Текст книги "Жестокие игры"

Глава шестая. Пора ага действовать.

С тех самых пор, как Виктора Ильича посетил во сне этот... Как его... Никакого покоя ага в этой... Никакого покоя в душе. Измучился весь. Стоит только глаза того, как он тут он вот. Страшно. Чего только ни того... Ничего не помогает. Сколько этих... экстрасенсов. Ничего. Врут все дураки. Дармоеды! Напридумывали всякого. Только людям мозги ага. Вот и сейчас этот... Приходил этот. До сих пор поджилки того... трясутся. И пот ага... Что делать?

Сосновский с содраганием вспомнил только-что увиденный сон.

Приснилось, будто он сидел в любимом своем... кресле своем и смотрел этот... телевизор ага. Красивая дикторша, похожая на эту... Как ее? Похожая на ту самую японскую гейшу ага... Дикторша чего-то говорила. А чего? Он уже не того... Не помнит уже. И, вдруг, обращаясь к нему, сказала:

– Виктор Ильич, вы почему на меня так смотрите?

Он до того растерялся, что первое время не того... Не нашелся, что ответить. А она на него так это ага... осуждающе. И ждет этого... Ответа ждет.

– То-есть как это... Обычно, я извиняюсь.

– Нет не обычно! – рассердилась дикторша. – Вы меня раздеваете!

– То-есть как это? Когда вы там, а я того... Я вот он.

– Вы меня взглядом раздеваете, бессовестный! – вскричала она. – Видите, что наделали?!

И действительно, на ней уже ничего, ни того... Голая совсем, И груди, как эти... Как дыни. Тяжелые ага. Он до того испугался, что закрыл глаза. А когда открыл, то уже никакого телевизора ни того... Вместо него этот... Этот в кресле сидел. Взгляд мрачный. Бородка клинышком и все такое... И усмешка нехорошая ага.

– Пойдем! – сказал властно.

– Но я ещё не того... Не готов еще, – пролепетал Виктор Ильич.

– А мне плевать! – Этот схватил Сосновского сильной и твердой, как этот... как камень, рукой и они оказались в каком-то огромном зале. Здесь было душно и влажно. Все было, как на этих... Как на картинках... Он видел ага. И костры. И котлы. А в них эти... грешники. А рядом черти. Грешники кричали. А черти смеялись... Страшно!

– Нравится? – спросил насмешливо этот.

– Чего ж тут того-этого... – промямлил Сосновский, едва не теряя сознание от переживаний.

– Экий ты, Витя, жалкий! презрительно сказал этот. – Тьфу! Смотреть противно! Слизняк!

– Будешь тут... Когда такое... Такое тут. Страшно!

– "Страшно!" – смешно передразнил его этот. – А пакостить людям не страшно было, негодник? Удовольствие испытывал.

– Ну зачем вы так-то?! – слезливо проговорил Сосновский.

– Значит знаю, что говорю. Я тебя, архаровца, насквозь вижу. Все твое черное нутро у меня, как на ладони. И вооще. ты меня разочаровал.

– Но отчего же. Я очень того... Очень старался, – угодливо проговорил Виктор Ильич.

Но этот не обратил на его слова никакого внимания.

– Я думал, что из тебя получится приличный злодей. А ты так себе – мелкий пакостник и ничего более. Пойдем!

И они оказались в каком-то сумрачном зале не зале, а так... – не поймешь что. Здесь было много черных этих... Черных столбов. А на каждом... На каждом грешник ага висел. А на груди... Табличка на груди. Как у этих... Как у партизан. «Грешник такой-то». А тишина такая, что ничего ага... Безмолвие. Жутко! Этот подвел его к пустому столбу. А там на гвоздике... Табличка на гвоздике: «Грешник Сосновский В.И»

– Влезай! – приказал этот, указывая на столб.

– Не-е-ет! – закричал Виктор Ильич и проснулся.

Вспомнив сон, Сосновский заплакал. Измучился весь! Ну ладно, если чего там, то потом... Зачем же сейчас... Мучить зачем?!

Он лежал в мягкой и удобной постели, плакал и сильно страдал. Понимал, что надо бы того... Встать надо бы. Выпить там чего-нибудь... Таблетку какую и все такое... Но боялся. Вдруг из угла этот... Страшно! А это что?! Звук какой?! Будто в окно... В окно будто кто скребется! Виктор Ильич боязливо скосил глаза на окно. Ни чего, ни того... Не видно ничего. Ветки должно быть. А это что? Будто кто смеется! По телу Сосновского побежали мурашки. Или плачет?... Нет, смеется! Кто это еще?... Зачем? Смех громче, громче... Ох, Господи! За что ему это... Наказание это. А в углу этот в кресле. Это он того... Смется ага. Виктор Ильич видит, как горят его... Глаза его горят. Как у этого... Как у волка ага.

Цепенея от ужаса Сосновский нашарил на прикроватной тумбочки выключатель настольной лампы, включил. Никого. Ни в углу никого, ни вообще... Но смех продолжал... В ушах продолжал. Виктор Ильич растормошил жену. Теперь он никогда один... Спать один. Никогда.

– Ира, ты слышишь?

– Чего, Виктор Ильич? – отозвалась та спросонья. С некоторых пор она стала называть мужа по имени-отчеству, выказывая тем самым свое к нему уважение.

– Смех? Слышишь?

Ирина Сергеевна прислушалась. Но никакого смеха не услышала. Все было тихо. Она понимала, что с мужем твориться что-то неладное. Очень переживала и не знала чем помочь. Это она приглашала в дом известных всей стране экстрасенсов. Но ничего не помогло. По её настоянию на утро приглашены психолог, невропатолог и психоневролог. Может быть они чем помогут?

– Это ветер, Виктор Ильич. Ветер разбойничает за окном. Успокойтесь. Спите. – Она обняла его шею теплой рукой, прижала голову к мягкой груди. – Это вам показалось. Все будет хорошо.

Слова жены несколько успокоили Сосновского. Ее тело было таким теплым ага и... Как это? Надежным. Вот. Таким было теплым и надежным. Оно пахло французскими духами и ещё чем-то мирным... и ещё домашним. Нервы его постепенно успокоились и он уснул.

А утром Виктор Ильич попал в руки этих... Знаменитостей этих. Они его крутили, вертели, вопросы дурацкие... Задавали дурацкие.

– Не страдали ли вы, Виктор Ильич, в детстве рахитом?

Дураки! При чем тут этот?... Рахит этот? Это когда того... При чем тут... Дармоеды! Работать не хотят, вот потому и ага... Вопросы дурацкие потому. Ученость выказывают.

В конце-концов Сосновский не выдержал и выгнал всех троих. Пусть над другими... Издеваются путь. А он им ни этот... Он им не кролик ага.

В офисе в приемной его уже поджидал Варданян.

– Что у тебя? – недовольно спросил его Сосновский. В последнее время шеф слушбы безопасности отчего-то стал его того... Раздражать стал ага. Почему? Виктор Ильич и сам толком не знал – почему? Раздражал и все тут.

– Дело срочное, Виктор Ильич.

– А у тебя все эти... срочные. Проходи!

Прошли в кабинет. Сели. Сосновский долго смотрел на Варданяна, что-то вспоминая. Ведь о чем-то его... Спросить хотел о чем-то... Но вот – о чем? Ах, да. Вспомнил ага.

– Ты вот что... Там у меня длинный был... В доме был... Не люблю. Почему был?

– Вы, Виктор Ильич, очевидно имеете в виду Вакуленко? Так он из внешнего охранения. Подменял внезапно заболевшего Барсукова.

– Я не знаю чего там! – раздраженно проговорил Сосновский. – Но что б не было больше... Длинного этого не было. Не люблю.

– Не будет больше, Виктор Ильич.

– Что там у тебя?... Рассказывай.

– Помните, вы давали задание проверить того молодого?

– Ты никак память мою того? – нехорошо усмехнулся Виктор Ильич. – Проверить решил?

– Нет, это я к слову, – стушевался шеф безопасности.

– Ну и что он?

– Сейчас он проживает по подложному паспорту на имя Снегирева Максима Казимировича. А отбывал наказание в колонии особого режима под фамилией Потапов Виктор Игоревич.

– А что значит – особого режима?

– В данной колонии сидят лишь особо опасные рецидивисты.

– Вот оно как! – удивился Сосновский. – А молодой такой ага. Ну и что он? Как?

– Он якобы из этой колонии бежал вместе с известным авторитетом Ступой Афанасием Ефимовичем, убив охранника.

– Ну да. Это я знаю ага. Рассказывали. Я тебе давал задание, что б в институте его, где учился... Что б проверили. Его фотографию что б.

– Мы проверили, Виктор Ильич.

– Ну и что?

– Преподаватели подтвердили, что Потапов у них действительно учился, но был отчислен с четвертого курса за совершение преступления.

– Значит все правильно ага?

– Не совсем.

– Как это?

– Я решил ещё проверить его по прежней колонии, где он отбывал наказание и откуда, якобы, так же бежал, и направил своих людей в Архангельскую область.

– Ну и что?

– Администрация колонии подтвердила, что у них действительно сидел Потапов, но только... – Варданян сделал загадочное лицо.

– Что – только?

– Только он никуда не сбегал, а и сейчас содержится у них.

– Та-а-ак, – задумчиво проговорил Сосновский. – Значит нас кто-то того?... Дурачит кто-то? Кто?

– Трудно пока сказать, – пожал плечами Варданян. – Но только думаю, что он либо из ментовки...

– Откуда? – недовольно поморщился Виктор Ильич. Не любил он, когда его подчиненные словечки разные... Не любил. А тем более шеф безопасности ага.

– Извините, Виктор Ильич, – покраснел Варданян, досадуя на свою оплошность. – Думаю, что он либо из милиции, либо из ФСБ.

– Почему такие?... Выводы почему?

– Преподаватели института были предупреждены о готовящейся проверке и заранее ознакомлены с фотографией Потапова и его легендой. А это могли сделать лишь правоохранительные органы.

– Логично ага... А почему в колонии того... Не подготовили почему?

– Колония расположена далеко на севере. Они были уверены, что мы ограничимся его архивным делом, находящемся в УИТУ.

– Что это?

– Управление исправительно-трудовых учреждений.

– И что там?... С делом что?

– А там все соответствует легенде.

– Ага значит... Молодец. Премию выпиши... Заслужил. Скажи, что я велел. А сумму сам того... Только не очень.

– Спасибо, Виктор Ильич!

Сосновский выскочил из-за стола и стал бегать по кабинету. Шеф службы безопасности невольно отвел глаза. Слишком уж комично выглядел босс. Массивное тело, крупная плешивая голова и короткие, быстро-быстро семенящие ножки. Варданян боялся, что может не сдержаться от улыбки. А она (улыбка) могла напрочь перечеркнуть его карьеру.

Вдруг, Виктор Ильич остановился и, вперив в Варданяна острый взгляд, спросил:

– А не могли это люди... Потаева люди быть... Не могли?

– Исключено, – твердо ответил Варданян.

– Почему?

– Потому, что Потапов, или как там его, вышел на контакт с Потаевым совсем недавно. До этого в департаменте олигарха о нем ничего не знали. Это установлено.

– Ага... Ага, – вновь забегал по кабинету Сосновский. – Это конечно. А женщина как?... Любовница этого?... Она – как?

– Она работает на Потаева, Виктор Ильич. Скорее всего, она и завербовала Потапова.

– Это ещё ага не известно... Не известно ещё кто кого того...

– Это точно, – согласился Варданян.

– А этот какой! – удивился вдруг Сосновский. – Молодой какой ага... А шустрый какой!

– На месте дырку крутит, – подхалимски осклабился шеф службы безопасности.

– Это ага, – кивнул Виктор Ильич. Он сел за стол, долго смотрел на моросящий за окном дождь. Затем проговорил раздумчиво: – Талантливый ага... Жаль! – Повернулся к Варданяну: – Что делать собираешься?

– Да вот, пришел с вами посоветоваться.

– А что тут того... Кхе-кхе. Дело ясное ага.

– Ликвидировать?

– Ну зачем того?... Сразу зачем? Ипользовать надо... Попытаться надо. Только, чтоб чисто ага.

– Ясно, Виктор Ильич. Разрешите выполнять?

– Выполняйте.

После ухода шефа службы безопасности Виктор Ильич ещё долго не мог успкоится. Ни ночью ни того. ни днем ага. Что за жизнь! Вот думают, что у него деньги... А не знают того... Как они достаются не знают... А этот молодой молодец ага... Умный. Может быть попробовать его на свою сторону?... Нет. Умные они того... Они больно самостоятельные... А это ему не к чему. А вот использовать его... Это другое дело ага. И против Потаева использовать и вообще... Вообще против системы. А вдруг, он не один? Вдруг, ещё есть? От этой мысли Сосновскому стало совсем нехорошо, совсем тревожно. И Татиев что-то... Темнит что-то... С этим подполковником. Говорит, что тот из ГРУ, что удостоверение видел ага... Нет, нельзя ему доверять... Татиеву доверять. Нельзя. Может в любую подвести... Минуту подвести. Сейчас там конфликт нужен... Что б забыли все обо всем ага... А тут Татиев. Как бы от него того-этого. Может, органы использовать? Надо подумать. Хорошенько подумать. Пора ага действовать. А то сожрут... Много того... Желающих много.

Глава седьмая: Беркутов. Проводница Оксана.

На этом Кавказе я до того соскучился по настоящей работе, что набросился на нее, как голодный пес на жирную кость. Определенно. Разыскал в управлении Юру Дронова. Оказывается, он находился в очередном отпуске и решил использовать его с пользой для дела – готовил плацдарм для решающей скхватки со своим заклятым врагом Кудрявцевым, по милости которого он уже несколько раз мог очень даже запросто сыграть в ящик.

– Поедем к Сидельникову, – сказал я.

– Это ещё зачем?

– Разговорчики в строю! Совсем, блин, разболтался тут в мое отсутствие! Ты, подполковник, как «прикомандированный» к нашему ведомству, полностью поступаешь в мое распоряжение. А начальству вопросы не задают. Понял?

– Понял, – усмехнулся Дронов.

– А почему тогда, Юра, эта кривая ухмылка? Что ты ею хочешь сказать? Что ты такой крутой, что тебе и папа Римкий не указ? Так что ли?

– Тебе показалось, – ответил Юрий, смеясь.

– Тебе, можно сказать, привалило счастье – поработать вместе с самым крутым опером Нововсибирска, А ты – ухмылки, понимаешь ли. Нехорошо и где-то по большому счету некрасиво.

– Я счастлив и благодарен судьбе.

– Ну вот, это другое дело. А к Вадиму мы едим: а – для того, чтобы попроведать больного товарища, б – повидать его после долгой разлуки и, наконец, в – чтобы обсудить с ним дело и наметить мероприятия на ближайшую перспективу. Два ума хорошо, а три лучше. Есть ещё вопросы?

– Нет, вопросов больше не имею.

На улице при виде моего «Мутанта» Дронов едва не обалдел от изумления. Несколько раз обошел его кругом, даже потрогал, не веря своим глазам, спросил удивленно:

– Неужели же это тот самый убогий придурок?!

– Сами вы убогие, господин подполковник! И сами вы придурок! – обиделся я за своего друга. – Мой «Мутант» даже в худшие свои годы был гораздо умнее тебя и Сережи Колесова вместе взятых.

– Это конечно, – тут же согласился Дронов. – Извини. Я вовсе не хотел его обидеть.

Справа к «Мутанту» прилабунилась рыженькая «татра». Но он даже не смотрел в её сторону. Был постоянен в своих симпатиях. Для него кроме блондинок «вольво», других машин не существовало.

По дороге Дронов предупредил меня:

– Ты при Вадиме не говори о Козициной, а то у него сразу настроение портиться.

– Не держи меня за идиота, господин хороший, и не суди о товарищах по себе. Это может для тебя плохо кончиться.

Вадим смешно прыгал на одной ноге, был весел, беспечен и словоохотлив. Обнял меня, долго восторгался моими подвигами, а узнав, что я сменил его на боевом посту, очень обрадовался и сказал:

– Ну теперь я спокоен за дело.

– Еще бы тебе не быть спокойным, – тут же я согласился. – Разве можно что доверять этому «фээсбэшнику» Дронову, верно? Любое дело на корню угробит. Они ж в ФСБ, кроме как нос задирать да пальцы гнуть, ничего другого не умеют.

Мои слова очень смутили Сидельникова. Он бросил быстрый и очень виноватый взгляд на Дронова, пробормотал в замешательстве:

– Скажешь тоже... Просто Юра работает у нас по собственной инициативе и поэтому... Сам понимаешь.

– Да брось ты, Вадим, его выгораживать! – «возмутился» я. – Какая разница по какой инициативе он работает – по своей или начальства. Все зависит от самого человека. Здесь даже от его желания ничего не зависит. Надобно ещё и умение иметь и чтобы эта штука, – я постучал пальцем по своему лбу, – соображала.

Сидельников, отвыкший от общения со мной, вновь закосил виноватым глазом на Дронова, пытаясь предугадать его реакцию. Но Юрий знал меня как облупленного и лишь добродушно рассмеялся, обнял за плечи и сказал убежденно:

– Нет, Дима, скучно все же без тебя было жить. Точно.

После этого рассмеялся и Вадим, прищурив совсем по-ивановски глаза и совсем по-ивановки сказав:

– Ну, ты, блин, даешь!

Я уже отметил, что парни, долго работавшие с Сергеем Ивановичем, невольно начинают ему подражать. И это нормально – если есть кому подражать. Этафета, так сказать, поколений. Может и я? Нет, я сам по себе. Иванов – пижон интеллигент. Я до него не дотягиваю. Я свой в доску парень, простой и очевидный, как дневник второгодника. Определенно.

– Вадим, у тебя кофе есть? – спросил Дронов.

– Ага. Я сейчас, – попытался Вадим встать с дивана.

– Сиди. Я сам, – остановил его Юрий и пошел на кухню.

– Кофе в шкафу на верхней полке, – крикнул ему вдогонку Сидельников.

– А что ты её спеленал, как родное дитя? – спросил я, указывая на больную ногу Вадима, укутанную в пуховую шаль.

– Это мама принесла свою шаль и сказала, чтобы делал водочные компрессы и укутывал ногу – помогает.

– Нашел на что переводить добро, – провочал я неодобрительно. – Слышал бы тебя мой сосед-алкаш. Убил бы за подобные слова.

Когда кофе был выпит, я сказал:

– Давайте, накачивайте меня информацией.

– Ты в курсе, что здесь произошло? – спросил Сидельников.

– Да, шеф меня просвятил. Он сказал, что нам предстоит заняться отрядом ВОХР Новосибирского отделения дороги.

– Ну не всем отрядом, а лишь небольшой его частью, которая пашет на мафию, – уточнил Вадим. – Есть основания полагать, что именно эта группа является исполнителем всех убийств, в том числе и покушения на Дронова и Колесова. Пока что мы знаем лишь Сердюкова и Кондобина, которые осуществляли связь Башутина с центром и местным руководством. В отношении Башутина ты в курсе?

– Да, – кивнул я. – Кстати, чем он сейчас занимается?

– Похоже, что он свою задачу выполнил. Он уже пару раз звонил в Главное управление ФСБ своему непосредственному начальнику генералу Крамаренко, спрашивал, что ему делать. Тот ответил: «Ждите». Возможно, что на него имеют виды на период появления Кудрявцева. Однако, пока это лишь версия.

– И что же во «вохровцами»?

Вадим развел руками.

– Пока глухо, как в танке.

– А нельзя ли поподробнее? По этой скудной информации, можно подумать, что вы здесь били баклуши.

– С помощью Башутина мы составили фотороботы тех трех парней, которые участвовали в инсценировке нападения на Башутина у станции метро «Речной вокзал». По договоренности с Уравлением Западно-Сибирской дороги организовали инспекторскую проверку в отряде ВОХР, проверили все личные дела стрелков. Но, увы, она ничего не дала.

– Очего вы решили, что они работают в этом отряде?

– А Сердюков с Кондобиным? – сказал Дронов.

– Только поэтому?

– А этого мало? Ведь ясно, что они не простые пешки, а довольно значительные фигуры, – ответил Юрий.

– Кстати, кто они такие?

– Сердюков – три года назад работал старшим испектором ОБЭП в отделе милиции станции Новосибирск-Главный, майор. После уволнения был принят на должность заместителя начальника отряда ВОХР. Кандобин работал раньше в службе проводников бригадиром поезда. Сейчас заведует спортивно-оздоровительным комплексом отряда.

– Что за коплекс?

– А шут его знает, – пожал плечами Дронов. – Я им не интересовался.

– Что не делает вам чести, господин подполковник. Ведь может так случиться, что этот комплекс окажется штабом мафии. Как вы после этого мне в глза будете смотреть?

– Я там был года два назад, – сказал Вадим. – Они такое отгрохали, что любое спортобщество богло бы позавидывать. Там тебе и сауна с басейном, и тренажерный зал, и бильярд, и банкетный зал. Словом, все как в лучших домах.

– А как вы, товарищ майор – простой российский мент, там оказались? Только не говорите нам тут, что туда всех пускают. Мы все равно этому не поверим.

– Один мой приятель из Управления транспортной милиции пригласил отметить там свой день рождения.

– Вот с этого и начинается моральное разложение наших лучших офицеров.

– Ну, завелся, – проворчал Дронов.

– А с вами, подполковник, уже все давно ясно. Так что, не возникайте, а слушайте о чем умные люди говорят. Вы мне лучше вот что скажите, друзья, – неужели тех трех парней у станции метро, кроме Башутина, никто не видел?

– Видела масса норода, – ответил Юрий. – Но все дают крайне противоречивые показания.

– А безвременно ушедший от нас воровской авторитет Сережа Безбородов по кличке Буряк, он что – прибыл к нам из космоса и сразу скорешился с этими ребятами? Неужели его с ними никто из родных и близких убиенного не видел?

– Его сожительница Паршина, говорила, что к нему действительно в последнее время захаживали трое парней, – сказал задумчиво Дронов.

– Вы её допросили?

– Да. С ней встречался Колесов. Я читал её показания. Она говорила о каких-то трех его товарищах по воровскому бизнесу и рисовала совершенно других парней, нежели Башутин. Поэтому её показаниям мы не придали особого значения. А вот теперь... – Юрий замолчал и обеспокоено взглянул сначала на меня, потом – на Сидельникова.

Моя интуиция забеспокоилась, затем сделал стойку, будто спаниель при виде дичи, и сказала: «Ищи здесь, придурок!» За последние годы нашего общения, её авторитет настолько вырос, что я беспрекословно ей подчинялся. Но она, кажется, начинает потихоньку наглеть.

И будто в подтверждение возникшей у меня неясной догадки, Дронов продолжал:

– Теперь мне кажется очень странным, что её показания совпадают с желанием организаторов этого действия пустить нас по ложному следу – представить дело таким образом, будто в нападении на Башутина участвовали воровские авторитеты.

– Вот именно, господин подполковник, – согласился я. – Только отчего у вас так поздно включилось «зажигание»? Если бы я вас не знал, то мог бы подумать, что вы были заодно с этой кодлой. Определенно. Но я вас слишком хорошо знаю, поэтому сей факт списываю на вашу природную «сообразительность». А кто она такая эта Паршина?

– Как мне помниться, она работает проводником на железной дороге.

– Обана! – воскликнул я. – А не кажется ли вам, друзья, что это не случайное совпадение?

– Какое совпадение? – спросил Сидельников.

– Вспомните – кем работал раньше Кандобин? Бригадиром поезда. Следовательно, не мог не знать Паршину. Вы внимательно следите за ходом моей мысли?

– А ведь верно! – удивился Дронов. – Дима, ты молоток! Мне представляется, что именно Паршина и уговорила Безбородова участвовать в нападении на Башутина.

– Спешите видеть, господа! – заорал я во всю ивновскую. – Смертельный аттракцион! Крутой контрразведчик впервые родил здравую мысль!

– Горбатого могила исправит, – сокрушенно вздохнул Дронов.

А Вадим удивленно спросил его:

– Слушай, Юра, как ты все это терпишь?

– Привык. Да с ним иначе и нельзя. Стоит только возмутиться, как его не остановишь.

– Это вы о ком, парни?

– О тебе, Дима, – ответил Юрий. – О ком же еще?

– А кого вы все норовите остановить? Коня на скаку или ещё кого?

– Преступников, Дима. Исключительно их.

– Ваше желание я понимаю и даже где-то разделяю. Только отчего оно у вас так поздно возникло? Вот что мне непонятно.

– Ждали тебя.

– Ясно. Тогда слушай сюда. Я сейчас отправляюсь в отряд проводников. Вы, подполковник, побеседуйте с соседями Паршиной о её морали и нравственности, дурных привычках и пагубных наклонностях. Уже сегодня мы должны знать о ней все. Задание ясно?

– Так точно, гражданин начальник.

– А я? – возник Сидельников. – Я тоже хочу.

– А вы, майор, будете в резерве главного командования, – ответил я. – А пока сидите и не рыпайтесь. Делайте водочные компрессы, как наружние, так и внутривенные. Попровляйтесь, одним словом. Мы очень на вас рассчитываем.

* * *

На улице была путевая погода. Светило солнце. Дул легкий ветерок. По голубому небу бежали легкие облака. Чирикали воробьи. Торопились куда-то по своим земным делам озабоченные люди. И в полном соответствии с природой на душе у меня тоже было путево.

Итак, мне предстояло посетить отряд проводников Новосибирского отделения дороги. Не исключено, что там я могу встретить Паршину. Представиться ей тем, кем я являюсь на самом деле, я не мог. Если она имеет ко всей этой кухне непосредственное отношение, то может насторожиться и предупредить своих сообщников. А это в наши планы явно не входило. Надо было подумать на тем, в каком образе лучше перед ней предстать. Вскоре моя легенда была готова. Для её воплощения в жизнь мне необходимо было заехать домой.

Стоило мне лишь переступить через порог квартиры, как раздался радостный крик Настеньки:

– Папа плишел! – Она подбежала ко мне и повисла у меня на шее. Папой она меня стала называть по собственной инициативе по возращении с Кавказа. И это было приятно.

– Привет, Настена! Как поживаешь?

– Холосо! – убежденно проговорила она.

Из кухни вышла Светлана. Поцеловала меня, спросила:

– А ты что так рано?

А я глядел на неё и глупо улыбался. «Неужели вот эта красивая женщина меня любит?!» – удивлялась и ликовала моя душа. Удивительно! Повезло дураку. Впрочем, дуракам всегда везет. Определенно.

– Я не насовсем. Пришел лишь переодеться. Сегодня намечается премиленькое рандеву с одной довольно хорошенькой куртизанкой.

– Смотри мне, – грозно насупила брови Светлана. – Если что узнаю – убью! Ты обедать будешь?

– Конечно, что за вопрос.

Интересно, сможет она меня к кому приревновать? Вряд ли. Она уверена, что я полностью её со всеми потрохами, как с серьезными так и несерьзными мыслями в легкомысленной голове и всем прочем.

– Пап, а плавда Миска говолит, что ты милицинел? – спросила Настя.

– А кто такой – Мишка?

– Да так, – пренебрежительно ответила она.

Из этого я понял, что Ммшка у неё не пользуется автритетом,

– Да, я милиционер.

Глаза её засветились гордостью.

– Здолово! А у тебя фолма есть?

– Есть. – Я подошел к шифоньеру, открыл, достал плечики с формой. – Вот видишь?

– Ага. – кивнула она. Умоляющим голосом попросила: – Одень, а!

Мне ничего другого не оставалось, как удовлетворить её детское желание.

– Ой, как класиво! – воскликнула она, с восхищением меня рассматривая. Вдоволь насладившись моим видом, Настя ушла к себе в комнату.

А я переоделся в видавший виды джинсовый костюм. Начистил до ослепительного блеска две съемные латунно-бронзовые фиксы, пригнал их по месту на второй и третий верхних зуба справа. Сделал аккуратный пробор на голове. Ощерился. Порядок. Еще чуть-чуть наглости во взгляде и буду совсем соответствовать тому персонажу, которого мне предстоит сыграть.

Когда я появился на кухне, то Светлана, увидев меня, всплеснула руками и рассмеялась.

– В таком виде и с таким лицом ты собираешься идти на свидание?!

– Мадам, я не понимаю – отчего возник этот вопрос и прозучал столь легкомысленный смех?! До некоторых пор это лицо вас устраивало. Не отпирайтесь! Я это видел по вашим прекрасным глазам. Отчего же сейчас оно перестало вас устраивать? Это, по меньшей степени странно, если на сказать больше. Я вас определенно не узнаю.

– С такой внешностью ты можешь рассчитывать на успех лишь у весьма легкомысленной и ограниченной особы.

– Вот что мне, Света, всегда в тебе нравилось, так это твоя честность и прямота. Я бы так не смог. Честно.

– Господи! С кем я решила связать свою жизнь! – вздохнула она. – Ты борщ будешь?

– Я буду все. А почему ты дома?

– Я оформила отпуск, получила деньги и даже купила бутылку итальянского вермута. Сегодня вечером тебя ждет праздничный ужин.

– До него ещё дожить надо, – скромно, как и подобает герою, ответил я.

* * *

«Служба бортпроводников Новосибирского отделения Западно-Сибирской жклкзной дороги», – добросовестно причитал я вывеску. Открыл дверь и оказался в довольно большой комнате, по которой стремительно летали девицы, все в красивых формах с «птичкой» на груди.

Я преградил дорогу одной такой, тощей и сухой, будто вяленная вобла, с некрасивым озабоченным лицом.

– Томозни, коза... – начал было я, но она сходу меня срезала, не дав договорить.

– Пошел на хрен, мудак! – и хотела было меня обйти и двигать дальше, но я поймал её за форменную пуговицу, притянул к себе и, страшно выкатывая глаза, угрожающе прохрипел:

– Ты кому это, дешевка! С тебя сейчас скальп снять, или отложим на потом?

Она страшно испугалась. Побледнела. Отчего на носу и около него проявилась стайка симпатичных веснушек. И она уже не была столь некрасива. В её внешности появился какой-то шарм.

– Что вам нужно, – пролепетала она.

– Ты Паршину Оксану знаешь?

– Ну.

– Ну, загну, коралька будет, – передразнил я её. – Так знаешь или нет?

– Знаю.

– А как мне её найти?

– Я только-что ее... – И, вдруг, дурнинушкой визгливо закричала: – Оксана! Паршина!

От этого крика все остановились, недоуменно и удивленно уставились на нас. Я даже смутился.

– Ну, ты, блин, даешь! Чего орешь-то?

Но в это время открылась какая-то дверь справа, из неё вышла девица лет двадцати пяти и, глядя на мою собеседницу, точь в точь повторила мой вопрос:

– Чего опрешь-то?

– Это к тебе, – ответила та и, вжав голову в плечи, прошмыгнула мимо меня.

Поршина медленно подошла ко мне. Она была рослой и плотной. Не в смысле – полной, а в смысле – сильной, тренированной. Такая прижмет – век будешь помнить. Определенно. Лицо её – глазастое и курносое, можно было бы назвать миловидным, если бы нагловатый взгляд да тяжелый подборок. По этому взгляду и этому подбородку можно было понять, что характера она нордического, а порочащих связей имела не меряно. Словом, она очень даже подходила тому персонажу, которого я играл. Она смерила меня с головы до ног, а затем ещё в обратном направлении, строгим взглядом, спросила:

– Чего надо?

– А ты ничего, подходящая! – ухмыльнулся я, будто мартовский кот.

Но она была настроена на серьезный лад.

– Чего, спрашиваю, надо? – спросила сердито, даже угрожающе.

– Ой, боюсь, боюсь! – закривлялся я. – Пойдем, поговорить надо.

Она пожала плечами и направилась к выходу. Видно, в своей жизни она насмотрелась на всяких хануриков.

Мы сели на скамейку недалеко от входа. Я достал пачку «Явы», предложил ей сигарету. Она не отказалась. Закурили.

– А у Буряка губа была не дура, – проговорил я и бесцеремонно ткнул пальцем в «птичку». «Птичка» спряталась в глубокое «гнездышко». Но стоило мне отпустить палец – стремительно вылетела наружу.

– Какого ещё Буряка? – вильнула она взглядом, не обратив внимание на мои действия.

– Ну чего ты, в натуре, гонишь?! – возмутился я. – Скажешь, что не знала Серегу Безбородова – кореша моего?

– Ах, Серегу... Так бы сразу и сказал. А как ты на меня вышел?

– Я только-что с зоны слинял. Ломанулся к браткам. А они сказали, что Буряка грохнули. Сказали, что он последнее время у тебя кантовался. Вот я и приканал, чтобы узнать что к чему и что почем. Кто его?

– А я откуда знаю. Хмырь какой-то. – А глаза у неё стали настолько лживые, насколько и противные. И я понял, что эта чукча знает все. Уверен, что это она и подставила Серегу Безбородова с симпатичной кличкой Буряк. Знала она и тех парней, кто с ним был в то роковое для него утро. Моя задача состояла в том, чтобы вытянуть из неё эти знания.