Текст книги "Горькое молоко—2. Кофе от баронессы Кюцберг"

***

Прошло несколько дней после испорченного похода. Колчак подал документы для поступления в спортивную академию. Когда приехал Жига, он забрал у него свёрток, и временно спрятал его у себя на чердаке. В школьном саду, встретившись, с Мареком он рассказал, все подробности похода и про охотника, который согласен был приобрести пистолет. Охотника он уже проверил. Действительно работает патологоанатомом в центральной больнице. Осталось о цене договориться и назначить место встречи. Её назначили на субботу в десять утра в частном доме Зиновия Афанасьевича. Вовка размеренным шагом ничего, не подозревая, двигался по безлюдной улице Ванеева. В руках он нёс коробку от зефира, в которой лежал Вальтер. Впереди себя он отправил Марека, по адресу, который ему дал Зиновий Афанасьевич. Марек подошёл к дому с высоким забором и, найдя звонок в калитке, позвонил.

Вовка, остановился, в тридцати метрах, от назначенного дома, где должна состояться сделка. Он видал, как Сашке открыли калитку и впустили его. Но задержка Сани, который должен был подать сигнал безопасности, взволновала его. Вовка начал отходить назад, почувствовав опасность. Тогда он развернулся и стремглав, ни сворачивая никуда, по этой улице, побежав в обратную сторону, бросив коробку в первый попавший палисадник.

Ему навстречу, с небольшой скоростью ехала старенькая Волга. Вовка, сообразить не успел, как оказался в этой машине, на заднем сиденье зажатым с двух сторон операми. Один из них был Ланин. Он, довольно улыбаясь, сказал:

– Ну, вот птичка и в клетке, теперь – то я спрошу тебя за свою спину. Раскручу тебя на всю катушку.

Опер, что сидел впереди, спокойно забрал в кустах коробку. Вовка понял, что влетел, по самые уши и надежд открутиться от пистолета не было. Он потерял самообладание, когда его привезли в милицию и ввели в кабинет к старому знакомому Гридину Вячеславу Андреевичу.

…Вовка ничего не слышал, что говорил ему майор. Он подписал протокол за все грехи, что было, и что не было.

После чего его отвели в КПЗ, где знакомый сержант с усами, как у маршала Будённого, его предварительно обыскал. Потом завел в небольшую прокуренную камеру. Двухметровые нары, были похожи на артистическую сцену. Метр бетонного пола, вместе со стоявшей в углу парашей, делал камеру тесной, хоть она была и широкая, могла приютить на своих нарах больше десяти человек. Такие размеры уготовил ему Гридин.

– Смотри, тут у меня никого не обижай, без фокусов, – предупредил Вовку дежурный, то ли в шутку, то ли всерьёз.

Колчак зашёл в камеру, где находилось всего три человека. Один молодой парень, примерно двадцати пяти лет, сидел на нарах без рубашки и курил сигарету. Двое взрослых, – один высокий, был похож на тракториста, а второй с перевязанным горлом и отталкивающей внешностью, стояли у дверей.

– Типичный урка, – отметил про себя Вовка, взглянув на арестанта с перевязанным горлом.

Волос на голове его отсутствовал. Не было волосяного покрова на бровях и красных одутловатых веках. Грубое лицо всё было испещрено красновато – сиреневыми звёздочками, что выдавало в нём пристрастного любителя спиртного. Фреди Крюгер против него был симпатягой. Вовка, вежливо со всеми поздоровался и присел на край нар, облокотившись на стену, устремив свой взгляд в выщербленный пол. Он обдумывал, почему с ним так случилось, прокручивая колесо событий назад. Но самым больным вопросом для него в это время была мать. Он представлял, какую ей боль принесёт его арест, как он ей будет смотреть в глаза при свидании.

«Вот тебе и поступил в академию физкультуры и спорта, – подумал он, – каких либо надежд, что его вытащат из этого каземата, нет. Был бы Захар живой, он бы меня в два счёта отмазал. Зачем протоколы подписывал пенёк»? – не переставал он корить себя.

К нему стало возвращаться сознание и здравый рассудок. Он вспомнил Захара.

– Знать, мне такая же судьба уготовлена, как ему и моему брату Серёге, – тихо шептали его губы.

Он не помнил, сколько времени просидел в задумчивости, но воспоминания связанные с Захаром, заставили его очнуться и поднять голову. Он обвёл камеру пустым взглядом, прочитал все росписи на стенах, которые были доступны его глазам.

– Проснулся паренёк? – спросил у него молодой арестант, – тебя за что взяли?

– Пока не знаю. В понедельник скажут, – тихо ответил Вовка.

– Как это ты не знаешь, ты в камеру пришёл, здесь секретов нет, – въедливо сказал мужик с перевязанным горлом, – может ты подсадная утка, – отвечай, давай?

У Вовки только от его вида начало закипать в груди. А когда мужик открыл рот, Колчак понял, что неприятный разговор с ним неминуем.

– Гоша, чего ты мелешь, – вступился за Вовку молодой парень, – какая тебе подсадная утка, – бабу дома погонял, а форсу у тебя будто азовский банк взял.

– Неважно за, что я сижу, но порядок камерный единый для всех, а ты Олег не встревай за этого вшивого интеллигента. Не видишь это маменькин сынок, лицо розовое, как у молодого поросёночка и реснички кукольные. Таких арестантов, тюрьма признаёт в другой ипостаси, и ходить ему там опущенным.

Не знал Гоша, у кого и где Вовка получал уличное воспитание, в чём была его огромная ошибка. Школа брата и двора, подсказывали, как правильно поступить в данной ситуации:

– Это вы камерный порядок устанавливаете? – спокойно спросил Вовка Гошу.

– Да я, а тебе, что не нравится? – тогда просись в другую камеру, тебя там так – же встретят.

Гнев подкрадывался к Вовке стремительно. Этот мужик наговорил ему таких оскорблений, думая, что молодой парень совсем не знаком с тюремной терминологией. Вовка умел крепко и внушительно выражаться, и не поздоровится тому, если мат, будет выдан под аккомпанемент его кулаков.

– Не зли меня мужик, ты уже лишнего до безобразия наговорил кочет бескрылый. Ещё слово услышу из твоей вонючей пасти, затолкаю тебе туда твой же башмак.

Тракторист и молодой вперили на Вовку глаза.

Молодой, тряс Гошу за коленку, успокаивая его.

– Это, кто кочет? Ах, ты щенок, – он встал во весь рост на нарах и занёс ногу над Вовкой.

Больше он сделать ничего не успел. Со страшным шумом Гоша улетел, к параше сбив с неё крышку, поцарапав себе надбровье правого глаза. На шум прибежал старшина. Он с вытаращенными глазами смотрел на валявшего у параши Гошу и разгорячённого Вовку:

– Что тут у вас? – Колчак, вероятно буянит. Я тебе русским языком сказал, – посмотрел он на Вовку, – никого не обижать. Захара твоего родственника здесь нет, осторожней давай. Защитить тебя некому. А ты Сыромятников подымайся? – тебе чего уже нар мало.

– Самбист? – вставая с пола и держась одной рукой за ушибленную голову, – спросил Гоша.

– Нет, я больше по бальным танцам специалист. А ты кто такой, чтобы, я перед тобой рубашку распахивал?

– Я, Гоша со шпального завода, меня весь город знает, и я всех знаю. А ты кого знаешь, парень?

– Я никого не знаю и карты с тобой тасовать не собираюсь. Потому что ты не человек, а чёрт поганый, если дурацкие законы устанавливаешь в камере. Я здесь первый раз, но как вести себя в этой обстановке наслышан от уважаемых людей.

– Видать, ты Гоша сам никого не знаешь, – сказал молодой. – Нам всем вертухай дал понять, что он племянник авторитета Захара, который всей области был известен. А ты, – я Гоша, я Гоша со шпального завода. Меня весь город знает, – передразнил он мужика, – вот и чмокнул Прасковью, – кивнул он на парашу.

Гоша ничего в ответ ему не сказал, а забрался на нары и лёг, молча, отвернувшись от всех.

– Ты забирайся сюда на нары, что ты на краюхе сидишь, – перина не ахти какая, но нормально устроиться можно. Если конечно сегодня домой не собираешься, – предложил ему молодой парень.

Как понял Вовка его, звали Олег.

Вовка снял с себя туфли и запрокинул ноги на нары.

– Ты сам местный будешь, – спросил Олег.

– Да, с Новой стройки.

– Это, где, я не знаю. Понимаешь, я сам с Покровской улицы, с того берега, и город ваш знаю неважно.

– Новая стройка и вокзал, – это одно и, тоже, – пояснил ему Вовка. – А как сам сюда попал? – спросил Колчак.

– Отдыхали на Круглом озере с компанией и подрались. У меня суд уже в понедельник будет. Он вчера должен быть, но прокурор заболел. Рассчитываю года на три подсесть, у меня вторая судимость и всё за драку.

– Фига тебе, три года, – раздался голос молчавшего тракториста, – всю пятёрку отмеряют. У наших судей это самая любимая цифра.

– Хорошо, что не ты судьёй у меня будешь Василий, – съязвил Олег, – ты уж точно бы мне пять годиков засандалил. У меня смягчающих обстоятельств целый короб.

– А тебя, как звать парень? – спросил он у Вовки, – слышал, тебя пархатый назвал Колчаком, это погоняло у тебя такое?

– Володя, меня зовут, а Колчак – это производное от фамилии моей.

– А меня Олег, – представился он. – Тебе восемнадцать лет есть?

– Да есть, – недавно стукнуло.

– Это уже хуже, – прослабухи на суде точняком не будет, но ты не печалься. На следующий год амнистию обещают. Даст бог, все отсюда выйдем.

– Что действительно такая вероятность есть? – спросил Вовка, – хотя смешно получается. Несколько часов под арестом, уже о свободе думаю.

– Это хорошо! Главное в заключении не думать перед освобождением, чтобы возвратиться назад. Я всё сделал, чтобы нормально жить на свободе. Когда вышел из заключения поступил в радиотехникум. Окончил его. В мае, должна быть свадьба, а девятого, на день победы перечеркнул все свои усилия и стремление к новой жизни. И во всём виновато только вино.

…Вовка, к разговору не был расположен, он нехотя поддерживал беседу, но думал о своём трудном положении. Олег это понял и переключился на Васю. Под их беседу он уснул. Проснулся Колчак от знакомой музыки, которая пробивалась через решётчатое окно. Музыка гремела в парке.

«Вероятно время около девяти вечера, – подумал он, – время начала дискотеки».

До утра Вовка лежал, не смыкая глаз.

В понедельник его вывели из камеры и отвели к Гридину. Колчак сел на стул рядом с окном, откуда, хорошо обозревалась центральная улица. В чёрном платье в горошек и в очках он увидал около мясного магазина знакомую девушку. Ошибиться он не мог, это была Полина.

«Возможно это счастливое предзнаменование», – подумал Вовка.

Гридин достал из сейфа папку с делом, вынул оттуда протокол, который Вовка подписал в субботу и зачитал его.

– Вот этот протокол готовый и обеспечивает он тебе три статьи и приличный срок. Теперь смотри, что я с ним сделаю. Я тебе его отдаю, после того, как ты дашь мне новые правдивые показания. И ты рвёшь его в моём присутствии. Затем мы составляем другой протокол. Твоего друга Марека, мы допросили и отпустили. На него у нас ничего нет. Мы знаем, откуда у тебя пистолет, но тебе нужно выдать ещё кинжал. Пистолет твой запачканным оказался. Семь лет назад он принимал участие в кровавых событиях в городе Соликамске. Естественно не может быть и речи, что ты замешан в тех преступлениях, учитывая твой возраст. Зиновий Афанасьевич твой недавний знакомый за тебя ходатайствует. Он характеризует тебя с хорошей стороны, но мы милиция, хлеб едим не зря и про тебя знаем всю твою подноготную. А из большого дома нам сказали, – не останови тебя сейчас, то ты с возрастом заматерелым преступником будешь. Кому, то ты сильно насолил, если большой дом на тебя разнарядку дал. А может это наследие твоего брата? Мы его не сажали, им занимались экономисты.

– Я о делах брата ничего не знаю, – сказал Вовка, – он меня в дела журналистики не посвящал. Думаю, моей судьбой плотно занялся ваш начальник милиции

Гридин с интересом посмотрел на Вовку:

– Хороша журналистика, оставил голым почётного директора завода. Ну давай мы не будем отвлекаться посторонними разговорами. Мне неизвестно кто навигатор твоей судьбы. Так ты принимаешь мои условия?

– спросил майор.

Такой поворот событий Вовке пришёлся по душе.

Вовка утвердительно кивнул.

Он откровенно рассказал историю находки пистолета, и где хранится кинжал.

Когда был подписан им вновь составленный протокол. Гридин протянул Вовке старый, который Вовка с благодарностью рвал на мелкие кусочки.

Затем в кабинет он пригласил мать. Завидев сына, она расплакалась, чем испортила Вовке настроение. Поговорили они ровно две минуты и его увели обратно в камеру, где он оказался один вместе с трактористом.

Гошу и Олега прямо с суда увезли в тюрьму.

…Через неделю и его отвезли в тюремный следственный изолятор, где он начал зарабатывать себе тюремный авторитет.

Суд состоялся, осенью, в пасмурный и промозглый день.

…Характеристика, написанная Ларой, была составлена на высшем уровне, – хоть в рамку вставляй. Это Вовка отметил сразу. Из неё он много о себе узнал, о чём раньше не догадывался. Но избежать строго приговора, она ему мало помогла.

Приговорили его к четырём годам, хотя он надеялся на меньший срок. Но к этому времени он уже адаптировался к тюремной жизни и приговор принял спокойно без всяких истерик и расстройств. Двери воронка закрыли за ним во дворе суда, который был переполнен его знакомыми пацанами. Из одноклассниц он увидал одну Надежду. Она стояла на выходе, рядом со всей роднёй Вовки и утирала косынкой слёзы. Его увезли в тюрьму под разнообразные и подбадривающие крики пацанов.

В тюрьме Вовка стал ждать этапа на зону. Камера ему изрядно надоела. Хотелось перемены обстановки.

Долгожданный день настал, через месяц, когда их группу преступников в воронке везли на пятак, так называлась колония, находившаяся на окраине областного центра, в которой сидел его близкий родственник Жора Хлястик и Калина, – мужчина с их двора.

***

В один из осенних солнечных дней, когда листва ещё не начала желтеть на кронах деревьев, Колчак приехал на зону, которую все называли пятёркой. Это была городская колония, за колючкой окружённая пятиэтажными домами. По убранству и размерам зона казалась ему ухоженной и большой как посёлок городского типа. Около каждого жилого помещения стояли беседки и теннисные столы, залитые осенними лужами. Этап вели по зоне в административное здание, и Вовка вглядывался в толпу окружающих их заключённых, которая шла за этапом, надеясь встретить кровных земляков.

Колчака, завели в кабинет к заместителю начальника колонии Полякову. Это был мужчина средних лет со строгими чертами лица. Он открыл папку с личным делом Вовки, и внимательно посмотрел на него:

– Спортсмен, среднее образование, что не жилось на свободе? – спросил подполковник.

– Острых ощущений искал, – ответил, развязано Колчак.

– Считай, что ты их нашёл. Ты попал в рабочую краснознамённую зону. У нас здесь все работают, а производство здесь большое. Пойдёшь в пятый отряд, в двадцать вторую бригаду, где будешь жить и трудится.

Вовку увёл с собой в отряд нарядчик, солидный и степенный мужчина, которого все называли Терентий. На свободе он был преподавателем в институте и сидел за взятку. Он показал Вовке спальное место и тумбочку. Койка ему понравилась, хоть и на верхнем ярусе, но в углу подальше от любопытных глаз. Угловое место всегда отдавало своеобразным уютом. Он рассовал все свои вещи в тумбочку

Находившиеся в секции ребята в спортивных костюмах, которые значительно были старше Вовки, подошли к нему поинтересовались, откуда он родом и какой срок привёз с собой. Узнав, откуда он, – блондинистый мужчина, самый старший из них улыбаясь, которого все звали Зуб, спросил:

– А Серёгу Беду ты случайно не знал у себя в городе?

– Это мой родной брат. Сейчас сидит, – ответил Вовка.

– Знаем мы всё о тебе, и попал ты к нам в отряд не просто так, а по ходатайству Хлястика и твоего брата Серого. На тот случай если ты поднимешься на нашу зону, насчёт тебя ЦУ получено, – сказал Зуб, – Беда был по первому сроку моим кентом на зоне, которую после расформировали. Нас он не забывал. Сюда часто приезжал греть, до суда. Здесь ещё ваш Горыныч сидит, так ты с ним меньше общайся, пока Жора Хлястик не приедет. Жора пахан, но он в данный момент в тюремной больнице находится. Калина здесь твой земляк, по изоляторам лазает. А с братом бог даст, свидитесь. Всякое бывает в нашей нелёгкой жизни. Его две недели назад вместе Черпаком и Липой отправили в Златоуст на крытую тюрьму. Вовка был доволен, что в первый день нашёлся человек, который знает хорошо его брата.

– Дядя Жора и Калина давно уже сидят, я их, наверное, и не узнаю сейчас, – сказал Вовка, – а дяди Севы Пескаря здесь нет, случайно? – спросил Колчак.

– Ничего себе, вот это парень ты даёшь? – присвистнул от удивления симпатичный и дёрганый парень по кличке Шимми, – ты, что весь уголовный патриархат знаешь? – спросил он.

– Ничего удивительного в этом нет, – сказал Зуб, – если он родственник Беды и Хлястика, то он и родственник Захара.

– Захар мой близкий родственник, а дядю Севу я видал последний раз на похоронах Захара. Он должен был после похорон подъехать к нам, но его арестовали.

– В лесу он сейчас, – сказал Шимми.

– Я знаю, что его отправили месяц назад на этап, но куда не известно. В тюрьме мы с ним не пересекались.

…Ребята угостили Колчака сушёной воблой и чаем с печеньем. Один малоразговорчивый парень, по кличке Дыня отлучился на время и вскоре пришел, принеся с собой две банки консервов и палку копчёной колбасы. За чаем Вовка ближе познакомился с ними со всеми.

Витя Зуб имел не одну судимость и за последнее преступление получил девять лет. Свой срок он уже досиживал и готовился на свободу. Шимми и Дыня были подельниками и отсидели по семь лет.

Когда они перекусили, вышли в холодный тамбур перекурить, накинув на себя явно не лагерного фасона тёмные куртки. Они начали ему проводить курсы молодого бойца:

– Вот, что Володя, – сказал Зуб, – завтра на производстве тебе предложат работу, иди на рихтовку, там самая шикарная работа. Можно за два часа норму выполнить и отдыхать. На других местах в нашем цеху тоже неплохая работа, но я давно понял, что где Дёмин, там и лафа.

– А кто такой Дёмин? – спросил Колчак.

– Дёмин это самый главный козёл зоны, в прошлом большой чиновник. За взятку сидит.

– Осмотришься, поймёшь нашу житуху, главное с начальством на рожон не лезь, – наставлял Дыня, – не любят они этого. Я поначалу опытный вроде пришёл, но посмотрел, что здесь дуру можно гнать. И начал рьяно чудить да по изоляторам лазать. Потом понял, попадать туда, – себя не уважать и значит сознательно подрывать своё здоровье. Мне осталось до свободы самую малость сидеть. Можно сказать, нос мой уже вдыхает запах свободы. С виду я вроде здоровый, а заглянуть внутрь, то тут болит, то там ноет. Всё – таки в общей сложности двадцатку отдал неволе. Так – что ты Володя вникни и разберись с обстоятельствами. Твой брат Серый был красавцем здесь по всем вопросам. С ним Жора всегда советовался. Ходил под номером один. Гигант был, несмотря, что был младше всех нас. Но недолго ему дали пожить среди нас. Закрутили без Бура на крытую тюрьму в Златоуст. Здесь начальник колонии, его старый знакомый по малолетке полковник Фенюшкин.

– Спасибо за науку, но я думаю, разберусь и с зоной и с собой, а Калину, когда выпустят с изолятора? – спросил Вовка.

– Трудно точно сказать, слух идёт, что его ещё на пятнадцать суток раскрутили, – сказал Шимми.

– Ещё одно дело, – положил свою руку на плечо Колчака Зуб, – под тобой спит тоже твой земляк Горыныч, я тебя насчёт него уже предупреждал. Ты с ним особо в контакт не вступай, он на наркотиках сидит и ВИЧ – инфицированный. С ним ваши земляки не больно знаются, – непонятный он чех. А будет навязывать тебе свою дружбу, скажешь мне.

– Я его знал немного на свободе, он иногда приходил к сараям в карты с голубятниками играть, но меня он точно не помнит. Маленьким тогда я был, – сказал Вовка.

– Вот и хорошо, пускай и здесь также продолжается ваше знакомство.

…Чуть позже, когда трое первых его знакомых ушли в промзону, завхоз Терентий пригласил Вовку для знакомства к начальнику отряда. Когда Колчак зашёл к нему в кабинет, то увидал перед собой мужчину интеллигентного вида, гладко выбритого с блестяще шоколадным лицом, выдающего в нём кавказца.

– Колчин исправляться будем? – спросил он, на чисто русском языке без всякого акцента.

– А я вроде не испорченный, видите какой стройный и без запаха, – нашёлся Колчак.

– Был бы не испорченный, находился в другом месте, а не в нашем зоопарке, – сказал капитан. – Заявление в актив писать будешь? – спросил он.

– Что это так важно для исправления?

– Нет, – это я для проформы спросил. Знаю, что ты писать ничего не будешь, и знаю, какие у тебя уголовные корни имеются. Видал я твоё тонкое личное дело. Оно пока у тебя не подмочено, так, что шанс уйти досрочно домой у тебя есть. И я, не взирая, на твои корни, постараюсь тебе помочь в этом. Главное сам не растрачивай себя на взыскания. Работай и в рот не заглядывай своему родственнику Хлястику, хоть он у нас и главный авторитет в колонии. Лучше спортом больше занимайся. У нас на зоне есть небольшой спортивный зал, около столовой. Не Лужники конечно, но спортивную форму поддерживать условия есть.

После разговора с капитаном Вовка пришёл в секцию снял телогрейку, и положил её на кровать.

– Сосед выходит ты мой? – услышал он позади себя голос.

Вовка резко обернулся. Перед ним стоял Горыныч, с пожелтевшим лицом и блуждающими бесцветными глазами.

– Выходит да, – ответил ему Вовка.

– Ну, давай тогда знакомится, – протянул он Вовке руку. – Меня зовут Коля Горыныч.

Вовка пожал ему руку.

– А меня Володя Колчак.

– Это, что фамилия такая? – спросил он.

– Ты мне разве фамилию свою сказал? – вежливо ответил ему Вовка.

– Ух, ты какой ершистый малец, – просипел Горыныч, – не принято здесь вопросом на вопрос отвечать, так поступают только женщины.

– Со своим полом, я без посторонней помощи разберусь, – сказал Колчак.

– Ты не обижайся, я тебя разуму учу, – бросил Горыныч.

– Обижаются только женщины, а мужчины злятся, – парировал Колчак.

– Знакомая фраза. Так любил говорить один мой покойный друг Захар, – вором в законе был, – многозначительно заявил Горыныч.

– То, что он так говорил, я знаю, но чтобы ты его другом был, сомневаюсь. Если вы вместе с ним играли в карты у сараев, это не доказывает вашу дружбу.

– Ты, кто такой? – захлопал глазами Горыныч.

– А я тот самый маленький мальчик, который был рядом с Захаром около сараев.

– Вот это встреча, – глупо заулыбался Горыныч, – никогда бы тебя не узнал. Там тогда всегда пацанят много крутилось. Выходит, и ты среди них был. Значит ты родич Хлястика.

– Выходит, что да.

– Новости хоть городские расскажи, как там житуха? Слышал, что наши голубятники покидают этот мир.

– Их почти не осталось ни кого, – сказал Вовка, – один Гриша Хохол, Жига старший тоже тяжело болеет. Шиповник сейчас не держит голубей. Законным бизнесом занимается. Народным целителем стал. И народ к нему идёт. Купил себе микроавтобус новый, – летом по лесам ездит травы собирает.

– Он и раньше лекарем неплохим был, – сказал Горыныч.

На этом их беседа прервалась.

На следующий день Вовка вышел на работу. Это был большой и чистый цех точечной сварки. Мастер Смородин, которого все звали Аркадьевич и бригадир Верёвкин, были из заключённых. Аркадьевич мужчина пятидесяти лет приятной наружности находился в весёлом настроении и постоянно шутил. Бригадир Верёвкин, напротив был хмур и неразговорчив.

Мастер посмотрел вначале не расположенного к общению бригадира, а потом на Вовку.

– Сейчас тебе бригадир покажет рабочее место, – сказал мастер, – нерешённые вопросы появятся, смело подходи ко мне. А то я смотрю наш Верёвкин загадочный сегодня, какой – то.

Бригадир ничего не ответил мастеру, только махнул головой Вовке и сказал:

– Айда со мной.

Он подвёл Вовку, к какому – то небольшому агрегату:

– Вот это обрубочный станок, – показал бригадир, – он обрубает ненужные концы на решётках после сварки. Дневная норма выработки триста решёток. Хочешь, выполняй аккордно план. Хочешь, растягивай на смену, а лучше будет, если ты его будешь перевыполнять.

– А что это за решётки? – полюбопытствовал Колчак.

– Это дверки на куриные клетки, а другие участки изготавливают клетки и корзины под молоко и кефир, – объяснил бригадир.

– Понял, – сказал Вовка, – значит, я буду заниматься изготовлением тюрем для братьев наших меньших.

– Не нравится, можешь встать на обрубку корзин, но они тяжелее в десять раз решёток и план на них больше, так, как концов там обрубать меньше нужно, – предложил мастер.

– Нет, я лучше здесь буду, где проволока тоньше и ячейки крупнее, – согласился Колчак работать на дверках.

– Бригадир показал ему принцип работы станка. Сложного там ничего не было, но монотонная работа станка периодически напоминала ему принцип работы гильотины. Он тогда сразу бросал работу, отключал станок и садился в курилку, где отдыхал там до тех пор, пока не пройдёт наваждение, которое он сам себе придумал.

– Ты так на пайку себе не заработаешь, если будешь сидеть часто, – сказал ему хмурый бригадир.

– Я сюда не на заработки приехал, а срок отбывать, – ответил ему Колчак и пошёл к станку.

Он стал нажимать на кнопки, но станок только гудел и не включался. Бригадир вызвал электрика. Тот проверил индикатором кнопку, затем заглянул за заднею стенку станка и извлёк оттуда палку, которой был зафиксирован шкив.

– Вот Март, сучья рожа, опять над новичками издеваться стал, – сказал электрик бригадиру, – он не думает, что пацану от незнания руку или пальцы может запросто оторвать.

– Сейчас, я ему скажу, – буркнул бригадир.

– Не надо, – резко остановил его Колчак, – я сам виноват, что надолго оставил станок без присмотра.

Бригадир пожал плечами и отошёл к другому обрубочному станку.

Колчак обрубил несколько дверок и пошёл опять в курилку, ни на секунду не оставляя без внимания свой станок, но при этом отвлечённо вёл себя.

Он заметил худощавого парня с лукавым лисьим лицом крутящегося позади его станка, который неожиданно исчез с поля зрения.

Колчак подошёл тихо сзади и увидал, как парень засупонивал в шкив кусок доски. Он не успел обернуться и не видал, кто обрушил на его голову сильнейший удар. Парень с куском доски свалился около станка, а Колчак, как ни в чём не бывало, продолжал свою работу, оставив валяться Марта на холодном полу.

Через несколько минут Март пришёл в себя и поднялся с пола. Мутными и раскосыми от удара глазами, он посмотрел в лицо Колчаку.

Колчак встретил взгляд страдальца с дружелюбием. Приятно улыбнулся ему и углубился вновь в свою работу.

Выходя с обеда из столовой, его пригласили два крепко сложенных парня пройти за ворота цеха.

Колчак понял, если куда – то приглашают, то не для приятной беседы. Если за ворота или за баню драки не миновать. Вовка чувствовал себя спокойно, знал, что блатнее Жоры на зоне нет человека, а те с которыми он шёл за ворота косили под блатных. Жоры хоть и не было на зоне, но были его друзья Зуб и Дыня. Поэтому он не боялся. Кулаки его бешено чесались. Он соскучился по настоящей драке. Адреналину за то время, пока он находился в следственном изоляторе, накопилось у него с избытком. Подвернулся случай выкачать его. И сам процесс разговора вызывал у него неподдельный интерес, как эти ребята будут вести себя, когда узнают, что я родственник Хлястика.

У ворот их было трое. Все были старше Колчака приблизительно года на три. Март стоял, на взводе засунув руки в карманы телогрейки.

– Молодой, ты откуда такой взялся? Из Чикаго, что ли приехал? – спросил один с носом похожим на пельмень. – Не успел опериться, а уже руки на уважаемых земляков распускаешь. К тому же бьёшь из-за кулис.

Вовка моментально изобразил из себя лаптя:

– Я ваще – та не из Чикаги а из деревни Матрёхино приехал, Уренского уезда, а земляка вашего я не касался, – прикинулся непонимающим Колчак. – Видал, что он спать завалился около моего станка. Я будить его не стал, он мне не мешал.

– Врёт он мерин сиволапый. Вблизи его станка, никто рядом не работал, – сказал Март, и вытащил из кармана остро заточенный стержень.

Колчак моментально переменился в лице, и вместо маски деревенского простака, на парней смотрело решительное лицо человека способного на любые дерзкие действия.

– За мерина сиволапого я тебе нос сейчас таким – же сделаю, как у твоего друга, – он показал на парня, с носом пельменем. – А за штырь, который ты в руках держишь, я тебе руку сломаю. Вас предупреждаю, – повернулся он к парням, – дернетесь, убью.

Всю свою мощь он вложил в силу удара. Кулак словно в тесто вошёл в область носовой части лица. Март лежал в крови и без сознания, Колчаку он уже был не интересен, ему сразу пришлось отбивать атаки, двух других парней. Схватка была недолгой. Парень с боксёрским носом попался ему на вертушку, и Колчак слышал, как хрустнула его рука. Третий, быстро забежал в цех.

Вовка с осуждением посмотрел на тело бесчувственного Марта, распластавшегося у ворот. Друг его валялся рядом с ним и корчился от боли. Колчак зашёл в цех, взял ведро из курилки и высыпал все бычки и плевки на лицо Марта. Затем пришёл и сел в курилку тяжело дыша. Он видал, как по цеху стали суетиться незнакомые бравые ребята, но к Колчаку они не подходили, видимо кого – то ждали. Двое заключённых парня со сломанной рукой завели в цех и посадили в курилку напротив Колчака. К ним начал стекаться народ из других бригад и отрядов.

– Тебе земляк туго придётся после этого поступка, – сказал конопатый мужик в брезентовом фартуке. – За эту руку, у тебя две оторвут.

Никто из них не видел, что Колчака с этапа встретили авторитетные ребята. Если бы знали, то ни один бы слова не посмел сказать в его адрес. Кто такой Колчак известно было только одному мастеру, который в это момент отсутствовал в цехе.

– Свои пакши побереги, чего ты о моих руках печёшься? – зло бросил ему Колчак.

– Ты давай особо не возникай щенок куцый, – заступился за рыжего мужика, рядом стоящий в таком же фартуке заключённый.

– Один за поганый язык валяется за воротами, с содержимым вот этого ведра на харе, а тебе за щенка я просто на голову его одену, и сверху один раз грохну.

– Вовка для убедительности взял ведро в руку.

И он бы выполнил своё обещание, если бы в курилке не появился Горыныч.

– Эй, вы блатата беспородная, – просипел он всем. – Вы знаете, что за него вам сегодня толстую клизму вставят. Это – же племянник Хлястика и Захара. Что совсем голову потеряли? Вы чем Колчаку претензии предъявлять сходите и узнайте у электрика, что Март удумал?

Вовка заметил после слов Горыныча, первым испарился мужик в фартуке, который, обозвал его щенком, а за ним по рабочим местам разошлись и остальные.

Позже, когда покалеченных заключённых увели в санчасть, в промзону пришёл Зуб. Он замещал Хлястика в его отсутствие. В жилой зоне ему тут – же сообщили о случившемся скандале на производстве, и он поспешил на помощь Колчаку.