Текст книги "Палая листва в тумане"

Ну солнышко, ну лапочка, – говорит парень, продолжая двигаться, с выжидательной улыбкой.

О-о-о-о-о, – говорит Иляна.

НУ ЧЕРТ С НИМ ДАВАЙ! – говорит она.

Резко сдергивает лосины вниз. Парень, торжествующе улыбаясь, – но это улыбка человека, который в любой момент готов ее погасить (если девушка повернется). Подает бедрами назад чуть сильнее, потом ерзает – примеривается. Тянет девушку на себя. Та кряхтит.

Хоть бы… – кряхтит она.

Помылся… – кряхтит она.

Заткнись, потаскушка, – говорит молодой человек.

Крупно – лицо Иляны в поту, блеск реки…

…блеск солнца на апельсинах. Они дрожат и раздваиваются, троятся… Стрелка термометра – 57 градусов выше ноля.

Греки эти просто люди второго сорта, – говорит, отдуваясь, Толстяк.

Да ну? – спрашивает, сомневаясь, Худощавый.

Ну, конечно, – говорит Толстяк.

Сам посуди, их же в Европе все за второй сорт держат, так? – говорит он.

Так, – говорит Худощавый.

Даже в сравнении с нами, молдаванами, они второй сорт, – говорит Толстяк.

Почему? – говорит Худощавый.

Мы, молдаване, кто? – спрашивает Толстяк.

Ну… молдаване? – говорит Худощавый.

Мы – потомки римлян, – говорит Толстяк.

А греки-то здесь при чем? – говорит Худощавый.

Греки для римлян всегда были второй сорт, – говорит Толстяк убежденно, видно, что это единственное, что он запомнил из уроков истории.

Они над греками смеялись, называли их изнеженными, бабоподобными, – говорит он.

А мы потомки римлян, значит, и для нас греки – бабы и второй сорт, – говорит Толстый.

Так уж и бабы? – говорит Худощавый.

А то нет? – говорит Толстяк.

И настоящие бабы у них страшные, еще и шлюшки клятые, – говорит он.

Это верно, – говорит Худощавый, глянув на вышку.

Общий план вышки сверху. Зонт. Камера плавно опускается на него, огибает и показывает надсмотрщика. Это жирный, волосатый, бабоподобный мужчина (то есть, Толстяк не так уж неправ), у него на голове дебильная кепка морячка, как у режиссера Михалкова, и, как и режиссер Михалков, он весь в золоте. Стоит, полуприкрыв глаза. У него вид человека, который спит. Но когда мы видим змею, которая ползет по его груди к голове, то понимаем, что это не так. Крупно – голова женщины, которая уткнулась надсмотрщику в пах. Она движется. Голова показана еще более крупно. Мы видим, что волосы женщины шевелятся. Еще крупнее. Это – маленькие, тоненькие змеи. Женщина задирает голову, и мы видим пустые глаза, мертвенно-бледную кожу. На женщине какой-то плащ, очень похожий на те, что одеты на женщинах на древнегреческих амфорах. На ее лице буквально пляшет ее язык – длинный и раздвоенный. Мы видим, что пах надсмотрщика окровавлен, там сплошное месиво. Женщина тонко шипит, и, глядя прямо в камеру (то есть, в небо), говорит сдавленным голосом какое-то древнее проклятие.

…… – говорит она древнее страшное проклятие Микен, которые славились своими ведьмами.

И начинает приближать лицо к камере, словно подползая ближе к небу по телу убитого ей мужчины. Крупно – кожа лба, просто белая кожа… Отъезд камеры. Это Иляна, которая, стоя на коленях у дороги, обслуживает водителя автобуса в кустах у дороги. Крупно – окна автобуса, пассажиры – крестьяне, – разговаривают, щелкают семечки, ругаются, смеются… Мужчины стоят у передней двери и курят. Один кричит в сторону кустов:

Шеф, эй, поехали?

Сейчас, сейчас, – говорит водитель сдавленным голосом.

Хватает Иляну подмышки, бросает на траву, пытается усесться на грудь. Девушка внезапно очень резко отталкивает одной рукой, другой опираясь в землю.

Сюда не дам, – говорит она.

Хоть что-то Гице останется, – говорит она.

Водитель смеется, подымает девушку, надавливает на плечи, они принимают прежнюю позу. Крупно – волосы сверху. Отъезд камеры, это женщина, которая лежит на уже упавшем надсмотрщике. Она облизывает его мертвое лицо и раскрывает рот. Максимально широко раскрывает. Мы видим, как макушка бедняги скрывается во рту женщины (это начало заглатывания, как у змеи – В. Л.). Общий план вышки.

Да, наши порядочнее, не то, что эти… европейские, – говорит соглашающимся тоном Худощавый, он не только в этом убежден, но ему еще и хотелось бы в это верить.

Да и русские тоже давалки, – говорит Толстяк.

Там за бутылку водки любая телка даст, – говорит он.

Прямо так за бутылку? – говорит Худощавый.

Ну, за литр точно, – говорит Толстяк.

А москвичке – литр и баклажку пива, – говорит он.

Смеются.

Шалавы, – говорит Худощавый.

Шалавы, – говорит Толстяк.

А мужики русские все алкоголики, – говорит Худощавый.

Да, все русские пьяницы, – говорит Толстый (не осуждает, просто констатирует очевидные для молдавского крестьянина факты, как, например, то, что земля плоская – В. Л.)

Алкашня, – говорит Худощавый.

Поэтому они там тупые все, мозги пропили, – говорит он.

Ну да, а европейцы проимели, – говорит Толстяк.

Европейцы мозги проимели, русские пропили, – говорит Худощавый.

…кажется, у одних молдаван что-то в голове осталось, – говорит Худощавый.

Это да, мы самые нормальные, – говорит Толстяк.

Но и у евреев тоже в голове кое-что есть, – говорит Толстый.

Что? – с иронией спрашивает Худощавый.

Где молдаван прошел, там еврею делать нечего, – говорит с долей национальной гордости Худощавый.

Это да, – неуверенно говорит Толстяк.

В его глазах медленно разгорается нечто, похожее на национальную гордость.

Показано, как рядом с Толстым, треснув, на полметра расходится земля. В жару здесь это дело привычное, так что рабочие даже не обращают внимание на случившееся. Общий план плантации. Показано, как люди, один за другим, начинают отходить от деревьев к краю плантации. Они сонные, как мухи, и безвольные, как мухи, которых уже брызнули дихлофосом. Над вышкой приподнимается женщина, которая делала минет надсмотрщику. Она выглядит очень… сытой. Женщина улыбается и присвистывает. Она похожа на Медею и Медузу Горгону одновременно. Ей совершенно не жарко. Внизу раздается какой-то треск. Камера опускается по столбу вместе со змеей, и мы видим, что это был треск лопнувшего от жары термометра. Ртуть каплет на землю, и капли шариками скользят по высохшей почве. Рядом с капелькой ртути падает на землю апельсин..

Греки, римляне, русские, шалавы, достало все, – говорит Худощавый.

Давай передохнем, – говорит Худощавый, у него заплетается язык.

Давай, – говорит Толстяк.

Скажи, – говорит он, снимая перчатки, – а куда ты костюм положил?

Костюм? – говорит Худощавый.

Какой костюм? – спрашивает он.

Фартук и сапоги что ли? – говорит он, устало поворачиваясь спиной к дереву.

Да нет, – говорит Толстяк, с силой наступив на еще одну змею.

Костюм великого певца Василиу Дану, – говорит он.

А, – говорит Худощавый.

Ну, говорю же, за селом, под тем орехом, что баба Зойка посадила, – говорит он.

Которая по молодости со всем селом…? – говорит Толстяк.

Да уж, старуха еще та кобылка была, – говорит Худощавый.

Она, вроде, Иляне двоюродной бабкой приходится? – спрашивает Толстяк.

Че? – спрашивает Худощавый и сжимает кулаки.

Что… что… да ты что?! – говорит Толстяк, искренне недоумевая.

Ты че сказать хочешь? – говорит Худощавый.

Да ничего, – говорит ОЧЕНЬ удивленно Толстяк.

Вроде баба Зойка Иляне твоей родней приходится, вот и спросил, – говорит он.

Да что с тобой? – говорит он.

А, ерунда, жара, извини, – говорит Худощавый.

Наклоняется бросить апельсин в ящик. В этот момент Толстяк ехидно улыбается и показывает в спину приятелю язык. Худощавый распрямляется, лицо Толстяка сразу становится серьезным. Они, еле передвигаясь, идут к краю плантации, к палатке, рядом с которой стоит бочка воды.

Прямо под орехом? – говорит Толстяк.

Что? – говорит Худощавый.

КОСТЮМ, – говорит Толстяк.

А, ну да, – говорит Худощавый.

Прямо у корня, – говорит Худощавый.

Небось, истлел уже? – говорит Толстяк.

Я же не русский алкаш и не греческая баба, – говорит с гордостью Худощавый.

Я его, костюм, завернул в пакет, – говорит Худощавый.

Молодец, – говорит Толстяк.

Дожидается, пока Худощавый не пройдет чуть вперед, после чего, вытащив из-за пояса сзади тесак, берет его двумя руками и хорошенько размахивается.

Эй, Гица! – вяло говорит какой-то рабочий, вышедший к бочке напиться.

Да? – говорит Худощавый.

Толстяк делает страшные глаза и показывает тесак работяге, который собрался предупреждать Худощавого.

А, ничего, – вяло говорит работяга.

Машет рукой, возвращается к палатке, буквально падает в нее обратно.

Вот деби… – говорит Худощавый.

Он замолкает, потому что ему в шею справа с силой вонзается тесак. Голова Худощавого резко заваливается влево, он сразу же умирает. Толстяк, с силой выдернув тесак из шеи приятеля, – тот сразу валится набок, – нагибается над телом и наносит еще несколько ожесточенных ударов. Бьет с ненавистью.

Иляна… хрясь… нужна… хрясь… мне – говорит он.

Мне… хрясь… нужна… хрясь… Иляна, – говорит он.

Пока он рубит, из палатки выходит еще один рабочий, подходит к бочке, пьет, кинув взгляд в сторону убийства, спокойно отворачивается, идет в палатку… Камера – в брызгах. Крупно – Толстяк в крови, держит в руке апельсин. Общий план местности сверху – змей уже так много, что практически вся земля – черны ковер, который шевелится. Змеи копошатся у ухода в палатку, оттуда доносятся жуткие крики… Растерянное лицо Толстяка…

Гице, Гице… – говорит он растерянно.

Иляна… – говорит он растерянно.

Иляна?! – говорит он.

Да зачем мне Иляна, – говорит он, растерянно хмурясь.

Гице, что… – говорит он.

Что случилось, Гице?! – говорит он.

МАМА!!! – говорит он.

Хватает тело приятеля – голова откатывается в стороны – трясет за плечи…

Крупный план – женщина на вышке стоит в полный рост. Она похожа на Изабеллу Росселини, только намного красивее (то есть, на Изабеллу Росселини в роли Афины в фильме «Одиссея» а не на Изабеллу Росселини в роли чешской идиотки в идиотском фильме «Невыносимая легкость бытия» поставленном по хорошей книге Кундеры – В. Л.). У нее такие же синие глаза. Волосы ее уложены, она подпоясана под самой грудью, в правой руке держит копье. Глядит вниз спокойно, торжественно. Поднимает копье, с силой швыряет вниз, в камень.

Из камня фонтанирует вода.

***

Мы видим перед собой небо в серых облаках.

Камера резко берет вправо, и опускается к земле. Важное примечание – мы всё видим чуть смазанным, как бывает при близорукости. Это та степень плохого зрения, когда ты еще видишь деревья и ветки, но листва сливается для тебя в единое целое.

Во время движения камеры мы видим обычные девятиэтажные дома, которыми застроены города бывшего Советского Союза. О Союзе мы вспоминаем, потому что на фасаде одного дома виден плохо затертый силуэт Владимира Ленина. Он сжимает в руке кепку, рядом буквы «Ынтотдяуна ын сочиализмул» (все вместе в социализм – прим. В. Л.). Слово «сочиализмул» затерто сильнее других, на нем синей краской (все – и Ленин. И фраза, исполнено красным цветом) написано «Еуропа» (Европа – В. Л.). Краска на фасадах облупилась, часть балконов выглядят достаточно новыми – пластик, стекла, – другая часть, напротив, смотрится убого. Показан велосипед на балконе, лыжи на балконе, банки на балконе. Показана старуха, которая выходит на балкон. И крошит хлеб – девятый этаж, – вниз, приговаривая:

Цып-цып-цып, – говорит она.

Мои цыпочк, – говорит он.

Возле балкона начинают порхать голуби. Камера, показав это, отъезжает. Мы видим уже все это очень неотчетливо – просто какое-то копошение у балкона. опускается к земле. Отъезд. Мы видим, что это строительный кран. Недостроенный, прямо на стадионе школы, дом. Поднято уже шесть этажей. Крупно плакат «Элитные апартаменты».

Слышен голос:

Элитные, как же… – говорит голос.

Бессарабцы, – говорит голос.

Поставь здесь газовую камеру, и напиши «элитные расстрелы», – говорит голос.

Так они в очередь соберутся, – говорит голос.

Бессарабцы чертовы, – повторяется голос.

Это не Голос За Кадром, как мы могли бы думать. Камера поворачивается, и мы видим перед собой мужчину, который убил любовницу, оставив в ее квартире открытым газовый вентиль. У него слегка опухшее лицо, и обручальное кольцо на, почему-то, мизинце. На мужчине темные джинсы, кроссовки «Адидас» (очень качественная подделка фабрики «Зориле», рекомендую – В. Л.), рубашка с коротким рукавом. Рубашка короткая. Мужчина в хорошей форме, но не настолько хорошей, как ему бы хотелось, и рубашка это подчеркивает. У него в руке – банка пива, и рюкзак за его спиной позвякивает. Он выпивает пиво из банки – залпом, – и, смяв ее в кулаке, сует в боковой карман рюкзака. Одновременно вытаскивает из другого кармана еще банку. Крупно – рюкзак, там с десяток бутылок и банок. Мужчина с ненавистью смотрит на гору мусора за задней стеной школы. С ненавистью говорит:

Свиньи, – говорит он.

Сплевывает (на асфальт) и останавливается. Делает большой глоток пива. Пейзаж показан его глазами (часть прикрыта банкой), и в поле зрения камеры снова попадает стройка.

Прямо на стадионе, – говорит мужчина.

Свиньи – говорит он.

Раздается трель звонка, это песня Мары, любимой певицы брутальных лесбиянок и автора сценария (девчонки, я, конечно, не такой как все мужчины! – прим. сценариста). Мужчина зажимает телефон левым плечом, перед каждой фразой делает глоток. Мы слышим монотонный, требовательный женский голос.

Нет, Надя, ничего, Надя, – говорит он.

Да нет, нет, ну чего ты, – говорит он.

Да нет, мы поговорили, поговорили, да, – говорит он.

Ну, разъезжаемся, со следующей недели, – говорит он.

Слушай, не дави на меня! – взрывается он.

Отключает телефон. Снова трель.

Я буду самкой, дельфина, – поет певица Мара.

О-ооо…. – говорит мужчина.

Да, – говорит он.

Мы слышим монотонный жалобный женский голос.

Ну да… да, нет… – говорит мужчина.

Ага, – говорит он.

Ну, конечно, – говорит он.

К чему такая спешка? – говорит он.

Я еще не развелся, и уже жениться? – пытается галантно пошутить он.

Это очень бессмысленно, тема свадьбы сама по себе отбивает у женщины чувство юмора. В трубке раздается что-то, похожее на плач.

Ну ладно, ладно, чего ты, – говорит мужчина.

Хорошо, до вечера, – говорит он.

Отключает телефон. Снова звонок. Мужчина смотрит на телефон с какой-то безысходной тоской. Крупно – уставшее лицо, синяки под глазами. Внезапно с силой швыряет аппарат прямо в стену. В это время в левом углу – с той стороны, где стройка, – возникает какое-то пятнышко. Оно начинает медленно-медленно двигаться в сторону камеры. Общий план – мужчина топчет остатки телефона. Крупный план – со стройки летит лист тонкой стали, его несет воздушным потоком. Мужчина добивает телефон точными ударами ноги (почему-то все время бьет только правой). Пятно в левом углу нарастает, нарастает… Легкий удар. Мы видим мужчину, который сидит на асфальте, обхватив руками голову. У него лицо человека, который еще не понимает, что пропустил удар.

Встряхивает головой, переводит взгляд на дом за стадионом.

Мы видим старуху, которая кормит голубей. Видим каждого голубя. Каждое перышко. Отчетливо до тошноты. Мельчайшие детали. Мы видим все, вплоть то волоска из бородавки на носу старухи. Причем мы видим это общим планом (просто наведена резкость).

Ошарашенное лицо мужчины. В это время раздается звон недобитого телефона.

Отправь мне пару писем, быть может они нужны, – поет Мара.

Выражение лица мужчины не меняется. Он в шоке.

Отъезд камеры… мы видим, что мужчина уже лежит в кресле, похожем на то, что ставят в кабинетах дантисты. Но у него другой угол наклона и оно не такое длинное. Рядом с креслом стоит молодой врач с очень добрым лицом – таким лучше всего удается сообщать пациентам неприятные новости. Кажется, неприятные новости у него и на этот раз.

Круто, да?! – говорит мужчина в кресле.

Ну… – неопределенно мнется врач.

Я уже и забыл, как это, – говорит мужчина.

Бывает же, идешь себе мимо стройки этой… – говорит он.

Бессарабцы чертовы, – говорит он (мы понимаем, что это постоянная для него тема – В. Л.).

На стадионах строят уже, – говорит он.

И вот идешь себе, какой-то кретин фанерку выпустил, она тебя бац, – говорит он.

И у тебя – стопроцентное зрение! – восклицает он.

Ну, разве не чудо?! – восклицает он.

Я всю жизнь близорукий, а сейчас вижу все… – говорит он.

Как в микроскоп! – говорит он.

Молодой врач еще раз заглядывает с фонариком в глаза мужчине на кресле, и отходит к окну. Открывает кран на раковине в углу, и моет, зачем-то, руки. Молчит. Он демонстративно молчит.

Ну?… Что? – недоуменно говорит пациент, заметив это.

Слушай, мы же с тобой в школе еще учились, – говорит врач, хотя выглядит намного моложе пациента.

Ну, – говорит пациент.

Буду с тобой честен, – говорит врач.

Садится рядом, берет пациента за руку, как будто хочет пощупать пульс.

Ну? – недоумевающе говорит пациент.

Это Fаhguhgium optarius – говорит врач.

Потеря зрения в результате травмы, – говорит он.

Стопроцентная потеря зрения, – говорит он.

А как же… – говорит пациент.

Молчание, общий план кабинета. На стене – плакат с фото великого поп-певца Виталия Дани и календарь на 2011 год. Август. Пациент моргает.

Так обычно бывает перед началом регресса, – говорит врач.

Сначала вдруг раз, и все видишь отчетливо, – говорит врач.

Зрение возвращается на неделю-две, – говорит врач.

А потом… – говорит врач.

Может, ошибка? – говорит мужчина обреченно, но у него вид человека, который ни разу не выиграл в лотерею, и сам это прекрасно знает.

Зря я тебя, что ли, на компьютерную диагностику сначала погнал? – спрашивает врач.

Молчат. Врач моет руки, хотя они давно уже чистые. Все выглядит очень буднично, как оно и бывает, когда людям говорят о неприятных диагнозах (без расширенных глаз, резких приближений кадров, ударов гонга за кадром – это, все же, не индийское кино, хоть мы и в Молдавии – В. Л.)

Типа вспышки перед тьмой? – говорит пациент.

Типа вспышки перед тьмой, – говорит врач.

И.. – говорит пациент.

Ну и?.. – говорит он.

Замолкает. Откашливается. Говорит нарочито беспечно:

Ну и сколько у меня теперь времени?

А я что, знаю? – говорит врач, закрывая раковину.

Мы же не в кино, – говорит он.

У вас три дня на то, чтобы взорвать астероид, – передразнивает он голливудские фильмы.

А что, мне Брюс Уиллис нравится, – говорит пациент.

Врач молчит, – что, тут, собственно, скажешь.

Ну, примерно хотя бы? – спрашивает пациент.

Обычно от месяца до двух, – говорит врач.

Но может и быстрее, – говорит он.

В любой момент уже, – говорит он.

Даже сейчас? – спрашивает, помолчав, пациент,

Даже сейчас, – говорит врач.

Я НИЧЕГО НЕ ВИЖУ!!!! – вопит мужчина на кушетке, вытянув перед собой руки, смеется.

Тише, пациентов распугаешь, – смеется врач.

Пациент встает, потирает лицо руками.

Вот этого не надо, – говорит врач.

И нервничать не надо, – говорит он.

От этого хуже будет, – говорит он.

Пациент смотрит на него, как на инопланетного пришельца. Слегка пожимает плечами. Сует в карман руку, вытаскивает, вроде случайно, купюру. Понятно, что он ее приготовил заранее, в другом кармане оттопыривается кошелек. Врач вроде отмахивается, но берет деньги.

Держись, Тимоша, – говорит он.

Пациент вновь глядит на него с легким удивлением, как на пришельца. Видно, что мужчина не придает особого значения словам. Это впечатление усиливается|, когда он говорит врачу:

Спасибо, брат, спасибо…

Дверь закрывается. Крупно – несколько человек, сидящие в приемной в очереди. Старик с орденскими планками и глазом, заклеенным пластырем, внимательно провожает взглядом другого глаза удрученного пациента.

На лице старика – торжество.

Крупно – его глаза, в которых отражается что-то оранжевое.

***

Отъезд камеры. Мы видим героя, который сидит перед телевизором, и смотрит репортаж. Рядом с мужчиной возятся на полу (он сидит на диване) двое детей – мальчик и девочка. Дети красивые, на них ровный легкий загар. Показан телевизор. Постепенно картинка в нем переходит в камеру (мы как бы внутри репортажа).

…редает специальный корреспондент Антон Верницкий… – говорит с напряжением женщина с большими черными глазами.

Антон?! – говорит она встревоженно, как жена, заподозрившая мужа в том, что тот запил.

Да, Катя, – говорит появившийся в кадре Антон.

По внешнему виду Антона ясно, что он и правда то ли запил, то ли вот-вот. Он говорит медленно, вязко, видно, что не очень быстро соображает, у него опухшее лицо.

Антон, какова ситуация на настоящий момент? – говорит Катя.

Ситуация на настоящий момент… – говорит Антон, видно, что он думает совсем о другом.

Герой фыркает.

«На настоящий момент», – говорит он.

Бессарабцы гребанные, – говорит он шепотом (хотя в углу экрана четко видны буквы «ОРТ» и Катя с Антоном ну никак не могут быть бессарабцами – В. Л.).

На настоящий момент… – говорит Антон и отступает в сторону.

Мы видим плантацию, усеянную трупами. Это апельсиновая плантация в Греции. Мы не видим на земле ни одной змеи. Просто потрескавшаяся от жары земля, на ней лежат тела рабочих. Среди них мы видим Толстого и Худощавого. Все тела в крови, лужицы крови уже подсохли, кровь запеклась, выглядит просто темными пятнами. Трупы тоже пошли пятнами.

Почти двести человек! – бубнит Антон.

Ножевые ранения различной степени тяжести…

Приведшие… – продолжает он говорить на не русском (т. е. телевизионном) языке.

Герой, глядя в телевизор, присвистывает. Крупно – тела. Очень крупно – лицо женщины, которая заклинала змей. Сейчас она мертва, мы видим, что это обычная женщина, проститутка греческая. Видно, что-то в нее Вселилось. Раздавленный апельсин…

Полиция начинает меры по расследованию, – говорит репортер Антон.

По заявлению Тодорополо… – говорит Антон.

На экране появляется толстый мужчина, черный, волосатый, тоже с золотыми цепочками. Он очень похож на погибшего надсмотрщика плантации, тоже смахивает на бабу. Видно, все придерживаются такого мнения, так что герой, глядя в телевизор, роняет:

Бабообразный какой-то…

Глянув на детей, осекается. Но те возятся с замком. В комнату заходит женщина, очень похожая на Дженифер Энистов. Как и ее голливудский двойник, она прекрасно понимает, в чем ее привлекательность, поэтому на женщине очень короткая юбка. Она прекрасно выглядит, на ней великолепный макияж – то есть, понятно, что она выходила, – и она наклоняется поцеловать мужчину. Не задержавшись ни на секунду возле его лица, – профессионализм многих лет в браке, – она успевает оценить как его вид, так и запах.

Роняет:

Опять пил.

Мужчина даже ничего и не говорит. Молча отодвигает женщина в сторону. Она поворачивается и глядит в телевизор тоже.

Нелегальная плантация существовала с тысяча девятьсот… – говорит репортер Антон.

Ну и рожа у него, – говорит герой.

Будешь пить, как он, твоя тоже опухнет, – говорит женщина.

Не доживу, – говорит мужчина.

Ну пожалей, пожалей себя, – говорит женщина.

Вот умру, будешь локти грызть, дура, – говорит беззлобно мужчина.

Да поздно будет, – говорит он.

Да ты еще у меня на похоронах простудишься, – говорит женщина.

Ну, болтай, болтай, – говорит мужчина.

Понятно, что они в браке достаточно давно – нужно очень долго знать красивую женщину, похожую на Дженифер Энистон, чтобы разговаривать с ней так… буднично.

Что это?.. – говорит женщина, глядя на экран.

…граммы соболезнования, – говорит репортер Антон.

Да бойня какая-то, в Греции, – говорит мужчина.

Раздается звонок. Это уже другой мобильный телефон. Мужчина смотрит на него мельком. Это не обманывает опытную женщину.

Да ладно, бери уж, – говорит она, улыбаясь.

С работы, – говорит мужчина, не глядя на телефон, но взгляд у него становится чуть более напряженным.

Да-да, как же, – говорит женщина.

Ну да, с работы, – говорит мужчина.

Папа, а китайцы воюют против Марса вместе с африканцами? – спрашивает мальчик.

В смысле? – говорит мужчина.

…дарственый траур в Молдавии, – говорит репортер Антон, оживляясь по мере приближения прямого эфира к концу, его взгляд говорит «наконец-то выпью».

Да бери, бери, – говорит женщина.

…загадочное преступление, – говорит Антон.

Уже окрещенное местными журналистами «апельсиновой резней века», – говорит он.

Штамп на штампе, – говорит герой.

Небось эта твоя толстая шлюха, – говорит женщина.

Слушай, что ты начи… – говорит мужчина.

Слюха, слюха, толстая слюха, – говорит девочка.

Мальчик (лет 5) смеется, щекочет девочку (2 года с небольшим), они хохочут, борются. Кричат:

Шлюха, шлюха, толстая шлюха!!!

ЗАМОЛЧИТЕ! – кричит на них женщина.

Ну? – говорит она с улыбкой.

Телефон звонит. Мужчина страдальчески закатывает глаза. Видно, что он не уверен в том, кто звонит, и боится снять трубку. Женщина качает головой, хватает трубку, мужчина потянувшись было перехватить, машет рукой, продолжает смотреть телевизор. Женщина улыбается, она очень красива, знает это, и пользуется этим. Выходит в коридор, прикрывает дверь, и тоном Энистон, получающей «Оскара», говорит:

Слушай ты, еще раз позвонишь моему му…

Мужчина вздыхает.

Сусай ты исё раз позвонись моему музу!!! – радостно кричит девочка.

Хохочут с братом.

Дети… – говорит мужчина устало.

Дети! – кричит девочка и потрясает кулачками.

Папа, – говорит она ласково, подбежав и обняв ногу отца.

Тот целует девочку в макушку. Моментально подбегает мальчик. Отец обнимает и его, целует в голову. Девочка сразу ревниво отпихивает брата. Тот щипает девочку. Та пинает мальчика. Начинают орать и плакать. Мужчина хватается за голову.

…вавой бойни с нелегальными рабочими из Молдавии, – говорит Антон.

…пока это все, – говорит он.

Катя? – говорит он.

Спасибо, Антон, – говорит Катя.

Только что у нас было прямое включение в Греции, где на апельсиновой плантации произошла бойня, в ходе которой загадочным образом погибли более двухсот нелегальных рабочих из Молдавии, – говорит Катя.

В комнату заходит женщина. Молча протягивает телефон. У нее слегка виноватое выражение лица.

Да, – говорит мужчина в трубку.

Что, Тимоша, семейные неприятности? – говорит вальяжный мужской голос.

Угхм, – говорит мужчина, выразительно посмотрев на жену.

Бывает, бывает, – говорит голос.

Угхм, – соглашается мужчина.

Ты телевизор-то смотришь? – говорит голос.

Греция? – говорит мужчина.

Ага, – говорит мужчина.

Готов ехать? – говорит мужчина.

Спрашиваешь, – говорит мужчина.

Значит, так, Тимоша, – говорит голос.

Поехать должна была сама ас репортажа из Москвы, Сапожкова, – говорит голос.

…молчит голос, чтобы подчеркнуть значимость фамилии.

Опытная волчица репортажа! – говорит голос.

Мужчина корчит презрительную гримасу, показывает телефону средний палец. Женщина смотрит на него с любовью и ласково, как на неразумного ребенка.

Но я… лично… – говорит голос важно.

Уломал главу издательского дома «Правда Комсомола» Сергея Петровича Колесниченко на то, чтобы в Грецию поехал корреспондент из молдавского филиала! – говорит он.

А что, не Всуньгоркин ваш там уже главный… – говорит мужчина, невольно копируя «твою Инну» любовницы.

Нет, на Олимпе перемены, – хихикает голос.

Кстати, я по итогам совещания Первый Зам Центрального Офиса, – говорит голос все с большой буквы, так, как будто получил Нобелевскую премию мира.

Так что вакантное место редактора филиала свободно, – говорит голос.

Вакантно и есть свободно, – говорит мужчина.

Да по фигу, Лоринков! – жизнерадостно говорит голос (так мы узнаем фамилию героя – В. Л.).

Справишься, станешь редактором, – говорит голос.

Это наши ребята и мы обязаны расследовать дело! – говорит голос.

Повезло тебе, Тимоша, – говорит голос.

Не облажайся, Тимоша, – говорит голос.

Да ладно, Сереж, ты же знаешь, что я способный, – говорит мужчина.

Ну гляди, – говорит голос торжественно, пока мужчина делает вид, что блюет.

Значит, так, командировочных не будет, ты едешь в рамках туристического промо-тура, – говорит голос.

…мы просто решили, раз уж так получилось, то совместим приятное, так сказать, с полезным, – говорит голос, и Лоринков понимающе усмехается.

Так что с тебя еще и двести строк рекламы туристической фирмы, – говорит голос.

Сроку у тебя неделя, смотри, не тяни и не облажайся, – говорит голос.

Да ладно, не затяну, – отвечает мужчина и мрачнеет.

Потирает глаза. Мрачнеет еще больше. Бросает взгляд на жену. Сжимает зубы.

Давай, не посрами наш филиал! – говорит голос.

Непременно, – говорит мужчина, не уточняя, что именно «непременно».

Как вы там? – спрашивает он.

Супер! – восклицает голос.

Приеду, расскажу, – говорит он.

У меня тоже разговор есть, – говорит мужчина.

Ну ладно, встретимся, поговорим, – говорит он.

Отключает связь. Крупно – общий план комнаты. Дети стоят. Прижавшись к нему. Рядом – жена. Крупно в руках сына – лист бумаги, на котором нарисованы круги, на них стоят человечки, на листе с ошибками написано:

«МАРС… ЗИМЛЯ… ВИНЕРА… ИНАПЛАНИТЯНЕ АТАКУЮТ АПИЛЬСИНАВУ ПЛНТАЦЫЮ… МАША НА ЮПИТИРЕ… ПАПА В САТУРНЕ… Я ЛЮБЛЮ МАМУ».

Все молчат. Снова показан телевизор. По экрану бежит местная заставка. Ведущая, которая моложе московской Кати лет на 20, но которая выглядит старше Кати лет на 30 (разница в освещении и технике), говорит:

Трагедией обернулась забывчивость жительницы Кишинева, проживающей по адресу…

Студию сменяют кадры репортажа. По экрану мелькают кадры квартиры Надежды, она сама в луже крови и рвоты…

Не глядя на экран, и обнимая детей, мужчина вытягивает в сторону телевизора руку с пультом.

Экран гаснет

***

Мы видим огромную карту Советского союза. Она усеяна красными, желтыми и синими точками. От этого Советский Союз похож на гигантского больного скарлатиной, желтухой и ветрянкой одновременно (как оно примерно в метафизическом смысле и было – В. Л.). Сходство усиливается, когда мы видим человека, который подходит к камере. Он одет в белый, «докторский» халат, у него на груди штука, похожая на стетоскоп. На лице нет маски, мы видим что это человек лет 50-и, с изрезанным морщинами лицом, Мудрый и Бывалый, каких набирают в вестерны для ролей Умудренных Жизнью Парней.

Чувствую себя, как оживший античный мертвец, – говорит он.

Сдавленные смешки из-за камеры. Общий план сцены.

Умудренный Жизнью Парень стоит посреди небольшого помоста, – похоже на преподавательский помост в аудитории – амфитеатре, – широко расставив ноги. В руке у него указка. Он тычет ей в пятна на карте. Общий план. Это и правда аудитория, но стилизованная под римский театр. Или… Если присмотреться внимательнее, то можно понять, что театр и вправду римский, античный еще. Просто, как часто сейчас бывает в Турции, его приспособили для «корпоративных мероприятий». На одном из них мы сейчас, надо полагать, и присутствуем.

Главное, чтобы нашу компанию не постигла судьба этой самой Римской империи, – говорит мужчина с улыбкой, которая дает понять, что это шутка.

Хохот в зал, настолько естественный, что становится понятно – он отрежессирован.

Общий план собравшихся в зале. Мы видим с несколько сотен совершенно разных людей – мужчин и женщин – объединенных одним. Все они одеты в такое же дебильное подобие докторских халатов, что и докладчик. У каждого на лбу – штамп с названием города России и ближнего зарубежья.