Текст книги "Казачество: территория тайн. Свет и тени"

Говорят, что казаки выступили против Советской власти. Не вернее ли сказать, что они выступили против тех, кто отнимал у них эту власть, против насильственного, по-диктаторски грубого, отстранения от сознательной гражданской активности? Не без основания Миронов боролся за гласность, народное представительство, против назначенства, келейности, фальсифицированных ревкомов, считал, что контрреволюционерами надо считать тех, кто доводит народ до белого каления, толкает на мятежи.

Действительно, куда было деваться казакам? Представители ВЧК Смирнов и Балакирев в своём докладе указывали, что «восставшие пытались вести переговоры с нашими частями и желали послать своих представителей для объяснения во ВЦИК, но нашим штабам переговоры были воспрещены, причём казаки-делегаты понесли поражение нашим снарядом, после чего последние поклялись переговоров не вести и умереть всем с честью»[72]72
  Там же, д. 35, л. 67.


[Закрыть].

В приказе от 24 марта 1919 года за подписью Якира прямое повеление: «Никаких переговоров с восставшими быть не должно…»

Получалось, вместо открытой политики – острые углы, заговоры, подсиживания, волчьи ямы. Какую, например, дьявольскую работу провели Сырцов, Белобородов и Ходоровский, чтоб выжить с Дона Миронова, как оперативно действовал Троцкий, нашёл способ – перевёл на Западный фронт, потому что Миронов разоблачал их планы, мешал, возмущался.

5

Октябрьские ветры 1917 года оказались губительными и до основания разрушили Россию царскую. На её обломках стала возникать Россия советская.

Какие были надежды в феврале 1917-го! Какие иллюзии, какие упования на свободу! Но за февралём пришёл октябрь, и вместо свободы Россия получила диктатуру. Жестокую и кровавую.

Большевики вызвали к жизни самые тёмные инстинкты людей, позволили им беспрепятственно творить зло. Ленин и его соратники воплотили в кровавую явь тезис Сергея Нечаева: «Нравственно всё, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно всё, что мешает ему…»

На историческую арену вышли предугаданные великим Достоевским бесы.

Кто «делал» революцию? Члены организованных партий, рабочие, солдаты, матросы и беднейшие слои крестьян. В подготовке революции, ее победе и в дальнейшем становлении советской власти активно участвовали представители различных национальностей: русские, грузины, поляки, украинцы, латыши, армяне и другие. В увесистом томе «Деятели СССР и революционного движения России» (1989) целый интернационал имён.

Отдельная песня – евреи. У них были особые причины бросаться в пучину революционной борьбы. Премьер-министр Витте отмечал, что «еврейский погром в Кишинёве (апрель 1903) свёл евреев с ума и толкнул их окончательно в революцию. Ужасная, но ещё более идиотская политика!..»

«Ни одна национальность не дала России такого процента революционеров, как еврейская», – делал вывод граф Витте.

На слуху фамилии Троцкий, Свердлов, Лев Каменев (он же Розенфельд), Григорий Зиновьев (Евсей-Герш Аронович Радомысльский), который пламенно заявлял, что «революционная социал-демократическая Россия всегда мыслила победоносную русскую революцию как пролог, как введение к социалистической революции на Западе.» (Правда, 1917, 8 апреля). А дальше Зиновьев работает в Коминтерне, где играет первую скрипку, и бросает огромные деньги на подготовку революций в Европе. Но, Слава Богу, вся эта опаснейшая затея с мировой революцией с треском провалилась.

Тема «Евреи в революции» до сих пор не даёт покоя нашим патриотам. Хотя мы уже давно знаем, что каждый народ, каждая нация, большая или малая, имеет своих гениев и своих дураков, своих праведников и своих подлецов.

Что добавить? И у большого народа есть свои мерзавцы и негодяи, раздувающие пламя национальной вражды и готовые ради ненависти к инородцам погубить Россию.

Трудное это дело – вычислять, кто есть кто по национальным корням. Кто были Луначарский, Бонч-Бруевич, Цюрупа?.. А каковы корни целой плеяды красных полководцев? Тухачевский, Уборевич, Гамарник, Якир, Блюхер, Муклевич, Корк, Смушкевич, Штейн, Путна… Все они сыграли роль мавров: одержали победы в Гражданской войне и сложили головы в репрессиях 30-х годов.

Упомянутые М. Н. Тухачевский и И. Э. Якир имеют прямое отношение к расказачиванию, к подавлению восстания казаков на Дону. На это указывает нам та же энциклопедия «Гражданская война и военная интервенция в СССР».

Вскормленные кровью революции, эти бывшие подпоручики и прапорщики (а Якир – кишинёвский фармацевт, не имеющий никакого военного образования) хорошо погуляли сабельками по станицам Дона, а затем отличились при подавлении крестьянских восстаний в Тамбовской и Воронежской губерниях.

К революции и сейчас много вопросов, как хороших, так и отрицательных. Но коснёмся оценки её людьми того времени.

Возьмём, к примеру, писателя Леонида Андреева, чьё имя летело тогда по России.

Лучшей книгой Андреева стали его дневники, изданные в 1994 году под заголовком «S.O.S». Обжигающая, страстная книга, в которой писатель воспринял Октябрьскую революцию как гибель России. Главным виновником он считал Ленина, который «без колебаний. подписал бы смертный приговор». Но мы-то с вами знаем, что частицей «бы» вполне можно пренебречь: Ленин таки подписал этот гибельный приговор истории.

Вот выдержки из книги Андреева: «Мучает меня Вадим своим характером. В нём есть чистое золото, но золото это в грязи, в говне, в вонючих наслоениях ила. Грубость и дикое самомнение, баронский тон и жесты, твёрдая память даже о мнимых правах и частое забывание долга. Откуда это? Много читает, много и я с ним говорю, и как будто нет иных влияний, а вот поди – дует в какую-то щель, просачивается из какой-то всероссийской глубины»[73]73
  Вадим Леонидович Андреев – сын Леонида Андреева.


[Закрыть].

«И когда я смотрю на них, я понимаю всё: и поражение наше, и большевиков, и гибель России. Ведь это, в моей семье, в самой, так сказать, солянке – а что же у рядовых?»… (Дневник 3 июня 1919 года).

Леониду Андрееву шёл только 48-й год, но ему было «трудно жить и дышать». Он собирался в Америку («Мне надо заработать денег», – говорил он). А в письме к Г. Бернштейну 28 июля 1919 года он писал: «Основная цель моей поездки – это бороться словом с большевиками, сказать о них правду со всей силой и убедительностью, на какие я способен, и пробудить в Америке чувство приязни и сочувствия к той части русского народа, что героически борется за возрождение России. Борьба трудна и мучительна, и сочувствие великого народа ускорит победу и уменьшит страдания тех, кто ежечасно гибнет в мрачной, распутной и кровавой Совдепии. Так как большевизм страшен не для одной России, то разоблачение его имеет значительный интерес и для самой Америки».

В Америку Андреев не успел поехать: через 15 дней после этого письма, 12 сентября 1919 года, писатель скончался, едва переступив порог своего 48-летия.

Ещё один писатель – Борис Зайцев. В «Литературной энциклопедии» (1964) о нём сказано: «Для З. характерно мистич. восприятие жизни, внеклассовый христ. гуманизм.»

Далее перечисляются книги Бориса Зайцева 20-х годов прошлого столетия и сказано, что они-де выражают «враждебное отношение к революции». А произведения эмигрантской поры этого писателя связаны с памятью о России: по его словам, революция «дала созерцать издали Россию, вначале трагическую, революционную, потом более ясную и покойную – давнюю теперь – легендарную Россию моего детства и юности. А ещё далее, вглубь времени – Россию «святой Руси» (Сб. «В пути», Париж, 1951).

Вспомним Достоевского. Он не современник революции 1917 года, но он провидец.

В «Записках из подполья» он писал: «…Да оглянитесь кругом: кровь рекою льётся, да ещё развесёлым таким образом, точно шампанское. И что такое смягчает цивилизация? Цивилизация вырабатывает в человеке только многосторонность ощущений и. решительно ничего больше. А через развитие этой многосторонности человек ещё, пожалуй, дойдёт до того, что отыщет в крови наслаждение.»

И – нашёл. Весь XX век подтверждает это.

А вот прямо про нынешнюю Россию. В романе «Подросток» Версилов говорит: «Скрепляющая идея совсем пропала. Все точно на постоялом дворе и завтра собираются вон из России; все живут только бы с них достало.»

И ключевая реплика Подростка: «Моя идея – это стать Ротшильдом».

В своей поздней публицистике («Дневник писателя») Достоевский выступал против как обуржуазивания, так и против революционного изменения «лика» России. Им он противопоставлял почвенническую программу «русского социализма», уповая на мирное, согласное с национальными традициями преобразование России под эгидой «земского царя», действующего в союзе с основной массой народа и народной интеллигенцией, с чистым сердцем и стремящегося к одной лишь правде.

Голубая мечта. Чистая утопия. А между тем, будущее России было угадано Достоевским с пугающей силой провидения. Россия стала той самой страной для эксперимента, о котором мечтали Шигалев и Верховенский; и эта «мечта» была реализована их преемниками (Лениным и Сталиным) в масштабах, доступных в XIX веке только воображению Достоевского: «сто миллионов голов». Указанные им «бесы» вошли на историческую сцену России и в 1917 году окончательно победили старую Русь.

Как пишет исследователь Достоевского Юрий Карякин: «Противоречие Достоевского – это не противоречие прогноза погоды: +1 или —1 градус. Всё равно слякоть, что на улице, что в мозгах. Противоречие Достоевского – плюс-минус бесконечность. Достоевский – это перевод Апокалипсиса на человеческий язык. Спроси, что такое Апокалипсис, и 99 из 100 ответят, что это конец света, абсолютная безысходность. Но ведь это не так! Апокалипсис по-древнегречески – это откровение…»[74]74
  Газ. «Комсомольская Правда», 1996 г., 30 марта.


[Закрыть]

Но были творческие люди, которые вписывались в новую систему режима и писали совсем положительно. Как, например, Владимир Маяковский. Он бодро зашагал левой и заявил:

«Очень правильная эта, наша Советская власть». И ещё: «Я себя советским чувствую заводом, вырабатывающим счастье». Бросился Владимир Владимирович «с небес поэзии» в коммунизм и разбился. Флирт, заигрывание с властью оказались роковою игрою.

Известно, что Маяковский родился в грузинском селе Багдади и о себе говорил так:

 
Я – дедом казак,
Другим сечевик,
А по рождению
Грузин.
 

Отец поэта из вольных казаков Запорожской сечи, мать – из кубанских казаков. Словом, казак. Но оказался Маяковский не вольным, лихим казаком, а казаком служивым, «мобилизованным революцией». Да к тому же отчаянным патриотом:

 
Я хотел бы жить
И умереть в Париже,
Если б не было
Такой земли – Москва.
 

И вообще – «у советских собственная гордость». С этой гордостью и пустил себе пулю в грудь.

А вот как думал Шенгели – антипод Маяковского. В 1997 году был издан солидный том его стихов «Иноходец». Сказано, что он, Георгий Шенгели, родился в станице Темрюк, в устье Кубани, в семье адвоката, что рано остался сиротой, воспитывала его бабушка М. Н. Дыбская, сумевшая дать внуку прекрасное образование. В Москву Шенгели переехал в 1922 году и скандально прославился тем, что издал хлёсткую книжечку «Маяковский во весь рост» (1927). В ней он развенчал Маяковского, всю его якобы революционность. Шенгели писал:

«В большом городе психика люмпен-мещанина заостряется до последних пределов. Картины роскоши, непрестанно встающие перед глазами; картины социального неравенства – резче подчёркивают неприкаянность люмпен-мещанина и напряжённее культивизируют в нём беспредметно-революционные тенденции. Подлинная революционность пролетариата знает своего противника, видит мишень для стрельбы. Революционность люмпен-мещанина – разбрасывается: враг – крупный буржуа, но враг и интеллигент – инженер или профессор. Враги – книги; враги – чистые воротнички; враги – признанные писатели и художники, – и не потому что они пишут «не так», а потому, что они – «признанные». Враги студенты и гимназисты, потому что они «французский знают», а люмпен-мещанин не успел оному языку научиться… И при наличии некоторой активности и жизненной цепкости люмпен-мещанин выступает борцом против всех этих своих врагов. Люмпен-мещанин создаёт свою поэзию – поэзию индивидуализма, агрессивности, грубости, и при наличии некоторого таланта, при болезненной общественной нервности критической эпохи порой добивается заметного успеха. Поэзия Маяковского и есть поэзия люмпен-мещанства…»

Замахнувшись на первого советского поэта, Шенгели подверг себя крайней опасности, тем более что многие ещё умели читать между строк. И прочитали, что Шенгели полемизирует не только с «поэтом революции», но разоблачает саму природу этой самой революции. Боялся ли Шенгели? Конечно. Но, видно, вытащил он счастливый лотерейный билет: пронесло!..

Позже в поэме «Повар базилевса» – о Сталине, «лучшем друге поэтов», – он писал:

 
Послезавтра – жизнь! А пока
Дайте адрес гробовщика.
 

И наверное, правы те, кто посчитал его антиподом Маяковского. Ни грамма ангажированности. Никаких партийных книжек, никакого услужения. Он лирик и романтик:

 
Нам всегда хотелось «иначе»,
Нам сквозь «это» виделось «то».
Если жили просто на даче,
Улыбались: «живём в шато».
В мире всё, как «на той картине»,
В мире всё, как «в романе том», —
И по жизни, серой пустыне,
За миражем вечным бредём.
И прекрасной этой болезни,
Удвояющей наши дни,
Мы кричим, исчезая в бездне:
«Лама, лама, савахфани!»
 

Это стихотворение «Романтика» (1942). А «Лама, лама, савахфани!» – восклицание Иисуса Христа на кресте: «Господи, Господи, зачем Ты покинул меня!»

И тут, я думаю, к месту будет вспомнить слова сатириконовца Аркадия Бухова:

 
Мучительно наше сегодня,
Где всё – наболевший вопрос.[75]75
  Из стихотворения «Письмо редактору» (1913).


[Закрыть]
 

Правда, сказано, как вчера? А вот в послереволюционное время, которое сопровождали распад, развал и разгул духа. Вот что писал осенью 1919 года в газете «Киевская жизнь» Илья Эренбург:

«Помню, как спорил я с Бальмонтом, когда написал он в 1917 году прекрасное стихотворение „В это лето я Россию разлюбил“. Я говорил ему о том, что можно молиться и плакать, но разлюбить нельзя.

…Кто любит мать свою за то, что она умна и богата, добра или образована? Любят не „за то", а „несмотря на то", любят потому, что она мать. Нельзя отречься даже от озверевшего народа, который убивает офицеров, грабит усадьбы и предает свою отчизну. В годы большевизма мне часто приходилось слышать такие понятные и вместе с тем такие невозможные рассуждения: «Ах, Россия, дикая, отвратительная страна!.. Я видел тысячи Петров, отрёкшихся от своей родины; я познал, что многие любили Россию, как уютную квартиру, и прокляли её, как только громилы выкинули из неё мягкие кресла.

Есть оскорбления трудно забываемые, и мне тягостно вспоминать рыжий сапог, бивший меня по лицу. В первый раз это был сапог городового, изловившего меня «за революцию», во второй раз красноармеец избил меня за контрреволюцию.

Да, все мечтают и грезят о граде Китеже, о распрекрасной Руси, о тишине и благости, а не о бедах и пожарищах».

Тот же Галич заметил:

 
А что до пожаров – гаси не гаси,
Кляни окаянное лето —
Уж если пошло полыхать на Руси,
То даром не кончится это!..
 

Грянула революция, и страну обожгла новизна событий. Один из поэтов написал:

 
Мы путались в тонких системах партий,
Мы шли за Лениным, Керенским, Махно,
Отчаивались, возвращались за парты,
Чтоб снова кипеть, если знамя взмахнёт…
 

Вместо старой России – новая. Советская. Неведомая и чуждая. Она чудится, видится, мерещится. Всё, как во сне, недаром Набоков однажды сказал: «Вся Россия делится на сны». В 1919 году двадцатилетний Набоков со всей семьёй на греческом судне «Надежда» покинул Россию и больше в неё не возвратился. Но в том же 1919 году он написал стихотворение «Россия»:

 
Не всё ли равно мне – рабой ли, наёмницей
Иль просто безумной тебя назовут?
Ты светишь. Взгляну – и мне счастие вспомнить
Да, эти лучи не зайдут!
 

В другом стихотворении – «Панихида» – он уже напишет с болью:

 
Сколько могил,
Сколько могил,
Ты – жестока, Россия!
 

И подобные воспоминания можно множить и множить.

Осенью 1943 года Михоэлс, выдающийся советский артист, как председатель Еврейского антифашистского комитета, приехал в США, чтобы собрать материальную помощь для Советского Союза. В один из дней его пригласили бывшие русские князья, эмигрировавшие из России после революции. Они приветствовали его: «Мир Вам, господин Михоэлс, мир всей борющейся России, всем её народам. Сейчас не время вспоминать зло. Мы передаём для спасения России всё, что можем. Не знаем, ступит ли когда-нибудь наша нога на родную землю, но сделайте всё, чтобы её не топтали враги. И мы готовы помочь всем, что в наших силах»[76]76
  Гейзер М. Соломон Михоэлс, М., 1990.


[Закрыть].

Михоэлс собрал для Красной Армии десятки миллионов долларов. Чем оплатил артисту режим: 13 января 1948 года Михоэлса подло убили.

«Не насилием и националистическим шовинизмом сильна Россия, – писал Владимир Вернадский, великий естествоиспытатель и философ, – она сильна своей культурой: своей литературой, своим искусством, наукой, стремлениями и мыслью своего общества…» (1913).

А в дневнике от 14 ноября 1917 года он записал: «Ясно, что унитарная Россия кончилась. Россия будет федерацией. Слишком пала воля и уважение к великороссам. Юг получит гегемонию. Роль Сибири будет очень велика. Столица – не Москва?.. ясно одно: русский народ до этих форм жизни (т. е. демократии) в мировом государстве не дорос, а так как возврат к унитарной монархии невозможен, то выход один: сильные области, объединенные единой организацией – федерацией.»

Владимир Иванович оказался провидцем: сегодня мы имеем Центр и регионы, и борьбу между ними. И «лавина летит», – как писал Вернадский. И последняя выдержка из речи его осенью 1920 года в Симферополе в Таврическом университете, ректором которого он тогда являлся:

«Важнейшая задача сейчас для русского народа – передумать основы будущей России. Придёт момент – придётся действовать, тогда будет поздно думать».

Ну что? Момент настал!.. Время говорильни прошло. Настал черёд действовать. И тут как не вспомнить другого очевидца. Один из первых советских наркомов Анатолий Луначарский видел царскую эпоху и, очевидно, надеялся, что все злодеяния и удушения России уже позади. Но советский режим оказался намного кровавее и мрачнее, чем николаевский. Уже будучи не у дел, на лечении во Франции, Луначарский писал жене, что его утешают только любовь и искусство, а «политика сейчас – горька» (4 марта 1932 года).

В России, так уж исторически сложилось, почти любая эпоха, любой период почему-то мрачен и горек, и каждое поколение русских людей считает, что время, в котором живут именно они, наиболее несчастное и ужасное.

«Эпоха, – как писал тот же Луначарский, – можно сказать, была усеяна трупами и полутрупами, из которых одни сопротивлялись и были сломлены, другие согнулись, остались в живых, но были искалечены, приобрели резко выраженные патологические черты».

В 1998 году в издательстве «Радуга» вышла книга Дмитрия Панина «Мысли о разном». Русский мыслитель, который изведал ужасы советских лагерей и горечь вынужденной эмиграции, пишет: «Страшный вопрос: почему всё-таки наш народ оказался таким свирепым, жестоким и дал такое количество палачей, негодяев, стукачей, всякой нечисти и, главное, каких-то кровопролитных зверей? – спрашивает себя Панин. – Сейчас такой уже отбор людей проведён за шестьдесят лет, что иначе и быть не может. Но ведь это началось в семнадцатом году, когда страна ещё христианской была. Откуда всё это зверьё? Нельзя всё валить на евреев да на латышей. В том-то и дело, что мы сами или труса праздновали, или какой-то нейтралитет держали, или как дураки последние себя вели, или поджимали хвост и ждали, пока потащут нас в чрезвычайку…»

Да, большевики задумали великий эксперимент: создать нового человека, и, к горькому сожалению, этот эксперимент им почти удался. Славист Николай Струве в статье «Советский человек, 60 лет спустя» утверждал:

«В Советском Союзе культивируются не только новые сорта пшеницы, но и новая биологическая разновидность человека, не имеющая ничего общего с человеком западным.

Заметим, что русский активизируется из азарта, фанатизма или под страхом смертной казни. Сталин построил на этом свою систему.

Мы патологически романтичный народ – без увлечения, вдохновения мы увядаем, загниваем, запиваем и пропадаем. Сколько бы ни было у нас денег – мы прогуляем их все сегодня же, на что будем жить дальше – не важно. Нам неинтересно точить каждый день по сто гаек, нам интересно поставить рекорд: не спать двое суток и выточить тысячу гаек, а потом – пусть ржавеют.

Русский человек если не вслух, то внутренне живёт в позиции претензии ко всем, кроме себя. Так живёт и нация в целом»[77]77
  «Известия», 1998 год, 28 ноября.


[Закрыть].

Вот и я пошёл на какой-то рекорд: собрал как можно больше высказываний о революции, о России и русском народе и представил вам. Читайте, удивляйтесь! Интересно же. Разные люди. Разные взгляды. Разные цвета мыслей и разные ароматы мнений.