Текст книги "Удавка для опера"

3

Рому разбудил голос матери. Он открыл глаза, но не она стояла перед ним, а мужчина в кожанке, а по бокам – двое в милицейской форме, в бронежилетах и с автоматами.

– Здравствуйте, Роман Георгиевич! – дружелюбно поприветствовал его мужчина. – Рад с вами познакомиться. Старший оперуполномоченный Семиреченского РОВД капитан Фурцев...

И чтобы закрепить знакомство, протянул ему руку.

Рома спросонья не успел разобраться в ситуации и тоже протянул ему «краба». Щелк, и на запястье его руки сомкнулся браслет наручника. Второй браслет защелкнулся на руке опера.

Можно было сломать этого Фурцева. Но свобода маневра уже потеряна. Сержанты из группы немедленного реагирования сомнут его.

А потом, ему нет смысла сопротивляться. Ведь он ни в чем не виновен. Хотя, похоже, капитан Фурцев думает по-другому.

– Это какая-то шутка? – стараясь сохранять спокойствие, спросил Рома.

– Шутка... – кивнул опер. – Собирайтесь, гражданин Лозовой, в отдел поедем. Дальше шутить там будем...

– Ну вот, уже и гражданин...

– Собирайтесь! – жестко отрезал Фурцев.

– А наручники?

– Наручники, извините, снять не могу.

Рома сумел надеть только брюки, обуться. А рубаху пришлось брать с собой. Ее он надел в камере изолятора временного содержания.

Камера сухая, свежей краской пахнет, четыре шконки и ни одного задержанного. Он единственный узник.

За что его арестовали?.. На этот вопрос ему никто так и не дал ответа. Всю дорогу капитан Фурцев молчал.

Молча привезли в отделение, сняли отпечатки пальцев, поместили в изолятор, закрыли на все замки. Отдыхай и думай, думай...

И Рома думал. Лег на шконку и приставил палец к носу.

Причин для задержания нет. Но они легко найдутся, если твой противник – сам Нырков. Неужели он все-таки скинул ментам окровавленный штырь с отпечатками его пальцев?.. Похоже на то...

Рома лежал на шконке, курил и ждал, когда его вызовут к следователю. Должны же ему в конце концов предъявить обвинение. Но про него, казалось, забыли.

К исходу дня он начал барабанить в дверь. Ему нужен был телефон. Он должен был связаться с кем-нибудь. С Артемом или хотя бы с Пашей. Кто-нибудь из них мог бы позвонить в Москву, в родной отдел. Только из Битова могла прийти ему помощь.

Можно было связаться и с Ритой. Даже лучше ей позвонить в первую очередь. Для него она сделает все.

Рита... Любимая... Ничего, скоро они снова будут вместе...

Но дверь никто не открывал. К ней никто даже не подходил. Как будто никому не было никакого дела до узника в камере.

* * *

Каменным изваянием Рита стояла рядом с гробом и смотрела на Пашу. На мертвого Пашу.

Казалось, он спит. Оделся в парадный костюм, обулся в черные лакированные туфли и прилег отдохнуть...

Но нет, он не спит. Это смерть!

Его убили позавчера.

Вместе с Ромой он отправился осматривать помещение под магазин. Там и остался. С остро заточенным штырем в сердце.

А Рома исчез.

Он позвонил ей поздно ночью и сказал, что завтра утром заедет за ней. А утром его забрала милиция.

Оперативно-следственная бригада, прибывшая на место, раскрыла преступление по горячим следам. Рому обвинили в убийстве и арестовали. Сейчас он под следствием, в изоляторе временного содержания.

Как же так! Почему он так поступил?.. Ведь Паша его лучший друг и родной брат Риты. Ну, повздорили, помахали бы в крайнем случае кулаками и успокоились. Но нет, Рома убил Пашу. Жестоко, хладнокровно.

Он ненавидел Пашу. За что? За то, что он познакомил его с ней, с Ритой?.. Он не хотел жениться на ней. Только делал вид, что хочет. А на самом деле она была ему в тягость... И со зла Рома убил Пашу...

Может, причина в другом. Но Рита во всем винила себя. Не нужно ей было связываться с Ромой. Надо было сразу понять, что их роман ничем хорошим не кончится.

А ведь Паша и сам понял свою ошибку. Незадолго до смерти он разговаривал с ней. Сказал, что ей следует хорошо подумать, прежде чем выходить замуж за мента. Не будет у нее с ним жизни.

Такой красавице, как она, нужен другой муж. Солидный, богатый, могущественный. И он знает такого человека. И этот человек, между прочим, питает к ней симпатии...

Она тогда посмеялась над Пашей. Сказала, что, кроме Ромы, ей никто не нужен.

Ей и сейчас никто не нужен. Даже Рома. Он – подонок и убийца, и она не может его любить... Хотя сердцу не прикажешь. Любовь зла... Она продолжала любить его. Но в то же время презирала и ненавидела.

А вдруг он ни в чем не виновен?.. Вряд ли... Но все равно, ей хотелось увидеть его, поговорить с ним... Она ходила в милицию. Только ее не подпустили к Роме и на пушечный выстрел. На свидание с ним никого не пускали. Вообще никого. Как будто сгинул человек...

Гроб с телом Павла стоял на столе в комнате. Здесь он пролежит всю ночь. Мама, Юля и Рита будут сидеть возле него, плакать. И все будут тихо ненавидеть Рому.

А завтра Пашу похоронят. И никогда больше никто его не увидит.

По щекам Риты текли слезы. К ней подошла мама.

– Доченька, по одному адресу зайти надо, – тихо сказала она. – Паше нашему могилку вырыли, денежки нужно отнести...

Они зарыдали обе.

А потом Рита вышла из дома и направилась по нужному адресу.

Она возвращалась обратно, когда возле нее остановились две машины. Два красавца-джипа. Из одной машины вышел не кто иной, как Матвей Данилович Нырков.

– Маргарита! – обрадовался он.

Он подошел к ней, взял ее руку. Только она высвободилась, убрала ладошку.

– Прими мои соболезнования, Маргарита...Ты куда-то идешь?

– Домой.

– Садись, подвезу, – кивнул он на свою машину.

– Нет, – покачала она головой.

– Боишься?

– Может быть...

– Да не бойся. Я ведь взрослый мужчина. И достаточно серьезный. У меня и в мыслях нет сделать тебе дурное.

– Верю. Но лучше я пешком...

– Тогда и я с тобой. Тоже пешком. Ты не возражаешь?

Он был таким милым, добрым. Только ей вовсе не хотелось находиться с ним в одной компании. Но не гнать же от себя столь уважаемого человека.

Нырков провожал ее домой. В прежние времена, если бы парень вот так провожал девушку, можно было бы всерьез говорить об их скорой свадьбе. Да и сейчас в Семиречье думали по старинке.

Только Рита и не помышляла ни о какой свадьбе. Разве что о той, которая должна была состояться. Но все испортил Рома...

– Маргарита, еще раз прими мои соболезнования, – скорбным голосом сказал Нырков. – Мне жаль, что так случилось... Я знал твоего брата, он очень хороший человек.

– Завтра в двенадцать похороны, – всхлипнула она.

– Да, я уже знаю. Обязательно приду... Я чувствую себя виновным в том, что произошло.

– Вы?! А вы-то здесь при чем?

– Я мэр города и за все здесь в ответе.

– Но вы же не можете все предусмотреть...

– Не могу... Но я должен делать это. По долгу службы... Кстати, в гибели вашего брата мы виновны вместе. И ты, Маргарита, и я...

– Почему?

– Ты вступилась за Романа Лозового. Если бы не ты, я бы передал его в руки закона, его бы осудили за изнасилование... Ведь уже установлено, что он на самом деле изнасиловал мою жену. Не в тот день, когда вы ездили в Лесокаменск, в другой...

– Этого не может быть! – ужаснулась Рита. – Может... Роман Лозовой очень нехороший человек. Насильник, убийца... Его вина полностью доказана... Это он убил твоего брата.

– Нехороший человек, – автоматически повторила Рита. – Я бы очень хотела встретиться с ним, поговорить. Хочу спросить, как он мог докатиться до такой жизни.

– Я не думаю, что тебе это нужно. Не важно, что толкнуло Лозового на преступление. Важно, что он его совершил. И нет ему прощения.

– И все же я хотела бы встретиться с ним... Матвей Данилович, пожалуйста, сделайте так, чтобы меня к нему пропустили. Вы же все можете.

– Для тебя, Маргарита, я могу сделать все. Твое желание для меня закон... Завтра у тебя трудный день. Давай я устрою встречу с твоим бывшим другом послезавтра.

Рита не возражала.

– Будьте добры!

Она как будто соглашалась с тем, что Рома ее бывший друг.

– Ну вот и договорились...

* * *

Рома гордо отказался от предложенной сигареты.

Точно так же и он подыгрывал задержанным, угощал их сигаретами. Сейчас на месте арестанта он сам. Двое суток прошло с момента его задержания, и только сегодня о нем вспомнили. Вызвали на допрос.

Напротив него за столом сидел местный прокурор. Банякин Федор Авдеевич. Неказистой внешности мужичок с серым лицом и желтыми зубами, до самых корней пропитанными никотином.

Прокурор не стал насильно совать ему сигарету в зубы. Он положил ее на стол, рядом с ней зажигалку. Будто знал, что Рома скоро вспомнит о ней.

– Ну так, наконец, я могу узнать, в чем меня обвиняют?

За двое суток его никто ни разу не побеспокоил. Только три раза в день давали вонючую баланду. И передачами с воли не баловали. О встрече с родными и думать было нечего. Все это время он намертво был изолирован от внешнего мира.

Неволя – это страшно. Но куда страшней не знать, за что тебя упекли в кутузку. А ведь он уже давно должен был об этом узнать.

– В какие-то игры тут за моей спиной играете. Двое суток держите. Но ни санкции на арест, ни постановления о привлечении... Беспредел сплошной!

Его возмущение справедливое. И, судя по всему, прокурор был согласен с ним. Только солидарности не проявлял.

Он открыл свою папку, достал бумаги.

– Вот и санкция, и постановление о привлечении в качестве обвиняемого...

От волнения Рома сглотнул слюну.

– Лозовой Роман Георгиевич? – официально посмотрел на него Банякин.

– Нет! Я Пушкин Александр Сергеевич... Не тяните резину! Моя личность вам известна... В чем меня обвиняют?

Прокурор молча протянул ему постановление о привлечении.

– Ознакомьтесь сами. Вы оперуполномоченный уголовного розыска, с юридическим образованием. Уверен, мне не нужно объяснять вам сущность обвинения. Сами все поймете. Да вы и без того все знаете...

Рома взял бумаги, пробежал по ним глазами опытного юриста. И лоб его покрылся испариной.

Его обвиняли в убийстве Голикова Павла Семеновича... Пашка Голиков, его лучший друг... Время убийства – час, когда они расстались в помещении под магазин. Орудие преступления – остро заточенный металлический прут. Удары нанесены в область печени и под левую ключицу в область сердца. Оба ранения не совместимы с жизнью... Дальше все поплыло перед глазами.

– Я не убивал! – от волнения стало трудно дышать.

Рома расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. И лихорадочно схватил сигарету со стола. Все-таки пригодилась. И зажигалку взял. Чиркнул, закурил. Только глубокая затяжка облегчения не принесла.

Прокурор забрал у него бумагу.

– Итак, вы ознакомились с постановлением, разобрались с сущностью обвинения. Распишитесь вот здесь...

– Не буду, – тупо посмотрел на него Рома. – Не буду, и все... Я никого не убивал...

– Не будете, не надо...

Прокурор взял ручку, стал что-то писать. Рома тем временем собирался с мыслями.

Пашки больше нет. Его убили. И не Рома это сделал. Он всего лишь ударил его. Пусть в лицо, и сильно. Но никак не остро заточенным прутом в печень и сердце... Остро заточенный прут... Уж не тот ли это?..

– Так, от подписи вы отказались. Теперь я должен разъяснить вам ваши права.

– К черту права! – Рому залихорадило. – Я хорошо знаю свои права.

– Тогда распишитесь вот здесь.

– Я не буду расписываться.

Он должен расписаться на постановлении в том, что ему разъяснили его права. Но он сейчас в сильнейшем волнении. Как бы ему не подсунули на подпись другую бумагу.

– Не будете, не надо... Зря вы ломаете комедию, Лозовой, – с вялым осуждением посмотрел на него Банякин. – Ваша вина полностью доказана. Вы можете отрицать что угодно. Только ничего вам не поможет. Любой суд припаяет вам приличный срок за убийство.

– Я никого не убивал.

– Орудие преступления – металлический прут. Он найден в теле убитого. И на этом пруте ваши отпечатки пальцев.

– Чушь!

– Не знаю, не знаю... Это прямая улика. Но есть и косвенные улики. Да еще какие... Есть показания свидетелей, которые утверждают, что вместе с Голиковым Павлом Семеновичем вы ходили осматривать его новый магазин.

– Странно, – горько усмехнулся Рома.

– Что странно?

– Вы осмотрели труп, провели дознание, допросили свидетелей, у вас имеются результаты экспертизы... А вот допросить меня вы удосужились только сейчас, по прошествии почти трех суток с момента убийства... Почему так?

– На это у нас были свои субъективные причины, – уклончиво ответил прокурор.

– Гражданин Нырков – вот ваша субъективная причина! – взорвался Рома. – Вы все под ним, как стая гончих под сапогом старого ловчего... Вы видите, я не прошу у вас адвоката. Если он будет, то только купленный, полностью подконтрольный вам и Ныркову. И телефон я у вас не прошу, чтобы позвонить хотя бы родственникам. Мне нужно срочно связаться с Москвой. Но вы не дадите мне этой возможности. Потому что знаете, что я никого не убивал. И когда из столицы прибудет компетентная комиссия, вас всех тут пустят на колбасу!..

– В мои обязанности не входит выслушивать оскорбления подследственных, – спокойно произнес прокурор.

Угрозы Романа не произвели на него никакого впечатления.

– Завтра мы выедем на место преступления. Для проведения следственного эксперимента. Это всего лишь формальность...

– Ну да, конечно, формальность, – горько усмехнулся Рома. – Не более того... Ведь вам хорошо известно, что убийца был примерно моего роста. И сила его удара соответствует моей.

– Вот видите, вы косвенно подтверждаете свою вину.

– Ничего я не подтверждаю.

– Я же говорю вам, следствие не нуждается в вашем чистосердечном признании. Все факты налицо.

– Отпечатки моих пальцев на стальном пруте...

– На стальном? – ехидно посмотрел на него Банякин. – А откуда вы знаете, что прут именно стальной?

Рома с досадой понял, что сам подцепил себя на крючок.

– В постановлении написано, прут металлический...

– Но ведь он мог быть чугунным или алюминиевым.

– Да? Но я почему-то подумал, что он стальной.

– А хотите, я скажу, откуда вам известна такая подробность? – прокурор смотрел на него, как ястреб с высоты на неосторожного цыпленка.

– Хотелось бы узнать.

– Этим прутом вы пользовались не впервые.

– Да ну?..

Рома усмехнулся. Только ирония не очень сейчас была уместна. Он понял, что попал в сверхнеприятную историю. Он знал, откуда в деле взялся прут. Это тот самый штырь, которым была убита неизвестная ему женщина. Этот прут ему сунули в руку в пыточном каземате. Оставили на нем его отпечатки пальцев. А потом этим же прутом убили Пашу.

– Экспертизой установлено, что на острие прута кровь не только Голикова. Этим прутом убили или ранили другого человека. И напрашивается вопрос – кто это сделал?

– Думаете, я?.. Ошибаетесь!

– Утверждать не буду... Но дело в том, что подана в розыск некая Комарова Людмила Панкратовна. Ее группа крови соответствует той, которую обнаружили на острие прута.

– Ловко закручено. – Рома чувствовал себя загнанным зверем.

Но старался не поддаваться пораженческому настроению.

– На оперативном уровне есть информация, что вы изнасиловали одну женщину...

Рома готов был ко всему. Поэтому не удивился этой небылице.

– Есть доказательства?

– Я же говорю, оперативный уровень...

– Извините меня. Но я вам не мальчик из детского сада. Я не желаю выслушивать в отношении себя всякую гадость из области домыслов.

– Все правильно, это гадость. Изнасиловать женщину – это самая настоящая гадость... Итак, есть основания подозревать вас в еще одном убийстве.

– Можете не продолжать. Я изнасиловал некую Комарову Людмилу Панкратовну, а затем ее убил...

– Значит, вы сознаетесь...

– Да нет, ошибаетесь, любезный Федор Авдеевич. Это я читаю ваши мысли.

– Вы ясновидец?

– Может быть...

– Я, между прочим, тоже...

Банякин достал из ящика стола диктофон.

– Наша беседа записывалась на пленку? – спросил Рома.

– Нет, мне это ни к чему... Но на этот диктофон записывался другой ваш разговор.

– Интересно.

– Мне тоже... Здесь запись вашего разговора с убитым Голиковым. Не знаю почему, но он записал свой последний в жизни разговор. Как будто чувствовал, что вы его убьете... Кассету нашли в его диктофоне.

– Я его не убивал.

Банякин не стал спорить. Он просто включил диктофон. И в уши влился голос Паши. И его собственный голос. Рома разговаривал с ним в помещении под магазин. «Легко же ты покупаешься... А я думал, ты друг. А ты, оказывается, полное дерьмо...»

«Сам ты дерьмо! Кто ты такой!.. Что я с тебя иметь буду?..»

«А с него, значит, ты что-то будешь иметь!»

«Буду. Он меня в люди выведет... А что ты мне дашь?»

«Вот это!»

Звук удара. Шум падающего тела.

«Козел!» – голос Пашки.

«Да пошел ты, ублюдок!» – голос Ромы.

И снова Пашка.

«Не надо! Убери штырь! Не убивай!..»

Звуки ударов. Хрипы. Получалось, это Рома всаживал в Пашку прут. Это под его ударами тот корчился в предсмертных муках.

– Ну вот и все. Картинка ясна, – заключил прокурор. – Вам нет смысла дальше отпираться.

– Я никого не убивал.

Рома опустил голову под тяжестью безысходности.

Паша записывал их разговор. Зачем?

Возможно, это ему посоветовал Нырков. Смог же он склонить его на свою сторону. Поэтому и советы его могли восприниматься Пашкой как указание к действию.

Только не нужен был Пашка Ныркову. Для него он всего лишь расходный материал. Попользовался да выбросил. Но не на свою, а на чужую свалку.

Сразу трех зайцев Нырков убил. Рому подставил. Пашу, который трахнул его жену, наказал. И Риту от Ромы отвратил. Наверняка Рита считает его убийцей. И уже не любит, а ненавидит.

Нырков хочет жениться на Рите. Поменять шлюху-жену на непорочное дитя... Пашка ему об этом говорил. Только почему этого разговора нет на пленке?

– Вы поставили запись с самого начала? – убито спросил у прокурора Рома.

– Разумеется, – кивнул тот.

Но насколько Рома помнил, Паша не лез в сумку, чтобы включить диктофон. Значит, он работал с того самого момента, как они вошли в помещение. И слова «Не надо... Не убивай!» обращены не к Роме. К кому-то другому. Но запись смонтирована ловко, ни к чему не придирешься.

Пашу убили. Затем забрали у него кассету. Вырезали все про Ныркова, про Риту и его жену. Затем убрали момент встречи Паши со своими убийцами. Ведь они, возможно, о чем-то говорили между собой. И уже «удобную» пленочку снова вставили в диктофон. И только после этого вызвали милицию. И направили следствие по «правильному» пути. Поэтому Рома здесь.

Люди Ныркова сработали грамотно, профессионально. Запись предсмертного разговора с «нужными» моментами, прут с отпечатками пальцев «убийцы». Прав следователь, любой суд признает его виновным. И чистосердечное признание нужно не следствию, а ему самому, чтобы скостить срок.

Банякин как будто понял ход его мыслей. И ударил.

– Роман Георгиевич, у меня есть предложение...

– Да?..

– Дело об исчезновении гражданки Комаровой уже в производстве. Мы обязаны довести его до логического конца. Но пока мы не можем ее найти. Ни ее саму, ни ее трупа...

– И вы хотите, чтобы я сознался, что убил ее? И показал место, где зарыт труп?

– Совершенно верно.

– Увы, я не знаю, где зарыт ее труп.

– Вот видите, – обрадовался Банякин.

– Я ничего не вижу, – мрачно посмотрел на него Рома. – И прошу вас, не надо ловить меня... Я знаю, что Комарова убита. И ее убили тем самым прутом, которым был убит Голиков. И на этом пруте мои отпечатки пальцев... Да, я видел этот прут. Кое-кто лично вкладывал мне его в руку, чтобы наложить на него мои отпечатки.

– Кто именно? – глумливо скривил губы прокурор.

– Тот, кто хотел меня подставить... И подставил.

– Вы можете говорить что угодно...

– Но мне никто не поверит, – продолжил за него Рома. – Все правильно, все улики против меня. Прут с отпечатками пальцев, компрометирующая запись, показания родственников убитого... Наверняка у вас еще имеются показания свидетелей, которые видели, как я выходил из магазина.

– А разве я вам этого не говорил?

– Нет. Наверное, забыли... Да оно и понятно, вам и без этого было чем загнать меня в угол. И вы меня загнали... Только колоться я не буду. Не ждите. Я ни в чем не виновен!..

– Что ж, так в протокол и запишем.

Банякин с укором взглянул на Рому. Взял лист бумаги и принялся его заполнять.

Роме следовало набраться терпения и дождаться, когда он закончит сию утомительную процедуру. Его отведут в камеру, как только он распишется в протоколе.

– А можно позвонить? – спросил Рома.

– Куда?

– В Москву.

– Хотите связаться со своим отделом? – не поднимая головы, как о чем-то будничном спросил Банякин.

– Если не возражаете.

– Не возражаю.

Только напрасно радовался Рома. «Восьмерка» постоянно срывалась. И сколько он ни пытался, до Москвы он так и не «достучался». Ничего у него не вышло, когда он начал обзванивать своих родных. Как будто нарочно, срывались и все местные номера.

– Нарочно, да? – зло спросил он у прокурора.

– Что нарочно? – будто бы не понял тот.

– Нарочно телефон зарубили? Чтобы я никуда не дозвонился.

– Вам просто не везет.

Не везет... Да, с тех пор как он связался с Нырковым, ему хронически «не везет». Зато повезет этому Банякину.

– Можете записать мое пророческое предсказание, – с горькой иронией усмехнулся Рома.

– Да, я слушаю, – не отрывая взгляда от своей писанины, навострил ухо прокурор.

– Труп гражданки Комаровой скоро найдется. Его обнаружат «случайно» некие «законопослушные» граждане...

Рома в этом не сомневался. Если Нырков взялся за него, то будет добивать до конца.

И как бы в подтверждение его догадки в кабинет ворвался тот самый опер по фамилии Фурцев.

– Федор Авдеевич, раз уж вы здесь, то, может, проедете с нами? – сказал он.

И злорадно посмотрел на Рому.

– Обнаружен труп женщины...

– Его обнаружили случайно? – и Банякин посмотрел на Рому.

– Да, именно... Труп был закопан... Собака обнаружила...

– И наверняка это гражданка Комарова...

– Очень может быть... Ну так что, мы едем?..

– Едем, – кивнул прокурор.

Через минуту под конвоем Рому вывели из кабинета.

В камере он завалился на шконку. И принялся лихорадочно соображать.

Положение хуже не бывает. Но само страшное – у него нет возможности связаться со своими друзьями из Битова. Он был уверен, что майор Круча нашел бы возможность выручить его из беды.

Но как дозвониться до него, как дать знать о себе?