Текст книги "Лулу"

– Похоже, вы потихоньку прибираете меня к рукам.

– Да не боись. Ничего тебе не будет. Только веди себя по возможности прилично.

– Это как?

– А это значит – не хамить, не давать волю рукам, не выражаться матом. И вообще, не делать больше того, что тебе положено.

Вот оно что! Вот ведь что надумали! Нет, это точно – хуже, чем ночной кошмар! Так сон это или не сон? И если сон, то когда он кончится?

Все эти странные видения пронеслись перед моими глазами, как некий сериал – такие смотрят, по обыкновению, на кухне, хлебая суп и глядя в телевизор, так это у нас принято. Если и впрямь кино, тогда рано или поздно это издевательство просто обязано будет завершиться.

Ну а с другой стороны, представьте, что все трое здесь, рядом, в этом доме. Одна приготовит мне постель, другая вымоет посуду после ужина. Ну а третья ляжет рядом, само собой, в порядке очередности, чтобы прочим не обидно было. Если не сочтете это насмешкой или же кощунством, я бы даже так сказал – святая троица! Эх и славно мы бы зажили! А уж как выйдем в свет, это и впрямь будет самое жестокое потрясение для публики. Впереди в обнимку с первой леди выступаю я, ну а чуть поодаль еще две мои наложницы. Зависть, белая зависть читается в глазах, и волны восхищения, как аромат тропических цветов, плывут, плывут над головами. А что, разве не счастье, разве не праздник для души?

Впрочем, это как сказать, поскольку обслужить ненасытную ораву всех этих Лу – какое же здоровье от меня потребуется! Но в данном случае речь, конечно, не о том. Поскольку, когда возникает угроза своей жизни, тут уж не до удовольствий, не до плотских шалостей. Как мне забыть о коварстве распутницы Лукреции? И прежде всего следует определиться, кого бы из этой троицы я в первую очередь заподозрил. Кто из них возьмет на себя роль коварной отравительницы? Скорее всего, это будет так – одна зелье приготовит, другая поднесет бокал с отравой, ну а третья под это дело обоснование подведет.

Итак, мальчик рос очень сексуально озабоченным. Уже в юном возрасте подглядывал за соседями, даже попросил купить себе подзорную трубу для того, чтобы получше видеть то, чем занимаются молодожены за окном в доме напротив, – ах, до чего же ненасытная парочка была! Несколько позже мальчуган был совращен грудастой поварихой, каковая использовала в качестве приманки продуктовый дефицит. Как-то был застигнут учителем, когда занимался… кое-чем. Ну, словом, прожил человек трудную и насыщенную приятными событиями жизнь и вот теперь оказался в глупейшем положении. Перед ним очаровательная юная девица, а он не может с ней переспать всего лишь потому, что имеется ничтожнейшая вероятность родственной связи между ними. Ну что на это вам сказать? Налицо та самая ситуация, когда только и остается, что заломить в отчаянии руки и, проклиная нерадивую судьбу, покончить с этим раз и навсегда, то есть попросту свести те самые счеты с жизнью. А что, возможно, это было бы самым верным, самым обоснованным решением. Вот ведь Мольер – тот тоже огорчения не вынес, когда узнал, что взял в жены свою собственную дочь. Да, свести счеты – это самое простое. Но только не при этих обстоятельствах! Я в который уже раз смотрю на милое лицо Лулу и по-прежнему не нахожу ответа на самый важный для себя вопрос – кому и зачем все это нужно?

Возможно, разгадка таится в том, что Лу, то есть Луиза, всегда и везде достигает цели, хотя идет к ней более длинным и более извилистым путем, нежели обладатели других имен. По крайней мере, так считается. Ну что ж, Бог в помощь! Но при чем же здесь Лулу? И каковы ее намерения, если таковые существуют? В любом случае она явно не торопится, может, и вправду идет куда-то ей одной понятной, нетореной дорогой. Ну а я-то тут при чем? Почему именно мне выпало, не знаю, как сказать, такое наказание или же такое счастье, что ли? Вот ведь «подфартило»!

В конце концов, какое мне дело до этой Саломе, до россказней озабоченного Ведекинда, о которых и вовсе не хотелось бы упоминать. Да и где могла Лулу узнать о своей предшественнице-тезке? Разве что в театре – там это нынче самая изысканная, самая привлекательная тема, про жизнь и смерть очаровательной распутницы Лулу. Такое ощущение, будто каждая из сидящих в зале примеряет этот скандальный сюжетец на себя. То есть смогла бы она «поиметь» стольких мужиков и еще нескольких на тот свет отправить, а потом подставить свою нежную грудь под нож громилы и убийцы? Однако при чем же здесь моя Лулу? Вот ведь, я ее уже своей отчего-то называю. И все-таки надо бы иметь в виду, что в этом деле она от силы пару дней – явно ведь несоизмеримые масштабы. И между прочим, сам Ведекинд считал Лулу всего лишь хитроумной приманкой для мужчин, не более. Ну а я о чем вам говорил? Именно приманка, игрушка в чьих-то грязных руках, готовых при удобном случае сдавить мне горло. Да, именно так, все очень верно сказано!

Глава 16
Уже ничто не остановит

Есть люди, которым рано или поздно все приедается: работа, путешествия, общение с людьми… Зачем? Что сможешь ты изменить существенного в этом мире? Куда как проще тому, кто ни о чем подобном не задумывается и только выискивает себе все новые и новые поводы для удовольствия. И, как бездомный пес, который разжился где-то там, по случаю, бараньей костью, будет балдеть, балдеть…

Вот стоило только мне подумать об этих псах, как сразу же из памяти всплыло… Двое моих приятелей по училищу надумали сделать себе успешную карьеру, женившись на близняшках. Девицы были уже перезрелые слегка, с лица тоже так себе – встретишь ненароком в толпе и не узнаешь. А о фигурах и вовсе вспоминать не хочется. Однако все эти не слишком привлекательные обстоятельства с избытком компенсировались тем, что папашей при близняшках состоял – вы не поверите! – самый что ни на есть настоящий генерал. В сущности, оставалось только дождаться окончания учебы, а все дальнейшее представлялось совершенно в розово-пурпурном цвете, притом усыпанным блестками звезд на погонах и мозаичными узорами наград.

Беда, как всегда, подкралась незаметно. Близняшки еще только вскармливали новорожденных младенцев, а генерал взял да и вышел вдруг в тираж, то есть вроде бы ни с того ни с сего отправился в отставку. В общем, история достаточно банальная, и на этом она могла бы завершиться, если бы еще не предстояла выплата по совокупности немалых алиментов в течение последующих лет.

Однако с чего бы это я все о деньгах да о деньгах? Впрочем, ничего тут удивительного нет, коль скоро речь заходит о партнерстве. А от партнера, как известно, прежде всего следует требовать гарантий, поскольку если основываться лишь на доверии, то результат может ненароком огорчить. Вы представляете, в самый ответственный момент партнер вдруг охает и с воплем хватается за поясницу. А вслед за тем, превозмогая боль, выдавливает из себя: «Я больше не могу!» Увы, не оправдал доверия наш генерал.

Теперь представьте себе, что речь идет о сугубо практических вещах – товар, доставка, купля-продажа, договорные обязательства. Короче, та самая скучнейшая белиберда, которая лежит в основе любого сколько-нибудь прибыльного предприятия. В сущности, все сводится к тому, насколько наши желания соответствуют возможностям. Если исходим из того, что каждое желание достижимо, нужно всего лишь, отбросив соображения морали и прочие обременительные предрассудки, составить бизнес-план, поднакопить финансы и сделать соответствующие распоряжения. Так вот, девчонку при известных обстоятельствах тоже можно рассматривать как товар, который предназначен для продажи. А почему бы нет? В конце концов, что в этом странного, если спрос повсеместно диктует предложение? К тому же, как меня упорно заверяли, все происходит на взаимовыгодной основе, надо так понимать, что с добровольного согласия. Девчонкам нашим тоже сладкой жизни хочется! Ну если не сейчас, тогда чуть позже, когда придется выходить в тираж. Однако если же она попросит вас о помощи или, не дай бог, всплакнет, а то и вовсе возникнет пусть даже призрачный намек на некие родственные связи – тут требуется совсем иной подход, иначе вас, то есть меня, пожалуй, смогут обвинить во всех мыслимых грехах, а то и попросту обозвать подонком.

Однако до чего же скучная и бездарная эта штука – жизнь! Добывание денег абы как… лобзания со сволочами… пьянки до утра… слабая надежда, что детям больше повезет… и бабы, бабы, бабы… Да, надо работать! Надо работать, пока есть силы и не настал момент, когда не остается ничего – ни сил, ни здоровья, ни желаний…

Но что особенно повергает меня в уныние, так это вычитанная на днях во время блужданий по Сети фраза из письма Чехова: «Утром – чашка кофе, днем – бульон». Надо полагать, это для того, чтобы не тратить драгоценные силы на пищеварение. Согласен, что только натощак возможно творчество, а уж если повезет, и вдохновение вас чем-ни будь одарит. Увы, но мне это оказывается явно не под силу – видимо, инстинкт самосохранения срабатывает. И очень кушать хочется. Великие оттого и велики, что себя нисколько не щадят. Вот и Антон Павлович сгорел…

И все-таки усердия в этом деле мало. В свое творение художник должен вкладывать часть души – только тогда можно рассчитывать на удачу, на признание. К примеру, у кого-то искренняя исповедь потянет на несколько томов, кто-то сможет написать всего-то одну, но замечательную книжку, пусть так. А вот моей душе ну просто нечего сказать, молчала бы помногу дней подряд, если бы иной раз ситуация не требовала. Не спи, душа! Проснись, а то ведь жизнь пройдет, и все впустую, ну ни полстрочки обо мне в анналах не останется.

Проблема в том, чтобы найти подходящий для себя сюжет. Такой, чтобы некие аккомпанирующие вдохновению, как бы натянутые внутри струны отозвались, почувствовав в конкретных обстоятельствах что-то понятное, родное. И вот тогда, словно положенные на музыку слова, польются одна за другой наполненные смыслом строки, и не будет им числа. Только бы в самый ответственный момент в этом тщательно отлаженном оркестре что-то не сломалось, не сфальшивило. И опять все то же – где мне взять сюжет? Потому что описывать свою собственную, героически или не вполне достойно прожитую жизнь – я не сказал бы, что очень увлекательная перспектива. А все из-за того, что весьма болезненная это штука – выворачивать наизнанку самого себя. Ну так и тянет что-нибудь приукрасить, на худой конец, то есть если ничего иного не придумаешь – соврать. Притом, соврав хоть раз, следом начинаешь все остальное подчищать и подтасовывать. А тут уже возможны самые непредвиденные несуразицы и нестыковки. Так что куда надежнее где-то что-то позаимствовать, желательно позамысловатее, чтобы никого из пишущих не повторять.

Я вот подумал: а что, если перед сном нажраться до отвала? Вы представляете – целая ночь совершенно немыслимых кошмаров и отчаянных погонь. Да чтобы выдумать такую невероятную, никем не апробированную фабулу, иной раз требуется едва ни не полгода голову ломать! А тут, пожалуйста, нате вам готовенькое. Успеть бы только вовремя проснуться и все, что было, записать. Но вот проснулся, и жизнь тебе устраивает такое, что детскими забавами могут показаться и твои прежние заботы, и тот ночной кошмар…

Трудно поверить, но допускаю, что где-то я изрядно согрешил. Понятное дело, мы все не без греха, но почему-то кажется, будто бы в чем-то я превзошел тот уровень допустимого, за которым еще чуть-чуть – и начнется беспредел. Все чаще просыпаюсь я в холодном поту, а посреди трудов праведных или же застолья вдруг словно бы впадаю в забытье, в некую внезапную прострацию. И вот уже меня здесь нет, а я где-то там, в безбрежных далях прошлого, пытаюсь изменить то, что когда-то сотворил. Так в комнате своей начинаешь переставлять предметы, надеясь тем самым как-то изменить судьбу или хотя бы уверить себя в том, что такое в принципе возможно. Ну передвинешь шкаф – так все равно не сможешь к жизни возвратить то дерево, из которого он сделан.

Все больше склоняюсь к мнению, что для того, чтобы нечто достойное совершить, ну, скажем, написать давно задуманный роман, необходим тот же набор условий, который даст возможность удовлетворить женщину, – желание, умение и неутолимая страсть, к тому же помноженные на здоровье и усердие. По крайней мере, на каком-то ограниченном отрезке времени без этого не обойтись никак. И все же удивительное дело, иной раз все требуемые условия соблюдены, однако стоит появиться еще и стимулу к работе, как тут же пропадает желание писать. То есть желание-то есть, но вдохновение куда-то улетучивается. И совершенно напрасно старается очаровательная муза, нашептывая мне на ухо нежные слова. Видно, так уж я устроен – оказываюсь совершенно бесполезен, если от меня чего-то очень, очень ждут. Тут, видимо, дело в том – кто ждет. О господи! Да отставьте, наконец, меня в покое!

Опять мне вспоминается Крым, август, теплое ласковое море и… И снова возникает мысль, будто что-то мною сделано не так – не с тем дружил, не тех любил, а с теми, кого бы стоило любить, даже не успел, если уж по правде, познакомиться. С утра до поздней ночи суета, и даже ночью, когда совсем без сил, не спишь и думаешь о том, с кем и зачем на следующий день повстречаться стоит. Гирлянды лиц и хороводы тел, во фраках, в шортах, бегущие куда-то, просто лежащие в халате на диване или же загорающие на пляже голышом…

Вот странное дело, почему обилие раздетых тел совсем не возбуждает? Разве что самую малость, да и то всего лишь поначалу. А потом все это воспринимаешь как некую узаконенную, всеми принятую мораль – ну что же тут такого, если так договорились? Что особенного в том, если проституток развозят по домам, а сутенеры собирают дань с них, несущих миллионам мужиков и баб оплаченную страсть и удовольствие? Все просто, только заплати. И никаких проблем – получишь все, что только ни закажешь.

Недавно, пользуясь затишьем на дежурстве, имел неосторожность вычитать нечто про сотню способов, как кончиком языка развести огонь где-то пониже поджелудочной железы, видимо там, где он давно потушен. Ей-богу, тут же захотелось автору ответить – а стоило ли путем резекции брюшной полости перелицовывать «Любовь» Юрия Олеши? С другой стороны, что сам-то я могу про это написать? И что из моего знания при определенных обстоятельствах намерено на свет явиться? Букет сонетов про былую страсть? Романтическая исповедь состарившегося донжуана? Вот если бы предметом исповеди была не моя, так или иначе, но уже прожитая судьба…

Так, собственно, и возникла эта идея – написать историю проституции в России. В общем, так, да не совсем так. Вначале-то я ни о чем не помышлял – сидел себе на своем посту и в ус не дул. Потом только начал прислушиваться, присматриваться. Я уже говорил, что топтуны про нас с вами все-то знают, однако каждый «по чуть-чуть». Если же сложить все их рассказы вместе да еще добавить то, что сам по этому делу накопал, – тут-то и вырисовывается не просто мозаичная картина, но целая история. И в этой истории самое интересное не кто, кого, как, почему и в какой позиции «имел», но совсем вроде бы не связанный со всем этим вопрос – а не является ли такой способ существования универсальным средством для продления этой жизни? Речь о жизни тех, кто правит нами там, где-то наверху. Это и Гога-колобок, и еще более узнаваемые лица. А среди них начальники, депутаты, министры и вожди. У меня даже тезис такой возник – «Проституция как способ размножения элиты». Любопытная была бы тема для дискуссии. Только ведь сами-то они про себя – молчок! Так что приходится мне вместо них писать в некотором роде исповедь если не участника, то уж наверняка соглядатая, безмолвного до поры до времени свидетеля событий.

Вы спросите – зачем? Стоит ли горбиться над письменным столом, портить глаза, набирая тексты для компьютера, а потом с вымученной улыбкой на губах обходить одно за другим издательства, все еще сохраняя надежду опубликовать роман? Зачем напрасно расходовать и без того уже изрядно растраченные силы? В чем стимул, в чем причина? Так я уже писал об этом – злость! Нерастраченная злость, она сама, как бы без моего ведома водит авторучкой по бумаге, рождает образы, анализирует характеры, кому-то даже заглянет под подол, где-то угадывает то, о чем умалчивают, а иной раз обнаружит и такое, что скрыто глубоко в неведомых закоулках чужого подсознания.

И вот на свет явилось нечто. Нет, не ребенок. И даже дом я не построил и дерево не посадил, разве что лимон в горшке на подоконнике у себя дома. И, как цветочный горшок, хранит компьютер корни, листья, стебли странного создания, видимо по недоразумению названного мной романом. А может, лучше – рассказ от первого лица?

Давайте предположим – повезло! Нашелся некто, кого уже тошнит от всех этих убогих гаррипоттеров, бегбедеров и псевдодетективных сериалов. Кому изрядно обрыдли эпические сказания про варваров и про спецназ. Кто затыкает уши, лишь бы умолкли все ниспровергающие юные пророки-проповедники, а вместе с ними и прочие маловразумительные персонажи. В общем, повезло, и наконец-то роман опубликовали.

Проходит время. И вот представьте, сижу я на веранде в приморском кабаке, на берегу лазурного залива. С моря дует легкий бриз, а вокруг меня давние приятели и друзья и просто незнакомые, но симпатичные мне люди. И все с почтительным, почти восторженным вниманием взирают на меня и слушают главу из нового романа. Я переворачиваю страницу рукописи, стряхиваю пепел с «голуазки» и внятно, с выражением и расстановкой, почти с актерской дикцией – откуда что взялось? – вновь продолжаю чтение. Пожалуй, это момент той долгожданной истины, ради которой только и стоило работать. В сравнении с ней ничего не стоят никакие гонорары. И даже слезы умиления в глазах, в сущности, так ничего и не уразумевших милых дам куда приятнее огромных тиражей и предложения киноворотил по поводу экранизации романа. Ах эти чудные мгновения!

Впрочем, ничего этого не будет. Ничего! Не будет, потому что одни не желают прочитать в книге правду про себя, другие опасаются, как бы такие откровения не повредили их карьере. Ну а прочие, как им и положено, всегда стоят на страже – то можно, а это запретить. И дело даже не в какой-то там, прости господи, цензуре, но что поделаешь, если владельцу журнала или издательского дома что-то не понравилось? Если раздражают их даже не сюжетные ходы, не малоприятные физиономии чем-то очень знакомых персонажей, в которых кое-кто с изумлением узнает себя. Дело не в том. Просто такие откровения могут нарушить тщательно отлаженный процесс – процесс ежеминутного размножения правящей элиты. Вы только гляньте – там, за тем кустом, и там, в салоне «мерседеса», и в офисе, прямо на столе, на подготовленных к подписанию бумагах, и даже на пленарном заседании какой-то Думы двое народных избранников залезли под скамью и, невзирая на возмущенные окрики зрителей с галерки, почкуются, делятся… Чуть не сказал, высиживают яйца. Однако, если припомнить яйца Фаберже…

И все же, если есть желание, как можно не писать? В сущности, это предсказуемое отношение элиты возбуждает даже больше, чем приготовленное для интимной близости супружеское ложе. Подруга еще копошится где-то там, снимая дамское трико и надевая полупрозрачный, до умопомрачения короткий пеньюар, а ты уже садишься за компьютер и… Словом, если уж ввязался в это дело, меня уже ничто не остановит.

Глава 17
Предчувствие расплаты

Главное – успеть! Вскочить на подножку автобуса, дождаться, когда захлопнется за тобою дверь, и только тогда, с подозрением оглядев немногих пассажиров, успокоиться, присев на жесткую скамью. Только бы они от меня отстали, только бы автобус не замедлял свой ход и не зажегся кроваво-безнадежный свет светофора на ближайшем перекрестке. Так я же и говорю, главное – успеть!

Эта троица начала меня преследовать, стоило только выйти вечером из дома. Вначале они держались в отдалении, но затем, видимо осмелев либо заметив, что я прибавил шаг, стали понемногу приближаться. Кто знает, что было бы, не появись неожиданно этот заплутавший в московских переулках дребезжащий старенький автобус? Ну а тут я из последних сил рванул вперед, схватил руками поручни и прыгнул на подножку, и только тогда немного перевел дух – теперь-то уж им меня точно не догнать!

Кстати, а вот то, что было бы, если б не успел, – это я как раз очень хорошо могу себе представить. Ну что, по-вашему, самое ужасное для более или менее нормального мужика? Думаю, все догадались, а если нет, то есть еще время это испытать. Нет, принудительное совокупление со щербатой стервой Томочкой здесь совершенно ни при чем – это бы мы уж как-нибудь перетерпели. А вот более близкое, как бы это поточнее назвать, интимное знакомство с Николашей… Бр-р-р!!! И дело даже не в том, что сам по себе Николаша являет собой существо в достаточной мере отвратительное, хотя бы потому, что ничем иным и не может быть законный муж Тамары. Однако по странному стечению обстоятельств мы с ним располагаемся как бы по разные стороны некой заложенной в мозгу преграды, переступив которую осознаешь, что можно все, прежде казавшееся недопустимым. Нет, лучше уж под колеса, чем вот так…

Автобус несется по темному, словно бы вымершему переулку – нет ни прохожих, ни освещенных окон, ни зажженных фонарей. И я начинаю понимать – что-то здесь не так, что-то с этим автобусом вообще не сходится. Что уж тут говорить, если даже пассажиры куда-то подевались. Вот тебе и успел. Сглазил, черт меня дери! И я кричу водителю:

– Сворачивай! Здесь автобусы сроду не ходили!

Он оборачивается, и я вижу Николашу, хотя это розовое личико с ярко-красными губами и позолоченными клипсами в ушах очень нелегко узнать. И когда только успел он сделать себе шестимесячную?

А впереди тем временем возникла высоченная стена, загораживая путь. Представляете, оказывается, там тупик, а мне об этом почему-то не сказали. И на стене огромное полотно с изображением фасада нашего ночного клуба, и на нем надпись аршинными буквами – «АУКЦИОН». А рядом голые девки в карминовых чулках отплясывают канкан, и вместе с ними тот самый невзрачный мужичонка, один из тех, что преследовали меня в эту ночь… Да это же я сам! О господи! Не может этого быть, но ведь похож, ей-богу! Будь у меня возможность, я бы его получше рассмотрел, но сзади наступает на меня кондукторша и, угрожающе раззявя свой щербатый рот, требует за проезд немыслимые деньги.

– Сударыня! Да где же мне их взять?

– Ах, нет? Ну тогда выметайся на ходу!

Да я и рад бы, но, как назло, автобус несется все быстрее и быстрее. Им-то, проклятым, все равно, они же на работе, а каково мне наблюдать сцену своей гибели?

И только тут я понимаю, почему автобус движется не по маршруту. Вот в чем дело! Автобус-то прислали из похоронного бюро, и не за кем иным, а именно за мной! Еще чуть-чуть – и я увижу лежащее в оцинкованном гробу свое безжизненное тело. Накроют крышкой, запаяют, чтобы ненароком кто-то не узнал, и с самого высокого моста гроб сбросят в воду! Зря, что ли, к ногам привязан груз?

Я пробую пошевелиться, но что-то не пускает, пробую задать вопрос, но никто не хочет отвечать. И тогда, набрав в легкие воздуха, из последних сил, жутким, не своим каким-то голосом ору:

– Стойте! Пощадите! Я все отдам! Только остановитесь, ну пожалейте несчастного папашу!

Я слышу визг тормозов, потом дверь со скрипом открывается и кондукторша таким, знаете ли, ехидным голосочком объявляет:

– Которые еще денег не собрали – вылезайте!

Какая между всем этим связь, я, честно говоря, поначалу и не понял. Только потом, когда уже вывалился из автобуса и ощутил под собой твердь мостовой, до меня все-таки стало доходить. Мысленно пересчитывая то, что еще осталось у меня в карманах, я, спотыкаясь на ходу, заковылял прочь, проклиная и того зловредного водилу, и более всего кондукторшу. Да уж, все это было явно неспроста! Подвергать подобному испытанию невинных, в сущности, людей в расчете на вынужденное их согласие – это ли не издевательство над здравым смыслом? Притом заметьте, что выходило так, будто бы я сам преследовал себя. Словно бы именно я в компании этих двух уродцев пытался убедить себя в необходимости совершения некоего поступка, на который у меня просто не хватало сил. Ничего себе! Да с какой стати я сам буду заставлять себя расплачиваться?

Только бы мне повидаться с Веней, и больше не нужно ничего! Даже после той, несостоявшейся его попытки использования в наших общих интересах достижений современной хирургии с целью обозрения моих внутренностей. Эх, зря я тогда, пожалуй, отказался! Теперь бы не пришлось блуждать в потемках в поисках выхода из тупика. По счастью, Веня недавно прикупил себе квартирку совсем недалеко отсюда.

Я прохожу через отделанную каррарским мрамором то ли аркаду, то ли подворотню. Миную двор с крохотным бассейном, где тихо плещутся золотые и оранжевые рыбки, и чуть поодаль в зарешеченном вольере что-то бормочет в полусне павлин. А вот и дом – бронзовые львята у подъезда, колоннада, массивная, кованная медью дверь, и все это увенчано огромным куполом. Словом, все как и положено, не хватает только флага. Да, здешний хозяин от скромности не должен помереть…

И вот уже поздний ужин плавно перетекает в задушевную беседу.

– Ах, Веня! Если бы ты знал, как тяжко всякий раз переживаю я нашу с тобой долгую разлуку. Особенно вот сейчас, когда на меня свалилась вся эта канитель. – Я сидел в кресле, обхватив голову руками, и, как полагается в таких случаях, раскачивался из стороны в сторону.

– Да ладно тебе, Вовчик. Пройдет время, и все понемногу образуется. А я со своей стороны помогу тебе, чем можно, только ты не дрейфь. Останешься без работы, так я и тогда тебя где-нибудь пристрою. Хочешь, тенором возьму в театр? – Веня с таким искренним сочувствием смотрел на меня, что, если бы не врожденная моя неприязнь к вокалу, да и вообще ко всякой опере, я бы тут же выдал ему что-нибудь этакое, вроде арии Радомеса из «Аиды». Ну а так…

– Добрая душа ты, Веня! Удивляюсь я, глядя на тебя. Если бы не ты, даже и не знаю, где бы ночевал сегодня.

– Что уж тут удивляться? Привязанность к братьям нашим меньшим – это естественное свойство всех нормальных людей. – Сидя на диване, Веня поглаживал голову любимого пса и, глядя на меня, щурил правый глаз и снисходительно улыбался.

– Ах, если бы все так рассуждали! – по-прежнему не унимался я. – Однако то, что происходит сейчас, просто не укладывается ни в какие привычные для меня морально-этические рамки. Дошло до того, что я даже боюсь сегодня дома появляться. А вдруг они опять придут?

– Не надо было неразделенную любовь превращать в свое политическое кредо. Чувства, как тебе должно быть известно, в делах только вредят. – Веня повернулся лицом к компьютеру, где, как всегда, маячило озлобленное личико незабвенной Лели. – Ему, видишь ли, рыночные основы наших отношений сделались не по душе. – И обращаясь снова ко мне: – Тут ты, Вовчик, что неудивительно, явно перегнул, так сказать, подменил несоизмеримые масштабы. Действительно, бывают на свете и преданная дружба, и взаимная любовь, но это совершенно из другой оперы. Твоя же задача, как я ее понимаю, не любить, а следовать заданным путем, не отступая от ранее намеченной нами линии буквально ни на шаг и ни в какую сторону…

– Но Веня! Я, можно сказать, всей душой… – Я густо покраснел, словно бы меня поймали на какой-то непристойности.

– Вот ты опять перебиваешь! – Веня оттолкнул пса и указательный палец освободившейся руки направил прямо в центр моего лба, словно бы обнаружил там подлежащего уничтожению комара или какую-то другую мерзость. – В иных обстоятельствах я бы наказал тебя именно за постоянный переход на личности и назойливую демонстрацию неуважения к нашим идеалам. Однако в данном случае мной руководит не разум, но всего лишь чувство сострадания. И оно не находит возможным оставить тебя вот в этом состоянии просто так. – Тут Веня оглядел меня с головы до ног и, судя по всему, пришел к неутешительному итогу. – У тебя неважная динамика, Вовчик. По моим многолетним наблюдениям, ты склонен к сползанию в беспредел путем вхождения в раж, то есть в запой, с последующим длительным выползанием из оного. Вот и сегодня ты скулишь и жалуешься на неустроенную жизнь, а завтра напьешься и провалишь наше дело. Честное слово, Вовчик, так нельзя! Даже и не знаю, как нам быть и что мне с тобой делать.

– Веня! Ну поверь мне еще раз. – Я чувствовал, как у меня подгибаются колени, еще чуть-чуть, и оказался бы лежащим на ковре.

– Или возьмем тот эпизод, когда ты нанес неизлечимую душевную травму Лелечке и дал деру прямо с операционного стола, попутно обвинив меня в применении методов сигуранцы и гестапо. – Веня до предела поднял густые брови, выпучил глаза и как бы в полнейшем недоумении развел руками. – Ну скажи на милость, откуда что взялось? Разве не я поддерживал тебя, когда советами, а где-то и немалыми деньгами? А если к этому добавить то, что я спасал тебя от заслуженной порки, уже и не помню сколько раз, тогда ты должен признать, что у меня просто ангельское терпение. – При этом вопреки произносимым словам на лице Вени явственно обозначились признаки нарастающего раздражения.

– Я же и говорю, что ты мой Альхен… – Я все никак не мог сообразить, какими бы словами успокоить благодетеля.

– Вовчик! Ты мог бы быть интересным собеседником, но вот беда, срываешься на брань по самому пустячному поводу. Уровня дискуссии ну никак не держишь. – Веня вскочил с дивана и теперь быстрыми шагами расхаживал по комнате. – У тебя начисто отсутствует чувство меры. Это касается и твоих личных выпадов против меня. Пойми же, наконец, что есть вещи, которые просто нетерпимы в приличном обществе. Ты однозначно нуждаешься в одергивании, иначе тебя периодически заносит.

– Веня! – снова покраснев, взмолился я, – Веня, больше этого никогда не будет!

– Остается лишь опровергнуть твой идиотский постулат о том, что эта девчонка стала единственным и последним существом, которое удерживает тебя в этом мире. – Веня в изнеможении плюхнулся на диван и, уже не глядя на меня, замахал перед моим лицом руками. – И не перебивай! Так вот, ты мне уже неоднократно заявлял, что считаешь себя анфан террибль, которому дозволено все, даже переспать с женой подчиненного тебе сотрудника. В сущности, это твое личное дело – с кем спать, а с кем не спать. Однако даже ты обязан когда-нибудь решиться на признание в том, что тут есть явная несправедливость по отношению к близким тебе людям, к твоим преданным товарищам. – Веня снова смотрел на меня, и его вылезающие из орбит глаза выражали одновременно злость, нестерпимую муку и что-то очень похожее на робкую надежду. – Запомни, что первый признак разложения личности властью, будем здесь точны, – это не что иное, как злоупотребление этой самой властью. Я имею в виду использование своей власти во зло по причине искаженного восприятия окружающего мира и преувеличения собственной значимости. Ты упиваешься своей властью над девочкой, однако подумай при этом о других. Неужели до сих пор не понимаешь, что им предстоит теперь выплачивать солидную неустойку, а для этого надо же где-то брать кредит. Зачем ты явно не чужих тебе людей на это обрекаешь?