. Также в Илиме отбывал ссылку шведский генерал Канифер.

Прошли годы, Северная война между Россией и Швецией закончилась полным поражением Швеции. В августе 1721 года был подписан Ништадтский мир, согласно которому Россия получила выход к Балтийскому морю и вернула себе исконно русские земли. Швеция потеряла свое влияние в Европе. Петр I был провозглашен императором.

Указом Петра I от 8 октября 1721 года предписывалось освободить шведских офицеров и солдат весною по воде, а генералу Каниферу выделить суда, гребцов, припасы, деньги, проводников и немедленно отправить в Тобольск

Мы приехали в село еще затемно, и в свете фар вдоль главной улицы были видны только ветхие двухквартирные дома советской постройки. Они покосились, сгнили и обветшали. В некоторых уже никто не жил, там не было окон и дверей. А сейчас я увидел, что в селе есть добротные, ухоженные дома, рубленные из лиственницы. Одним много лет, другие построены сравнительно недавно. Дома, построенные до революции, выглядели лучше и благороднее. Невольно возникает непонимание того, что делали в годы советской власти. Сломали и закрыли церкви, а вместо них построили двухквартирные дома, больше похожие на бараки. На большее ума не хватило.

Отец Севастьян жил в доме, который стоял напротив храма. К нему мы подъехали утром. Низенький, аккуратно сложенный из бревен, с уютным палисадником. Домику, наверное, было лет сто. Поскольку село за свою историю ни разу не горело, то некоторые дома сохранились еще со времени их постройки. Рядом стояли такие же небольшие, но основательные избы с маленькими оконцами и кровлями. Для отвода воды к крышам домов были прикреплены желоба, сделанные из распиленных наполовину бревен.

Старец пригласил нас к себе. Мы остановились в нерешительности.

– Если стесняетесь войти, то это напрасно. В дом ко мне все заходят, мои двери всегда открыты.

Он открыл калитку, потом тяжелые дощатые двери, и, пропуская нас во двор, спросил:

– А вы надолго сюда?

– На один день.

– Что так скоро? Поживите. Тут замечательно.

– Нам домой надо. На работу. Хотим сегодня засветло до Енисейска добраться.

– В старину люди пешком сюда ходили. А сейчас на машинах ездят, другое время, это намного легче.

Весь двор по-казачьи был обустроен под одну крышу. Баня, туалет, дровяник и кладовая. Перед входом в дом располагалось невысокое крыльцо из двух ступенек. Мы зашли в дом.

Когда вошли в дом, показалось, что я уже был здесь. В доме инокиня Сусанна, что в переводе с еврейского означает Лилия, готовила обед. Женщина лет сорока, одета в монашеское обличье, смуглое лицо, большие карие глаза. Она приехала в село из женского монастыря с благими намерениями: помогать старцу Севастьяну вести хозяйство в доме. Здесь работников из соцзащиты нет, а ведь многие знают, что в доме, который стоит в селе, работы непочатый край, особенно летом. За огородом нужно ухаживать, забор ремонтировать. Не говоря уже о таких элементарных вещах, как сготовить обед, постирать белье.

Отец Севастьян пригласил нас в свою комнату. Тихо горели лампадки. На стенах – иконы. Фотографии царской семьи. И я подумал, что же открывается его взору из этой крошечной комнатки, ставшей местом духовного притяжения многих людей.

Он стал читать церковное писание, в котором определены грехи наши.

Губы мои будто сами собой стали шептать молитву. Словно какой-то нарыв прорвало. Я не искал слова, они приходили сами. Сейчас, когда я пишу это, мне уже не удается вспомнить те слова, вернуть то состояние. Помню только, что будто увидел себя со стороны и жизнь свою увидел, грешную и бестолковую, в которой было столько показного, ненастоящего, столько суеты и пустых слов, хождения в потемках, самомнения.

Потом старец пригласил нас к столу. Мы разговорились. Оказалось, что игумен Севастьян приехал в село семь лет назад из Енисейского монастыря. Раньше он служил в Кемерово, потом в Киселевске и 16 лет в Енисейском монастыре. Повидал он на своем веку немало, много где бывал, но лучше места, чем здесь, в Маковском, еще не встречал. Как долго пробудет здесь? А Бог его знает. Может быть, останется навсегда.

Услышав про Кемерово, я обрадовался:

– Батюшка, а я из Мариинска. Там у меня мать и старшая сестра живут.

– Да! – удивился он. – Я знаю этот город. Я служил там, правда, недолго, пока священник был в отпуске. А так я служил в Кемеровской епархии.

Он замолчал, задумался, а потом, как бы спохватившись, засмеялся и громко произнес:

– А сюда только вертолетом можно долететь.

– А вертолет к вам часто летает? – спросил я.

– Два раза в месяц. Для всех жителей это праздник. Мне письма привозят от людей со всей страны. Другим пенсии, третьим водку. Ведь пенсию на что-то нужно тратить. Вот и веселится село до следующего рейса с «большой земли».

– Батюшка! – обратилась к старцу Надежда. – Если Вам плохо здесь, поедемте к нам в Тулун. Там дом купим. Жить будете хорошо и в достатке.

Отец Севастьян внимательно выслушал, по-детски улыбнулся и сказал:

– Спасибо вам за предложение. Вы знаете, что я хочу вам сказать. По всему видно, вы добрые люди, но поймите меня. Много ли человеку в жизни надо? Дом у меня есть, храм через дорогу. Хожу на службы. Встаю рано – не спится, иду в церковь, печи топлю, чтобы прихожанам тепло было на службе.

А искушения, они есть везде.

Сусанна рассказала нам, что накануне в деревню заявился медведь-шатун. Рядом заготавливают лес, вот и разбудили хозяина тайги. Зашел во двор, разорвал собаку. Глава местной администрации Александр Ефимович Земляной сообщил по рации в полицию. Приехали полицейские из Енисейска на «УАЗике». Проехали по деревне, медведя не видно. Уже собрались уезжать. Тут к ним подошел отец Амвросий.

– Я на службу боюсь ходить, он вчера рядом с храмом бродил, того и гляди, что набросится. Он же голодный.

Полицейские остались и почти сутки дежурили в поселке, разъезжая по его окрестностям. Вечером следующего дня шатун вновь появился в поселке, где и был застрелен.

Также Сусанна рассказала нам, что в настоящее время население здесь живет за счет охоты, рыболовства, сбора дикоросов, пчеловодства. В селе имеется начальная школа, в которой учится с десяток школьников. Люди живут сейчас здесь не местные, без корней. Часть из них приехала в советский период по распределению, другие – по оргнабору в химлесхоз, третьи – ссыльные. Раньше жило много староверов.

Связь села с районом – летом только вертолетом, да по рации.

– Угощайтесь, – приглашал отец Севастьян, предлагая жареную рыбу в чугунной сковороде, покрытую бронзовой корочкой, – мясо нам нельзя, а вот рыбу, пожалуйста, кушайте.

– Батюшка! – спросила Надежда. – Пост ведь идет. Нам можно рыбу есть?

На что старец улыбнулся и, подняв на нее глаза, строго сказал:

– Конечно, можно, сегодня большой праздник. А вообще, я вам так скажу, ешьте, что угодно, главное, не ешьте друг друга.

Мы сидели за столом, разговаривали. Надежда спрашивала отца Севастьяна о своем, жена моя, Лилия, интересовалась тоже житейскими делами. Я отвлекся в разговоре с Александром и уже не помню, о ком шла речь, только услышал, когда Надежда сказала:

– Ну он же хороший человек, батюшка.

На что старец ответил:

– Добрым людям в России всегда нелегко живется.

Сегодня я часто вспоминаю эти слова, сказанные тихим, но твердым голосом, и они, безусловно, отражают нашу реальную действительность.

Мы с Александром вышли во двор. К нам подошел мужчина в суконной куртке, без шапки, с бородой, в зимних сапогах. Его я видел в храме, это он говорил о благодати. Познакомились. Нашего гостя звали Валерий. Он спросил, здесь ли отец Севастьян?

Александр ответил утвердительно.

– Вы чем занимаетесь в деревне? – полюбопытствовал я.

– Я пустынножитель, – смущенно улыбаясь, сказал он.– Ну, то есть я веду…, – и он замялся.

– Аскетический образ жизни, – подсказал я.

– Да! Да! – обрадовался он, что нашелся правильный ответ.

– Я не живу здесь. Я пришел сюда помолиться и подлечиться. Простыл я. Я живу в Ворожейке. Это 50 километров вниз по реке. Деревня, брошенная людьми, а дома стоят целые, заходи и живи. Даже церковь сохранилась, хоть и заброшена. Только пока никто туда не едет. Живу один в деревне.

– А чем занимаетесь? – спросил я.

– Охота да рыбалка.

– А на кого охотитесь? Соболя, наверное, промышляете?

Валерий внимательно посмотрел на меня, заулыбался в нерешительности, потом, смущаясь, сказал:

– Да нет, не охотник я, иногда рыбу ловлю, ягоды, грибы заготавливаю.

Раньше я жил в монастыре, в Тихоновой пустыни, потом приехал в Енисейск, а сейчас поселился в Ворожейке. Побродяжил на своем веку изрядно, много чего видел, но лучше места, чем здесь, еще не встречал.

От слов Валерия веяло свежестью непосредственного, чувственного восприятия природы, которого иногда так не хватает современному человеку. Он видит первозданную природу, он уверовал в исключительную роль Бога, превратив веру в него в первооснову. Также основой его жизни стали вода, воздух, огонь. Он по– своему понимает и отстаивает идеи, в которых видит основную цель своей жизни. При всей своей наивности это человек с богатой душой и несгибаемой волей. Речь Валерия была детски простодушной, но она казалась твердой, сильной, насыщенной зимним солнцем и красками жизни.

– А на чем добрались сюда, ведь путь неблизкий, да еще по тайге? – полюбопытствовал Александр.

– Я на лыжах пришел по реке.

Александр поежился:

– Я помню, в Маковском раньше староверы жили, мы у них мед в Енисейске, на рынке, покупали.

– Да! Жили, но как только храм отремонтировали и стали молиться, они все разъехались по соседним деревням.

– Как долго пробудете здесь? – спросил я.

– А Бог его знает. Дня через два пойду к себе.

Я глядел на этого красивого, полного оптимизма и энергии человека и подумал, сколько из нас – важных, надутых, авторитетных – выжило бы, будучи оставленными в тайге с топором, лопатой и коробком спичек. Конечно же, очень мало. Мы утратили собственные корни, паразитируем, на чем кому повезло. А этот человек заслуживал уважение по роду своего занятия и по благосостоянию, он был един с природой в своей безыскусности, органичности со здешней средой, в своем огромном духовном потенциале и какой-то внутренней чистоте.

Одних людей жалеешь, потому что жизнь трудна для них, другие, достойны лучшей жизни, чем досталась им, а третьи сами себя не жалеют, будто им десять жизней дадено, оттого их больше всего и жаль.

Но есть такие, кто проходит свой путь просто и достойно, они всегда интересны мне. Делают то, что могут и умеют, не делают, что противно или не под силу. Редкие люди живут так, как Валерий.

Мы с Александром вернулись в дом. Все по-прежнему сидели за столом. Надежда пожаловалась старцу, что начавшийся в стране кризис в связи с событиями в Крыму, на Украине и введенными санкциями, сильно повлиял на работу предпринимателей:

– Своих товаров у нас в стране не производят, а что раньше привозили из-за границы запретили, А с нового года еще увеличиваются налоги на землю, на имущество, – сокрушалась она. Как жить?

– Да, тяжелые времена наступают, – согласился с ней отец Севастьян, – я думаю, что всем вам надо ехать в деревню, покупать дом с огородом, благо их еще много брошенных в наших деревнях. Рыть колодцы, что бы вода была, печку в доме ставить для тепла, скотину разводить и будете жить, ни от кого не завися. Как жили наши предки на протяжении многих веков. Нельзя от земли отрываться, она кормилица наша.

Короток зимний день, солнце пошло на закат. Мы уезжали с легким сердцем и в добром настроении. Так бывает в детстве, когда совершишь какой-то проступок, долго носишь в душе тяжесть содеянного, а потом, обливаясь слезами, расскажешь обо всем маме. И вместе с прощением приходит счастье, и ты вдруг замечаешь, как замечательно все кругом. Как будто камень упал с твоей души.

Что влечет людей, никогда здесь не живших, не имеющих тут родственников и друзей, за столько километров в глубинку Сибири? Только желание самому увидеть святые места и убедиться в величии Сибирских просторов, и вспомнить добрым словом людей, которые когда-то здесь жили с твердой верой, что делают все во благо Отчизны и своих детей.

Какая же разница между туристом и паломником? Наверное, такая же, как между ночью и днем. Одни наблюдают, другие припадают. Одни уносят впечатления, сувениры, другие приносят вопросы, невзгоды свои и сомнения.

Я остался у машины наедине с батюшкой:

– Наверное, морозы зимой сильные? – спросил я старца.

– Да! Очень суровые морозы здесь, до пятидесяти градусов доходят, но русский человек спасается холодом.

Отец Севастьян ходил в валенках, не снимал их даже дома.

Мы простились с Сусанной, святой старец благословил нас в дорогу, потом перекрестил и сказал:

– Живите с Богом и помните о земле.

За спиной осталась река, и храм на ее берегу. А к отцу Севастьяну едут тысячи людей – за благословением, помощью, надеждой, утешением. И, наверное, каждый уходит, так же как и мы, с тем, что искал.

Не доезжая до Енисейска, возле села Плотбище, стоял указатель: «Озеро Монастырское». Мы свернули с основного пути и поехали по нерасчищенной узкой дороге. Мы ехали по красивому сосновому бору. Высокие молодые сосны с заснеженными кронами обступали нас со всех сторон. Я смотрел на них и удивлялся, как же они сохранились?

А про себя подумал: «Только бы не подожгли такую красоту».

Мы выехали на крутой берег озера, там стояла небольшая деревянная церковь. Рядом с ней были деревянная сторожка, баня. К озеру вела многометровая лестница, спускающаяся с крутого берега к воде. Внизу стояла небольшая избушка, сделаны мостки, чтобы людям удобно было брать воду и купаться.

Из сторожки к нам вышел мужчина лет сорока, с бородой, в темно-синей куртке. Это был послушник, его звали Николай. Он сказал, что батюшки в настоящее время нет, он в отъезде, а в храм можно зайти. Внутри помещения было холодно, видимо, в целях экономии электроэнергии. Мы помолились, поставили свечи и вышли на улицу погреться.

– Что, замерзли? – спросил Николай.

– Да, есть немного, – ответил я.

– А колокольню можно посмотреть? – спросила Надежда.

– Пожалуйста, следуйте за мной, – ответил Николай и стал подниматься по лестнице на колокольню. За ним направилась Надежда, следом Лилия, мы с Александром остались внизу у машины.

Я не знаю, о чем они там разговаривали с Николаем, только через некоторое время на колокольне стали звонить колокола. Сначала тихо, потом все громче и громче. Вскоре их звон раздавался на всю округу заповедника.

– Пусть звонят, – рассудил Александр, – праздник сегодня – День Николая-угодника.

Николай рассказал нам, что с незапамятных времен на этом месте находился монашеский скит. Некогда на берегу этого озера поселились два брата инока, позже к ним присоединились другие монахи, искавшие уединения. Следы келий и построек сохранились до наших дней. Приписан этот скит был к Свято-Спасскому монастырю, основанному в 1642 году в Енисейске. В гражданскую, когда Красная армия вытеснила из этих мест белогвардейцев, монахи могли бы уйти с ними. Однако они остались и приняли мученическую смерть от рук большевиков. Палачи расправились с монахами с большевистской беспощадностью: их утопили, сбрасывая с крутого берега в воду.

– Вон видите деревянный крест, это в память о монахах-мучениках, погибших в годы Советской власти.

Мы обернулись и увидели на берегу, недалеко от спуска к воде, стоял резной крест.

– А храм, видать, недавно построили? – спросил Александр.

– Да! в 2004 году здесь на пожертвования людей построили вот эту деревянную церковь.

Короток зимний день, над церковью и над озером опустились сумерки. Все вокруг покрылось таинственным мраком. Небо также было затянуто облаками, и на нем не было видно ни одной звезды.

Ни тело, ни дух наш не рассчитаны на вечную жизнь. Жизнь для того и дана нам, чтобы обо всем узнать, увидеть и рассказать людям. И поэтому, что отпущено нам, надо прожить ярко, красиво и с достоинством.

Ночевать мы остановились в Енисейске, в той же гостинице. Ночью не спалось: я поднялся с кровати, было четыре часа, вышел в коридор. На кухне Александр пил чай:

– Что, не спится? – спросил он.

– По-моему, я уже выспался.

– Может, тогда поедем, что время тянуть?

Мне и самому как-то жалко было тратить время на сон, когда можно было провести его в дороге, тем более это дорога домой.

– Поехали, – согласился я.

Жены наши тоже не спали. Мы собрались, прогрели машину и выехали из Енисейска.

Вообще жизнь – интересная штука. Когда находишься дома, хочется вырваться из него и уехать куда-нибудь. Но стоит этому желанию осуществиться, как тоска по этому самому дому начинает нестерпимо накатывать на тебя. Хочется скорее вернуться в родные стены.

Я ехал и думал, что города – это те же люди. Судьбы городов, словно людские судьбы. Есть города великие, известные всем, есть безвестные, живущие тихо и неприметно. Среди людей можно наблюдать два ярких типа: тех, кто умеет жить, и тех, кто не умеет.

Вроде бы и живут одинаково, но у одних – все ладно, а у других – все не как у

людей. Как их только не зовут – неудачниками, чудаками. Вроде бы Бог все дал – неглупую голову, руки работящие, сердце справедливое и честное. А, может быть, в этом все и дело? Другие, те, кто умеет жить, сумели понять, что хочешь жить – умей вертеться. А эти вертеться, идти на компромисс с совестью не собираются.

Мне порой кажется, что все провинциальные города из разряда тех, кто не умеет жить. Да и посудите сами. На каких живописных местах располагаются, какие богатства вокруг, сколько веков за душой, а посмотрите на них. Понятно, когда это относится к таким большим городам, как Красноярск, Иркутск, все-таки у них был, пусть маленький, но шанс. А на что было надеяться крошечному Енисейску, который и 400 лет назад был «провинциальным и обыденным»? Города, как люди.

Солнце катилось к закату. Машина плавно катила по автостраде. Чувствуя

приближение дома, оживился Александр:

– Ну вот, православные, паломничество наше и заканчивается. Хорошо съездили, хоть и устали физически, зато душой отдохнули.

Я сделал для себя вывод, что после встречи со старцем я стал другим в своем отношении к природе и братьям нашим меньшим, более тонким и более честным к себе, чем был. Раньше я читал книги, очень хорошие и умные книги, многие из которых написаны сотни и сотни лет назад, а некоторые – моими современниками. Но они мне не дали того, сколько дала одна поездка к отцу Севастьяну.

Я стал меньше ценить внешнюю, броскую сторону жизни, к которой, впрочем, всегда относился довольно скептически. Я почти перестал агитировать и стал больше слушать, это, оказывается, не так трудно в пятьдесят с небольшим лет.

А много ли человеку надо? Жить в согласии с людьми, с верой в Бога. Работать во благо своей семьи, своих детей. Помогать тем, кто просит и нуждается в помощи. Потому что твоя непосредственная доброта твоя бескорыстная любовь будут вызывать в людях ответные поступки.

Сейчас мне вряд ли удастся передать то, что случилось со мной зимним утром в маленькой церквушке маленького села. Но знаю, что эта встреча с отцом Севастьяном сделала меня лучше.