Текст книги "Сеть судьбы офицера Игоря Ергашова (сборник)"

6. Кто такой Тумашкевич?

Степнякову нашлось дополнительное задание в Богодарске, предстояло выяснить все контакты телевика – журналиста Тумашкевича, чья визитка оказалась в руках Редкозуба. Информатор доносил, что в прошлом тележурналист делал хорошую карьеру, был членом КПСС, и в свое время среди знакомых ему людей очень лояльно отзывался о диссидентах. Дескать, их горстка, это в основном люди талантливые, гуманитарии, они не могут как-то серьёзно повлиять на политическую жизнь страны. Ну, издаются за рубежом, кто их на родине читает? От силы несколько десятков интеллигентов. И журналист весьма точно вычислил группу бывших партийных работников во главе с Ельциным, кто встанет у руля державы. Да еще хвастал, что с карандашом в руках изучал произведения Солженицына, Гроссмана, Тендрякова и других. Высказывал непатриотичные взгляды о роли татаро-монгольского ига, благодаря, якобы, отрядам которых держалось русское порубежье. Образование высшее получил Тумашкевич в Москве, были у него панибратские отношения с иностранными студентами. Вот что коротко узнал Степняков о журналисте. Отпускалось ещё Григорию на всё про всё два дня, правда, в помощь выделялись местные комитетчики, имевшие обширные связи в журналистской среде. Ничего серьезного в копилку дела «Визитка» не прибавилось. Ни в каких порочащих связях Тумашкевич не замечен, с иностранцами не встречается, не переписывается. Семьянин. Пишет для газет очерки, маленькие рассказы. Ничего примечательного. Но слог у него хороший. Устраивался было в одну столичную газету, но жена отказалась ютиться с детьми в съемных квартирах. Остался в Богодар-ске. Связи с армейскими сослуживцами не поддерживает. Меж тем, кое-кто из них успел стать заметными фигурами на политической сцене своих регионов и даже в столице. Рьяно сотрудничает с одной небольшой частной газетой, издающейся в Богодарске. Оказалось, сам входит в состав учредителей. Однако в выходных данных газетки его фамилия не значилась. Не хотел «светиться»? Вполне вероятно. Вокруг расплодилось темных деляг тьма-тьмущая. Но вот что любопытно. В Болгарии на отдыхе он встречался с редактором одной большой газеты. И как после прихвастнул Редкозуб знакомому туристу из Арагон-ска, информатору одного милицейского опера, что телевик представил его своим бухгалтером в газете, и предлагал себя в качестве собкора этой болгарской газеты и делать совместные обменные полосы, поскольку, мол, в их области живет немало этнических болгар. И получил, естественно, вежливый отказ. В ту пору у России отношения с Болгарией не заладились. Информатор у Редкозуба спросил, а для чего журналюга этак выкомаривался? Тот ответил ему:

– Я его за полторы недели изучил. Просто любит Тумашкевич пофан-фаронить, распушить павлиний хвост, прихвастнуть, потрепаться, не прочь свести знакомство с известными людьми. А так, в общем, мирный человек, не задавака. У него не семь пядей во лбу, но некоторые его литературные вещички впечатляют, от нечего делать в отеле их почитывал. Сам понимаешь, знакомство с областным телевиком терять не стоит. Вдруг да сгодится.

Вот и все, что «накопал» на тележурналиста Степняков. С этим и хотел отбыть к начальству в столицу. Не тут-то было. Один комитетчик столкнул его нос к носу с майором из областного управления МВД.

– Знакомься, это Справнин, штабист. Кое-что знает о твоем подопечном журналюге.

Они присели на лавочку в небольшом парке.

– Полагаю, вы уже знаете о нем немало, – говорил майор. – Мы за ним давно ведем скрытное наружное наблюдение. В Богодарск он приехал к матери. С ним лично получается вот такая чертовщина. Мы не установили конкретно, замешан ли он в разбойных нападениях и грабежах, но некоторые потерпевшие, увидев телепередачи, которые он вел, приходили с сообщением, что Тумашкевич здорово смахивает на человека, совершившего на них разбойное нападение. Но был в другой одежде. Мы сводили их лицом к лицу на автобусных, троллейбусных и трамвайных остановках. Он никого не признавал, а пострадавшие терялись в догадках: похож, или очень похож на их грабителя, вот только, кажется, ростом чуть меньше.

– Майор, согласитесь, но это почти нонсенс: известный широкой публике человек, причём, далеко не молодой, вдруг преступник, да еще какой, – поддержал разговор Григорий, желая как бы слегка спровоцировать его на откровение. – Вообще, даже по статистике журналисты не просто законопослушные люди, строящие свою жизнь согласно общепринятым нормам и правилам, но и проводники, что ли, законов в жизнь. Бывают осуждены или попадают за решетку, как правило, по бытовым мотивам, и то их единицы. Будучи еще студентом, я знакомился с социологическими исследованиями по проблемам взаимосвязи выбранной человеком профессии и его лояльностью к общепринятым жизненным установкам. Журналистов отличает трезвый взгляд на реалии, на уважение к личности.

– С этим Тумашкевичем что-то не так.

– И что же не так? Разве нельзя предположить, что в городе или в области живет его двойник, или весьма внешне на него похожий человек, способный ломать нравственные устои ради собственных черных целей? Даже статистика говорит, что не родные друг другу внешне весьма похожие люди – двойники или близнецы не столь редки. Порой, в одном городе на пару – тройку сотен тысяч жителей они встречаются. Наконец, совершающий преступления, как бы он ни был осторожен, в конце концов, где-то да оставит след, отпечатки пальцев, волосы, частички кожи и прочие улики. Потому что могут возникнуть некие непредвиденные обстоятельства. И это было бы поводом взять подозреваемого в крутой оборот. Разве не так?

– Все верно. Однако в поле нашего зрения иной человек не попал. Вышли мы в Богодарске на одного человека, действительно, похожего по описаниям, фотороботам на преступника. Но это совершенно простяковский мужчина: работал много лет посменно в котельной, живет в общежитии и ничего подозрительного за ним не замечено. Немного бабник, не прочь с приятелями посидеть за бутылочкой водки или пивка. Ведь краденое надо где-то прятать, после сбывать. А он живет скромно, на зарплату. Ну, разве что, вышли мы на две – три бабеночки легкого поведения, с которыми он то и дело якшается. Одна из них когда-то сожительствовала с вором. Того посадили в лагерь, и она живет сама по себе.

– Вот видите, не мешает прощупать основательней связи этой женщины. И нельзя игнорировать другие версии: возможно, в прошлом у этого телевика были враги, или просто недоброжелатели, которые его подставляют. Не секрет, что некто, имеющий связь с гримерами, да просто с толковыми стилистами, парикмахерами, может по сговору запросто слепить внешний облик этого журналиста. Сегодня без проблем даже гример средней руки практически сотворит образ любого человека, изменит внешность до неузнаваемости, превратит мужчину даже в женщину, и наоборот. Я выступаю не в качестве защитника этого журналиста. Поймите меня правильно. Пытаюсь вклиниться в истину. Наружка за ним что-то определенное выяснила?

– Мы будем прорабатывать и эти версии, поковыряемся в прошлом грязном белье этого писаки – телевичка. Наружное наблюдение практически безрезультатно. Ничего криминального в поведении журналюги нет. Агенты втихаря, когда в его квартире никого не было, покопались, но бестолку. И все же наши опера подозревают в преступлениях против граждан именно Тумаш-кевича. Один из следаков его вообще терпеть не может. Тот как-то во время съемок для информационного блока «Утро День Вечер Ночь» обошелся с ним крайне бесцеремонно, даже попросил выйти из кадра. Когда следователь возмущенно спросил, в чем дело, тот брякнул ему:

– Посмотри в зеркало. Как я такую бульдожью морду покажу зрителям?! Дали вас в профиль, и достаточно.

Григорий рассмеялся, представив себе, как бы он поступил в такой неординарной ситуации.

– Не обращайте внимания, – успокоил собеседника Степняков, – мало ли что в жизни мы с вами выкидываем. Так все принимать близко к сердцу! Может быть, у этого тележурналиста в тот день были стрессовые ситуации, например, с начальством крепко поцапался, с родственниками. У нас, служителей закона, тоже, когда мы раздражены, срывается, порой, такое с языка, только держись!

– Это понятно, но ведь он ляпнул в лицо гадость в присутствии съемочной группы, да и несколько зевак было поблизости. Задета честь мундира. Если бы уж этот журналюга был чином выше…

– Господи, да это не стоит выеденного яйца! Ну и пусть его! Вашему человеку надо бы на это ответить крепкой шуткой, или хотя бы кинуть в лицо: «Сам ты, как мыльный пузырь!» И тот бы сразу осекся, понял неуместность сказанной им колкости. Словом, благодарю за информацию, майор. Теперь картина о телевизионщике более полная.

Они попрощались. От комитетчиков он позвонил коллегам в Сибирский район, где родился и долгое время жил тележурналист, попросив их собрать подробную информацию о своем визави. С ним Степняков как бы случайно столкнулся лицом к лицу в городской администрации, где готовился телесюжет по одной злободневной для Богодарска проблеме. Ему, любителю – физиогномисту, в лице «объекта» не удалось выявить тех черточек, которые бы вызвали настороженность, вернее, предрасположенность совершать преступные деяния. Более того, оно было приятно и не вызывало никаких антипатий. Это было лицо человека, национальность которого оказалась как бы размытой. Видимо, в его крови были гены многих национальностей – русских, татарских, украинских… О таких говорят: «Какое знакомое лицо».

Поездом Степняков вернулся в Москву, предварительно мысленно составив рапорт начальству. Ему хотелось скорее вырваться в загранку, показать шефу свои истинные способности. Ведь в деле, которому его обучали, как психоаналитика, «ловца душ» и отменного дешифровщика, ему трудно было найти равных среди выпускников его группы.

7. Беглецы на островке Покатом

Никому не нужный каменистый островок, поросший осинником, кустарником да тростником на заболоченной прибрежной отмели приютил беглецов. В землянке чисто и тепло. Отхожее место, как и почти всю прилегающую к «каюте» местность, прикрывал со всех сторон кустарник. Здесь ответвление их невеликой пещерки ломилась от сухостоя, собранного Суко-резовым еще летом. Он брал у знакомых моторку и разъезжал по притокам Курани, якобы, заключать договоры с рыбаками и охотниками. Тимофей уже тогда предугадывал: рано или поздно придется «сматывать удочки» именно на Покатый. Отсюда, к слову, можно без особых хлопот вырваться летом через относительно недалекую полоску морской воды в соседнюю Украину, а то и сбежать в центральную часть России. О схронах с боеприпасами, оружием, продовольствием, деньгами и драгоценностями на территории области он и словом не обмолвился Редкозубу. Впрочем, тот не лыком шит: был уверен, что добра ворованного у дружбана Сукореза немеряно. Вечерами, послушав по радиоприёмничку музыку, Юрка чудил в картишки, учил Тимофея резаться в «очко» и «кинг», в «секу» и в прочие «шалости». «Левые» знания угнездились в его башке благодаря ушлым ребятам, с которыми проходил свои «университеты» в тюрьмах и лагерях – исправительных колониях. И, как бы между прочим, чтобы спровоцировать Тимофея на откровенность, заводил разговоры о золотишке, «зеленой капусте», которая у него припрятана, и вслух мечтал, как с грудой деньжат будет припеваючи жить дальше. Однако Сукорезов не раскрывался, как ни в чем не бывало, играл в карты, травил набившие оскомину простенькие столетошные анекдоты, поддакивал Юрке, а заикаться о своих кладах – ни-ни. Так и коротали время, боясь днем высунуть нос из убежища. Вот зримо пахнуло теплом. В отдалении урчали на полях тракторы, шла пахота. Окрест ни души. Друзья отважились осмотреть в укромной бухточке прикрытую ветвями лодку. Тут с неба приближающийся стрекот.

– Что это, что это? – встрепенулся Редкозуб.

– Не гунди, – хрипло просипел сразу севшим голосом Сукорезов, – вертолет, не ясно, что ли! По-скорому, гоним в землянку. Ты последний шуруешь, заметай метелкой следы.

У входа в свою нору Тимофей споткнулся, следом растянулся Юрка, метла отлетела в сторону. Они один за другим на корточках поднырнули под замаскированный кустарником лаз, прикрытый палаточным брезентом. Винтокрыл проходил прямо над островком.

В его салоне вглядывались в иллюминаторы люди. Моложавый, худощавый человек властным голосом обронил соседу:

– И чего нас понесло к лиману? Время – деньги. Еще нам летать и летать.

– Александр Михайлыч, уступил я натиску силовика. Не обессудьте.

– Что же интересного высмотрели? – обратился губернатор к Ергашову. Кстати, вы в чьей команде служите?

– Я из отделения МВД Арагонска, Александр Михайлович. Ищем убийц. Они где – то поблизости залегли.

– Мне говорили, что на борту будет представитель МВД. Значит, вы согласовали изменение маршрута?

– Так точно, с вашим замом. Поверьте, неотложные обстоятельства вынудили. Ищем злодеев высшей пробы.

– Что-то с воздуха увидели приметное?

– Да. Когда вертолет снизился над островком, заметил на сизо-серой проплешине подтаявшего весеннего снега метлу, она чернела отчетливо. Зачем она тут? Вокруг кустарник.

– Так, быть может, кто по осени вязал метлы и одна затерялась?

– Она была бы в снежной опушке, выглядывала из него. И, похоже, рядом заметенные следы. Мелочи, но странные.

– Так, хорошо, составьте радиограмму. Ее передадут в областное управление МВД. А мы летим дальше по намеченному маршруту.

Когда рокот двигателей удаляющегося винтокрыла стих, бледный Суко-резов скомандовал:

– Юрка, собираемся! Грузим самое необходимое в лодку и отчаливаем. Благо скоро начнет темнеть.

– Ты сбрендил, Сукорез! В штаны натрусил? Ну, пролетели над островом, и что, теперь дуру гнуть! Кто сюда сунется, что они видели? Метелку, что ли? Дак их тут таких сотни вяжут.

– Молчи, Редкозуб. Не желаешь со мной, оставайся в землянке один. Жди, когда менты заявятся. Все с «калашами», порубят очередями, как капусту. Мы с тобой товар еще тот! Чую я, были на борту и ментяры. Чего бы тогда заворачивать машине с полей к лиману? Облет делали и с целью высмотреть что-нибудь в этих местах. А тут, кроме нас, нет никого!

– Да ладно трепаться.

– Юрка, как знаешь. Я собираюсь.

– Жди, как же! Значит, моторка достанется тебе, а мне – кукиш с маслом! Валяй отсюда, как сумеешь. Понял? – и он с угрожающей миной на лице полез левой рукой за пазуху куртки.

Сукорезов стремительно навалился на него, притянул его голову к себе и ударил своим мощным лбом в челюсть. Редкозуб от боли на минуту выключился. Тимофей вытащил из кармана куртки партнера пистолет. Скрутив ему руки за спиной веревкой, начал быстро собирать объемистый рюкзак. Редкозуб, уткнувшийся в земляной пол, со стоном зло крикнул:

– Дурак! Дурак! Я же тебя просто хотел пугнуть. Да куда я один могу податься?! Это ты человек природы, мать её ети. А я? Фотограф. Развязывай. Я тоже собираюсь.

– Ладно, паря, но учти, оружие выдам лишь при крайней необходимости. Пойми, дурья башка, мы теперь надолго неразлучны, как нитка с иголкой. Вдвоем ведь легче дела делать. За ночь далеко уплывем.

– А шум на воде? Его же далеко слышно!

– Из плавней выйдем на веслах. А там малые рыболовецкие сейнеры шныряют. Местные людишки резвятся с сетями. В общем, действуем по обстоятельствам.

– Прости меня, Тимофей, погорячился, распетушился дурак. Конечно, я должен за тебя крепко держаться. Ты меня не упикаешь?

– Балда стоеросовая! У меня свой круг знакомцев, а у тебя свой. Глядишь, нам еще твои лагерные сидельцы сгодятся. Из них ведь есть кто на воле?

– Кто на воле, кто уже закрыт. Понадобятся, так кого-нибудь отыщем. Лишь бы отсюда выкарабкаться. Рвем на ту сторону моря?

– Хорошо бы этак. Но погранцы! Хохлы на катерах и наши тоже. Догонят. Плюс ветры там сумасшедшие. Идем в портовый городок. Я знаю местечко, где можно отлежаться. Только опять сидеть нам без хлеба, на сухарях и галетах. Слава бесу: охотничий примус захватил, горячего похлебаем.

– Когда это еще будет?

– Не унывай, Юрка! Прорвемся. Верю.

8. О чём думали следователи?

Областное УВД подтягивало силы к станице Есаульской, чтобы ни свет, ни заря ринуться в лиман, к острову Покатому. Милицейские умы полагали: если на том островке и засели бандюги, так вертолет как их мог встревожить, мало ли кто летает и зачем. А заподозрив что-нибудь, разве бы вертолёт не мог сразу приземлиться? И потом, кто отважится в шалую непогодь сорваться с места? Темнеет тоже рано. Если бандиты на островке, то в направлении Есаульской они вряд ли попёхают, понимают, что возможна засада. На лодчонке, если она есть, а то, может, и плот там всего лишь, шастать в ночь по бурному морю не с руки, опасно. И время такое, когда весна разбег берет, а потому незнакомых людишек любой узреет, особо на воде. Местные запросто прикинут, чьё это маломерное суденышко болтается – своих или чужаков. Во все населенные пункты, граничащие с прилиманьем, главам местных поселений и участковым милиции послали телефонограммы: быть начеку, ждать незваных гостей.

Беглецы даром времени не теряли. Они сумели незамеченными выйти на простор морской волны, удачно пристроились к сухогрузу, шедшему с берегов Украины, и запросились на борт, дескать, моторка дает течь. Их на борт приняли. Однако фамилии «терпящих бедствие» рыбаков, как те представились, в надлежащий журнал не внесли. А зачем, берег рядом, скоро порт. О случайных гостях лучше помалкивать, меньше нервотрёпки. На рейде друзья снова загрузились в лодку, тепло поблагодарили своих спасателей и исчезли в сгустившейся тьме. Утром на остров высадился с вертолета десант спецназовцев. Их встретили пустая землянка, выгребная яма, слегка присыпанная землей, с торчащими пустыми банками из-под тушенки и каш. Преступников никто нигде не видел, не встречал. Отшвартовавшийся поутру корабль с украинским флагом преспокойно держал курс к месту назначения. Вечерняя и ночные вахты сменились, никому не было никакого дела, ехал ли кто на борту сухогруза из посторонних лиц. Будничные корабельные хлопоты приковали к себе внимание весь экипаж: море штормило, как бы ни обрушился ураган. Поиск беглецов на берегу ничего не дал, те словно провалились в омут. В Ара-гонске начальство Ергашова негодовало: что за раззява этот капитан! Упустил из-под носа таких птиц! Маячившее ему было повышение по службе отложили до лучших времен, пока не разыщет убийц.

Меж тем, Игорь Ергашов с лёгкой руки родственников жены перевёлся в Богодарск. Теперь он курировал работу опер-группы по делу убийц заготовителя сельхозпродуктов. Бежали день за днём, неделя за неделей, но Сукоре-зов с Редкозубом будто сквозь землю провалились, со своего «дна» не думали всплывать. Они давно сидели в теплой хазе, в самом Богодарске. Затерялись в миллионном городе, изменили внешность: Сукорезов отпустил бородку, Редкозуб казачьи усы, у каждого паспорт и своя легенда. На первомайские праздники они позволили себе переодеться в казачью форму и благополучно поплутать по огромному областному центру. Дружки с нетерпением ждали отпускной поры, когда на юг со всей страны хлынет народ. Кунаки Редкозуба, ушлые мужики с уголовным прошлым, за приличную мзду раздобыли беглецам настоящие украинские паспорта. А те уже проложили по карте свой марш – бросок на предполагаемом катерке какого-нибудь доверчивого рыбачка: вдоль берега к Мариуполю, а там видно будет. Жаркое южное солнце будто подсушило мозги и милицейской агентуре, и первоклассным операм, и ловчилам. Дела об убийстве заготовителя, изнасиловании и причинении тяжких телесных повреждений его супруге, и грабеже его квартиры, об убийстве двух автолюбителей с импортного внедорожника, чьи тела нашли случайно грибники первых вёшенок, вошло в унылый разряд так называемых «висяков». Игорь Ергашов, слывший удачливым и талантливым опером, знал, что за его спиной недоброжелатели, а где их нет, злословят, подсмеиваются над ним. Ему вновь позвонил из Питера Сергей Анатольевич, напоминая, что его «в конторе» заждались.

– Поймите, Сергей Анатольевич, как я могу сейчас все бросить! На мне висят нераскрытые убийства. Кем меня посчитают ребята?!

– Учти, Игорь, в нашей учебке я смогу для тебя держать место не более двух месяцев. И ты ведь язык иностранный не шлифуешь. Учти, время уходит, я не смогу тебя втянуть к нам даже за уши! Взвесь всё. Жду положительного ответа.