Текст книги "Мечтатель"

Камнеметы сделали быстро – за три дня. Разобрали крыши трех башен, подвели к их стенам, что смотрят внутрь города, косые опоры и поставили на них рычаги длиной в двенадцать шагов. Противовес опускался внутри башен. Заготовили побольше камней. Если татары осадное искусство переняли у мусульман, то наверняка будут кидать в город горшки горючие и стрелы с огнем. Таких бы и в Торжке наделать не мешало, но для них нефть нужна, а где ее взять? Нашли выход: посадник был знаком с секретом китайского горючего зелья; селитра и сера в городе нашлись (чего только в торговых лавках не было, даже удивительно). Стали опробовать камнеметы, меняя изгибы железных крюков у пращи. Кидали камни отлично – в одно место, как в корзинку укладывали!

Теплые дни закончились, и ударил незлой весенний морозец (наверное, уже последний). Это было кстати: посадник наказал всем горожанам поливать крыши и стены домов водой; стены и башни тоже не забыли залить как следует. Город, покрывшись льдом, сразу стал седым и засверкал на солнце.

Самое скверное, что Торжок, даже готовый к обороне, если войско из Новгорода не придет, защищать было некому. Пришлось вооружать посадских людей, да тех из дружинников, кто соглашался снова попытать удачу против татар, благо оружия в городе было много. Посадник самолично обошел арсенальную башню и оружейные лавки, начав со своей, и отобрал годное оружие. Посадские тоже явились к стенам не с пустыми руками: кто с рогатиной, кто с топором, а у некоторых и копья в хозяйстве имелись.

«Когда сидишь в городе за стенами, у татар основное оружие – лук. На приступ они идут неохотно. Пока стены не сломают и город не подожгут, с места не сдвинутся – сидят за тыном да постреливают зазевавшихся на стенах, – размышлял посадник, – а у нас луков много, да стрелять некому – долго учиться надо. Одна надежда на дружинников из других княжеств, правда, мало их».

Седмица прошла в трудах, и теперь можно было встречать непрошенных гостей, и они явились. Вокруг города появились разъезды по три-четыре всадника, сначала немного, потом все больше и больше, а к вечеру уже сотни татар собрались.

Посадник наблюдал с башни за степняками. Те сначала вроде бы бестолково носились на своих маленьких мохнатых лошадках туда-сюда, не приближаясь к стенам. Вдруг зарокотал барабан, и вся тьма собралась в одну стаю, разом развернулась и с криками понеслась на городские стены. Заволновались, загалдели на стенах посадские: на то у татар и расчет – страху нагнать. Лихо перемахнув через засыпанный хворостом ров, татарская лава подошла к стенам, покричала, постреляла из луков, постучала саблями в запертые ворота. Посадник велел не отвечать – любопытно было, что татары делать станут. Кое-кто из татар, осмелев, спешился и попробовал карабкаться вверх по обледенелым стенам. Один, самый ловкий, залез-таки до половины стены, где был пойман арканом и втащен наверх. Татарская лава тут же отхлынула назад – поняли, что город обороняется.

Еще несколько раз то там, то тут татары наскакивали на стены, получали в ответ камни, куски льда и редкие стрелы, откатывались назад и, наконец, угомонились.

Теперь можно было и пленного татарина допросить. На верхнюю площадку башни над воротами, откуда было далеко видно и где обосновался посадник, притащили пленного. Степняк, связанный по рукам и ногам, шипел, плевался, скалил зубы, извивался всем своим грязным и сильно пахучим телом. Такой, пожалуй, ничего не скажет. Дружинник Савва, ставший помощником посадника, посмотрев на пленного, предложил:

– Рычит, как медведь. В застенок его надо – на дыбу. Там заговорит.

– Нет, мы его по-другому разговорим, – возразил посадник. – Вели принести ему вяленой рыбы, и пусть из теремного погреба достанут кувшин вина. Лучше рейнского – покрепче.

– Это зачем? – удивился Савва.

– Делай что сказано!

– Татарин-то, поди, и по-русски не разумеет. Как выспрашивать будем?

– Сходи в застенок, где купцы-шпионы сидят, и спроси, кто из них по-татарски знает? Да добавь, что если кто не разумеет, то те нам не надобны – головы отрубим, да и дело с концом. Выбери из них который побойчее и тащи сюда. Живо!

– Сделаю!

Не евший с утра пленный, как только ему развязали руки, набросился на соленую рыбу, от вина же поначалу воротился, но потом жажда, разыгравшаяся от соленого угощения, победила, и кувшин с вином вскоре оказался пуст.

– Степняки живучи, но на хмель слабы, – поучительно сказал посадник, – сейчас он нам все как на духу выложит. Веди толмача быстрее, а то еще заснет.

Привели толмача – сухонького половца с бегающими глазками на скуластом лице.

«Не тот, – подумал посадник. – Слишком хитер. Как бы не переврал татарские слова».

– Смотри, половец! – с угрозой сказал воевода-посадник «купцу». – Если криво перескажешь, быть тебе без головы! На татар не надейся, мы тебя живьем не выпустим. Один у тебя путь в живых остаться – если татары город не возьмут.

Половец кивал, хлопал глазами, прикладывал руки к груди – показывал, что, мол, все сделает.

Пленный же от вина посоловел, заважничал, заговорил по-своему, посматривал на всех свысока, стал похваляться. Толмач сам, без команды принялся его слова переводить. Да так разболтался татарин, что посаднику и спросить его не о чем было – все по собственному почину выложил.

Выяснилось, что ведет татарские силы сам их главный хан – Батый, а с ним и все отряды с младшими начальниками, что на Владимирское княжество навалились и разные города от Рязани и до Новгородского княжества разоряли. Правда, признался татарин, часть ханской рати ушла на север, где князь Юрий собрал большое войско. Идет же татарский хан на Новгород, для того и силу большую собрал. Оказалось, знает Батый, что Новгород город богатый, но не ведает, что стены там каменные и дружина с князем Александром сильная. Но, по словам хвастливого татарина, как только сам грозный хан явится к Новгороду, князь сам к нему на поклон выйдет. Торжок Батый решил взять, пока дожидается своего любимого темника – Бурундая, который должен разбить войско Юрия Всеволодовича и тоже повернуть на Новгород.

«Значит, Торжок так и так брать будут, потому, видать, и послов не высылают, как у татар заведено, – подумал воевода, – ну что же, оно и к лучшему, а то посадские могут дрогнуть и на посулы татарские клюнуть себе на погибель».

Вокруг Торжка собиралось все больше и больше кочевников, задымили костры, послышались крики сгоняемых из окрестных деревень крестьян.

Вокруг города было оставлено множество скирд сена, хотя зима уже была на исходе. Сено это вмиг было растащено на корм многочисленным татарским лошадям.

Посадник все дни напролет проводил на стенах, следил за приготовлением камней, смолы, глыб льда, чтобы татар у стен встретить как следует, ну и за неприятелем наблюдал. Татары больше к стенам не совались, согнали хашар, выставляли частый тын из заостренных кольев вокруг всего города: и напротив рва, и за Твецой. Готовились обстоятельно, не торопясь.

Сколько ни всматривался посадник во вражеский лагерь и вокруг него, осадных машин было не видно. «Неужели татары будут в лоб стены штурмовать? – изумился он. – Не может такого быть! Наверное, камнеметы задержались у других городов, а сейчас хан ждет, пока их сюда подтащат».

На следующий день на тех самых площадках, что разровняли и застелили бревнами новоторжцы по приказу посадника, стали расти невиданные многоногие машины. «Значит, хитрые татары с собой камнеметы и тараны не таскают, – догадался посадник, – а мастера мусульманские возят только железные части и сам механизм. Машины же собирают из бревен прямо на месте, благо здесь не Хорезм – деревьев полно».

Через пару дней камнеметы татар были готовы, и в сторону Торжка полетели громадные камни, пока в основном впустую. Камнеметные мастера примеривались, меняли скобы, поворачивали рычали. Камни полетели ровнее – прямо в стены. Всего камнеметов было семь, по два на площадках по левую руку, а на той, которая была прямо против ворот – целых три. Камнеметы бросали камни в стены, между башен, но не все. Татары подтащили на площадки горшки с нефтью, и три камнемета (по одному с каждой площадки) стали бросать горящие горшки за стену – на крыши городских домов. Одновременно из-за тына полетели толстые длинные стрелы с привязанными к ним пучками горящей пакли. Это заговорили стрелометы. Политые водой крыши и стены под толстым слоем льда почти не загорались, а где и возникали пожары, то их быстро тушили, засыпая снегом, а вот стены под ударами камней трещали, бревна ломались, во все стороны летели острые обломки.

Пора было татарам показать то, что приготовил им бывший воевода. С хищным рокотом полетели вверх рычаги требуше. Не зря посадник пристрелял их заранее – камни точно обрушились прямо на площадки, где стояли вражеские камнеметы: только щепки полетели в разные стороны. Разом затих татарский лагерь. После второго залпа в стане татар раздался протяжный крик множества глоток – крик ужаса и изумления. Третий залп камнями, и от вражеских машин во все стороны побежали мастера и работные люди, дергавшие за канаты противовесов. Потом требуше стали кидать горшки с китайским горючим зельем и с горящими углями. Бревна настилов, сделанных горожанами, заранее пропитанные водой с селитрой и высушенные, вспыхнули мгновенно. Загорелись разбитые татарские снаряды с нефтью. Мощные мусульманские пороки превратились в семь гигантских костров.

С дальнего холма, где над четырьмя просторными шатрами возвышался бунчук с лошадиными хвостами, за полыхающими камнеметами неподвижно наблюдали несколько татарских всадников. Похоже, хан и его военачальники никак не могли взять в толк, что же произошло.

Вроде уже все северные русские земли лежали под копытами монгольских коней, и хан никак не ожидал, что мелкий городишко окажет такое сопротивление, а уж то, что на обстрел из осадных орудий Торжок ответит тем же, не укладывалось в голове. Вся тактика монгольского войска рушилась, но уйти Бату-хан не мог, над ним маячила тень великого Чингиз-хана, а его мудрая Яса предписывала наказать дерзких защитников непокорного города.

Как рассказал подвыпивший пленный татарин, наказ их главного хана Чингиза – Яса требовал перед битвой посылать послов и не начинать войны, пока враг не откажется от татарских посулов. Хан Батый, видать, о том запамятовал, но после того, как татары остались без осадных камнеметов, вспомнил. Под стенами города появились пятеро всадников. Один из них по-русски закричал, чтоб со стен стрелы не пускали: дескать, великий хан Батый послов шлет.

Послов – двух монголов, одного булгарина и одного своего, судя по выговору, рязанского (пятый татарин остался с лошадьми за воротами), посадник велел по городу не водить, чтоб лишнего не высмотрели. Ворота приоткрыли на пару локтей, чтобы только человек мог протиснуться, и тут же захлопнули обратно. Послов сразу потащили наверх – в башню над воротами. Посадник сидел во внутреннем помещении башни. Встретив послов с насупленным видом, он тем не менее предложил им сесть на ковер спиной к дощатой стене. Там за стеной сидел Савва с половецким толмачом, которым было велено слушать, что татары по-своему промеж собой будут говорить, и все хорошенько запомнить.

Первым заговорил один из татар, старый – с седыми волосами, собранными в косички. Его плоское ускоглазое лицо, пересеченное таким причудливым узором морщин, что напоминало печеную репу, было непроницаемо и неподвижно, только губы шевелились. Одновременно заговорил и булгарин, повторяя слова посла по-булгарски.

– Советник великого Бату-хана пришел к тебе, посадник, чтобы передать волю своего повелителя, как предписывает Яса, – напыщенно перевел рязанец булгарскую речь.

Бывший воевода помолчал, затем, смерив взглядом говорившего по-русски парня – молодого, с наглыми, но бегающими от страха глазками и ярким румянцем на круглых щеках, негромко сказал, обращаясь к нему:

– Ты, парень, помолчи пока, – и добавил, посмотрев на застывших за его спиной дружинников, указав на рязанского молодца, – выкиньте этого за ворота! Пусть там подождет.

Дружинник взял толмача за шиворот и вывел его из башни. Советник хана даже бровью не повел, а вот второй татарин заволновался и заерзал на ковре, беспокойно озираясь вокруг. Второй посол был моложе ханского советника, но тоже не юнец. На нем была красивая шуба из какого-то невиданного меха стального цвета, на поясе дорогая сабля арабской работы с каменьями. Судя по глубокому шраму от сабельного удара на его лице, этот «посол» был послан за тем, чтобы посмотреть, как устроена оборона города.

Посадник между тем заговорил по-булгарски:

– Что же хан не боится своего советника во вражеский город посылать? А вдруг его за лазутчика примут, и хану назад его голову отправят?

– Послов убивать нельзя! – перевел булгарин слова молодого татарина. – Только варвары убивают явившихся с миром!

– Хорошо, коли так! – ответил посадник. – Послушаем, с каким вы миром к нам явились.

Теперь стал говорить старший из послов, а молодой почтительно замолчал.

– Владелец западного улуса – Бату-хан, сын Джучи-хана, внук Чингиз-хана, предлагает тебе, посадник, не противиться силе его войска, ибо это бессмысленно. Маленький городок, вставший на пути монгольского урагана, исчезнет без следа, а жители его будут убиты. Все русские князья, не пожелавшие покориться потомку Чингиз-хана, жестоко поплатились. Будь же ты, посадник, мудрее их. Условия Бату-хана не страшные: десятая часть доходов и десятая часть людей принадлежит хану, но люди эти не умрут: мужчины будут сражаться в великом войске Бату-хана, а умелые ремесленники отправятся в столицу великой империи хана Угэдея, женщин же ждет завидная судьба – они станут монгольскими женами, богатыми и сытыми, – здесь советник хана многозначительно помолчал. – Но для твоего города, посадник, Бату-хан готов оказать милость, и все жители, и мужчины, и женщины, отданные нам, останутся в городе, хотя и будут считаться холопами хана.

Воевода выслушал слова посла внимательно, не перебивая, – по-булгарски он говорил неважно, но суть сказанного понял.

– Скажи мне, посол, – спросил он, – зачем же вы пришли к нам с речами о мире, коли так уж непобедимы и ежели вы город все одно возьмете, то все, кто вам надобен: и искусные мастера, и женщины, и мужчины, – ваши будут, захотите убьете, захотите к себе в степь заберете?

– Так велит священная Яса! – ответил ханский советник.

– А я вот слышал, что Яса ваша наказывает послов слать до того, как город камнями ломать, а ежели жители сопротивляются, то всех их перебить надо! Как же так, посол?

– Ты мудр, посадник, и хорошо знаешь заветы Чингиз-хана, но могу тебя заверить, что твое сопротивление до того, как мы пришли сюда, Бату-хан горожанам простит.

Посадник помолчал с мрачным видом, затем встал на ноги. Послы, ожидая худшего, тоже поднялись с ковра.

– Ждите здесь, – сказал бывший воевода и, не говоря больше ни слова, стал спускаться по лесенке вниз.

Дружинники остались сторожить послов. Те сели опять на ковер и встревоженно заговорили по-своему. Толмач-булгарин притих, опасливо поглядывая то на татар, то на дружинников.

Посадник, спустившись с верхней площадки башни, по приставной лесенке залез в маленькую клетушку, где за тонкой стенкой притаился Савва с толмачом.

– Ну, что татары промеж собой толкуют? – шепотом спросил посадник у Саввы.

Не успел дружинник открыть рот, как тихонько заговорил половец, показывая свою полезность.

– Они говорят, что Бату-хан торопится; боятся монголы, что если до весенней распутицы не успеют Новгород взять, то придется с малым прибытком назад поворачивать.

– Что же татары такие жадные, что все им мало? – ухмыльнулся воевода.

– Их лазутчики донесли, что Новгород самый богатый из русских городов; дескать, туда купцы со всего света товары привозят.

– Тогда, может быть, хан махнет рукой на Торжок да пойдет, пока не потеплело, на Новгород? – включился в разговор Савва. – Торжок-то всяко беднее будет.

– Старый посол о том и говорит: надо этот город стороной обойти, – продолжал толмач, – но молодой сказал, что Бату-хан упрямый, не хочет, чтобы говорили, дескать, он не смог малый городишко взять.

– Ясно! – принял решение посадник. – Значит, татар можно и пересидеть – торопятся они, долго стоять под Торжком не будут.

– Еще молодой воин говорит, что темник Бурундай разбил войска князя Юрия на реке Сити, сам князь убит, а оттуда монголы двинулись к Новгороду, – добавил половец.

«Ну ладно! Пусть так, – подумал посадник, – но здесь они зубы обломают! Пойду-ка я этих послов татарских огорошу».

Посадник вернулся в башню, сурово посмотрел на послов и, стараясь говорить медленно, молвил:

– Условия мои к Батыю-хану такие: за ваше бесчинства здесь – в землях новгородских – должен хан повиниться и поклясться нашему князю впредь никогда сюда не ходить. Кроме того, каждый десятый воин татарский будет нам выдан головой и убит, чтобы впредь воевать с нами неповадно было; всех людей русских: мастеров, отроков, женщин и мужчин – отпустить, одарив их в утешение десятью рублями каждого; все машины стеноломные, какие целые остались, – разломать. Даю хану три дня! Если не сделает, как я говорю, все ваше войско здесь поляжет, обратно в степи никто не уйдет. Мое слово верное, как я сказал – так и будет.

Послы, слушая перевод речей бывшего воеводы, не верили собственным ушам. Когда он кончил, молодой монгол накинулся с бранью на толмача-булгарина, думая, что тот переврал слова посадника. Когда же послы, наконец, уразумели смысл сказанного, то, видимо, решили, что посадник или сошел с ума, или издевается над ними. Молодой вскочил, как ужаленный, его рубец на лице побагровел; он быстро и зло заговорил по-своему. Наверное, ругался на чем свет стоит; татарский толмач весь сжался со страху и не решился перевести его слова. Советник хана сохранял спокойствие, жестом остановил ругающегося воина и веско сказал по-булгарски (оказывается, знал этот язык):

– Понимаешь ли ты, посадник, что если мы передадим твои слова Бату-хану, он разрушит этот город до основания и убьет всех жителей от мала до велика?

– Полно врать! Нечем вам теперь город разрушать – камнеметы ваши сгорели, – ответил посадник, – а если сидеть здесь под Торжком будете, то и вовсе с голода передохните. Вы ведь вокруг все пожгли и порушили, а чем войско кормить, не подумали.

Послы ничего не ответили, а посадник поднялся со своей скамьи, показывая, что переговоры закончены, и напоследок напомнил:

– Три дня!

Послов вывели за ворота, а посадник крепко задумался. Он сознательно решил разозлить татар, чтобы они сделали то, что сейчас единственно может спасти Торжок. Больше всего бывший воевода опасался длительной осады. Это он так, для красного словца, припугнул татарских послов голодом, а на самом деле припасы всегда сначала кончаются у осажденных, да и не сильно-то он верил в стойкость защитников города – что возьмешь с посадского люда. У татар теперь было всего два пути: идти главными силами на Новгород, пока снег не растаял, соединиться там с войском Бурундая и грабить богатый город, а здесь оставить малый отряд и брать Торжок измором, или идти на Новгород всем войском, а Торжок взять на обратном пути с осадными машинами, которые у Бурундая наверняка есть. Вот на этот второй путь и хотел подбить воевода татар. Если их разозлить не на шутку, то они захотят как следует наказать дерзких новоторжцев и пойдут на приступ прямо так – на высокие стены, а если не получится взять Торжок сходу, уйдут к Новгороду, решив обязательно вернуться с камнеметами.

Весь расчет воеводы, конечно, был «на удачу». Что у татарского хана в голове – бог знает. Может они так разобидятся, что плюнут на Новгород и всей своей силой навалятся на Торжок. Тогда пиши пропало. Только что-то подсказывало посаднику, что татары все же пойдут к Новгороду, уж очень князь новгородский странно себя ведет: к войску князя Юрия не пошел, помощи Торжку не прислал, сидит с дружиной в Новгороде и в ус не дует. Новгородцы случая, когда можно было не воевать, а откупиться, никогда не упускали.

В татарском лагере поднялась суматоха – похоже, послы вернулись к хану, и тот стал бушевать. Послышались крики и стоны людей из хашара, сгоняемых ближе к городу. Они стали быстро разбирать татарский тын, напротив ворот. В проломе показался стеноломный таран, похожий на избу на колесах. Тяжелая машина с крышей, защищающей от стрел, и огромным бревном, подвешенным на веревках, медленно поползла на своих восьми колесах к мосту через ров, толкаемая толпой полураздетых пленников.

Воевода скомандовал, и на стенах мигом появились лучники. Впрочем, посадник велел особо по тарану не стрелять и из-за бойниц не высовываться, слишком уж метко пускали стрелы татары из-за своего тына, а бойцов, владеющих луком, в Торжке – по пальцам пересчитать можно.

Медленно таран дополз до моста через ров, колеса, одно за другим, выкатывались на доски настила, покрывающего мост. Таран разгонялся на ровном мосту все быстрее. Вдруг, не доехав до ворот с десяток шагов, тяжелый стенолом провалился всеми восьмью колесами сквозь настил и намертво застрял между опорами моста, да так, что его бревно на веревках до ворот не доставало. Доски настила, из-под которых посадник заранее велел вынуть несколько бревен, тяжелую машину не выдержали и подломились в аккурат так, что таран не доставал до ворот, но и вытащить его теперь татарам не удастся, особенно под градом стрел со стены. Второй таран, под стать первому, стоявший у татар за тыном, теперь тоже стал бесполезен: по мосту из-за застрявшей машины не проехать.

Со своего наблюдательного пункта – с площадки башни над воротами – посадник наблюдал за беготней татар. Сначала они, неистово стегая плетками пленных, пытались вытащить таран обратно, потом, потеряв немало людей от стрел и камней со стены, отошли и выпустили по крыше тарана несколько горящих стрел, потом быстро набежали и стали тушить занявшиеся доски. Воевода-посадник усмехнулся, наблюдая татарскую возню.

– Как бы не сожгли свой таран, – сказал подошедший сзади Савва, – вон у них другой имеется.

– Нет, не подожгут, – ответил посадник, – поняли уже, что таран вместе с мостом сгорит. Тогда к воротам не подберешься.

– Тогда, может, нам самим его подпалить?

– Опять не угадал. Надо бы ночью ему между колес бревна завести, чтоб намертво здесь застрял.

Но до ночи было еще далеко. Ровно забубнили татарские барабаны. Хашар, собранный в кучу, погнали на стены. Сзади за пленными, прикрываясь от стрел за широкими, сбитыми из досок щитами и таща длинные лестницы, татары пошли на приступ.

– Давай, когда я рукой махну, – сказал посадник Савве.

Дружинник взялся за веревку небольшого колокола, висевшего здесь же – в башне.

Как только подгоняемые татарами пленные из хашара пересекли засыпанный хворостом ров и стали карабкаться на обледенелые валы, ударил колокол. Тут же в сухой и пропитанный селитрой хворост, заполнивший ров, полетели горящие стрелы. Минуты не прошло, как город с незащищенной рекой стороны оказался опоясанным огненной стеной. Татары, кто нерасторопен оказался, погибли в огне, но большинство откатилось назад. Не теряя времени, защитники города спустили со стен лестницы (теперь стало понятно, зачем посадник велел их заготовить), и пленные, кто уцелел, полезли наверх.

Хворост быстро прогорел, но теперь между татарами и городскими стенами оказался ров, который, к тому же, теперь был заполнен водой – лед от огня растаял. Чем засыпать ров, у татар припасено не было, хашар частью погиб, остальные перебрались через городские стены. Тут, довершая татарский разгром, пророкотали городские требуше, и в лагерь татар полетели здоровенные камни. Толку от этого было немного – камнеметы, собранные на башнях, были направлены на вражеские машины; расстояние, на которое летели камни, изменить было можно, а вот поменять угол обстрела нельзя. Однако русские пороки свое дело сделали: после полыхающего рва нападающие пребывали в замешательстве, а когда начался обстрел – со всех ног кинулись прочь от городских стен.

К вечеру вокруг Торжка не было ни одного татарина; все исчезли, оставив после себя изрытые копытами поля вокруг города, бревенчатый частокол и брошенный таран на шести колесах. Вокруг холма, где стояли шатры Батыя и красовался ханский бунчук, лежали тела убитых мужчин, женщин, детей – всех, кого пригнали татары из окрестных деревень. Татары ушли в сторону Новгорода.

Посадник почувствовал смертельную усталость после всех пережитых осадных дней – все-таки годы свое берут. Раньше, бывало, в походах неделями из седла не вылезал, и все нипочем. Спустившись с приворотной башни, где он просидел все дни осады (там же спал и ел, даже ведро велел поставить, чтобы по нужде не спускаться), воевода оторопел – все население Торжка, кто был не на стенах, от мала до велика плотной толпой стояли перед городскими воротами. Увидев посадника, люди безмолвно, как по команде, опустились на колени. Стоявшие в первых рядах два остальных новоторжских посадника сняли шапки, поклонились в пояс, один из них сказал:

– Низкий поклон тебе, посадник, от новоторжского люда за то, что от погибели спас!

Бывший воевода к всеобщему вниманию не привык, и сцена эта его сильно смутила.

– Не посадник я вам больше, – сказал он громко, – теперь я простой купец, а за спасение от татар бога и себя благодарите – все вместе город отстояли.

И бывший воевода пошел домой, где не был с того самого дня, как пришли к нему выборные люди от горожан.

К вечеру, как и в тот памятный день, домой к воеводе опять пришли выборные от посадских людей. Из их разговоров понял бывший воевода, что запал горожан прошел, и снова вернулся страх – а ну как татары после Новгорода вернутся, да всей силой на Торжок навалятся. Только бывший воевода один точно знал, что татары скоро к Торжку не вернутся, и тому были причины.

В частых походах в половецкие степи воевода кочевников изучил хорошо, и главное, что он понял, – как бы лихо они ни воевали, без постоянного движения вперед они не могут, долго стоять на месте не способны, ибо на разоренных землях им ни пропитания, ни прибытку не будет. У всех кочевников стратегия одна – налететь оравой, пограбить и назад – в степь, а потому главная их сила в лошадях. Без них татары пропадут. Там же, в степях, воевода перенял от степняков зелье хитрое, которое, если добавить щепотку в воду и дать выпить лошадям, то через пять дней лошади падут. Вот и велел воевода под строжайшим секретом оставить все сено, какое было в Торжке и окрестностях в скирдах за городскими стенами, а перед этим все сено хорошенько пролили водой с отравой. Татарские лошади с виду неказисты, но выносливы и есть могут что угодно – хоть жухлую траву, хоть сброшенную листву, но от хорошего сена кто ж из них откажется?

Хан Батый к Торжку больше не вернулся, но и до Новгорода не дошел – начался падеж лошадей, и татары, побросав осадные машины и обоз, повернули обратно в степь. На обратном пути ни о каких битвах хан уже не помышлял, взяв только один небольшой город – Козельск, и то с большим трудом и уроном для своего войска. Новгородский князь татарам не препятствовал, помощь соседним княжествам не оказывал и дал им уйти восвояси, а Новгород, хотя и остался цел и татарами занят не был, после исправно платил дань ордынским ханам.

– Клёнов, вы подсчитали, как я просил, какую сумму неустойки нужно будет нам возмещать при неблагоприятном сценарии развития событий, если страхователю предъявят штрафы за срыв контракта? Мы должны понимать, о каких деньгах идет речь!

– Да все и так понятно. Князь уже, похоже, заплатил деньги, и немалые, да пообещал покорность Новгородских земель, потому и пошли татары на Новгород без осадных машин, зная, что воевать не придется, а людскую десятину он пообещал Батыю тем, что оставил Торжок без помощи ему на разграбление. Да только мы татарам все планы поломали, подсунув им отравленное сено. Лошади полегли, и пришлось хану возвращаться не солоно хлебавши.

– Вы что, Клёнов?! Какой князь?! Какие лошади?! Вы что, заснули, что ли? – грозный голос Виктора Викторовича – начальника регионального филиала страховой компании, где теперь трудился Илья, не предвещал ничего хорошего.

Илья с трудом очнулся. Возвращение на работу из Новгородского княжества тринадцатого века было мучительным.

На совещании у начальника регионального филиала страховой компании собрались все замы, бухгалтер, начальники отделов. Присутствовал даже специально прибывший из столицы большой начальник из головного офиса в должности вице-президента. Ситуация складывалась аховая. Произошел из ряда вон выходящий страховой случай. Над компанией нависла угроза выплаты компенсации в столь значительном размере, что это могло серьезно пошатнуть ее финансовое состояние. Страховой случай произошел здесь – в регионе, но проблема своими масштабами вышла на уровень головного офиса компании.

– Мы тут решаем важнейшие вопросы! Завтра, если ничего не предпримем, все дружно на улицу отправимся! Да что мы! Вся компания может по миру пойти! А начальник отдела лизинга черт-те чем занят! – продолжал бушевать начальник филиала.

Остальные сотрудники уставились на Илью (кто-то сочувственно, кто-то злорадно, а некоторые, не в силах сдержаться, хихикали, прикрываясь руками). Он затравленно обвел взглядом сидящих в зале для заседаний: распалившегося начальника, сотрудников, сидящего наискосок, красного как рак тестя – и остановился на вице-президенте. Столичный начальник, не отрываясь, с интересом смотрел на Илью, причем во взгляде его не было и тени негодования или улыбки.

– Все, на сегодня закончим, – решил вице-президент. – К завтрашнему дню все отделы должны подготовить исчерпывающую информацию по нашему случаю. Меня, в отличие от Виктора Викторовича, интересует не столько сумма возмещения, сколько все условия сделки. Их надо изучить под лупой и попытаться найти юридические и фактические основания, позволяющие нам не выплачивать возмещение. Всем все понятно? – столичный начальник помолчал, еще раз обвел всех присутствующих взглядом. – Все свободны.

Илья, чтобы не встречаться со своим тестем, быстро и незаметно улизнул из зала заседаний и сразу сбежал из офиса, благо рабочий день уже закончился. Павел Богданович был, конечно, вне себя от злости. Илья и так уже неоднократно совершал проколы по работе, правда мелкие и новому работнику извинительные, но сегодня он облажался по-крупному, да еще и при столичном начальстве.