Текст книги "Мечтатель"

В большой комнате родительской квартиры, куда сходу направилась жена, громко заговорил телевизор. Теща с зятем прошли на кухню, и Зинаида Львовна, усадив Илью за стол, не спеша включила чайник и поставила на стол две чашки, хотя намечался ужин, и чай, вроде как, был некстати. Илья догадался, что мама жены хочет о чем-то с ним поговорить. Наконец теща набралась решимости и спросила:

– Илюша, вы ведь со Светочкой пришли поговорить с Павлом о Вашей работе у него в страховой.

– Да, Зинаида Львовна, – насторожился Илья.

– Видите ли, я не хотела этого говорить, но мне кажется, что эта работа Вам не подходит.

– Я в общем-то пока сам толком не знаю, в чем эта работа заключается, так что не могу Вам ничего сказать, – вяло ответил Илья, но тут же спохватился и поспешил развить тещину мысль. – Хотя, конечно, по специальность я от страхового дела довольно далек.

– Я не об этом. Я понятия не имею, что Вам хочет предложить Павел, но работа в том смысле, как ее понимает Светочка и ее папа, в принципе, как мне кажется, не пойдет Вам впрок. В Вас, Илья, кроются очень странные и редкие способности. Я как педагог вижу это, но Вы тщательно их скрываете и этим загоняете самого себя в угол. С одной стороны, Вы не хотите заниматься тем, что вызывает у Вас отторжение, но, с другой стороны, Вы так оберегаете ваши таланты от внимания окружающих, что их применение становится невозможным.

– Что вы имеете в виду, Зинаида Львовна?

– Илья, Вы намного лучше меня знаете, что я имею в виду, и Вам, в конце концов, предстоит сделать выбор!

В прихожей щелкнул дверной замок.

– Это Павел вернулся, – сказала теща. – Пожалуй, не стоит ему сообщать о нашем разговоре, но Вы, Илья, все же подумайте о том, что я Вам сказала.

– Хорошо, – пообещал несколько озадаченный странной беседой Илья. – Спасибо Вам!

Тесть, шумно раздевшись и со стуком сбросив ботинки, сразу прошел в комнату. Оттуда послышался его уверенный баритон:

– Ну что, дочка, привела своего мямлю? – нисколько не смущаясь, что Илья может его слышать, спросил у Светы Павел Богданович.

– Да, папочка, как договаривались.

Через минуту Илья с тещей внесли в комнату салатницы и тарелки с закусками, и дружное семейство уселось за стол. Тесть со вкусом опрокинул в себя рюмку водки, хрустнул огурцом и, не спеша входя в роль благодетеля, с чувством особой значимости стал есть горячий суп. Когда тарелка главы семейства опустела, Павел Богданович, слегка прищурившись, посмотрел на зятя и сказал:

– Ну что, молодежь? Придется, Света, взять твоего красавца к себе на службу! – тесть выдержал паузу и, обращаясь к Илье, добавил. – Только учти, нелегко мне было тебя пропихнуть на начальника отдела. Смотри не подведи меня!

– Не беспокойся, папочка, не подведет, – заверила Светлана.

Тесть улыбнулся, согласно кивнул и заявил ни к селу ни к городу:

– Знаю я вас – поколение ЕГЭ.

Илья, вспомнив разговор с Зинаидой Львовной, собрался с духом и уже открыл было рот, чтобы ответить тестю, но тут он заметил, что в общем-то ответа от него не ждут. Тесть спокойно принялся за жареную форель. Жена вполглаза смотрела телевизор и, судя по всему, вообще не придавала сегодняшнему разговору никакого значения.

С растерянностью Илья поднял глаза на сидящую напротив него тещу. Зинаида Львовна молчала и смотрела на него с грустью и сожалением.

Ритуальный ужин в кругу семьи состоялся; на следующей неделе Илья должен был приступить к своим новым служебным обязанностям. Но все же этот ужин стал неким поворотным моментом в жизни Ильи, не столько из-за смены одной нелюбимой работы на другую – заведомо постылую, а благодаря словам тещи, заронившим в его душу смутные сомнения.

«А что, если Зинаида Львовна права, и у меня действительно есть большие способности? – размышлял Илья. – В конце концов известны же истории, когда люди, впадающие в транс, обнаруживают удивительные возможности». Его способности теща назвала странными. «Что она имела в виду? Надо будет еще раз поговорить с ней», – решил он.

Первый раз Илья задумался о самой возможности практического применения своих путешествий в параллельный мир, возникающих в его голове. Но сама эта мысль казалась ему по меньшей мере абсурдной, что, впрочем, не помешало ему тут же выстроить теорию, оправдывающую то, что он становился фактически рабом этих своих привычек. Конечно, намного приятнее думать, что его мечты – это проявление неких уникальных способностей, а не признак, скажем, психического расстройства. Ну а если так, то вполне допустимо и дальше потакать своим регулярным уходам в другую реальность. Одно плохо: скрывать их от семьи и окружающих удавалось лишь до поры до времени; теща обо всем догадалась. Хотя, видимо, далеко не обо всем. Его родители тоже наверняка о чем-то догадывались, но они – другое дело; родители воспринимают детей по-своему и к их особенностям относятся снисходительно.

Как бы то ни было, теперь Илья должен был очень сильно постараться, чтобы приспособиться к новым условиям существования после смены работы.

По окончании неласкового ужина в кругу семьи своей жены, где его поставили перед фактом достаточно значимых перемен в его существовании, Илье срочно понадобилась терапия уходом от суровой действительность. Он на ходу придумал повод выйти на вечерний променад, который, как правило, он совершал после работы, а тут срочно потребовавшийся в выходной день. Светлана, будучи в хорошем настроении, не особо возражала, и Илья отправился бродить по улицам. По дороге он зашел в бар, где выпил бокал вина, затем в другой и третий. Это тоже стало одним из необходимых ритуалов. Под воздействием алкоголя его воображение раскрывалось вовсю, образы и персонажи видений становились ярче, рельефнее, цепочки событий сплетались причудливым образом.

Стоял теплый сентябрь, листья и трава еще радовали своей зеленью, но вечерами стало заметно холодать, становилось сыро и неуютно. Илья, одетый в легкую летнюю куртку, не замечая холода, бродил по улицам, ломая голову над тем, как же приспособиться к новой реальности. К концу прогулки Илья, толком не представлявший себе, в чем будет заключаться его новая работа, нарисовал себе картины своей будущей жизни одну мрачнее другой и под конец так накрутил себя, что в панике решил любым способом избавиться от нового назначения, чего бы это ни стоило. Только вот придумать способ отказаться от новой работы Илья так и не смог. О том, чтобы пойти на открытый конфликт с женой и тестем, отказавшись переходить в страховую компанию, он даже не помышлял, в красках представляя себе грандиозный скандал, неизбежно последовавший бы вслед за этим. Все же Илья решил любым способом увильнуть от совместной с Павлом Богдановичем работы, а если не получится, то повести себя на новом месте так, чтобы его уволили.

Пора было идти домой. Еще не вполне придя в себя от наваждений и алкогольных паров, Илья повернул в сторону дома, зайдя в темный подвальчик, чтобы в последний раз на сегодня подбодрить себя вином. В баре было не протолкнуться; все столики были заняты, и Илья направился к короткой – на четыре барных стула, стойке. За барной стойкой сидел только один посетитель довольно странного вида. Он выглядел как совершенно типичный забулдыга в дешевых и сильно поношенных вещах, но в очках в дорогой оправе и с хорошими швейцарскими часами на слегка подрагивающей руке.

Посмотрев мутными глазами на Илью, пьянчужка неожиданно предложил:

– Разрешите угостить вас хорошим виски, молодой человек.

Илья, привыкший тщательно оберегать свое личное пространство от любого постороннего вмешательства, поморщился и ничего не ответил незнакомцу. Видел он этого человека впервые. Тот между тем осушил свой стакан и, обращаясь к бармену, развязно попросил:

– Налей-ка, любезный, молодому и дерзающему жидкости из той самой волшебной бутылки, – подвыпивший посетитель неловко указал на стоявшую на стеллаже бутылку с двадцатилетним виски, – да и мне плеснуть не забудь.

Бармен с сомнением посмотрел на сидящего за стойкой человека, потом перевел взгляд на Илью, который согласно кивнул (в этом баре, находящемся неподалеку от дома, он бывал частенько, и его здесь знали). Бармен налил виски в два стакана с толстым дном.

– Пейте залпом, юноша, – посоветовал странный посетитель, – нет лучшего советчика для стоящего на перепутье, чем стаканчик горячительного.

Илья, уже собиравшийся пересесть за освободившийся столик – подальше от назойливого пьяницы, безвольно взял стакан и медленно осушил его до дна.

– Браво! – похвалил пьяница. – Теперь самое время принимать важные решения.

– Поздно, – криво усмехнувшись, ответил стремительно пьянеющий Илья, – все решения уже приняли за меня… Не спросили… Даже не предупредили заранее… Просто так – перед фактом поставили.

– Ого! Стало быть, уязвленное самолюбие бунтует? Или само решение скверным оказалось?

– И то и другое… Куда ни кинь… везде…

– Тогда опять же лучшее лекарство от мрачных мыслей – алкоголь.

Навязчивый собутыльник протянул Илье стакан со спиртным.

«А почему он сам не пьет? – с пьяной подозрительностью подумал Илья. – Наверное, напоить меня хочет… И ограбить…»

Собеседник, как будто услышав мысли Ильи, неторопливо и со вкусом осушил свой стакан и четким движением твердой – без тени дрожи – руки поставил его на стойку.

Илья поднес стакан ко рту; резкий и тягучий запах дорогого напитка ударил ему в нос, разлился теплотой где-то внутри его тела и приятными толчками стал заполнять голову сладкой дремотой.

Полутемные интерьеры бара стали расплываться на периферии зрения Ильи; перед ним остались только одутловатое лицо незнакомца, с совершенно ясными, без малейшего признака опьянения глазами. Поблескивая оправой очков, загадочный собеседник хитро улыбнулся и вдруг заговорил ровным голосом, утратившим характерное сиплое звучание:

– Что же тебя так не устраивает в новой работе?

– Я вас не знаю и не собираюсь рассказывать вам о своих проблемах! – с грубоватой прямотой ответил Илья.

– Э, нет. На этот вопрос ты должен ответить не мне, а самому себе.

– В страховой работает мой тесть. Я его на дух не переношу, а ему, наоборот, нравится меня унижать…

– Твой нынешний начальник разве лучше?

– Два сапога пара.

– Тогда что ты теряешь?

– Меня жена и ее семейка за человека не считают! Я для них тряпка – можно ноги вытирать!

– Это говорит твое самолюбие, – новый знакомый говорил мягко, но в то же время уверенно, – а самолюбие – плохой советчик. Ты же хорошо знаешь историю. Когда при Петре приоткрылось пресловутое окно в Европу, через него кто только не залез в дикую и загадочную страну. Мастеровые и бездельники, ученые и шарлатаны, купцы и мошенники, знатные люди и проходимцы. Почему все эти европейцы ринулись в страну, где не существовало законов, царили дикие нравы, понятие чести и собственного достоинства отсутствовало в принципе? Потому что это окно открывало небывалые возможности, которые в старушке Европе им даже не снились! На службе у неуравновешенного и своенравного царя можно было в одночасье стать генералом и получить громкий титул, при этом тебя могли напоить, выставить на посмешище, выдрать кнутом и в конце концов выгнать взашей, что нередко и происходило, но зато у дерзающих был шанс.

– То есть я должен идти на работу в страховую компанию, потому что у меня там появится какой-то шанс? – удивился Илья. – Вот уж в чем я сильно сомневаюсь!

– Ты должен идти туда уже потому, что на твоей теперешней работе шансы отсутствуют в принципе.

– Да мне не интересна эта карьерная возня! Двигаться по служебной лестнице… Расти над собой… Формула успеха… В гробу я видел эту галиматью! Я просто хочу заниматься любимым делом, а работа – раз уж без нее не проживешь – не должна этому мешать. Права моя теща: не гожусь я для любой работы в том виде, как они все ее себе представляют.

– Конечно, замечательно, когда любимое дело приносит доходы и является одновременно работой, – усмехнулся незнакомец, – но так бывает очень редко. Обычно люди всю жизнь вынуждены заниматься тем, к чему у них не лежит душа, иногда они входят во вкус и довольно неплохо устраиваются, а порой даже убеждают себя, что это и есть дело всей их жизни. Привычка к повседневности заставляет этих людей постепенно подчинить своей нелюбимой работе все их жизненные интересы, и они искренне считают, что это их настоящая жизнь. Со временем навязанная обстоятельствами работа настолько затягивает в себя человека, что все его мысли начинают крутиться вокруг нее; она подминает под себе его хобби, привычки, интересы, и он уже не может от нее абстрагироваться. Много ли ты знавал людей, как будто помешанных на своей трудовой деятельности? Наверно, немало. Близким и знакомым с ними даже общаться становится тяжело, потому что в частных беседах они, не в силах с собой совладать, все время сворачивают на рассказы о своей работе. Их даже на пенсию вытолкать трудно, потому что они приходят в ужас от одной только мысли, что у них появится, наконец, свободное время для занятий любимым делом, и все потому, что любимых дел-то и не осталось – их съела работа, – незнакомец замолчал, оценивая эффект, который произвела на собеседника его речь.

– У меня-то что общего с такими людьми? – оторопело спросил Илья.

– Это твое будущее! Ты его сейчас сам себе выбираешь, примериваясь, как бы окопаться на одном месте, приспособиться к ненавистным договорам, сметам, начальнику и коллегам, и все это, только чтобы иметь возможность урвать некоторое время для занятия, которое тебе по душе.

– А где гарантия, что на новом месте не будет еще хуже?

– Нет никаких гарантий, и быть не может! Если будешь действовать по принципу: «только бы не было хуже», ничего не добьешься. Ты должен пробовать и дерзать; ошибаться и снова пробовать.

– Но в чем смысл этих «проб и ошибок»?

– Только так ты сможешь подчинить свою работу и даже всю свою жизнь любимому делу, а не наоборот. Не важно, что это за любимое дело. Оно может в будущем тебе надоесть, и ты выберешь себе другое, но это должен быть только твой выбор.

– Вообще-то я по жизни всегда стремился создать себе условия для того, чтобы заниматься тем, что мне нравится, – заметил Илья.

– Тем более не следует сходить с правильного пути из-за таких мелочей, как тесть-самодур, – поддержал незнакомец.

– Значит, мне нужно соглашаться на работу в страховой компании? – на всякий случай уточнил Илья.

– Просыпайтесь, просыпайтесь… Вам пора уже домой идти, – ответил собеседник.

Илья очнулся от того, что бармен тормошит его за плечо.

– Просыпайтесь, пожалуйста, – повторил бармен вкрадчивым, но настойчивым тоном.

Оказалось, что Илья заснул, положив голову на сложенные на стойке руки. Стул слева от него оказался пуст. Подсевшего к нему забулдыги уже не было. Илья, засунув руку во внутренний карман, с облегчением обнаружил, что его бумажник на месте.

– Сколько я должен? – все еще сонным голосом спросил Илья у бармена, достав бумажник.

– Нисколько, – ответил бармен, – ваш приятель расплатился и за вас, и за себя.

– Спасибо. Это вам, – оставив на стойке денежную бумажку, Илья пошел домой.

Время было уже совсем позднее, и на улице сильно похолодало, так что Илья немного протрезвел во время недолгой дороги домой.

«А ведь прав тот мужик из бара, – подумал Илья. – Что мне терять, кроме собственных цепей? А на новом месте – глядишь, и устроюсь, как мне нравится. Все-таки я там начальник отдела – все больше возможностей».

Когда Илья долго и спьяну неуклюже поднимался к себе на пятый этаж (лифт опять оказался сломан), он вдруг подумал: «А что, если мне сегодняшний разговор в баре приснился?».

«Ну и ладно, во сне или не во сне, а совет дельный, – решил Илья, попав наконец ключом в дверной замок своей квартиры, – пожалуй, стоит поработать в этой чертовой страховой».

– Ты что, опять на рогах пришел, что ли? – Светлана подозрительно заглянула Илье в глаза.

– Да нет, – ответил Илья, стараясь дышать в сторону. – Я так – в бар на пару минут заскочил. Надо же было такую шикарную работу отметить.

– Очень смешно! Ты мне спасибо сказать должен, а то так бы и сидел в своей занюханной конторе – сметы крапал.

Глава III

Солнышко в сей день светило уже совсем по-весеннему – тепло, ярко, светом белым. С крыш потекло, и на дощатые мостовые то там, то здесь с глухими хлопками падали тяжелые пласты мокрого снега. Под ногами противно хлюпала грязная снежная жижа, но спешащие по своим делам горожане, истосковавшись по теплу за долгую зиму, даже радовались этому неудобству. Радоваться, впрочем, было нечему, а пожалуй, что и горевать впору. Вся Русь горела и стонала под набегом невиданной орды степняков. Вести с юга – одна страшнее другой – были часты и пугали своей одинаковостью: пал под татарами очередной город, все сожжено, испоганено, разграблено, а жители перебиты или угнаны неведомо куда. Тьма сгустилась над землями русскими. Такой беды еще не было, чтобы не одно или два княжества полегли, а почти все – от Рязани до Владимира. Тверские земли тоже уже под Батыем, а раз так, то пойдет орда дальше – в земли Новгородские, а первый город на новгородчине – Торжок. Значит – жди татар!

Бывший новгородский воевода, а ныне богатый гость, вышел из дому не рано (не к лицу почтенному человеку спозаранку подниматься), хотя и проснулся как обычно – с первыми петухами. Не спалось старому вояке, болела израненная нога, литовской саблей рубленная, да и стар стал – жалко стало время на сон тратить. Однако приступать к работе чуть свет – это гоже только смердам. Служив всю жизнь в княжеских дружинах, в нечастых, но кровавых стычках с ливонцами, литовцами, а чаще всего со своими – русскими из других княжеств, воевода устал и, как он считал, поумнел. Денег он в застольях не тратил, семьи не завел – копил, чтобы пожить в старости чинно и безбедно. Вот и стал купцом на шестом десятке, оно, может, и не так почетно, как воеводствовать, но зато спокойнее, да и сытнее. Хотя Новгород – это тебе не Владимир или Рязань, тут купцов называют гостями и держат в почете. Посадники, воеводы, а то и князья не считают зазорным торговлей заниматься. Так что, попав в новгородские воеводы, он сразу смекнул, куда свою копейку пристроить, и к старости скопил денег, чтобы самому торговое дело сладить. Только вот беда: здесь, в Новгороде, его деньгами только людей смешить. Чтобы тут серьезной торговлей заправлять – даже и не мечтай, с его мошной не пролезешь. Вот и перебрался воевода в Торжок – город небольшой, но бойкий. Тут он и со своими деньгами торговлю открыл, да еще какую: в первых будет со своим товаром. Товар для своей лавки он выбрал с умом. «Продавать надо то, что сам знаешь как свои пять пальцев, тогда тебя никто не проведет, а ты, если надо, кого хочешь уговоришь», – решил для себя воевода и стал брать на продажу у мастеров новгородских мечи, латы, кольчуги, лошадиную сбрую и все то, что ратным людям и для охоты потребно. Со временем стал он покупать и продавать доспехи и оружие из других княжеств, ну и иноземное, конечно: сабли булгарские и персидские, латы заморские, всякие диковины ратные – всего понемногу. Кое-что он повидал сам в боях и походах, а иноземные гости всякие новинки военные ему привозили, зная, что старый воевода приглянувшееся оружие или же другую военную вещь обязательно купит. Прошло несколько лет, и к нему в Торжок стали приезжать дружинники, воеводы и княжеские люди не только из Твери и Владимира, но и из Полоцка, Чернигова и даже из Киева, чтобы разузнать, что нового в ратном деле случилось, ну и оружие диковинное купить при случае. Говорят, воеводу сам владимирский князь на службу звал, несмотря на его годы, ибо знал воевода, каким способом в разных частях света воюют и что у разных стран и народов придумано для войны и охоты.

Собравшись идти в лавку, воевода по привычке обошел свой добротный дом, посмотрел, все ли ладно, нет ли где недогляда. Жил он бобылем, но держал челядь и помощников. Все они знали об обычае хозяина, как при прежней ратной службе, дважды в день обходить свое хозяйство – люди, хоть и не военные, должны всегда в бодрости пребывать. Поворчав для порядка, он, оставшись довольным домашними делами, вышел из дома и направился в сторону обширного и богатого торга, благодаря которому город и получил свое название – Новый торг или Торжок.

На улицах было по-весеннему необычно, но тревожно. Город гудел и бурлил. Все жители от мала до велика, от посадников до подлого люда высыпали на улицы, собирались кучками, громко спорили, переходили с места на место. Особо людно было на торжище, что и понятно; место город занимал спорое – прямо на торговых путях из волжских степей, через Владимирское княжество в Новгород Великий. Но торговли не было – лавки по большей части закрыты, многие заколочены, то там, то здесь товары из лавок грузили в повозки или навьючивали на лошадей. Бежали торговцы из города, кто мог. Жители попроще и купцы победнее кидали на них недобрые взгляды, но всем было не до этого. В городе не было ни дружины, ни оружия, ни опытных в военных делах людей. Город остался беззащитным; он был обречен. Раз татары уже взяли и сожгли большие города со многими воинами с князьями во главе, что может сделать крохотный Торжок? Посадники одного за другим посылали гонцов в Новгород – просили помощи, молили князя прислать хоть какую дружину, да все без толку. Новгород сам притих в страхе и ожидании худшего, ему сейчас не до Торжка.

Воевода посматривал на волнующийся народ свысока: что они понимают в ратном деле. Демонстративно открыв настежь лавку, он как ни в чем не бывало вошел внутрь. Воевода молча выслушал своих помощников, сказавших то, что и так было понятно: в лавку никто не заходил, торговли нет никакой и все трясутся от страха.

Сам нынешний купец нисколько не тревожился, а если правда, то делал вид, что ему татарская орда нипочем. Из своего прошлого опыта бывший воевода вынес уверенность, что любые степняки особо не опасны. Другое дело ливонские рыцари с железной дисциплиной и тяжелыми доспехами. Правда, отряды их обычно небольшие, а татар, говорят, целая тьма. Беспокоило только то, что очень уж быстро эти новоявленные кочевники одолели другие княжества. Там, конечно, тоже порядка немного, да и передрались князья между собой, но все же непонятно, как так получилось.

«Степняки они и есть степняки, – рассуждал воевода. – Так далеко на север, да еще зимой, никто из них никогда не забирался. Они холод не любят. Скорее всего, Тверь разграбят да повернут назад. А если и дойдут, паче чаяния, до нас, то Торжок хоть городок и небольшой, но орешек крепкий: валы высокие, стены хороши, с трех сторон река, правда сейчас замерзшая, но все же».

Без особого труда воевода убедил себя в том, во что он и сам хотел верить – что татары Торжку нипочем. Только вот то, что все его валы и стены без дружины бесполезны, а ратных людей в городе нет ни одного, не укладывалось в рассуждения воеводы. «Не сегодня завтра князь пришлет из Новгорода дружину», – убеждал себя воевода, но дни шли, а из Новгорода не то что дружины, а даже ответа на отчаянные послания посадников не было.

Так и сяк прикидывая, что дальше будет, бывший воевода решил пройтись по городу: послушать, что на улицах говорят, да прикинуть, по старой привычке, все ли ладно со стенами и воротами на случай осады.

Город между тем наводнили люди, ранее здесь не появлявшиеся: купцы – все больше раскосые, с половецкими лицами, или вообще без товара, или со всякими пустяковыми безделушками; оборванные и грязные смерды, бежавшие из разоренных татарами мест; дружинники из других княжеств, уцелевшие после нашествия, тоже оборванные, почти без оружия и доспехов. Вся эта рвань шаталась по Торжку. Смерды побирались Христа ради и, насобирав медяков и объедков на дорогу, уходили дальше – на север, в сторону Новгорода; дружинники ходили по улицам и торгу, рассказывали собирающимся вокруг них горожанам о татарской «силе несметной», с которой никому не совладать. Другое дело раскосые «купцы». Эти сновали по улицам, вынюхивали и высматривали, что в городе делается и втолковывали горожанам, что биться с татарами никак невозможно, ибо силой они обладают нечеловеческой, а если ворота отворить и встретить их хлебом-солью, то и грабежей с убийствами не будет. Хан-де справедлив и тех, кто ему покорится, трогать не станет, а наоборот, возьмет под защиту и обложит данью нетяжелой: десятина с урожая, с торговли, и одного из десятка смердов в армию хана заберут. Горожане прислушивались. Было от чего задуматься: ведь ни один город перед татарами не устоял, а десятину платить – это можно. Свои русские князья больше берут.

Слушая с досадой пересуды горожан на улице, воевода понял, что татары, еще даже не подойдя к Торжку, уже его завоевали. «Хитры шельмецы, – подумал воевода, вспомнив словечко, услышанное когда-то от немецких купцов, – переловить бы всех этих шпионов, что купцами назвались, да подвесить на дыбу – по-другому бы заговорили».

Услышанное же воеводой от спасшихся дружинников было совсем нехорошо. Степняков этих воевода знал, понаслышке, конечно, но лучше, чем другие горожане. Были это те самые кочевники, которые пятнадцать лет назад пришли откуда-то из персидских земель и разбили войска киевское, галицкое, смоленское и черниговское. Тогда, конечно, князь Мстислав Романович половцев себе в союзники взял; они и побежали, расстроив все войско. А так, конечно, татары не больно и страшны – кочевники как кочевники: оружие слабовато; доспехов почти нет; наскакивают резво, но по большей части из луков стреляют, а тяжелой конницы у них мало, разве что порядок и дисциплину наладили. На открытом месте сильны, потому что резвы и все на конях, но городов сторонятся.

Однако по рассказам дружинников получалось, что у татар этих осадные машины имеются, и, похоже, машины эти с востока, а перед мусульманским манжаником (по-русски – пороком) бревенчатые стены не устоят. То, что рассказывали перепуганные дружинники, если не считать россказней о сторуких великанах, кидающих камни величиной с избу, говорило о том, что у татар имеются стрелометы, несколько таранов, осадные башни и мощные камнеметы, способные быстро разбить стены. Также татары, кроме камней, вовсю кидают горшки с горючей жижей, а значит, у них на службе есть мастера из Хорезма – сами они вряд ли освоили осадную хитрость. Потому и научились степняки города брать. Только все крепости, что татары взяли, – деревянные (Владимир с его каменным детинцем – не в счет, остальные стены там тоже из бревен), а вот Новгород и Псков – со стенами из камня, поди возьми их с наскока.

Воевода походил, послушал, присмотрел дружинника из Твери, вроде бы толкового и не сильно испуганного. Пригласил его к себе домой, накормил и хорошенько расспросил о том, как татары берут города. Дружинник – средних лет рослый и грузный детина по имени Савва – служил у великого князя Юрия Всеволодовича, сумел уйти из Владимира, а потом и из Твери. По его рассказам получалось, что татары воюют против городов одинаково, а значит, и здесь, в Торжке, не стоит ждать от них чего-то неожиданного. Рассказывал Савва обстоятельно, со знанием дела и без лишних прикрас. Выходило, что татары сначала берут города наскоком, сходу. Если не выходит, посылают послов и сулят город не трогать, если им откроют ворота. Дальше хитрят, наскакивают, если войска из города выходят, вроде бы бегут, выманивают на открытое место. Город обносят тыном; сидят за ним, из луков стреляют. Стены ломают камнеметами, ворота – тараном. Все тяжелые работы заставляют делать согнанных отовсюду людей (хашар по-ихнему). Хашар и тын ставят, и рвы заваливают, и на стены их наперед татар гонят.

Пока воевода говорил с дружинником, в дом к нему явились выборные от посадских людей. Они осторожничали, говорили, что пришли за советом – поверить ли хану и сдаться на милость или же закрыть ворота и биться с татарами. По их разговорам понятно было, что настроения в городе неважные – не верят горожане в то, что без князя с его дружиной можно сдержать татар. К этому времени воевода уже принял решение: татарам верить нельзя, если сдашься – пощады не жди, а если все одно пропадать, то лучше их тут встретить. Торжок, конечно, каменных стен не имел, но укреплен неплохо, можно пересидеть татар до подхода дружины новгородского князя. О том и сказал воевода выборным людям: так и так помирать, значит, делать нечего – надо отбиваться от татар.

На следующее утро бывший воевода и купец, а ныне выборный посадник новоторжского люда, стал спешно готовиться к обороне. Первым делом переловили всех Батыевых шпионов, ряженых в купцов (а может, кого и лишнего прихватили), и посадили пока в острог.

Город Торжок с трех сторон опоясывала река Тверца, замерзшая, но не бесполезная: ее крутые берега сильно мешали неприятелю, да и широка она было – хворостом не засыплешь. С четвертой стороны город закрывал ров, узкий, глубокий, наполовину заполненный замерзшей водой. Со стороны рва, где город уязвимее всего, был насыпан вал в три человеческих роста, на вершине которого стояла бревенчатая стена с четырьмя башнями. Здесь же имелся мост через ров, упирающийся в большие, окованные железом ворота.

«Вот с этой стороны и надо бы татар встретить», – решил воевода и стал отдавать распоряжения, одно чуднее другого. Ров он сам велел завалить доверху вязанками сухих веток и присыпать снегом. Еще посадник велел зачем-то заготовить множество легких длинных лестниц, способных достать до верхушки стен и держать их наготове. Дальше он присмотрел за рвом напротив городской стены три возвышения, где татары могли бы установить камнеметы для разрушения стен. Других подходящих для камнеметов мест не было – остальные далеко, до стен камни не долетят. Площадки эти были неровные, как и вся местность вокруг города, но воевода велел их разровнять и сделать настил из бревен, как будто специально для того, чтобы татарам сподручнее было там свои машины водрузить.

Оставалось еще одно дело – самое важное. В амбаре во дворе дома нововыбранного посадника имелась заморская редкость – франкская машина – требуше. Шибче и дальше ни один порок, даже из Хорезма, камни кидать не мог. Эту диковинку бывший воевода за большие деньги купил у чудаковатого ганзейского купца, которого торговые дела привели в Новгород. Как знал посадник, что пригодится. Одна беда: была эта самая требуше орудием малым, не для осады, а так – в поле повоевать, и бросала она камни, хоть и далеко – шагов на двести, но небольшие. Но на то он теперь и посадник: собрал мастеров-плотников, кузнецов и велел требуше разобрать, изучить и сделать такие же три, но больше, чтобы могли кидать камни весом в половину взрослого человека.