Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 39. Июнь – декабрь 1919"

Ответ на вопросы американского журналиста{38}38
  Данная статья является ответом на следующие пять вопросов, предложенных Ленину агентством «United Press»:
  «1) Внесла ли Российская Советская республика какие-либо мелкие или крупные изменения в первоначальную правительственную программу внутренней и внешней политики и экономическую программу, когда и какие?
  2) Какова тактика Российской Советской республики по отношению к Афганистану, Индии и другим мусульманским странам вне пределов России?
  3) Какие политические и экономические цели преследуете вы по отношению к Соединенным Штатам и Японии?
  4) На каких условиях готовы вы были бы заключить мир с Колчаком, Деникиным и Маннергеймом?
  5) Что имели бы вы еще довести до сведения общественного мнения Америки?». Ответы Ленина были посланы в Будапешт для американской печати.
  В октябре 1919 года в левосоциалистическом журнале «The Liberator» была помещена статья «А Statement and a Challenge» («Заявление и вызов»). В примечании к статье редакция журнала сообщала, что агентство «United Press» ответ Ленина разослало в газеты, но исключило ответ на пятый вопрос как «чисто большевистскую пропаганду».


[Закрыть]

Отвечаю на поставленные мне пять вопросов, на условии исполнения письменно данного мне обещания, что мой ответ полностью будет напечатан в газетах, числом более ста, Соединенных Штатов Северной Америки.

1. Советское правительство имело не реформистскую правительственную программу, а революционную. Реформы – суть уступки, получаемые от господствующего класса, при сохранении его господства. Революция есть ниспровержение господствующего класса. Поэтому реформистские программы состоят обычно из многих частичных пунктов. Наша, революционная, программа состояла, собственно, из одного общего пункта: свержение ига помещиков и капиталистов, свержение их власти, освобождение трудящихся масс от этих эксплуататоров. Этой программы мы никогда не изменяли. Отдельные частичные мероприятия, направленные к осуществлению этой программы, нередко подвергались изменениям; перечень их занял бы целый том. Укажу только, что есть еще один общий пункт нашей правительственной программы, который вызывал, пожалуй, наибольшее число изменений отдельных мер. Этот пункт: подавление сопротивления эксплуататоров. После революции 25 октября (7 ноября) 1917 г. мы не закрыли даже буржуазных газет, и о терроре не было и речи. Мы освободили не только многих министров Керенского, но и воевавшего против нас Краснова. Лишь после того, как эксплуататоры, т. е. капиталисты, стали развертывать свое сопротивление, мы начали систематически подавлять его, вплоть до террора. Это было ответом пролетариата на такие поступки буржуазии, как заговор совместно с капиталистами Германии, Англии, Японии, Америки, Франции для восстановления власти эксплуататоров в России, подкуп англо-французскими деньгами чехословаков, германскими и французскими – Маннергейма, Деникина и пр. и т. п. Один из последних заговоров, вызвавших «изменение», – именно усиление террора против буржуазии в Петрограде, – был заговор буржуазии, совместно с эсерами и меньшевиками, о сдаче Петрограда, захват офицерами-заговорщиками Красной Горки, подкуп английскими и французскими капиталистами служащих в швейцарском посольстве наряду со многими служащими русскими и пр.

2. Деятельность нашей Советской республики в Афганистане, Индии и других мусульманских странах вне России такова же, как наша деятельность среди многочисленных мусульман и других нерусских народностей внутри России. Мы дали возможность, например, башкирским массам учредить автономную республику внутри России, мы всячески помогаем самостоятельному, свободному развитию каждой народности, росту и распространению литературы на родном для каждого языке, переводим и пропагандируем нашу Советскую конституцию, которая имеет несчастье более чем миллиарду жителей земли, принадлежащих к колониальным, зависимым, угнетенным, неполноправным народностям, больше нравиться, чем «западноевропейская» и американская конституция буржуазно-«демократических» государств, укрепляющая частную собственность на землю и капитал, т. е. укрепляющая гнет немногочисленных «цивилизованных» капиталистов над трудящимися своих стран и над сотнями миллионов в колониях Азии, Африки и пр.

3. По отношению к Соединенным Штатам и Японии мы преследуем прежде всего ту политическую цель, чтобы отразить их наглое, преступное, грабительское, служащее обогащению только их капиталистов, нашествие на Россию. Обоим этим государствам мы много раз и торжественно предлагали мир, но они даже не отвечали нам и продолжают войну с нами, помогая Деникину и Колчаку, грабя Мурман и Архангельск, опустошая и разоряя особенно Восточную Сибирь, где русские крестьяне оказывают разбойникам-капиталистам Японии и Соединенных Штатов Северной Америки геройское сопротивление.

Наша дальнейшая политическая и хозяйственная цель по отношению ко всем народам, в том числе и Соединенным Штатам и Японии, одна – братский союз с рабочими и трудящимися всех стран без изъятия.

4. Условия, на которых мы согласны заключить мир с Колчаком, Деникиным и Маннергеймом, мы вполне точно, ясно, письменно излагали много раз, например, Буллиту, который вел переговоры с нами (и со мной лично в Москве) от имени правительства Соединенных Штатов{39}39
  Ленин имеет в виду переговоры с Буллитом, приехавшим в марте 1919 года в Советскую Россию для выяснения условий, на которых Советское правительство согласилось бы заключить мир с союзниками, а также белогвардейскими правительствами, образовавшимися на территории России. Через Буллита были переданы предложения, исходившие от президента США Вильсона и премьер-министра Великобритании Ллойд Джорджа.
  Советское правительство, стремясь к быстрейшему заключению мира, согласилось вести переговоры на предложенных условиях, внеся в них, однако, существенные поправки (текст проекта мирного предложения союзных и объединившихся стран, разработанный представителем правительства США Буллитом и правительством РСФСР, см. в сборнике «Документы внешней политики СССР», т. II, 1958, стр. 91–95).
  Вскоре после отъезда Буллита из Советской России Колчаку удалось добиться некоторых успехов на Восточном фронте, и империалистические правительства, надеясь на разгром Советского государства, отказались от переговоров о мире. Вильсон запретил публиковать привезенный Буллитом проект соглашения, а Ллойд Джордж, выступая в парламенте, заявил, что он вообще не имеет отношения к переговорам с Советским правительством.


[Закрыть], в письме к Нансену{40}40
  Имеется в виду ответ Советского правительства на письмо Ф. Нансена В. И. Ленину от 17 апреля 1919 года (письмо было принято по радио 4 мая). В своем письме Нансен указывал, что он 3 апреля обратился к Вильсону, Клемансо, Ллойд Джорджу и Орландо с предложением оказать помощь Советской России продовольствием и медикаментами. 17 апреля «Совет четырех» ответил согласием на предложение Нансена, но с оговоркой, что этот план должен предполагать приостановку военных действий, прекращение передвижения войск и всякого рода военных материалов на территории Советской России. Так как этот план не давал никаких гарантий того, что приостановление военных действий не будет использовано контрреволюцией, Советское правительство в своем письме Нансену от 7 мая указало, что переговоры о приостановлении военных действий могут вестись с самими правительствами стран Антанты. «Мы всегда были готовы, – говорилось в письме, – вступить в переговоры о мире, и теперь, как и прежде, мы готовы это сделать, и мы с величайшей радостью начнем обсуждение этих вопросов» («Документы внешней политики СССР», т. II, 1958, стр. 158). В основу ответа Советского правительства были положены замечания В. И. Ленина на два проекта обращения к Нансену, составленные Г. В. Чичериным. Ленин писал, что в письме следует развить мысль о мире, если «перемирие не для мира, а для политической игры, – не хотим. С миром не шутят. Надуть нас никому не удастся». Нансен сообщил, что предложения Советского правительства будут переданы правительствам Антанты. Но со стороны держав Антанты ответа на эти предложения не последовало.


[Закрыть] и т. д. Не наша вина, если правительства Соединенных Штатов и других стран боятся напечатать полностью эти документы, скрывая от народа правду. Напомню лишь наше основное условие: мы готовы заплатить все долги Франции и другим государствам, лишь бы мир был на деле, а не на словах только, миром, т. е. чтобы он был формально подписан и утвержден правительствами Англии, Франции, Соединенных Штатов, Японии, Италии, ибо Деникин, Колчак, Маннергейм и пр. – простые пешки в руках этих правительств.

5. Всего более я хотел бы сообщить общественному мнению Америки следующее:

По сравнению с феодализмом, капитализм был всемирно-историческим шагом вперед по пути «свободы», «равенства», «демократии», «цивилизации». Но тем не менее капитализм был и остается системой наемного рабства, порабощения миллионов трудящихся, рабочих и крестьян ничтожному меньшинству современных («moderne») рабовладельцев, помещиков и капиталистов. Буржуазная демократия изменила форму этого экономического рабства, по сравнению с феодализмом, создала особенно блестящее прикрытие для него, но не изменила и не могла изменить его сущности. Капитализм и буржуазная демократия есть наемное рабство.

Гигантский прогресс техники вообще, путей сообщения особенно, колоссальный рост капитала и банков сделали то, что капитализм дозрел и перезрел. Он пережил себя. Он стал реакционнейшей задержкой человеческого развития. Он свелся к всевластию горстки миллиардеров и миллионеров, толкающих народы на бойню для решения вопроса о том, германской или англо-французской группе хищников должна достаться империалистская добыча, власть над колониями, финансовые «сферы влияния» или «мандаты на управление» и т. п.

Во время войны 1914–1918 гг. десятки миллионов людей убиты и искалечены именно из-за этого, только из-за этого. Сознание этой истины с неудержимой силой и быстротой распространяется среди массы трудящихся во всех странах, – и это тем более, что война вызвала повсюду неслыханное разорение, а за войну надо везде, в том числе и народам-«победителям», платить проценты по долгам. А что такое эти проценты? Это есть миллиардная дань господам миллионерам за то, что они были так любезны, что позволили десяткам миллионов рабочих и крестьян убивать и калечить друг друга для решения вопроса о дележе прибылей капиталистов.

Крах капитализма неизбежен. Революционное сознание масс растет везде. Об этом говорят тысячи признаков. Один из неважных, но очень наглядных для филистера: романы Анри Барбюса («Le feu» и «Clarté»), который пошел на войну, будучи самым мирным, скромным, законопослушным мелким буржуа, филистером, обывателем.

Капиталисты, буржуазия, могут в «лучшем» для них случае оттянуть победу социализма в той или другой отдельной стране ценой истребления еще сотен тысяч рабочих и крестьян. Но спасти капитализм они не могут. На смену ему пришла Советская республика, которая дает власть трудящимся, и только трудящимся, которая вручает руководство их освобождением пролетариату, которая отменяет частную собственность на землю, фабрики и прочие средства производства, ибо эта частная собственность есть источник эксплуатации немногими многих, источник нищеты масс, источник грабительских войн между народами, обогащающих только капиталистов.

Победа международной Советской республики обеспечена.

Маленькая иллюстрация в заключение: американская буржуазия обманывает народ, хвалясь свободой, равенством, демократией в ее стране. Но ни эта, ни какая иная буржуазия, ни одно правительство в мире не сможет принять, побоится принять состязание с нашим правительством на началах действительной свободы, равенства, демократии: допустим, договор обеспечивает за нашим правительством и за любым иным свободу обмена… брошюрами, от имени правительства издаваемыми на любом языке и содержащими текст законов данной страны, текст конституции, с объяснением ее превосходства над другими.

Ни одно буржуазное правительство в мире не осмелится пойти на такой мирный, цивилизованный, свободный, равный, демократичный договор с нами.

Почему? Потому что все, кроме советских правительств, держатся угнетением и обманом масс. Но великая война 1914–1918 гг. разбила великий обман.

20-го июля 1919 г.

Ленин

«Правда» № 162, 25 июля 1919 г.

Печатается по тексту газеты «Правда», сверенному с машинописной копией

Речь о продовольственном и военном положении на московской конференции фабзавкомов, представителей правлений профсоюзов, уполномоченных Московского центрального рабочего кооператива и совета общества «Кооперация»{41}41
  Московская конференция фабзавкомов, представителей правлений профсоюзов, уполномоченных Московского центрального рабочего кооператива и совета общества «Кооперация» была созвана Московским Советом рабочих и красноармейских депутатов и Московским Советом профсоюзов во исполнение декрета СНК от 16 марта 1919 года об объединении распределительных органов и создании единого потребительского общества. Конференция проходила в Доме Союзов 29–30 июля 1919 года. На повестке дня конференции стояло два вопроса: 1. Организация потребительского общества в Москве; 2. Выборы временного правления МПО. В развернувшихся прениях по докладам об организации МПО и его уставе выступили меньшевики и сторонники «независимой» кооперации с выпадами против стремления Советской власти создать подлинную рабочую кооперацию. 30 июля на конференции с речью о продовольственном и военном положении выступил Ленин. Конференция приняла устав, избрала временное правление и контрольный совет МПО.


[Закрыть]
30 июля 1919 г.

(Аплодисменты.) Товарищи, что касается нашего продовольственного и военного положения, то позвольте мне обратиться к вам с небольшим и коротким пояснением. Я надеюсь, что основные факты, касающиеся этих вопросов, вам всем известны, и моя задача состоит, пожалуй, только в том, чтобы несколько осветить значение этих фактов.

Как раз в то время, когда вам приходится решать кооперативные вопросы, мы переживаем острый момент, в особенности в отношении продовольствия, как и в прошлом году летом. Вы знаете, что успех нашей продовольственной работы за последний год, по сравнению с предыдущим годом, был очень велик. Едва ли в других областях советской деятельности можно так точно измерить этот успех, как в работе продовольственной. За первый год Советской власти, частью захватывая и конец режима Керенского, государственная заготовка была сделана всего в 30 миллионов пудов. За следующий год мы заготовили свыше 107 миллионов пудов, несмотря на то, что, в отношении военном и в отношении свободного доступа к наиболее хлебным территориям, мы в этот второй год были в более тяжелых условиях, ибо нам была совершенно недоступна не только Сибирь, но и Украина и большая часть далекого юга. Несмотря на это, как вы видите, наши хлебные заготовки утроились. С точки зрения работ продовольственного аппарата, это – крупный успех, но, с точки зрения обеспечения хлебом неземледельческих местностей, это – очень немного, потому что, когда были произведены точные обследования условий питания неземледельческого населения и, в особенности, рабочего населения городов, то оказалось, что рабочий весной и летом нынешнего года в городах приблизительно только половину продовольственных продуктов получает от Компрода, а остальное вынужден добывать на вольном рынке, на Сухаревке и у спекулянтов, причем за первую половину рабочий платит одну десятую долю всех своих расходов, а за вторую – девять десятых. Господа спекулянты, как и следовало ожидать, лупят с рабочего в 9 раз против той цены, которую берет государство за заготовленный хлеб. Если взять эти точные данные нашего продовольственного положения, то мы должны будем сказать, что наполовину, одной ногой, мы стоим в старом капитализме и только наполовину выкарабкались из этой трясины, из этого болота спекуляции и вышли на дорогу действительно социалистических заготовок хлеба, когда хлеб перестал быть товаром, перестал быть предметом спекуляции и предметом и поводом для грызни, для борьбы и для обнищания многих. Как видите, с точки зрения того, что необходимо для удовлетворения неземледельческого и рабочего населения, сделано немного, но если представить себе, в каких трудных условиях приходилось работать в обстановке гражданской войны, когда большая часть самых хлебных территорий не была в нашем обладании, – то быстрота постановки продовольственного аппарата была необыкновенно велика. Я думаю, что все согласятся со мной, что в этом отношении задача организационная, задача сбора хлеба от масс крестьянства не капиталистическим путем, задача неимоверно трудная, которую никакая смена учреждений – я не говорю уже о смене правительства – решить не может, потому что эта задача требует перестройки организационной, она требует перестройки устоев сельскохозяйственной жизни, которые сложились веками, если не тысячелетиями. Если бы, скажем, при условии полного мира, нам было дано, положим, 5 лет на создание организационного аппарата, который целиком мог бы собрать в руках государства хлеб, отняв его из рук спекулянтов, то мы сказали бы, что такая быстрота общественно-хозяйственной перестройки – невиданная и неслыханная. И если нам меньше чем через два года удалось решить эту задачу наполовину, то это составляет очень многое. Это есть бесспорное доказательство того, что Советская власть в продовольственном вопросе, самом трудном и тяжелом, взяла правильную линию и стоит на верном пути. Во всяком случае, можно сказать, что Советская власть самым твердым образом решила только по этому пути идти дальше, не смущаясь теми колебаниями, сомнениями и критикой, а иногда и отчаянием, которые мы видим вокруг себя. Неудивительно, что со стороны тех или иных представителей голодных местностей мы видим иногда самое тяжелое и мучительное отчаяние. Это неудивительно потому, что общие цифры, которые я привел и которые касаются питания рабочих неземледельческих местностей и городов, показывают, что наполовину им приходится зависеть от спекулянтов, от случая и прочего.

А вы знаете, что спекуляция у нас принимает характер самой бешеной борьбы и отчаянного обдирания со стороны тех, кто получил возможность доставлять продукты на этот рынок. Неудивительно, что мы встречаем отчаяние со стороны тех, кто в этой бешеной борьбе между спекулянтами и голодными потерпел крах. Понятно, что в условиях, когда железнодорожный транспорт ослаблен, когда в местностях наиболее хлебных мы видим то, что наблюдается на Украине, где никакого аппарата создать не удается, где до сих пор старые остатки партизанщины разрушают всякую возможность организационной работы, где население до сих пор не сумело победить партизанщины, – это целиком играет на руку Деникину, который одерживает там наиболее легкие победы, и это затрудняет для нас использование самых хлебных рынков, где есть запасы хлеба, которые нас могли бы легко вывести из затруднения. Я говорю, что при таком положении неудивительно, что встречаешь вокруг себя выражение отчаяния со стороны тех людей, которые особенно тяжело потерпели крах в этой борьбе за хлеб. Если мы возьмем в общем и целом развитие советской работы, не в отдельных случаях, а в итоге работы, если мы сравним, что дала Советская власть и что вольный рынок, то мы должны будем сказать, что та половина продовольственного дела, которая находится в руках спекулянтов, что она до сих пор является источником страшного угнетения и самой бешеной, безобразной, ничем не регулируемой наживы для спекулянтов, причем в условиях, когда, с одной стороны, имеются голодные люди, а с другой – возможность для некоторых нажиться – источником самого отчаянного разврата.

И понятно, что люди, которые не умеют охватить этого процесса и связать концы с концами, что они сплошь и рядом вместо того, чтобы подумать, как в борьбе с капитализмом осиливать эту новую задачу – организацию сбора хлеба по твердым ценам из доверия к рабочему государству, – вместо того чтобы обдумать это, говорят нам: «Посмотрите, если рабочие девять десятых своих расходов тратят на Сухаревку, это доказывает, что вы существуете лишь благодаря мешочникам и спекулянтам. Поэтому вы должны сообразоваться с этим». Это мы слышим иногда от людей, которые воображают себя остроумными и глубоко понимающими события. На самом деле они являются представителями софизма. Опыт революции подтверждает, что смена форм правления – дело нетрудное, что устранение господствующего класса помещиков и капиталистов – вещь возможная в короткий срок, при удачном развитии революции даже в несколько недель, но переделка коренных условий экономической жизни, борьба с теми привычками, которые столетиями и тысячелетиями впитывались в каждого мелкого хозяина, это – дело, которое, при условии полного свержения эксплуатирующих классов, требует долгих лет настойчивой организационной работы. И когда нам указывают, вот, мол, посмотрите, как рядом с вами пышно процветает Сухаревка, как зависит от нее Советская власть, мы говорим: что же вы удивляетесь? Неужели эта задача могла быть решена менее чем в двухлетний срок и при отрезанности от России лучших земледельческих районов? Те люди, которые больше всего возражают с точки зрения принципиальной и даже иногда уверяют, что говорят с точки зрения социалистической, – но боже упаси от этого социализма! – они упрекают большевиков в утопизме и авантюризме за то, что большевики говорили: можно и должно революционным путем разбить не только монархию и помещичье землевладение, но разбить и смести класс капиталистов и остатки старой империалистической войны, чтобы расчистить почву для организационного строительства, которое неизбежно заставляет нас считаться с долгим периодом господства рабочей власти, одной только способной повести за собой широкие массы крестьянства. Эти люди, упрекающие нас в утопизме за то, что мы признавали возможным революционным путем разбить класс помещиков и капиталистов, сами навязывают нам задачу утопическую, чтобы организационные вопросы нового социалистического строя и борьбы со старыми привычками, которые нельзя уничтожить никакой отменой учреждений, чтобы эти вопросы были решены – в обстановке, когда у нас связаны руки гражданской войной – в срок, в какой они никакими земными силами решены быть не могут.

Да, именно продовольственная политика особенно ясно показывает, что борьба социализма с капитализмом в ее последней форме происходит именно здесь, когда нужно побороть не только старые учреждения и не только помещиков и капиталистов, а все воспитанные капитализмом привычки и условия хозяйства миллионов мелких хозяев. Нужно добиться того, чтобы их рассудок победил их предрассудок. Всякий сколько-нибудь сознательный крестьянин согласится с тем, что свободная торговля хлебом и продажа его на вольном рынке, когда народ голодает – это означает войну между людьми и обогащение спекулянтов, а для масс народа означает голод. Но этого сознания мало, потому что все предрассудки и все привычки крестьянина говорят за то, что выгоднее продать хлеб спекулянту за несколько сот рублей, чем отдавать государству за несколько десятков бумажных денег, за которые он сейчас товара получить не может. Мы говорим: если страна разорена, если нет топлива и фабрики встали, ты, крестьянин, должен оказывать помощь рабочему государству, должен дать хлеб в ссуду. Те бумажные деньги, которые дают тебе в обмен на хлеб, – это есть свидетельство того, что ты оказал государству ссуду. Если ты, крестьянин, окажешь государству ссуду и дашь хлеб, тогда рабочий может восстановить промышленность. Другого способа к восстановлению промышленности в стране, разоренной четырьмя годами войны империалистической и двумя годами гражданской, – другого способа нет! Всякий крестьянин, который сколько-нибудь развит и из первобытной мужицкой темноты вышел, согласится, что другого выхода нет. Но одно дело – сознательный крестьянин, которого вы убедите, если по-человечески к нему обратитесь, а другое дело – предрассудки миллионов крестьян, которые считаются с фактом, что они всю жизнь при капитализме прожили, что они собственность на хлеб считают делом справедливым, что нового порядка они не испытали и не могут ему поверить. Вот почему мы говорим, что именно в этой, продовольственной, области идет самая глубокая война капитализма с социализмом уже на деле, а не на словах только, и не в области верхушек государственного строительства. Эти верхушки легко переделать, и не велико значение таких переделок. Здесь же сознание трудящихся и их авангарда – рабочего класса – вступает в решительный и последний бой с предрассудками, с раздробленностью и распыленностью крестьянских масс. Когда сторонники капитализма – все равно, называются ли они представителями буржуазных партий или меньшевиками или эсерами, – когда они говорят: «Откажитесь от проведения государственной монополии, от взимания хлеба принудительным путем по твердым ценам», – мы отвечаем: «Вы, любезные меньшевики и эсеры, вы, может быть, и искренние люди, но вы защищаете капитализм, вашими устами говорят не что иное, как предрассудки старой мелкобуржуазной демократии, которая ничего другого, кроме свободной торговли, не видела, которая стоит в стороне от бешеной борьбы с капитализмом и считает, что это можно примирить и согласовать». Мы имеем достаточно опыта и знаем, что представители действительно трудящихся масс, те, которые не выделились в верхушечные слои, которых помещики и капиталисты всю жизнь эксплуатировали, – они знают, что здесь дело идет о последней и решительной, никакого примирения не допускающей, борьбе с капитализмом. Они знают, что никакие уступки именно здесь, в этой области, не возможны. Если временно Советская власть говорит, как она говорила прошлым летом: отпустим полуторапудников на столько-то недель, – то после этого она пустила в ход свой аппарат, и он дал больше, чем раньше. Вы знаете, что и в настоящее время пришлось сделать такую уступку и такой перерыв: пускай рабочие снабдят себя при отпусках хлебом в одиночку{42}42
  16 июля 1919 года Совет Обороны утвердил декрет о разрешении рабочим, возвращающимся из отпуска, провозить с собой два пуда нормированных и ненормированных продуктов. Декрет не был опубликован, но за подписью народного комиссара по продовольствию А. Д. Цюрупы была разослана всем губпродкомам и начальникам заградительных отрядов телеграмма, оповещающая о том, что отпускникам-рабочим разрешается иметь при себе багаж до двух пудов. Это положение существовало до 1920 года.


[Закрыть]. Тем сильнее мы обеспечиваем себе возможность снова приняться за работу, обеспечиваем себе нашу работу социалистическую. Мы даем настоящий бой капитализму и говорим, что, какие бы уступки он ни заставлял нас делать, мы все-таки за борьбу против капитализма и против эксплуатации. Мы будем здесь бороться с такой же беспощадностью, как мы боремся с Колчаком и Деникиным, потому что сила, откуда они берут себе подкрепление, это есть сила капитализма, а она, конечно, идет не из воздуха, она основана на свободной торговле хлебом и товарами. Мы знаем, что когда хлеб свободно продают в стране, то это обстоятельство и является главным источником капитализма, источником, который и был причиною гибели всех республик до сих пор. Теперь идет решительная и последняя борьба с капитализмом и со свободной торговлей, и для нас теперь происходит самый основной бой между капитализмом и социализмом. Если мы победим в этой борьбе, то возврата к капитализму и прежней власти, ко всему тому, что было раньше, уже не будет. Этот возврат будет невозможен, нужно только, чтобы была война против буржуазии, против спекуляции, против мелкого хозяйства, чтобы не был сохранен тот принцип, который существовал раньше: «Всяк за себя, а бог за всех». Нужно забыть принцип, когда всякий мужик был бы за себя, а Колчак был бы за всех. У нас теперь новая форма наших взаимоотношений и строительства. Нужно знать, что социализм идет, и, как бы мы себе ни навязывали наших старых пережитков, мы должны помнить, что они будут только старыми отрывками старых мыслей, потому что крестьянин должен совершенно иначе относиться к производимому им предмету потребления; в противном случае, если он продает по «вольной» цене хлеб рабочему, он, несомненно, становится буржуем и собственником, а мы говорим, чтобы хлеб продавался по твердой государственной цене, и это даст нам возможность отойти от капитализма. И вот, когда нам приходится переживать всю тяжесть нашего голодания и сравнивать наше настоящее положение с прошлым годом, то мы должны сказать, что наше настоящее положение несравненно лучше, чем оно было в прошлом году. Правда, нам приходится идти на некоторые уступки, но мы можем всегда дать ответ и объяснение этих уступок. Тем не менее, хотя мы за 20 месяцев Советской власти и сделали многое, мы еще не решили всех трудностей настоящего тяжкого положения.

Когда мы оторвем крестьян от собственности и когда мы повернем их к нашей государственной работе, тогда можно будет сказать, что мы сделали трудную часть нашего пути. Но мы не сойдем с этого пути, как не сойдем с пути борьбы с Деникиным и Колчаком. Мы слышим из лагеря людей, которые называют себя эсерами и меньшевиками, такие вещи, что война-де безысходна, что выхода из этой войны нет и что нужно принять все меры, чтобы она была закончена, – эти речи вы услышите сплошь и рядом. Это говорят люди, которые не понимают истинного положения вещей. Они считают гражданскую войну безысходной, потому что она слишком тяжела, но разве они не понимают, что эту войну нам навязывают европейские империалисты, потому что они боятся Советской России. В то же время они держат у себя во дворцах: сегодня Савинкова, завтра – Маклакова, затем – Брешковскую и разговаривают с ними не какие-нибудь милые речи, а ведут беседы о том, как рациональнее послать сюда, к нам, солдат, артиллерию с пушками и другими орудиями смерти, как оказать Архангельскому фронту помощь, как прибавить к нему фронт Южный и Восточный и еще Петроградский. Вся Европа и вся европейская буржуазия ополчилась на Советскую Россию. Она дошла до такой наглости, что предлагает венгерскому правительству такие вещи: «Мы вам дадим хлеб, а вы откажитесь от Советской власти». Я думаю, какая же большая агитация будет для Венгрии в виде этого предложения, когда его прочтут в газетах Будапешта! Но это все-таки лучше, это более честный и открытый путь, чем все гадания о борьбе за свободную торговлю и т. д. Здесь ясно говорится: вам нужен хлеб, – откажитесь от того-то и того-то, что нам невыгодно, и мы дадим вам этот хлеб.

Поэтому, если бы любезные капиталисты обратились с этим предложением к русским крестьянам, мы были бы им очень благодарны. Мы сказали бы: у нас не хватало агитаторов, – теперь Клемансо, Ллойд Джордж, Вильсон пришли нам на помощь и оказались самыми лучшими агитаторами. Теперь не будет больше речи об Учредительном собрании, о свободе собраний и т. д., а всё начистоту. Но мы спросим господ капиталистов – у вас так много военных долгов, у вас все чемоданы набиты долговыми обязательствами, столько-то и столько-то миллиардов военных долгов – и вы думаете, народ будет их платить? У вас столько снарядов, патронов, орудий, что их некуда девать, и вы нашли самым лучшим расстрелять их в русских рабочих? вы покупали Колчака, отчего же вы его не спасли? Вы же недавно вынесли резолюцию, что международная Лига наций держав Согласия признает Колчака единым полноправным русским правительством{43}43
  26 мая 1919 года Верховный совет Антанты обратился к Колчаку с нотой, подписанной Вильсоном, Ллойд Джорджем, Клемансо, Орландо и Сайондзи, в которой говорилось о готовности признать Колчака и помочь ему военным снаряжением, продовольствием, боеприпасами с тем, чтобы он смог укрепиться в качестве всероссийского правителя. В свою очередь от Колчака союзники потребовали также выполнения некоторых условий: созыв учредительного собрания после занятия Москвы, признание независимости Польши и Финляндии, при невозможности урегулировать вопрос о взаимоотношениях России с Эстонией, Латвией, Литвой, кавказскими и закаспийскими областями передать этот вопрос в Лигу наций, до того признать эти территории автономными и др. Колчак в своем ответном письме Верховному совету Антанты выразил готовность принять ряд условий союзников. 12 июля Англия, Франция, США и Италия признали ответ Колчака удовлетворительным и подтвердили еще раз свою готовность помочь ему.


[Закрыть]. А после того от Колчака остались только сверкающие пятки. Отчего же это так вышло? (Аплодисменты.) Вот на опыте колчакии мы видим, чего стоят обещания эсеровских и меньшевистских вождей. Ведь они начали колчаковщину, у них была самарская власть. Чего же стоят эти обещания? И как быть, если собираются против нас силы, которые, конечно, с военной стороны невероятно превышают наши – мы не можем их даже приблизительно сравнивать. Конечно, буржуазия, и крупная и мелкая, делает отсюда соответствующий вывод и говорит усталым изголодавшимся массам: «Вас втянули в гражданскую войну, из которой нет исхода. Где же вам, усталой, отсталой стране, бороться с Англией, Францией, Америкой?». Этот мотив мы постоянно слышим вокруг себя и от буржуазной интеллигенции – ежедневно и ежечасно. Они стремятся доказать, что гражданская война дело безнадежное. Но история дает нам ответ. Это – история власти в Сибири. Мы знаем, что там живут зажиточные крестьяне, которые не знали крепостного права, которые поэтому не могут быть благодарны большевикам за избавление от помещиков. Мы знаем, что там организовано было правительство и для начала туда были посланы прекрасные знамена, которые изготовляли эсер Чернов или меньшевик Майский, и на них были лозунги – Учредительное собрание, свобода торговли – чего хочешь, серый мужичок, все тебе напишем, только помоги свалить большевиков! Что же вышло из этой власти? – Вышла вместо Учредительного собрания колчаковская диктатура, – самая бешеная, хуже всякой царской. Что же это – случайность? Нам отвечают – это была ошибка. Но, господа, ошибаться могут отдельные лица в том или ином акте своей жизни, но ведь здесь на помощь вам шли все ваши лучшие люди, все, что было лучшего в ваших партиях. Разве вам не шла на помощь интеллигенция? А если ее не было, – хотя мы знаем, что она была, – у вас была интеллигенция всех передовых стран – Франции, Англии, Америки и Японии. У вас была земля, у вас был флот, у вас были войска, у вас были деньги – почему же все развалилось? По ошибке, которую сделал какой-нибудь Чернов или Майский? Нет! Потому, что в этой отчаянной войне не может быть никакой середины, и для того, чтобы держаться, буржуазия должна расстреливать десятками и сотнями все, что есть творческого в рабочем классе. Это ясно видно на примере Финляндии, это показывает теперь пример Сибири. Чтобы доказать, что большевики несостоятельны, эсеры и меньшевики начали строить новую власть и торжественно провалились с ней прямо к власти Колчака. Нет, это не случайность, это происходит во всем мире, и если бы исчезли все речи большевиков, все их печатные произведения, на которые теперь идет травля в каждой стране, где выуживают большевистские брошюры, как какую-нибудь заразу, страшную для бедных Вильсонов, Клемансо и Ллойд Джорджей, – если бы все это исчезло, мы бы указали на Сибирь, где только что действовали их приспешники, и сказали: вот это действует лучше всякой агитации! Это показывает, что между диктатурой буржуазии и диктатурой рабочего класса середины быть не может. Этот довод проникает не только в головы рабочих масс, он проникает даже в голову самого несознательного крестьянина. Вы знаете, крестьяне говорили: «Мы не хотим большевистского правительства, мы хотим свободной торговли хлебом». Вы знаете, что в Самаре крестьянство, среднее крестьянство, было на стороне буржуазии. Кто же теперь оттолкнул его от Колчака? Оказывается, что крестьянин один создавать свое…[7]7
  Одно слово опущено ввиду неясности записи в стенограмме. Ред.


[Закрыть] не может. Это подтверждается всей историей революции, и каждый, кто знаком с ней и с историей социалистического движения, знает, что к этому приводит все развитие политических партий в XIX веке.

Крестьянин этого, конечно, не знал. Он ни историей социализма, ни историей революции не занимался, но он верит и признает выводы, которые складываются на его собственной спине. Когда он увидал, что большевистские тяготы были тяготами для победы над эксплуататорами и что колчаковская власть принесла восстановление капитализма держиморд, он сказал сознательно: «Я выбираю диктатуру рабочих масс и я пойду на то, чтобы добить до конца диктатуру бюрократической буржуазии, – как он называет диктатуру Колчака, – чтобы была диктатура пролетариата, диктатура народа». Эта история с Колчаком показывает, что как гражданская война ни бесконечна, как ни тяжела, какой безысходной она ни кажется, но в тупик она не приводит. Она приводит народные массы, наиболее оторванные от большевиков, собственным опытом к убеждению в необходимости перехода на сторону этой власти.