Текст книги "Поздний гость: Стихотворения и поэмы"

Бродяга Глюк

Сцена 1
(Ночь. У театрального подъезда. Критик и театральный слуга)

Слуга

Осмелюсь доложить – сплошной провал.

Какой-то гробовщик в цилиндре рыжем

Иль сочинитель виршей перед носом

Перехватил последний экипаж

И укатил, бесчувственный к угрозам

И доводам учтивым. За углом,

Да и подальше – никого.

Критик

Досадно,

К тому же – дождь.

Слуга

Ничуть, – простая сырость;

Лишь кое-где еще стекают капли

С деревьев мокрых.

Критик

Побреду пешком.

Слуга

Вы слишком задержались. Музыканты

И те уж разошлись.

Критик

Концерт не стоил

Всех осложнений.

Слуга

Спора нет, – тоска.

Театр не дал и половины сбора.

Критик

Партер – молчок, и в ложах ни хлопка.

Слуга

Да и галерка зла на дирижера.

Критик

Естественно. Недаром знатоки

Бранят его, не слушая. Вельможи

На этот раз не поддержали тоже.

Слуга

Однако есть на свете чудаки,

Которые болтают втихомолку,

Что знатоков – давно пора на полку.

Критик

Сброд неучей.

Слуга

Я, кстати, не таков

И в меру сил стою за знатоков.

Критик

Вполне логично. Опера, балет, —

Он и не смел писать в подобном роде,

А симфонический весь этот бред,

По счастию, у нас еще не в моде.

Что натворил он в зале сгоряча!

Запутал счет, смахнул с пюпитра ноты,

Загнал оркестр. Рубил, рубил сплеча —

И всех довел до пота иль зевоты.

Я сам творю. Последний мой этюд

В кругу друзей был признан образцовым

И с честью принят в ведомстве дворцовом.

Слуга

Там без причин отличий не дают.

Критик

Он сам в своих несчастьях виноват.

Слуга

Он на ухо, я слышал, туговат.

Критик

Не утверждаю, но вполне возможно.

Он слушает чрезмерно осторожно,

Внимательно, но странно свысока.

Вдруг – переспросит.

Слуга

Глух наверняка.

Критик

До крайности придирчив. Весь колючий.

Где ни коснись его, повсюду иглы

Торчат наружу.

Слуга

В песенке поется:

Брюзга несносен и в гостях, и дома.

Критик

Вы разгадали, неудачник глух.

А в музыке (простая аксиома)

Все дело в ухе. Музыка – есть слух.

Слуга

Осмелюсь, сударь, предложить вопрос:

Как рассудить изволите вы ныне?

Я разумею – будет ли разнос,

И если нет – то по какой причине?

Критик

Ответ несложен. Впрочем, кое-где

Он проявил и блеск, и пониманье.

Там был мотив, не помню, две-три ноты

Пронзительных и страшных… Долго ль он

Там будет бегать в темных коридорах?

Слуга

Осведомлюсь немедля.

(Исчезает за дверью)

Критик (один)

Ненавистен

Мне этот род отшельников. Угрюмый

Самолюбивый взгляд. Сухая бледность

Не в меру острых скул с налетом желчи —

Все в нем молчит. На пыльных сундуках

Валяются наброски черновые,

На подоконнике – подсвечник медный

В зеленых пятнах. На столе овальном —

Гусиное перо. Один рояль

Сверкает холодом. И в каждом дюйме

Убогой комнаты, в заплатах старых

Заношенного сюртука, и даже

В свисающей обильно паутине —

Предчувствие необъяснимой славы —

Слуга (вбегая)

Идет, идет!

(Он широко распахивает дверь. С непокрытой головой, волоча по земле свой плащ, стремительно проходит Композитор)

Критик

Львом бросился к порогу!

Седая грива дыбом. Бровь – кустом —

Весь мрак залег на лбу его крутом,

Вся ночь за ним рванулась на дорогу —

Слуга

По совести – чудак не очень стилен.

Критик

Как черный плащ он проволок во тьму!

Лишь ветер свистнул —

Слуга

Недобитый филин

С одним крылом.

Критик

Я подойду к нему

Не скрылся бы.

(Исчезает в темноте)

Слуга

Вприпрыжку через лужи —

Уж эти мне писаки. Всюду их

Насеяли. А что до чаевых —

То нет и не было на свете хуже.

Сцена 2
(Городской парк. Ночь. Критик и Композитор)

Критик

Я не унижусь до сведенья счетов;

Но есть вопросы общего значенья,

Есть выводы, которыми не вправе

Мы пренебречь. Искусство для немногих,

Искусство для себя – нелепость. Мы

Окружены средой, как рыба влагой;

Вода определяет форму рыбы,

Наружный мир обтачивает формы

Живого творчества. Наш скромный гений —

Лишь каменщик, усвоивший заданье.

Искусство – есть прекрасная полезность.

Полезно все, что нравится. Я знаю, —

Вы скажете, что мир еще в зачатке,

Он неустойчив; что придут другие,

С иными вкусами; что время

Совсем не то, что отмечают стрелки

Часов карманных, – может быть, не спорю.

Но где критерий? Все непостоянно,

Все зыбко и текуче. Лишь успех,

Один успех, являет нам опору

В неясных опытах. Что, право, толку

В сужденьях глупого студента, в том,

Что через двести лет поэт голодный

На чердаке своем, в кругу таких же

Бездельников, сболтнет меж двух глотков,

Что этот, мол, был крот, а тот, забытый,

Был соколом, орлом, был важной птицей,

И не взлетел затем лишь, что не мог

Сквозь узкие проломы тесной клетки

Проволочить крыло? Куда как жалко!

О, правнуки! Сомнительная честь, —

Судачат вслух, а судят много тише;

Пора понять, что публика – и есть

Народный суд, и ничего нет выше.

Ваш неуспех (в том разногласий нет)

Лишь подтверждает истину. Газеты

Давно уже давали вам советы.

Порой полезно слушаться газет.

(Раскат грома)

Вы дремлете? Быть может, я некстати

Ломаю копья? Между тем туман

Сгущается. Уж поздно в ресторан,

Но самый час добраться до кровати.

Композитор (как бы просыпаясь)

Послушайте, как странно. В темноте,

Там, за деревьями, играет скрипка.

Критик

Не может быть. А впрочем – точно. Кто-то

Пиликает на скрипке. Дикий случай.

Но нет, пустое. Здесь не разобраться

В нагроможденье разных звуков. Слух

Ваш утомлен. Я утверждать готов,

Что и меня вам слушать не под силу.

Композитор

Один лишь звук, но райской чистоты,

Но нежности такой, что нет названья.

Вот он умолк, и эхо не посмело

За ним последовать. Из сфер иных

Он пал на землю, но не умер. Корни

Дубов и елей бережно впитают

Его в себя, и по стволам могучим,

Как по органным трубам, он взнесется

В высокую небесную лазурь.

И будет музыка. Исчезнет вес.

Все станет легким и летучим. Камни

От быстрых птиц в полете не отстанут.

На утренней заре, вослед туману,

Вдруг уплывут щебечущие рощи,

И полный медленного шума лес

Отдаст свою прохладу синим звездам —

Критик

Вы шутите?

Композитор

Послушайте, – опять.

Когда б не ночь, не этот зябкий ветер,

Что с голых прутьев отряхает брызги,

Я думал бы, что некий светлый дух

Наполнил мир своей певучей дрожью.

А может быть, и правда. В этот час,

Когда за низким облаком незримо

Летят обид крылатые рои,

Когда земля безмолвно предается

Невыразимой горечи и тленью, —

Там где-нибудь, у темного пруда,

Среди опавших листьев по дорожкам

Неузнанный проходит Ариэль,

Мечтатель светлоокий. Он играет

На легкой скрипке; шевелит струну

Из водоросли тонкой и беспечно

Ночную стужу заклинает.

Критик

Полно, —

Не стыдно ли так нервы распускать?

Вас этот день злосчастный утомил,

Вы весь во власти грез и лихорадки,

Как женщина. Живые спят давно,

А мертвые пугать живых не смеют.

Верней всего, какой-нибудь бродяга

Шатается вокруг…

(Из-за деревьев показывается Глюк)

Да вот и он,

Ваш Ариэль. Его весь город знает:

Пропившийся столярный подмастерье

Без имени, безродный попрошайка,

Он ходит там и тут, слегка ворует

И развлекается за стойкой. В шутку

Его прозвали Глюком. Вероятно,

За склонность к музыке.

Ну, как, приятель, —

Зачем ты здесь?

Глюк

Пришел взыскать должок.

Критик

Недурно, право. Кто же твой должник?

Глюк

Да вы хотя бы.

Критик

Ты не пьян?

Глюк

Нисколько, —

Два крейцера за вами, и давненько.

Критик

Не помню что-то.

Глюк

Где же все припомнить?

А между тем, тому, пожалуй, с месяц

Вы пили пиво в «Золотом Бычке».

И я был по соседству. Выпил кружку,

Другую, третью, может быть, и вышло

Два крейцера. Хозяин по привычке

Пристал ко мне, но я не растерялся

И указал на вас. Итак, за вами

Два крейцера.

Критик

Послушай-ка, приятель,

Вот мой совет: проваливай.

Глюк

Не смею

Мозолить вам глаза.

Критик

Пошел, пошел!

(Глюк уходит)

На каждый час всему есть объясненье.

Вы мистик? Фокусы столоверченья

Теперь повсюду в моде. Бургомистр,

Поспоря с кем-то, выписал из Рима

Костлявого певца, в широкой шляпе

С пером высоким, с профилем таким,

Что женщины заранее готовы

Поверить в ад. И все заговорили

По-итальянски.

(Композитор встает)

Вы домой? Пожалуй,

Нам по дороге?

Композитор

Добрый вечер.

(Неожиданно уходит в другую сторону)

Критик

Славно, —

Урок учтивости. И ночь какая!

Сцена 3
(Городской парк. Ночь. Скамья над озером. Глюк и Композитор)

Композитор

Как ваше имя?

Глюк

Подмастерье Глюк.

Я по земле гуляю там и тут

Считаю птиц, ночую где придется.

Композитор

Не правда ли, есть странная отрада

В ночных скитаньях.

Глюк

Знаю. Влажный ветер

Смычком широким водит по верхушкам

Деревьев голых. Выцветший фонарь

Скрипит мечтательно в ключе скрипичном,

А вы да я – мы слушаем прилежно.

И спутник ваш.

Композитор

Нет, это тень.

Глюк

Конечно, —

Я и сказал – ваш спутник. С ним я дружен.

Бывало, ночью, в поздний час, при звездах,

Он свесится в окно, падет на площадь,

Замрет и слушает. Слепой прохожий

Его ногой небрежно попирает,

Иль сонная телега переедет,

А он молчит и слушает. Сегодня

Он дирижировал в концерте. Я

Сквозь мутное окошечко на крыше,

Забытое билетным контролером,

Внимательно следил за ним весь вечер.

Рожденный в пламени и взятый мраком,

Он был похож на кормчего и бурю;

То вырастал под купол величаво,

То накренялся вдруг и падал в пропасть.

Все было в нем гроза и совершенство.

Он дал вступленье, и взлетели скрипки,

Задумчиво взошла виолончель

Звездой прозрачной в сумерках кларнета.

Он поднял руки медленно, – и гром

Обрушился, – и кончики волос

Затрепетали вдруг и ужаснулись.

Он хмурился. Качая львиной гривой,

В шумящий ветер обращал лицо,

Вздымал до звезд бунтующие волны

И, одичалый, в океане звуков

Гнал яростно свой челн. Под ним оркестр

Уж надрывался. Где-то в глубине,

Разбившись вдребезги о черный камень,

В водовороте погибали скрипки.

Все рушилось. Истерзанный оркестр

Не выдержал ужасного полета,

Рванулся и умолк. И захлебнулся.

Растерянно смотрели музыканты

В немую пасть пустынного партера;

С высокого утеса, шелестя,

Испуганные ноты соскользнули

И пронеслись над заревом барьера,

Как стая птиц, гонимых зимней бурей…

А он, в своей священной глухоте,

Отдавшись тайнам нового звучанья,

Уже вступал в запретные миры,

Где наше солнце робко затерялось,

Как нотный знак в обширной партитуре.

Композитор

Я слушаю. Как непривычно внятен

Ваш голос. Будто плотная завеса,

Отъединявшая меня от звуков,

Разорвалась, раздвинулась, взвилась,

Как театральный занавес. Но странно

Мне темное значенье ваших слов.

Вы музыкант? Искатель тайной славы?

О, берегитесь. Тяжкая свобода

Дана художнику. Не всем под силу

Тащить ярмо высокого искусства.

Как часто в хоре тайных голосов

Мы слышим истины враждебный голос, —

Ревнивая и строгая хозяйка,

Она не терпит буйных постояльцев,

Ночных глашатаев с душой строптивой.

Глюк

Что истина и что есть ложь? не раз

И спрашивали мы и отвечали,

И на полях тетрадей отмечали

О близнецах запутанный рассказ.

Но грубый опыт выяснил, что нам

Уже с рожденья ненавистны обе, —

Мы ключ искали к темным письменам,

Но как-то сбились на простые дроби.

Композитор

Я слушаю. И кажется мне, право,

Что мне знаком ваш голос. Он иль очень,

До крайности, похожий где-то

Позвал меня однажды. В раннем детстве,

Иль ночью, иль в толпе. Во сне, быть может.

Зачем вы здесь? В каком краю далеком

Вы изучали речь косноязычья?

Глюк

Давно, в пустыне, в зареве песков,

Среди камней, расколотых сомненьем,

Я формулу вершин и облаков

Объединил крылатым уравненьем.

Я взял число. Таинственно звуча,

Оно легло основой вдохновенья, —

Я вымысла ликующие звенья

Скрепил винтом скрипичного ключа.

И было все гармония и смысл,

Прекрасное влекло и волновало,

Но в музыке фантазии и числ

Чего-то мне еще недоставало.

Быть может, слез. Иль мутных истин зла,

Иль бреда совести недоуменной, —

Иль глухоты, в которой бы могла

Вновь зазвучать симфония вселенной.

Композитор

Еще одно ночное наважденье, —

Как ваше имя?

Глюк

Множество имен

Есть у меня, но все они чужие.

Я – поздний гость, зашедший ненароком,

Бессонницы случайный собеседник.

Когда меня бранят, я не сержусь,

А тем, кто темным шорохом взволнован, —

Я говорю: покойной ночи…

(Исчезает за деревьями)

Дополнения

Беатриче
(первый печатный вариант)

Посвящение

(Н. Е. К.)

 
Уж близок день. На письменном столе
Бледнеет круг под мутным абажуром,
Горбатый конь, в окурках и золе,
Беззвучно скачет бронзовым аллюром.

Остановись! Враждебное окно
Задернуто старательно и глухо,
Лишь беглый стих, проверенный давно,
Касается внимательного слуха.

Конец, конец – – Два года протекло,
Два года мысль тревожилась и пела – —
Кому скажу, как звонко и светло
В суровом сердце радость закипела – —

Ты не со мной, – но тонкая рука
Еще ласкает бережно страницы,
Еще взлетают длинные ресницы
Над пестрым хаосом черновика.

Завороженный музыкой немой,
В тебе лелею творческую муку, —
Покорная ритмическому звуку,
Душа скользить меж солнцем и чумой.

Мятеж страстей, любви ревнивый жар
И мудрости бесплодные уроки,
И опыта не выносимый дар
Я заключил в размеренные строки.
Они твои. В такой же поздний час,
Быть может, ты перечитаешь снова
О нежности, о гибели рассказ,
Дневное эхо голоса ночного.
 

Лица

БЕАТРИЧЕ ЧЕНЧИ

ФРАНЧЕСКО ЧЕНЧИ – ее отец

ЛУКРЕЦИЯ ЧЕНЧИ – ее мачеха

МАРЦИО

ОЛИМПИО

МОНСИНЬОР ГУЭРРА

ХУДОЖНИК ГВИДО

РИМСКИЙ ГУБЕРНАТОР

СУДЬЯ

НАЧАЛЬНИК ГОРОДСКОЙ СТРАЖИ

ПАЛАЧ

ПЬЕТРОЮ КОЗИМО – помощники палача

СЛУГА В ДОМЕ ЧЕНЧИ

СОЛДАТЫ ГОРОДСКОЙ СТРАЖИ

Место действия – Рим. Время – 1598 год.

Сцена 1
(Часовня св. Фомы. Гвидо складывает кисти)

Гвидо

Итак, отъезд решен бесповоротно?

Беатриче

Отъезд? Как вор иль площадной убийца,

Что пробует железные решетки

Своей тюрьмы, – так с тайным содроганьем

Я пробую замки родного дома.

Нет, не отъезд, – побег, побег! Душа

Готова грызть медлительное время,

Чтоб сократить неволю заточенья…

Вы видели Кристофоро?

Гвидо

Вчера

Я передал ему письмо и слепок

С замочной скважины.

Беатриче

Он не раздумал?

Все так же ли настойчив и отважен?

Гвидо

И терпелив.

Беатриче

Ага, вот добродетель,

Убийственно похожая на трусость.

Вы хмуритесь? Я, кажется, сказала

Нелепость или дерзость? Боже мой, —

Я, в самом деле, слишком безрассудна.

Гвидо

Я не сержусь, и вы не безрассудны,

Но нетерпенье – всадник без коня

Или кинжал без рукоятки…

Беатриче

Полно,

Помиримся. Но что сказал мой брат?

Гвидо

Его ответ вам должен передать,

Еще сегодня, монсиньор Гуэрра.

Беатриче

А, монсиньор? Он верен мне.

Гвидо

Увы,

Я только предан.

Беатриче

Новая обида?

Несчастный день. Уж, видно, суждено

Мне попросить у вас прощенья. Но —

Я и сама не знаю, что со мной…

Меня гнетет зловещее волненье,

Предчувствие, душевная усталость…

(Указывает на образ)

Признаться ли? Быть может, этот образ

Меня наполнил страхом непонятным.

Гвидо

Святой Фома задумчив, но не страшен.

Беатриче

Святой Фома, с сомнительной улыбкой,

До ужаса похожий на синьора

Франческо Ченчи? – – О, скажите, Гвидо,

Кто выдумал двойную эту пытку, —

Быть дочерью врага и звать послушно

Врага отцом?

Вот он… Молчит. Насмешка

Жестокий рот надменно искривила – —

Не правда ли? В такой улыбке скрыт

Особый смысл; мерцанье темной тайны

Под колпаком стеклянным. Будто дверь,

К которой мы давно привыкли, вдруг

Слегка раскрылась, и за ней, во мраке,

Неясно проступили очертанья

Знакомых, но волнующих предметов.

Гвидо

Но как чело вознесено высоко,

Какая мысль во взоре непокорном!

Беатриче

Оставьте, мастер Гвидо. Есть черты,

Подобные неверным отраженьям

В воде прозрачной. Все в них гармонично

До первого прикосновенья. Пальцы,

Которые хотели бы ласкать

Лицо такое, лишь нарушат гладь

Поверхности зеркальной, и глядишь —

На месте, где качался дивный образ,

Дрожит урода гнусная гримаса.

Гвидо

Так яростно отца возненавидеть!

Я слушаю и молча ужасаюсь

И, видит Бог, – любуюсь вашим гневом.

О, если бы я мог на полотне

Запечатлеть мятежный этот пламень!

Эринния, Сивилла…

А, теперь

Вы улыбнулись? Узнаю, – Мадонна,

Зовущая вечернюю прохладу

Поцеловать младенца Иисуса.

Невинный взгляд девически задумчив,

И золото волос, и пурпур губ,

Еще не тронутых земною страстью,

И неба золотистая лазурь…

На горизонте – пять иль шесть деревьев

В цвету весеннем, розовом и белом,

Как свечи в алтаре – —

О, сколько раз

В своих мечтах я видел этот образ

И поверял бессоннице глухой

Несмелые и дерзкие признанья!

В час отдыха и в творческом бреду

Я пил прохладу легкого дыханья

С незримых уст, внимал летучей тени,

Ловил одежд невыразимый шорох

И леденел в предчувствии голодном

Последнего блаженства…

(Входит Гуэрра)

Беатриче

Ах!

Гуэрра

Конечно,

Некстати я? Молчанье… Влажный взор,

Оборванный внезапно разговор,

И вы бледны – – и кавалер косится

И видимо краснеет или злится…

Гвидо

Прошу прощенья.

(Холодно кланяется)

Беатриче

Погодите, Гвидо, —

Иль нет, идите.

(Гвидо уходит)

С некоторых пор

Вы мнительны, мой добрый монсиньор.

Гуэрра

Я мнителен? Тем лучше или хуже, —

Но он взбесился не на шутку. Право,

Я обожаю легкие забавы,

Похожие на истину к тому же.

Беатриче

Похожая на дерзости. Извольте

Вести себя приличней.

Гуэрра

Как строга!

Лук напряжен…

Беатриче

Послушайте, довольно.

Я ухожу. Не стыдно ли?

Гуэрра

Останьтесь.

Я пошутил. Пожалуй – невпопад,

Но верите ль? Нередко я ловлю

Себя на грешной и преступной мысли,

Что раздраженье вам к лицу. Глаза

Становятся как темные озера,

Зажженные вдруг молнией зеленой,

И ноздри тонкие вдыхают жадно

Соленый ветер налетевшей бури…

Беатриче

Вы замолчите?

Гуэрра

А, теперь – ни звука,

Или и вправду разразится буря.

Беатриче

Письмо при вас?

Гуэрра

Еще бы. Впрочем – нет…

Да где ж оно? Я, помнится, запрятал

Его в карман. Или оставил дома?

Иль потерял? Или – – досадно. Впрочем,

Я помню наизусть.

Через неделю

Все будет кончено. Корабль надежный

Вас в Геную доставит. И синьору

Лукрецию. Знакомый капитан

Уж посвящен в подробности побега.

Беатриче

Конечно, так… Но вспомните, прошу вас, —

Быть может, вы записку потеряли?

А вдруг случайность, совпаденье…

Гуэрра

Случай

Не исключен, но если разобраться, —

Кому придет охота нагибаться?

Беатриче

Рим славится опасным любопытством.

Гуэрра

Рим разучился грамоте.

Беатриче

За плату

Найдется чтец. Но мне пора. Прощайте.

Гуэрра

Еще мгновенье!

Беатриче

Поздно, – мой уход

Способен вызвать дома подозренье.

(Уходит)

Гуэрра

Всегда одно, всегда одно и то же, —

Все для других. Ума очарованье,

И быстрый смех, и важное молчанье,

И даже гнева темная стрела;

Мне только дружба – – Пресная струя

Из теплого ручья благоволенья.

Так этот мальчик стал мне на дороге?

Тропа узка, – посторонитесь, Гвидо;

Вы пишете широкими мазками,

Но я силен в деталях. Капля к капле —

И собирается поток…

Записку

Я передам Олимпио. Она

В цепи судеб сыграет роль звена.

Сцена 2
(Комната во дворце)

Франческо (откладывает чертежи часовни)

Пройдут века. Отяжелевший ветер

В последний раз протащит по земле

Бесформенные груды облаков

И распадется в мутной тишине.

Тогда, вздохнув, песок пустынь огромных

Без ветра встанет, сам собой, и хмуро

Обрушится у черных горизонтов,

Дымящихся болотным испареньем.

Адам Ева завершенных дней —

Песок и топь болотная – сомкнут

В последний раз бесплодные объятья,

И, выкидыш их хилый, на земле

Взойдет цветок печали и сомненья…

Соль мудрости на жадном языке,

Как ты горька! Но, содрогаясь, лижут

Тебя седые псы тысячелетий,

И только смерть откроет им обман

Лукавой истины и обнаружит,

Что истина – лишь тени на закате,

Колеблемые дуновеньем бурь.

Ты прав, мудрец, вложивший пальцы в раны,

Неверный отвергающий Фома, —

Я долго был в долгу перед тобою;

Теперь мы квиты. Зодчий закрепил

Последний камень, плотник острогал

Последнюю доску, и живописец

Остатки красок продал маляру – —

Твой храм готов. Лишь дернут звонари

Веревку новую на колокольне,

И я приду смиренно поклониться

Твоим мощам. Еврей из Палестины,

Торгующий по праву земляка

Останками святых, заверил клятвой

И подписью их подлинность. Итак —

Лишь ты один не подлежишь сомненью…

Твой храм готов. И черный склеп в подвале

Уже готов принять немых жильцов,

Пока их тени молят о бессмертьи.

Все будем там, бесславная добыча

Червей могильных, тлена и забвенья – —

И ты отпразднуешь в нем новоселье,

Обласканная солнцем Беатриче!

Когда-нибудь подвыпившие слуги,

Бранясь тихонько, нас соединят

Под сводами, построенными мною,

И поспешат в ближайший кабачок

Помин души усопшей отзлословить.

И вот, – на шатком мостике кредита,

Качаясь меж наличностью и жаждой,

Какой-нибудь находчивый лакей,

От зависти и ревности бледнея,

Шепнет хозяйке, что сегодня ночью

Улегся рядом с мертвой Беатриче

Ее отец жестокий и развратный.

Что он при жизни продал душу черту

И получил за это позволенье

Вставать из гроба в полночь и бесчестить

Родную дочь… О, призрак неотступный!

(В дверь стучат)

Ага, стучат?

(Входит Гвидо)

Войдите, добрый Гвидо.

Я ждал вас. Все ль исполнено?

Гвидо

Работа

Закончена.

Франческо

Прекрасно. Я как раз

Просматривал от скуки чертежи.

Да, есть, должно быть, сладостное чувство

В осуществлении мечты высокой,

В порывах творческих. Увы, давно

Восторги стали жребием завидным

Лишь схимников в обители искусства.

Вы счастливы?

Гвидо

Порой. Но и печаль

Душе художника знакома. Труд

Принадлежит нам лишь наполовину,

И часто образ, выношенный в сердце

С тоской и мукой, вынуждены мы

За золото, за почести, за славу

Безжалостно вручать чужим заботам;

И бродят наши вымыслы и грезы,

Как матерью заброшенные дети.

Франческо

Мой бедный Гвидо!

Гвидо

Редкие слова

Вам нравятся, синьор Франческо?

Франческо

Что ж,

Я полюбил вас, право. В этом доме

Лишь вы один умели согревать

Ворчливой старости холодный опыт,

Я ваш должник… Итак, насчет уплаты, —

Дворецкий, помнится, покрыл весь счет,

Но я прошу вас, в знак приязни, вот, —

Здесь перстень мой и несколько дукатов.

Гвидо

Нет, нет, синьор!

Франческо

Ни слова. Этот дар,

Быть может, вам напомнить на досуге

О чудаке скучающем, о друге,

Который быль не то что глуп, но стар.

Счастливый путь.

Гвидо

Прощайте.

Франческо

В добрый час!

Простите мне невольные обиды.

(Гвидо уходит)

Да, он влюблен. Тревожный пламень глаз

И эти жалобы… Мой глупый Гвидо!

(Подымает портьеру)

Вы здесь уже? Тем лучше.

(Входят Марцио и Олимпио)

Я письмо

Перечитал и вывел заключенье.

Олимпио, быть может, вы подробней

Расскажете мне ваше приключенье.

Олимпио

Все очень просто. Ночью, при луне,

Я шел вчера (обычная прогулка),

Как вдруг из тьмы глухого переулка

Выходить некто в маске – и ко мне

Преловко сунул мне записку эту —

И за угол. Я страшно удивлен

(Каков нахал!) – хочу за ним, но он

Уже исчез, бесследно канул в Лету.

Вот, в сущности, и весь рассказ. Записку

Я передал, конечно, вам. Она

Мне подозрительна немного. Впрочем, —

Я в этом деле лишь посредник.

Франческо

Гм,

Необычайно. Марцио любезный

И вы, Олимпио, подите ближе,

Сюда к окну. Налево у фонтана,

Вы видите? пересекает площадь

Красивый юноша в плаще коротком.

Марцио

Художник Гвидо?

Франческо

Да. Его бумаги

Мне очень бы хотелось прочитать.

Олимпио

Для этого их следует достать?

Франческо

Притом – без промедленья.

Олимпио

Все понятно.

(Марцио и Олимпио уходят)

Франческо (рассматривает записку)

Рука Кристофоро. Я узнаю

Его запутанный неровный почерк,

Сомненья нет. Так заговор? И Гвидо

По глупости иль по иной причине

Ввязался в это дикую затею…

Но кто-то бедняка бесстыдно предал, —

Соперник? Или враг? Иль друг коварный?

О, дружба, дружба, сладкое вино,

Несущее жестокое похмелье!

Нет, Беатриче, твой побег – химера;

Я крепко запер выходы и входы,

Замазал наглухо все щели. Сердце

Поставил я стеречь твои пороги,

И нет прилежней сторожа, и нет

Лютее пса. И мне он выгрыз душу!

О, даже я порой изнемогаю…

Кровь – как поток, в который пали скалы,

Вздымается, бурлит, и жжет, и душить, —

Я задыхаюсь – —

(Входит слуга)

Слуга

Монсиньор Гуэрра.

Франческо

Ты снова здесь? Иль все вы сговорились?

Я задушу тебя, шпион проклятый!

(Слуга отступает)

Веди его, Иуда!

Слуга

Иисусе!

(Выбегает в ужасе)

Франческо

Как жарко мне. Как страшно сердце бьется – —

Я, кажется, забылся, – скверный признак.

Так здесь Гуэрра? Хитрая лиса

Зашла ко мне, конечно, неспроста…

Гуэрра (входит)

Кузен, простите, я по порученью.

Франческо

Прошу, прошу.

Гуэрbра

Мой добрый кардинал

Вам шлет привет.

Франческо

Да, кстати, – я ведь знать,

Что быть сегодня странному стеченью:

Ряд обстоятельств вынудил меня

Предугадать визит ваш за три дня.

Гуэрра

Я поражен.

Франческо

Но что же ваш патрон?

Корпит над Плинием? Постится?

Гуэbрра

Он

Справляется, во-первых…

Франческо

Рад послушать.

Гуэрра

… Здоровы ль вы. Он слышал, будто – —

Франческо

Вздор.

Хотя, пожалуй – – С некоторых пор

Мне лекарь строго запрещает кушать.

Но он чудак. Язык мой – как всегда,

И ровен пульс – —

Гуэрра

Вы, значит, не хворали?

Франческо

С чего бы вдруг? Я вылил яд. Вода

Уж слишком пенилась в моем бокале.

Гуэрра

В бокале яд?

Франческо

Увы. Мой бедный пес,

Вы помните? – шотландская порода, —

Лишь сунул в лужу любопытный нос —

Вмиг скорчился и околел. Урода

Я так любил – – как сына, даже боле, —

Но он погиб. И все мы в Божьей воле.

Гуэрра

Неслыханно, ужасно! Я виню,

Конечно, слуг. Здесь, явно, месть лакея.

Франческо

Иль заговор.

Гуэрра

Но кто бы мог?

Франческо

Не смею

Подозревать ближайшую родню.

Гуэрра

Еще бы! Но какой беспутный век!

Порок все глубже разъедает нравы,

Как ржавчина железо. Наша жизнь

Подобна золоченой колеснице,

Увитой терпкими цветами смут

И преступлений. Каждый встречный камень

Грозит ее мгновенно опрокинуть.

Не дико ли? Всего четыре дня

Я проскучал в дороге, а меж тем

Под кровлей этой, прочной и надежной,

Уже успел повеять ветер смерти.

Франческо

Так были вы в отъезде?

Гуэрра

Лишь вчера

Вернулся в Рим к святейшему приему,

И уж затем не покидал двора

И, как убитый, спал до службы дома.

Франческо

Итак, я жив. Но, помнится, хотели

Вы что-то во-вторых?

Гуэрра

Да, в самом деле,

Но это мелочь, к слову. Кардиналу

Послышалось, что папа намекнул,

Что будто в Риме неспокойно стало,

И тут же вас легонько упрекнул.

А уходя, заметил, что едва ли

Вы навсегда Кристофоро прогнали.

Франческо

Кристофоро?

Гуэрра

Бедняга удручен

И полн раскаянья.

Франческо

Но разве он

Не в Генуе?

Гуэрра

Свирепая нужда

Его недавно привела сюда.

Франческо

Бездельник, мот.

Гуэрра

Какой-то кредитор

Хотеть его сгноить в тюрьме.

Франческо

Забавно!

Гуэрра

Святой отец сказал, что с этих пор

Он будет все долги платить исправно.

Франческо

Кто, папа?

Гуэрра

Нет, Кристофоро. И вы

Ему поможете, из сожаленья.

Франческо

А если нет, к примеру?

Гуэрра

Но – увы,

Догадки папы стоят повеленья.

Франческо

Естественно. Глубокие слова.

Теперь мне ясно. Что же? Признаю

И подчиняюсь. Я готов отныне

Не только исполнять догадки папы,

Но каждый раз с почтительной улыбкой

Выслушивать и смех его клевретов,

И тайные угрозы их. Поспешно

Предупреждать малейшее движенье

Руки небрежной, подымать платок

Или перчатку, брошенную на пол,

Ну, словом, быть всегда слугой покорным.

Но слушайте, быть может, это шутка?

И глупая к тому же? Может быть,

Вы отыскали повод к разговору,

Чтоб подчеркнуть внезапный свой отъезд,

А с ним и непричастность к покушенью?

И во-вторых, боясь, что мне известен

Кристофоро приезд, вы, про запас,

Чистосердечно тайну проболтали?

Молчите же, не возражайте. Мне

Змеиное шипенье ненавистно

И предпочтительней рычанье льва,

Затем, что лев не жалит, а терзает!

(Выходит, задыхаясь)

Гуэрра

Ублюдок гнусный! Губы посинели,

И все черты мгновенно исказились – —

Он страшен в бешенстве. И угадать,

Так угадать! Как будто он читает

Под черепом запрятанные мысли…

Предчувствую, – игра идет на все,

Здесь ставка стоит чьей-то головы – —

Твоей, твоей, рыжебородый дьявол!