Текст книги "Жертва мистификации"

Глава четвертая: Сослуживцы.

Все, кто был знаком с Дмитрием Беркутовым, считали, что этому неистощимому на выдумки и приколы оптимисту легко и весело живется на родной планетке с симпатичным названием «Земля», что у него никогда не было и не может быть никаких проблем. Да и планета не сама по себе крутиться, а ей придают движение отталкиваясь уверенными ногами от её поверхности такие мужики, как Беркутов. Все остальные бегут уже по инерции. И лишь сам Беркутов, да еще, может быть, его закадычные друзья Сережа Колесов и Юра Дронов, не разделяли общего мнения. Оптимизм – это хорошо, но и он порой не выдерживал, и тогда небо становилось с овчинку, с детское одеяльце, сшитое когда-то мамой из ярких радужных лоскутков, а солнечный диск казался ослепительно черным. Так было, когда его несправедливо выперли из милиции из-за какой-то сволочи, обвинив во всех смертных грехах, так было и позже. Но в последние полтора года ему явно везло в жизни. Во-первых, он наконец нашел именно ту, кого искал всю свою сознательную жизнь, свою Светлану, прекраснее и замечательнее которой, нет и не может быть ни одной женщины на всем белом свете. От своей необыкновенной любви он уже не был желчным и мрачным тираном для своих знакомых и сослуживцев, а стал просто добродушным безобидным малым. А если кто ещё обижался на его шутки, то это были исключительно ханжи и дебилы, которым так и надо. Во-вторых, его востановили в родной ментовке, да ещё с повышением в должности, а затем и в звании. Словом, все складывалось путем. За самоубийство Аристархова он взялся с большой неохотой. Не лежала у него душа к подобным делам, хоть тресни. Он заранее знал, что будет здесь много грязи, фальши, низости, откровенного предательства и тэдэ, и тэпэ, то-есть всего того, чего он терпеть не мог. Но работу, как и любимую жену, не выбирают. Она падает к вам на голову с «неба» в виде указания начальства. А мент, он же человек подневольный. В том-то и дело.

Что же все-таки заставило Аристархова свести счеты с жизнью? Это должна быть очень веская причина. Определенно. Он не выглядел слабаком, чтобы выбрасываться из окна по пустякам. Версию несчастной любви и вероломства жены он отбросил. Значит, надо искать причину на стороне. Почему он так поздно явился домой? Где был, с кем встречался?

Беркутов посмотрел на часы. Половина восьмого. А контора фирмы Аристархова «Гарантия» работала с девяти. До девяти можно ещё позавтракать и с полчасика покимарить. И он направил своего «Мутанта» домой.

Светлана, увидев его, радостно засветилась, обняла, поцеловала, будто сто лет не виделись. При виде жены у Дмитрия тут же улучшилось настроение. Как же ему крупно повезло в жизни, что он её встретил. Правда, пока законных оснований называть Светлану женой у него не было. Если бы какой-нибудь следователь записывал в протокол его анкетные данные, то в лучшем случае написал бы: «Находится в фактических брачных отношениях с гражданкой Бехтеревой С.Н.», а то и просто: «сожительствует». Как-то у них все не получается узаконить отношения.

– Что-то серьезное произошло? – спросила Светлана с тревогой в голосе.

Женская любознательность не знает границ. Все то им надо знать. Если женщина не стремиться быть в курсе всех событий, то это уже не женщина. Определенно.

– Ничего особенного. Самоубийство, – ответил Беркутов.

– Ничего себе – «ничего особенного»! Как ты можешь так говорить?! Это же какое горе родным, близким!

– Мы к этому привыкли. Для нас это работа.

– Врешь ты все, Дима. К этому невозможно привыкнуть.

– Может быть ты и права. Но только если бы мы каждую смерть принимали близко к сердцу, то никаких бы нервов не хватило. И хватит мне тут, понимаешь, зубы заговаривать. Скажи – ты собираешься кормить мужа?

– Ну конечно же. Иди мой руки.

Когда Дмитрий побрился, умылся и сел за стол, Светлана выставила перед ним бокал молока и тарелку с горой чебуреков. Они были румынными, с пылу, с жару.

– У меня нет слов! Когда ты успела?! – удивился он.

Она рассмеялась, довольная произведенным эффектом.

– А я чувствовала, что ты заедешь позавтракать. Вот и постаралась. Надо тебя немного откормить, а то совсем дошел – кожа да кости.

– Нет, ты неправа. Я ещё очень даже иго-го! – Он согнул руку в локте. – Вот, пощупай.

– Да ладно тебе, – рассмеялась Светлана. – Верю, верю!

– Нет, ты все же пощупай! – настаивал он. – Потому, как считаю твои слова дискредитацией своей личности.

Она пощупала, шутливо воскликнула:

– Ну надо же! Никогда бы не подумала!

– Так ты ещё и думаешь?! Ну, ты, блин, даешь. Ты меня все больше удивляешь. Каждый день что-нибудь новенькое, неожиданное.

– Ешь, балаболка!

– Слушай, Свет, а когда мы с тобой узаконим, так сказать, наши отношения?

– А разве нам так плохо вместе? – вопросом ответила она.

– Нет, и так, конечно, хорошо. Но штамп в паспорте придает уверенности. Согласись?

– Ничего он не придает. Пустая формальность – и только. Уверенности придет любовь. Ты меня любишь?

– Любишь. А ты меня?

– Тоже – любишь. И запомни, Димочка, раз и навсегда – я тебя никогда и ни за что не разлюблю, чтобы не случилось. Понял?

– А что может случиться?

– Да нет, я просто. Мало ли, – отчего-то смутилась Светлана.

– И я тебя – никогда. А тебе не пора в школу?

– Нет. У меня сегодня третий и четвертый уроки. Да ешь ты, наконец. А то подумаю, что тебя уже кто-то накормил и сильно обижусь.

Больше Дмитрий не отвлекался на разговоры, и принялся за чебуреки.

* * *

В девять ноль пять Беркутов уже стоял в офисе фирмы Аристархова и протягивал молодому, но большому менту с туповатым равнодушным лицом служебное удостоверение. Он был таким большим, что Дмитрию приходилось задирать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Впрочем, ничего там интересного он не увидел. Глаза его были девственно непорочны и пусты. Похоже, он решил начать жизнь с чистого листа. На поясе у парня висела резиновая дубинка, а на груди – автомат. Серьезная охрана.

Внимательно изучив удостовернеие Дмитрия, парень сверил фото с оригиналом, отдал честь и проговорил равнодушно:

– Проходите.

– У вас где находится кабинет Аристархова?

– Второй этаж. Двести одиннадцатая комната.

В приемной молоденькая секретарша, этакая голенастая птаха с большими тревожными глазами, что-то наяривала на компьютере. Она лишь испуганно взглянула на Беркутова и продолжила свое занятие.

«Странно, а чего это она боиться?» – подумал Дмитрий.

– Здравствуй, красавица! – радушно приветствовал он секретаршу. – Я из налоговой полиции.

Беркутов был уверен, что в фирме о смерти шефа ничего не знают, а потому решил действовать под прикрытием налоговой полиции. Узнав о смерти, люди замкнуться и вытащить из них правду, будет также трудно, как одолжить денег взаймы.

При словах «налоговая полиция» птаха ещё больше напугалась, раскрыла свой «клювик» и долго не могла ничего «прочирикать».

– Здравствуйте! – наконец услышал Беркутов слабый ангельский голосок. – Вы к кому?

– Я к Михаилу Киприяновичу.

– Он пока ещё не пришел.

– Странно, – озадаченно проговорил Дмитрий. – А мы с ним договариваль ровно на девять.

– Вы присядьте, пожалуйста, – указала она рукой на кресло. – Он с минуты на минуту должен быть. Вообще-то, он никогда не опаздывает.

– Ну уж и никогда, – «не поверил» Дмитрий, садясь в кресло.

«Птаха» вновь чего-то испугалась, но мужественно ответила:

– Никогда.

– Значит, вчера сильно перебрал. Потому и не смог вовремя проснуться, – высказал он предположение.

– Это вы о чем? – не поняла секретарша.

«Откуда он такую выписал?! – невольно подумал Дмитрий. – Не иначе из какого-нибудь закрытого монастыря. Этакое невинное создание».

– Перепил, говорю, вчера ваш шеф.

– Что же вы такое говорите, – укоризненно покачала головкой девушка. – Неудобно даже слушать.

– Так он у вас ещё и трезвенник?! – «удивился» Беркутов.

От подобных слов «птаха» отчего-то совсем расстроилась. Его голубенькие глазки стали растерянными и глубоко несчастными. В это время из кабинета с табличкой: «Заместитель генерального директора Садальский Владимир Ильич» вышел статный мужчина лет сорока приятной наружности в добротном светло-сером костюме.

– Михаил Киприянович, у себя? – спросил он секретаршу.

– Нет. Он ещё не пришел, – ответила та.

– И не звонил, что задержится?

– Нет.

– Странно. Это на него не похоже. Что же с ним могло случится? – Обратил внимание на Беркутова. – Вы его ждете?

Оценив обстановку, Дмитрий решил действовать с заместителем директора в открытую. Втал. Достал удостоверение, протянул его Садальскому.

– Скорее, мне нужны именно вы, Владимир Ильич.

Садальский раскрыл удостоверение. Прочитал. Брови его удивленно взлетели вверх.

– Вот как! А в чем, собственно, дело, Дмитрий Константинович? – спросил он, возвращая удостоверние.

– Может быть, мы пройдем в ваш кабинет?

– Да-да, конечно. Будьте добры. – Он открыл дверь, пропустил вперед Беркутова. Затем прошел к столу, сел, указал рукой на кресло за приставным столом. – Присаживайтесь. – Подождал, пока Дмитрий сядет. – Я вас слушаю.

– Дело в том, Владимир Ильич, что Аристархов сегодня ночью покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна своей квартиры.

Широкоскулое симпатичное лицо замдиректора побледнело, резко обозначились скулы.

– Недеюясь, это шутка? – спросил он тихо и раздельно, почти не разжимая губ.

– Разве я похож на шутника?

Садальский выдвинул ящик стола, достал пачку «Мальборо», закурил. Руки его тряслись. Долго смотрел в одну точку за окном.

– Но почему?! – проговорил с болью в голосе. Видно, у него были хорошие отношения с шефом. – В чем причина?

– Именно это я и пытаюсь выяснить, – ответил Беркутов. – Вы видели его вчера?

– Ну, разумеется. Вечером мы с ним обсуждали вопросы, связанные со строительством в Кемерове специализированного торгового центра.

– У вас есть филиалы и в других городах?

– Да. Фирма довольно крупная. В начале года мы договорились с одной германской фирмой о совместном строительстве в Кемерове торгового дома. Возвели уже нулевой цикл. Затем в немецкой фирме что-то не заладилось и она не выполнила несколько условий договора. Вчера мы обсуждали эти вопросы и решили отказаться от услуг данной фирмы.

– Это как-то растроило Аристархова?

– Да нет, что вы. Совсем наоборот. Он был даже доволен. Мы просчитали свои возможности и поняли, что сами вполне потянем это строительство.

– В котором часу это было?

– Что именно?

– Ваш разговор с Аристарховым?

– Я ведь сказал – в конце дня. Расстались мы в половине седьмого. Он сказал, что на семь у него назначена встреча.

Внутри у Беркутова все встрепенулось, будто у гончей, почуявшей след зайца.

– Что за встреча? С кем?

– Он не сказал. Сказал только, что его ждут к семи.

– Эта встреча каким-то образом была связана с вашей работой?

– Нет, навряд ли. Тогда бы он мне сказал. Постойте... – Садальский поднял глаза к потолку, вспоминая. – Кажется, он что-то говорил об общественном долге. Да-да, что-то такое было, но вот что именно никак вспомнить не могу.

– Следовательно, вы считаете, что встреча эта как-то связана с его общественными делами?

– Уверен, что это именно так. Ведь Михаили Киприянович охотно занимался благотворительностью, помогал деятелям искусства, культуры, считал это своим долгом.

– Что за человек был ваши шеф?

– Очень хорошим человеком он был. – Голос Садальского дрогнул. Помолчал. С шумом выдохнул теснивший грудь воздух. – Какое страшное, обреченное слово «был»! Его у нас все уважали – от шофера до работников аппарата. – Садальский оживился. Воскликнул: – Шофер! Ведь он его вчера отвозил на эту встречу. Точно!

Замдиректора тут же связался с секретаршей и попросил её срочно разыскать и направить к нему шофера шефа Виктора Борисовича Перегудова.

А Беркутов сидел и крыл себя матерными словами. Сыщик гребанный! Так проколоться! Ведь первое, что он должен был выяснить, это – на какой машине, когда и с кем Аристархов уехал с работы и приехал домой. Вот чмо! Такое чмо ещё поискать надо. Определенно. И чтобы хоть как-то заглушить угрызения совести, спросил Садальского:

– Вы с Аристарховым были компаньонами?

– Да, какое там! – махнул тот рукой. – Он практически был полный владелец всего. У меня всего восемь процентов акций. Хотя он называл меня компаньоном.

– У него были враги?

– А у кого их сейчас нет? Конечно были. Когда занимаешься бизнесом, да ещё в такое неспокойное время, трудно избежать конфликтов. Но он старался не доводить их до явной конфронтации, умел договариваться.

– Какое у него было настроение в последнее время?

– Нормальное. Я бы сказал, ровное... Впрочем, мне вчера показалось, что он был чем-то очень расстроен. Да-да, именно так. Что-то ему не давало покоя. В середине нашего разговора он неожиданно проговорил: «Скажи, Володя, отчего люди такие скоты?!» Я не нашелся, что ему на это ответить.

– Он как-то объяснил эти слова?

– Нет. Он был не из тех, кто жаловался. Но, полагаю, что это связано с женой.

– Отчего вы так решили?

– Если бы это было по делам фирмы, то непременно рассказал.

– А какие у него были отношения с женой?

– Он был человеком замкнутым, не любил распространяться о личных делах. Правда, говорил как-то, что у него не скадываются отношения с женой.

– А в чем было дело?

– Не знаю. Просто сказал, что не складываются отношения, а что к чему, – не знаю. Но он не придавал этому большого значения. Сказал: «Перебесится».

– Он имел в виду свою супругу?

– А кого же еще? Конечно её.

– Вы с ней знакомы?

– Видел лишь однажды. Она заезжала в офис. Весьма красивая особа.

– Она вам не понравилась?

– С чего вы взяли?! – несколько удивился Садальский.

– Иначе бы вы не сказали – «особа», а сказали бы «женщина». Верно?

– Верно, – согласился замдиректора, с уважением взглянув на Дмитрия. – Она мне, действительно, не понравилась. Что-то в ней есть неистественное, показушное.

– Как вы сказали? Показушное? – в задумчивости проговорил Беркутов. Ему прпомнилась недавняя сцена, когда Аристархова, раскачиваясь, будто заводная, жутко и безутешно выла. Вот именно, есть во всем этом что-то показушное. Очень точное слово! Определенно.

– Владимир Ильич, а прежнюю жену Аристархова вы знали?

– Любовь Петровну? Конечно. И очень даже хорошо. Прекрасная была женщина. Михаил Киприянович очень перживал смерть жены и сына.

– Как это произошло?

– Автоавария, – уточнил Садальский.

– Когда и где это случилось?

– У них была дача на Плющихе. В тот день Любовь Петровна что-то задержалась на даче и возвращалсь домой уже довольно поздно. Вероятно, торопилась. При выезде на основную дорогу их машина была буквально сплющена грузовиком, который с места аварии скрылся. Милиция разыскала мерзавца, но он с помощью адвоката доказал, что во всем виновата Любовь Петровна, выскочившая на главную дорогу буквально перед носом его грузовика. Вот такие вот дела.

В это время в динамике телефонного аппарата прозвучал ангельский голос секретарши:

– Владимир Ильич, пришел Перегудов.

– Вы здесь с ним желаете побеседовать? – спросил Садальский Дмитрия.

– Да, если это возможно.

Замдиректора нажал на какую-то клавишу, проговорил:

– Пусть войдет.

Через минуту в кабинет вошел высокий сутуловатый мужчина лет пятидесяти. Простоватое лицо его было хмурым и недоверчивым. Он остановился у порога, спросил:

– Вызывали?

– Да. Проходите, Виктор Борисович, – приветливо проговорил Владимир Ильич. – Вот, товарищ следователь из управления милиции хотел бы с вами поговорить.

– О чем говорить-то? Я ничего не знаю, – хмуро ответил Перегудов, переминаясь с ноги на ногу у порога.

– Я почему вы уверены, что знаете то, что не знаете? – насмешливо спросил его Беркутов.

Перегудов долго лупил на него глаза, хлопал ресницами, силясь понять, что же это такое сказал следователь. Но так ничего и не поняв, пробурчал:

– Я ничего не знаю.

– Как зовут вашу жену? – спросил Дмитрий.

– Вера... Вера Николаевна. А при чем тут моя жена? – все больше недоумевал шофер шефа.

– Вот видите, даже имя жены знаете, – улыбнулся Беркутов, пытаясь растопить недоверие Перегудова. – А утверждали, что ничего не знаете.

Но шофер понимал все в буквальном значении – если спрашивают о жене, значит именно жена нужна следователю.

– А при чем тут моя жена?! – Он воинственно приосанился. – Чего вам от неё нужно? Что она такого натворила?

Дмитрий понял, что чувство юмора у Перегудова пока ещё находится в эмбриональном состоянии, мается, но никак не может появиться на свет. Почти клинический случай. Надо было искать какой-то новый способ контакта.

– Вы что, Виктор Борисович, считаете, что я буду вас пытать, выкручивать руки, устрою пальбу из пистолета?

– Ничего я не считаю! Но при чем тут моя жена? – упрямо гнул свое Перегудов.

«А при том. Как она до сих пор терпит такого придурка?!» – хотел сказать Беркутов, но не сказал. И он сдался под натиском упорного Перегудова. Спросил строго:

– Ваша жена прошлым летом была в Ватикане?

– Где?! – Глаза шофера стали округляться.

– В Ватикане у Римского папы?

– Нет. А что?!

– Только не надо врать, Перегудов! Не надо врать!

– А кто врет-то?! Кто врет?! – очень забеспокоился он.

– У нас есть веские основания полагать, что ваша жена прошлым летом была в Ватикане и сняла с шеи папы золотой весемьсотграммовый крест. Что вы с ним сделали? Переплавили в слитки? Отвечать, мне!

Перегудов заметно струхнул. Нижняя челюсть его отпала и мелко затряслась.

– Да вы что такое, а?! – чуть не плача проговорил он. – Да она все прошлое лето в огороде кверху... Я изинияюсь, проторчала.

Слушавший их Садальский, уже не в силах сдерживать раздиравший его смех, быстро вышел из кабинета и, Дмитрий слышал, как в приемной он дал себе волю.

– Значит, по-вашему, все вокруг неправы. Одни только вы с вашей женой правы. Так что ли?

Перегудов долго непонимающе моргал на Беркутова, затем, взорвался:

– Это все Криворотовы, суки! А я-то думаю – откуда?! Вот козлы! Им, товарищ следователь, обидно, что у нас огород на сотку больше чем у них. Так они уже всем надоели своими жалобами. Хотят, чтобы у нас, значит, оттяпали полсотки. Вот крохоборы! А тут вон ещё до чего додумались. Если хотите знать, у них у самих вот такой вот котяра, – он показал руками средних размеров барана.

– А при чем тут кот? – не понял Беркутов.

– Как при чем?! – возмутился Перегудов. – Этот котяра облюбовал мои яблони под это самое. Одну уже напрочь сгубил. Теперь за вторую принялся. Ну ничего, я с этими козлами по своему разберусь, по мужицки. – Он сжал и продемонстрировал Дмитрию увесистые кулаки.

Беркутов понял, что эксперимент пора заканчивать, а то он плохо может закончиться для соседей Криворотовых.

– Садитесь, Виктор Борисович! – проговорил он властно и указал на стул против себя.

Перегудов трусливо вжал голову в плечи, послушно поплелся к столу, сел.

«С этого и надо было начинать», – подумал Дмитрий, наблюдая за ним.

– Скажите, вы отвозили вчера Михаила Киприяновича после работы?

– Ну, отвозил.

– И куда же вы его отвозили?

– Ну, на эту... На Ленина. Там ещё гостица для этих... для иностранцев.

– Вы отвозили его к гостинице «Сибирь»?

– Да. К ней.

– Ему надо было в гостиницу или в ресторан?

– А я не знаю. Он мне сказал подъехать. Я подъехал. Вот и все.

– Так куда вы подъехали? К гостинице или к ресторану?

– А я это... Я на стоянке там остановился.

– А Аристархов?

– Он забрал у меня ключи и сказал, чтобы ехал домой.

– Значит, машину вы оставили на стоянке, а сами поехали домой? Так?

– Ну, а я чего говорю.

– Ваш шеф с кем-то хотел там встретиться?

– Я не знаю.

– Он вам ничего не говорил?

– Он со мной вообще не говорит.

Беркутов записал объясниня Перегудова. Тот их прочитал, расписался.

– Все. Большое спасибо. Я вас больше не задерживаю.

Перегудов встал и, переминаясь с ноги на ногу, нерешительно спросил:

– Товарищ следователь, а как же быть с моей женой?

Беркутов почувствовал легкое головокружение. Теперь он уже не мог с полной уверенностью сказать – кто над кем прикалывается. Определенно. Заколебал, блин, с этой женой. Едва сдерживаясь, сухо ответил:

– Успокойтесь. С вашей женой и вашими соседями все нормально. Пошутил я. Понятно?

Перегудов ничего не ответил, лишь недобро сверкнул на него глазами, повернулся и, сгорбившись, медленно потопал из кабинета. И глядя ему вслед. Беркутов с тоской подумал:

«Когда-нибудь я со своими приколами нарвусь на большие нериятности. И будет поделом.»

Глава пятая: Друг семейства.

Проанализировав полученную в офисе фирмы информацию, Беркутов решил, что встреча Аристархова с одним или несколькими неизвестными должна была состояться непременно в ресторане. Но идти туда, не имея на руках фотографии коммерсанта, может оказаться занятием совершенно бесполезным. И он вновь направил своего испытанного друга на улицу 1905 года к безутешной вдове. Но «Мутант» в очередной раз выкинул подлянку и, едва увидев на горизонте престижный дом, намертво остановился. То ли ему, старому заслуженному пенсионеру, не нравился этот новый сумерсовременный дом, где проживают хозяева его злейших врагов: «Мерседесов», «БМВ» и прочей сволочи, то ли решил лишний раз напомнить мне, что нуждается в отдыхе и ремонте – пойди разбери. Пришлось топать, как говорили в далеком детстве, пешкодралом.

Аристархова была все в том же красивом платье, но только не совсем походила на безутешную вдову, а вернее, совсем не походила. Теперь перед Беркутовым стояла молодая цветущая женщина в зените своей красоты, которой всегда и во всем сопутствует в жизни удача. Она улыбалась улыбкой святой Магдалины до раскаяния, а свой великолепный бюст держала, как главное оружие в борьбе с жизненными неурядицами и катаклизмами. От неё пахло духами, вином и грехом.

– Дмитрий Константинович! – радостно воскликнула она. – А я отчего-то была уверена, что вы вернетесь, поэтому не стала снимать платье. Проходите, пожалуйста!

Ее самоуверенность больно кольнуло самолюбие Дмитрия. Он шагнул на территорию предполагаемого «противника», как на минное поле, понимая, что в любую секунду может так рвануть, что от его мужского достоинства и самообладания остануться лишь жалкие ошметья. В зале стоял накрытый стол, на котором среди всевозможных холодных закусок стояли несколько красочных бутылок, а за столом сидел этакий стареющий лев с пышной седеющей гривой – эталон мужественности и мужской красоты и с любопытством и некоторым чувством превосходства взирал на вошедшего. Взгляд этот Беркутову определенно не понравился. Если не сказать больше.

– Павел Александрович, разрешите вас познакомить с майором милиции Дмитрием Константиновичем Беркутовым. Он расследует самоубийство Михаила Киприяновича. Дмитрий Константинович, а это друг нашей семьи художник Шмыгов Павел Александрович, о котором я вам говорила, – представила мужчин Аристархова. Дмитрий отметил, что при последних словах Шмыгов бросил быстрый взгляд на хозяйку, и во взгляде этом читалось явное неудовольствие.

Художник встал, шагнул навстречу Беркутову, крепко пожал руку, проговорил красивым баритоном:

– Очень приятно!

– Взаимно.

Шмыгов сделал печальное лицо, сокрушенно вздохнул, развел руками.

– Надо же, какое несчастье! Кто бы мог подумать! Когда мне Мира Владимировна позвонила, то я, знаете ли, не поверил, подумал – глупый розыгрыш. От кого, от кого, а от Миши я никак этого не ожидал.

– Да, – в тон ему ответил Дмитрий. – А вы, стало быть, уже празднуете смерть Аристархова. Правильно. Раньше начнешь, раньше кончишь.

Лица Аристарховой и Шмыгова выразили растерянность. Они переглянулись, не понимая, о чем говорит майор.

– Ну, зачем же вы так, Дмитрий Константинович, – «празднуете»? – решила наконец обидеться красивая вдова. – Вы ведь сами видели, как я переживала смерть Михаила Киприяновича. Просто, решили его помянуть, несколько расслабиться. Что здесь такого плохого?

– Простите, Мира Владимировна, я, верно, не так выразился, – миролюбиво улыбнулся Беркутов. – Бога ради, простите!

– Присаживайтесь к столу, Дмитрий Константинович.

– Спасибо, Мира Владимировна, но вынужден отказаться. Только-что из-за стола. А вот с другом вашего семейства я бы с удовольствем побеседовал. – Беркутов повернулся к Шмыгову. – Вы не возражаете?

– Конечно же, какие могут быть вопросы, – охотно согласился тот.

– Тогда пройдемте в кабинет.

В кабинете все было по-прежнему. Не было лишь пустык бутылок и хрустального стакана, да створки окна на этот раз были плотно закрыты. Мужчины сели на небольшой кожаный диванчик у дальней стены. Закурили. Шмыгов сходил в зал принес пепельницу, поставил на диван между ними.

– Я весь внимания, Дмитрий Константинович.

– Вы давно знали покойного?

– Пять лет. Это ведь он помог организовать первую персональную выставку нашей нынешней знаменитости художника Стрельникова. С его легкой руки тот и пошел в гору. Н-да. На этой выставке мы и познакомились.

– Какие между вами были отношения?

– Самые теплые. Мы были друзьями. И я, не без основания, горжусь этим.

– А что за причины, заставили его это сделать?

– Ума не приложу! Для меня самого это большая загадка. Миша был не из тех, кто легко расстается с жизнью. Он был жизнелюбом. И я до сих пор не могу понять, что заставило это сделать. Мира говорит, что здесь было две пустых бутылки из-под водки. Возможно, белая горячка?

– Возможно. У него были враги?

– Конечно, как у всякого порядочного человека.

– Когда вы видели его в последний раз?

– С неделю назад. Я заходил к нему в офис.

– Вы не заметили никаких странностей в его поведении?

– Нет, абсолютно никаких странностей я не заметил. Он был, как всегда, доброжелателен, сдержан. Он таким был по характеру, – не очень разговорчивым.

– А каковы были его взаимоотношения с женой?

– С Мирой? По-моему, самые теплые. Он её любил и был ей благодарен, что она помогла ему заглушить боль утраты жены и сына. Вы в кусе?

– Да. Где вы были вчера вечером?

– В Доме ученых академгородка на открытии выставки все того же Стрельникова. Вначале на торжествах по случаю открытия, а затем, отметили это дело в ресторане. А что?

– Нет, ничего. Просто спросил. А какая у вас машина, Павел Александрович?

– Пятисотый «Мерседес». А это что, имеет какое-то значение для дела? – Красивые карие глаза Шмыгова стали колючими.

– Неужто картинами можно заработать на такую машину?

– Разумеется. Я известный художник-портретист. Мне заказывают портреты очень богатые люди, которые и платят соответственно.

– Ясно. Что ж, большое спасибо за информацию. – Беркутов открыл дипломат, достал бланк объяснения, протянул Шмыгову. – Будьте добры, напишите все, что говорили мне.

– Это необходимо?

– Конечно. Нам же надо будет скоро принимать решение.

– Хорошо, – сказал художник. Достал авторучку и пересел за письменный стол.

Беркутов вышел в зал. Аристархова сидела в кресле, закинув ногу на ногу, курила.

– Не жалаете ли коньячку, Дмитрий Константинович? – предложила она, улыбаясь.

– Нет, спасибо. Я за рулем.

– И что вы от всего отказываетесь, странный вы человек? – Она встала и грудью пошла на приступ «противника».

Дмитрий мысленно усмехнулся: «Ни фига у тебя, гражданочка, не получится. Дмитрий Беркутов защищен любовью такой женщины, рядом с которой ты выглядишь просто красивой бульварной девкой. Не более того. Так что, заканчивай свой цирк. Дохлый номер! Вот если бы ты ко мне подкатила эти вот штуки года полтора назад, то я бы неприменно выяснил из чего они сделаны. А сейчас, извини. Сейчас у меня „вместо сердца пламенный мотор“. Вот так примерно обстоят дела».

Она подошла к нему вплотную, с предыханием прошептала:

– Я вам нравлюсь?

– А для убитой горем вдовы вы выглядите совсем даже неплохо, – насмешливо проговорил Дмитрий.

Лицо её разом поскучнело, глаза потухли, губы закапризничали:

– Ах, не напоминайте мне об этом, а то я снова расплачусь. – И действительно, в её глазах уже заблестели слезы. Артистка! Определенно.