Текст книги "Под крыльями Босфор"

– Не продавлю. Да и что это за пол, если он продавится? Постой. Ты это что? Смеешься? О-о… Я же не кабину, я Константинополь имею в виду…

Тем не менее топать перестал, вернулся к чехлам, уселся на них и откинулся спиной на ребра стрингеров боковой поверхности кабины.

– Так понимаю, государь сегодня вместе с тобой улетает в Севастополь? – резко и опасно сменил тему разговора.

– Правильно понимаешь, – не стал хитрить и уверять товарища в обратном. Все равно скоро об этом все будут знать. Или уже знают. Надо бы этот момент уточнить.

– Откуда узнал?

– Отсюда, – Игорь прикоснулся двумя пальцами к голове. Усмехнулся легонько на мой недоверчивый взгляд. – Да точно тебе говорю. Догадался.

И сразу же начал объяснять свои логически выводы:

– Босфор и Константинополь мы взяли. И почти все Дарданеллы. А если захотим, то и без «почти» возьмем. В отличие от союзников. Они так и топчутся на входе в пролив. И свои доклады в Англию отсылают. Наверняка из Объединенного Королевства нашему императору телеграммы шлют. Требуют связи и переговоров. Это не секрет, здесь любому все понятно. Или нет? – коротко взглянул в мою сторону. Не увидел никакой ответной реакции, успокоился и продолжил: – Николай в последнее время хоть и переменился сильно в лучшую сторону, но отказаться от общения с «родственниками» (Игорь Иванович выделил это слово, словно плюнул) не сможет. Поэтому в ближайшее время он вынужден будет оказаться или в столице, или в Ставке. Ну, в крайнем случае для предварительного разговора и штаб Черноморского флота в Севастополе сойдет. Понимаешь?

Почти все верно. Вот только Игорь не знает того, что теперь знает о своем будущем император. И вряд ли он в свете этих знаний так уж срочно будет торопиться провести этот разговор… Думаю, сначала обязательно встретится здесь с Келлером, послушает, о чем тот будет говорить с Николаем Николаевичем, великим князем и главнокомандующим, обязательно еще несколько раз покажется солдатам и офицерам в самом Константинополе и только после этого отправится в тыл. А так все правильно. Одно плохо. Сегодняшняя задержка с наступлением. Я, конечно, все понимаю с величием и размахом вот этого самого эпохального события… Но ради службы и молебна в Софийском соборе откладывать наступление… И давать тем самым противнику шанс на перегруппировку и возможность перебросить подкрепления… М-да… Скорее бы Келлер прибыл. Уж он-то медлить и оглядываться не станет!

А Игоря нужно поддержать с этой его новой идеей. Пусть думает, возвращается к нашим старым проектам и измысливает что-то новое. Вдруг у него получится? Моторы у нас уже есть свои, корпуса… А вот с корпусами и крыльями я как раз и могу еще что-то да подсказать. Как подсказывал в свое время тому же Григоровичу с его летающими лодками…

Успел сделать несколько рисунков с силуэтами знакомых мне когда-то монопланов, с двумя нашими моторами на крыльях и подвеской торпеды на внешних держателях под фюзеляжем. Правда, придется отказываться в какой-то мере от деревянных конструкций и основной силовой каркас выполнять из металла. В последних «Муромцах» мы именно так и делаем, но здесь и вес другой будет, и соответствующие нагрузки на крепление и подвеску… И на несущие поверхности. Считать все нужно. И обязательно с торпедой на внешней подвеске в аэродинамической трубе прогнать. Посмотреть, что получится. Да что я сомневаюсь? Все получится! Но тут многое и от мощности моторов зависит. Можно, конечно, особо не замудряться и подвесить торпеду под существующим сегодня «Муромцем», но… Острой необходимости нет, и вряд ли в ближайшее время она появится. Поэтому можно и что-то новенькое в серию запустить с легкой руки Сикорского. А, кстати, где там Ильюшин? Вот почему-то я твердо уверен в том, что он в это время где-то в Петербурге обретается. И даже как бы не на Комендантском ли аэродроме служит? Вот сейчас и озадачу Игоря Ивановича поиском перспективного для отечественного самолетостроения кадра. Пусть ищет, обучает, воспитывает… Сделаем в развитии авиации качественный скачок лет на двадцать вперед… Обгоним время…

Взлетели мы ночью, вдоль ярко освещенного корабельными прожекторами водного коридора. Света было больше чем достаточно. Да его днем столько не было. Даже успел во время разбега пару раз блеснувшие серебром рыбьи бока вблизи поверхности заметить. А вот за стенами этого коридора непроглядный мрак. Полное ощущение крепких стен по бокам… Даже выдохнул с облегчением после отрыва, когда прожекторы за спиной погасли.

В грузовой кабине на недавно установленных шикарных кожаных креслах и диванах разместились и государь, и главнокомандующий, и сопровождающие их служащие Кабинета и Генштаба. Немного, человек десять в общей сложности. И все люди «стройные», заслуженные. Одних орденов на груди килограммов на несколько. А это дополнительный вес. И у каждого багаж. Практически максимальная загрузка получается.

А Александр Михайлович остался, ему еще много работы предстоит. Присутствует у меня некоторое опасение по этому поводу. Как бы снова интриговать не принялся. Да вряд ли! Его же тогда Мария Федоровна с костями съест. И с потрохами. И он это прекрасно понимает. Должен, по крайней мере, понимать.

Присмотрелся к расплывающемуся отражению в приборах перед собой, использовал их в виде примитивного зеркала. А что? Оглядываться назад как-то неудобно. Еще посчитают, что любопытство тешу, и надают по шапке. Государь все-таки и великий князь в кабине. А так никто и не заметит моего интереса. А мне интересно. Полет нормальный. За бортом ночь. Хоть бы болтанка какая для интереса появилась. Так ведь и этого нет. Летим, словно на месте стоим. И если бы не гул моторов и вибрация от их работы, то так бы и подумал. Хоть бы облака какие были…

Садились ранним-ранним утром в самом Севастополе. Радио не пользовались, телеграмм, как я понял, никому не давали. Поэтому нас и не встречали, и даже не ждали. Не у всех имеется настолько аналитический ум, как у Сикорского. К сожалению.

Поэтому после посадки порулил к берегу и, насколько мог, выполз на галечный пляж. И только после этого заглушили двигатели.

Чтобы выбраться на сушу, нашим пассажирам все-таки пришлось прыгать в воду. Самолет тяжелый, совсем уж на сухое выбраться не получилось. Однако люди все попались понимающие, никто косо в мою сторону не смотрел, не бухтел под нос всякие несуразности. Да и император первым пример подал. Как только Смолин распахнул боковую дверь и закрепил ее на фиксаторах, так Николай первым и покинул аппарат. Присел, облокотился одной рукой на обрез проема, второй крепко ухватился за подкос и ловким движением перескочил на носовую часть левого поплавка. Ну а с него уже мягко соскользнул в воду. Волна низкая, так что только сапоги и замочил. Следом за ним Николай Николаевич последовал. Я только поморщился, когда поплавок под его ногами подозрительно закряхтел. А дальше уже смысла морщиться не было – остальные пассажиры были ничуть не легче главнокомандующего.

К чести города и гарнизона нас уже встречали. Были и городовой с невесть откуда появившейся парочкой вездесущих жандармов (наверное, на всякий случай посты у воды повсеместно выставлены), и флотский патруль, и несколько гражданских любопытных лиц. И чего людям не спится…

При виде спрыгивающего на гальку императора народ в первый момент несколько растерялся, но, как и любой, служивый быстро опомнился, сориентировался, подскочил, доложился, преданно поедая глазами императора, и тут же организовал и выгрузку пассажиров, обеспечив всех прибывших вдруг появившимся откуда-то транспортом. А мы…

А мы в самый последний момент получили указание перелететь в Качу и находиться вплоть до особого распоряжения там. Значит, так тому и быть. Принял под козырек и пошел выполнять приказ…

Глава 5

Это я, конечно, губу раскатал – «нас встречали…». Встречали само собой не нас, а государя, императора, самодержца и так далее. Нас бы тут же и взяли под арест до выяснения личности и цели прибытия – в городе комендантский час никто не отменял. А стоило Николаю покинуть борт самолета и оказаться на пляже, как настороженность патрулей и полиции сменилась на прямо противоположное действо. Так что и нам удалось получить в свою сторону некую толику уважения. Как же, самолично царя в город привезли! «Особы, приближенные к императору…» – как говорили известные в моем времени классики в одном своем весьма популярном романе.

Благодаря этому уважению нам не пришлось лезть в воду, сталкивать с мели и разворачивать носом к морю самолет. За нас набежавшие матросики потрудились. Да еще и подержали аппарат за поплавки вежливо и надежно, пока мы моторы запускали, чтобы нашего «Муромца» волной не разворачивало и обратно на берег не выталкивало. Она, волна-то, хоть и небольшая, но, зараза такая, очень уж упорная и настойчивая, так и норовит избавиться от нашей водоплавающей бандуры, вытолкнуть прочь из своей стихии на берег.

А там мы убедились, что наших пассажиров отвели в сторону, что они не попадут под воздушный поток от работающих винтов, запустили для начала пару моторов, после чего Маяковский помахал рукой вслед убегающим за своими головными уборами морякам (поблагодарил тем самым за помощь, само собой, а не то, что все могли в этот момент подумать) и захлопнул дверь. Так на малом газу и порулили навстречу волне. В процессе руления запустили оставшиеся моторы. И взлетели. А что? Штиль же почти. Волна утренняя, мелкая, поплавки в нее ну никак не зароются. Вот потрясти на разбеге может хорошо. Плюс самолет без пассажиров легкий, топлива тоже меньше половины баков, поплавки в воде высоко сидят – почему бы и не похулиганить?

Сразу же после отрыва правым разворотом пошли в сторону Качи. Высоту набирать не стали. На ста метрах перешли в горизонтальный полет. Не успели оглянуться, а уже пора снижаться. Прошли над береговой чертой, над Немецкой балкой, нацелились носом в точку приземления.

– Володя, сажай сам! – и ударом ладони по штурвалу я передал управление помощнику.

Пора и ему расти в профессиональном отношении. Так-то в воздухе он частенько берет управление в свои руки, а вот самому сажать самолет – этого еще не было. Но начинать тоже когда-то нужно. Офицер и пилот он толковый, опыта уже набрался, пора подниматься к новым вершинам. Некогда раскачиваться. А я подстрахую на первых порах.

Заодно и посмотрю сейчас, как он себя при новой вводной поведет, проверю на профессионально-волевые качества, так сказать.

Дитерихс резко кивнул головой и вцепился в рога штурвала. Вот это не есть хорошо. Ведь он и так их из рук не выпускал, а тут даже перчатки на тыльной стороне кистей рук натянулись до скрипа. И лицо застыло. Потому что заход нештатный? Так он почти все время нештатный. Или ответственность неподъемным грузом на плечи навалилась? Ничего, пусть привыкает. Это ему не в горизонте рулить. Ладно, посмотрим, как оно дальше пойдет.

Одновременно с касанием колесами земли взошло солнце. Символично.

Помогать мне почти не пришлось. Так, придержал немного на выравнивании, чтобы не перетянул штурвал, и все. Чтобы хвостовым поплавком землю не цепануть. Остальное помощник сам сделал. Отлично!

Так и сказал ему после выключения двигателей. Потом, правда, немного на землю-то приопустил, об ошибках рассказал. Чтобы не зазнавался. А так, действительно, хорошо. Опыта именно на посадке еще, конечно, не хватает, но это дело наживное. Полетаем, научится. Главное, «землю видит», а значит, скоро еще одним летчиком будет больше, а мне хлопот поменьше.

На лётном поле никого, кроме часовых. Пусто. Школа в такую рань только просыпается. А мы только собираемся спать ложиться. Отдыхать ведь тоже нужно. Самолет закатывать под крышу не стали – так и оставили на стоянке рядом с ангарами. Двери в кабину закрыли, опечатали и под охрану сдали.

Маяковский только сразу отпросился в город. Ему же срочно на телеграф нужно – отправить в столичные издательства свои статьи и снимки! Да и пусть идет. Только предупредил его об отсутствии у нас командировочных предписаний и разрешения на выход в город. Ну никто не озаботился о нужных нам бумагах перед вылетом. Забегались все, закрутились, да и не до бумажной бюрократии в тех условиях было. Скорее всего, начальство подумало: «Мол, царя везут. Зачем им предписание?» А более всего – просто некому было об этом позаботиться.

Поэт и художник в одном лице головой помотал – мол, принял к сведению – и умотал в город. А мы в своем ангаре устроились на отдых.

Вот только отдыха у меня не получилось. Разбудили через час, как только народ в гарнизоне проснулся и на лётном поле наш самолет увидел. Ну и начались расспросы. Слухи-то о выигранном сражении на Босфоре уже вовсю гуляют. А потом и приехавшему из города руководству школы пришлось подробно рассказывать о недавних событиях. Какой уж тут может быть сон и отдых.

А еще через час из комендатуры города позвонили. Уточнили информацию о Маяковском – служит ли у нас такой господин? Пришлось ехать в город, вызволять несчастного поэта из-под ареста. Срываться сразу после звонка и торопиться не стал – перед поездкой выправил нужные бумаги в канцелярии школы. В этом вопросе местное начальство пошло навстречу. А что Маяковский лишние пару-тройку часов под замком побудет, так ему полезно в камере комендатуры посидеть. Сумел попасться, сумей и ответить.

Вечером, ближе к ужину за нами приехал автомобиль. Забрал меня, помощника и штурмана – увез в Ливадию, во дворец. Понятно, зачем. Если бы одного меня, то для разговора, а если в компании – явно награждать за что-то будут. Наверное, за то, что целыми и здоровыми долетели…

Кроме императорской семьи в этом мероприятии приняли участие и Николай Николаевич, и офицеры Генштаба. Все те, кто прилетел со мной.

Повысили в звании нас троих сразу же, а вот наградить обещали позже, вместе со всеми. Удивился про себя, почему это повысили только нас, а остальные что? Не заслужили? Ладно, посмотрим, разберемся.

Тут же, чтобы мы особо не расслаблялись, нас озадачили завтрашним вылетом в Ставку. Наступление на австрийском и немецком фронтах продолжается.

А потом меня тихонечко отделили от остальных и увели внутрь дворца, в рабочий кабинет императора, где он и начал в присутствии Александры Федоровны выспрашивать подробно обо всем мною увиденном в последнее время. Ну, работа по противнику, атака на «Гебен», на турецкие батареи и, конечно же, о настроении людей, об их отношении ко всему происходящему. Поинтересовались о новых «предсказаниях», как же без этого-то. Не удержалась чета. Интересовалась, к слову, императрица, император лишь поморщился, но смолчал. Хотя всем нам было понятно, что поморщился только для приличия, а самому-то ему тоже интересно.

Нового ничего в ответ не сказал. Да и не знаю я ничего нового. Оно же как вспышка в голове – раз и что-то вспомнилось. То, что на глаза попалось в этот момент или о чем разговор зашел. Но чем дольше я здесь нахожусь, тем все реже и реже возникают подобные «воспоминания» в моем сознании.

Вот и сейчас повторил свои давние слова, не стал сдерживаться. О предательстве правительства и высшего генералитета, кое-кого из которых почему-то после моих прошлых «предсказаний» все равно назначили фронтами командовать. Ну и до чего докомандовались они? Завязнувшее наступление, нерешительность действий и, как результат, лишние и неоправданные людские потери в войсках. Напомнил и обо все возрастающей политической активности англичан и американцев и не отстающих от них французов, особенно в свете побед русского оружия на Босфоре. Не говоря уже о нашем удачном наступлении на севере и юге. А поход терских казаков на Анкару после взятия Зонгудлака? Нет, не смогут наши союзники стерпеть подобного успеха. Скоро начнут нам козни строить в виде какой-нибудь цветной революции… Красной, например…

Ответа не дождался, да и не ждал я его. А разговаривал так, потому что мог себе позволить. Границу в выражениях, само собой, не переступал, но и особо в разговоре не стеснялся. Если бы не присутствие государыни, я бы еще более не постеснялся – высказал бы все как есть. Но и одной голой критикой решил не отделываться. Нужно было и ложку меда шмякнуть в бочку дегтя. Поведение императора в последнее время позволило несколько сгладить напряженность в обществе, а появление его в Константинополе явно изменило отношение к нему простого народа. Но это здесь. Газетчики, конечно, осветят это появление подробно, но этого мало. Теперь бы для закрепления успеха ему было бы хорошо объявиться на Кавказском фронте, особенно в свете предстоящего наступления, да и на Северном не помешало бы.

Александра Федоровна высказала желание принять личное участие в работе госпиталей. Недаром же она с дочерьми заканчивала соответствующие курсы. Кое-как отговорил ее от этой затеи. Надеюсь, что отговорил. Хотя она дама упорная, одним разговором вряд ли что можно сделать. Все равно общественного мнения этот самоотверженный поступок не изменит. Если есть уж такое желание, то можно и в Севастопольском госпитале устроиться. Наверняка сейчас начнется поступление раненых из-под Константинополя.

А дальше все, ничего более не сказал, отговорился напряженной работой в последнее время, мол, не до «предсказаний» мне было. На том и был отправлен прочь. Не знаю, поможет ли Николаю этот разговор или не поможет – очень уж он мягок и слишком доверяет своему ближайшему окружению. Так и сказал на прощание. На удивление, император в ответ промолчал, и императрица ничего не сказала. Уже выходя, перед самыми дверями остановился, развернулся и испросил позволения вернуться в Константинополь. Все-таки я военный летчик и мое место на фронте.

– А как же ваша рекомендация мне лично в самом ближайшем времени появиться на Кавказском фронте? И на Северном? – развернулся в мою сторону Николай. – Предлагаете добираться до места морем? Или поездом? И времени моего не жалко?

– Жалко, ваше императорское величество. Но ведь уже который день сидим без дела? Если бы не полет в Ставку, то вообще бы не понял, зачем я здесь.

– А моего приказа вам мало?

– В любом приказе должен быть смысл. А здесь я его не вижу. Вот на фронте от меня был бы смысл…

Что-то я погорячился. Забылся. Не с товарищами ведь разговариваю. Только поздно уже, слова вылетели.

– Завтра, – Николай быстро переглянулся с супругой и повторил: – Завтра с утра готовьтесь к перелету. Летите в Ставку с великим князем Николаем Николаевичем. Отвозите его и возвращаетесь сюда, за мной. Сначала посетим, как вы рекомендуете, Кавказский фронт, а уже от Юденича отправимся на Северный. Затем отвезете меня в столицу и дальше можете возвращаться в Константинополь…

Я присоединился к товарищам, а из головы все не выходил этот разговор. И куда меня несет? Хитрее нужно быть, изворотливее. А я правду-матку в глаза режу. Зачем? Кому она нужна, правда-то? Нет, нужна! И буду резать! Только так и никак по-другому. А иначе для чего я здесь?

Летим на Кавказский фронт… Куда именно летим-то? Ладно в Ставку, туда маршрут известен, а на Кавказ? Ведь нам подготовиться к перелету нужно, карты хотя бы получить. А связаться с Юденичем? А обозначить и подготовить аэродром посадки? Лучше бы я вот эти самые вопросы императору задал, а то всякая ерунда в голову лезет. И что теперь делать с подготовкой к завтрашнему вылету?

После торжественного мероприятия уже на выходе меня аккуратно перехватил офицер в голубом мундире. Поздоровался, представился и тихонечко так, вежливо, но не подразумевая отказа, предложил прогуляться по залитому лунным светом парку. Я кивнул товарищам и отошел в сторону, принял предложение, так сказать. А почему бы его и не принять? Особенно когда его, предложение это, настолько вежливо предлагают? Каламбур, однако. А если откровенно, то я уже догадываюсь, что, а точнее кто стоит за этим предложением от голубых мундиров.

Прогулялись. Молча. Вышли в парк, свернули на освещенную лунным светом боковую дорожку. Пока то да се, на улице уже стемнело, звезды высыпали. Я шел чуть позади, на четверть шага где-то, словно полностью доверяя своему провожатому. А на самом деле внимательно прислушивался к ночи – так, на всякий случай. Мало ли что.

Дошли до зимнего павильона, в котором мне навстречу поднялся сам Джунковский. Только теперь понял, насколько я был напряжен этим приглашением и прогулкой. Догадки догадками, а осторожность еще никому не повредила и не помешала.

Искренне улыбнулся идущему навстречу генералу. Подобное отношение – честь для меня. И почему я ни разу не удивлен? Как знал, что он обязательно должен объявиться. Сейчас бы сюда еще Мария Федоровна из какой-нибудь неприметной дверки вошла…

Нет, не вошла. А с Владимиром Федоровичем мы проговорили долго, больше двух часов. В самом начале разговора я насторожился, дернулся – на одно из высоких окон в виде узких стрельчатых арок упала неясная тень снаружи.

– Охрана? – все-таки сообразил спросить, прежде чем вскакивать.

– Охрана, – с еле заметной улыбкой наблюдал за моей реакцией жандарм. – Как же мне без охраны, Сергей Викторович?

И я немного расслабился. И уже не так резко реагировал на продолжавшие периодически мелькать неясные тени за окном.

А мы так и сидели почти в полной темноте при свете маленького светильника. Разговор шел непростой, тяжелый. Тяжелый по своему содержанию и новостям. Владимир Федорович приехал в Ливадию с Николаевских верфей, где сейчас полным ходом по личному указанию государя шла инспекторская проверка. Проверяли все. Ход работ и сроки их выполнения, соответствие тех же работ проектной документации и, конечно же, параллельно со всем этим вели свое расследование жандармы.

Сказать, что Джунковский был удивлен результатами инспекции и проверки, значит погрешить против истины. Да не был он удивлен! Картина на Николаевских верфях соответствовала большинству картин на удаленных от центра российских предприятиях. Рабочие революционные ячейки охватили практически все производство в стране. Исключение составляли те заводы и фабрики, где работа с людьми велась по методике Зубатова. Вот там был полный порядок. И на Николаевских верфях тоже будет срочно вводиться этот подход, будет проведено акционирование предприятия. Здесь свою роль сыграла удаленность от столицы, от так называемого центра государственного управления и вообще жизни.

– Сидят, словно лягухи в болоте. Пригрелись, шевелиться никто не желает. На то, что под носом творится… А-а, – махнул со злостью рукой Владимир Федорович, обвиняя местную полицию и жандармов. – Дела никому нет! Ну, уберу я этих… Так где других взять?

– А ведь подобное происходит повсеместно, – плюхнул и я свою очередную ложку дегтя в сторону его ведомства. – Кроме центральных губерний. Не успеет Зубатов со своей командой везде побывать.

– Меня больше другое удивляет. Ладно жандармы с полицией! Здесь мы кое-как начинаем порядок наводить. Я о другом сейчас. Ведь закон об акционировании предприятий приняли! Дали возможность рабочим участвовать напрямую в управлении и получении доходов. Если бы вы знали, Сергей Викторович, чего это государю стоило! Сколько на него собак повесили! И что? Получается, все зря? Ничего ведь не работает! Эти ячейки революционные словно тараканы плодятся! Одну выводим, так взамен две новые появляются!

– Ну, кое-что и кое-где прекрасно работает. И вы об этом знаете. А то, что здесь творится… Так чем дальше от столицы, тем меньше на закон оглядываются местные чиновники и промышленники с купцами. А с ячейками вы и без меня разберетесь…

– Да знаю я! – махнул рукой Джунковский. – Все знаю! По должности положено знать! Беспокоит одно – успеем ли что-то сделать?

Промолчал на этот явно риторический вопрос. А что отвечать-то? Владимир Федорович и сам все прекрасно понимает. Только уголком рта дернул. И все.

Как там говорили в моем времени? До Бога высоко, до царя далеко? Вот и здесь имеется что-то подобное. В столице и рядом с ней порядок быстро навели, а вот дальше к окраинам… Дальше дело шло трудно – на местах своя власть, свои порядки, иной раз абсолютно далекие от столичных.

Поговорили и о недавних событиях на фронте. Откуда бы я о них узнал? Газет не читал, просто не хватило на них времени. Только-только оклемался после Босфора. С удивлением услышал об успехах Балтийского флота. Эскадра адмирала Эссена не только способствовала взятию Данцига, но и блокировала с запада все подходы к Щецину, выставив от устья Свины до острова Борнхольм плотные минные заграждения.

И снова я задал тот же вопрос, что задавал совсем недавно императору:

– Владимир Федорович, а почему именно Рузский был назначен командующим? Вы же знаете о его дальнейшей роли в истории Отечества?

– Знаю. И император знает. Но предпочитает все-таки в первую очередь верить своим людям. Не удалось нам с вами безоговорочно убедить императора в причастности Рузского к предстоящим событиям. Слишком уж у генерала хорошо язык подвешен. Умный и скользкий. Как вы когда-то очень верно сказали? Без мыла в задницу влезет? Верно, верно и очень точно! А то, что генерал очень умный… Если бы ум этот на благо государства работал… Он и в Ставке свои ошибки умеет лихо на подчиненных переложить. У него все вокруг останутся виноваты. Ничего… Насколько я знаю, при осаде Данцига он проявил преступную нерешительность и медлительность. Объяснил собственные неудачи якобы отсутствием «Муромцев» Шидловского с их чудо-оружием. На Ставку собственные ошибки переложил. Предупреждая возможное наказание, быстро сказался больным и сдал командование фронтом. На его место перед моим отъездом прочили Ренненкампфа.

– Да, Владимир Федорович, сколько мы с вами, да и не только с вами ни говорили о последующих событиях в жизни империи и о некоторых людях, непосредственно в этой жизни участвующих, а все без толку, ничего не меняется…

Джунковский помолчал немного, словно раздумывая над чем-то и явно сомневаясь. А потом коротко и точно уколол прямым взглядом глаза в глаза, заставляя меня насторожиться и подобраться, отвернулся в сторону и тихо заговорил, вынуждая меня наклониться вперед и прислушиваться к его словам:

– Не хотел говорить, но… Уже знаю, что вчера поздно вечером возле своего дома неизвестными генерал Рузский был зарезан. Предполагается, что с целью ограбления. Преступников ищут…

А я замер от такого известия. Владимир Федорович же между тем продолжал говорить. Так же отвернувшись чуть-чуть в сторону, тихо и четко, словно гвозди забивал.

– Утром… Сегодняшним утром, – уточнил Джунковский, – под автомобиль Милюкова предположительно боевиками революционной группы была брошена самодельная бомба. Выживших в автомобиле нет. Никого из революционеров задержать не удалось. И еще. Полиция второй день не может найти Протопопова. Представляете, исчез среди бела дня без следа…

– Владимир Федорович… – начал говорить, но тут же был оборван жандармом:

– Лучше сейчас промолчать, Сергей Викторович. Лучше промолчать…

Только и кивнул согласно головой в ответ. С ошарашенным видом. А Джунковский так и продолжал дальше сидеть молча, полуотвернувшись чуть в сторону, выпрямив спину и крепко сжав губы. Словно давая мне время прийти в себя после этаких известий. Не позавидуешь сейчас Владимиру Федоровичу – слишком огромный груз ответственности он на себя взвалил…

На том и распрощались. Да, еще перед прощанием уведомил главу отделения о завтрашнем своем вылете. Все равно Джунковскому о нем знать положено. Не я, так другие обязательно доложат. Так что лучше я. Заодно и отвлек генерала от тягостных мыслей, переключил на новые проблемы. И заодно сразу же решил вопрос с картами по следующему заданию – завтра с утра все необходимые для полета комплекты получим. Чтобы не откладывать это дело до нашего возвращения из Варшавы. И чтобы была у нас возможность во время полета подготовить новый маршрут на Кавказ или куда нам скажут… Главное, в ту сторону…

Домой, в Качу, добрались поздно, далеко за полночь. По дороге озадачил штурмана предстоящим вылетом, пусть с утра готовится.

В ангаре сразу же завалился в койку, даже не стал умываться. Спать!

И проспал все утро, глаза продрал только ближе к полудню. Не помешал ни шум моторов за брезентовой стенкой ангара, ни рабочая суматоха и перебранка механиков снаружи.

И где великий князь со своей свитой? После обеда я приказал собраться экипажу возле самолета. Буду проводить разбор полетов и ставить задачу на вылет. Все равно рано или поздно, а лететь придется. Если, не дай боже, ничего экстраординарного не произошло ночью.

Да и вообще, нечего народу расслабляться! Поспали спокойно ночь, и довольно!

Только построились, только я рот раскрыл, только речь приготовленную задвинуть собрался, как Дитерихс тихим возгласом мое внимание привлек, глазами в сторону расположения школы показал.

Оглянулся – от зданий машины в нашу сторону едут. В пыли не разобрать, какие именно.

– Так, народ! – снова привлек я к себе общее внимание. – Не расслабляемся! Возможно, это по наши души.

И на вопрос в глазах обращенных ко мне лиц, ответил:

– А к кому еще? Через поле едут. К авиашколе дорога в другую сторону уходит. Так что ждем и морально готовимся к вылету.

Не ошибся я в своих предположениях. Вот и организовался у нас срочный вылет в Варшаву, в Ставку. Все-таки везем туда Николая Николаевича с сопровождающими его сиятельство лицами.

Что-то не припомню я того, чтобы Ставка в Варшаве находилась. Ну да сказано лететь, значит, будем выполнять приказ.

Тут же со штурманом прикинули маршрут, посчитали расстояние. Придется делать промежуточную посадку. Где?

На мой вопрос князю от него тут же поступил однозначный ответ: в Киеве.

Ну, в Киеве так в Киеве. И мы полетели.

Сам перелет прошел спокойно. Заночевали на промежуточном и ранним утром следующего дня вылетели в Варшаву.

Там не задержались и после дозаправки ушли в Крым по обратному маршруту. Уходили в спешке, потому что с севера надвигался большой циклон. Горизонт сплошняком затянуло чернотой, пришлось поторапливаться с заправкой и вылетом. Чуть-чуть было не опоздали – взлетать начали при первых снежных порывах сильного ветра. Повезло в одном – порывы эти задували в хвост, отчего на разбеге, да и в наборе самолет ощутимо подбрасывало хвостом вверх. Приходилось все время работать рулями, удерживая самолет в более или менее прямолинейном полете, пока не оторвались и не обогнали эти снежные заряды. Поболтало, правда, знатно. Ну а что? Работа такая.

Садились в Каче уже в полной темноте. Посадочная полоса хоть и была освещена фонарями к нашему прилету, но то ли мы вымотались, то ли еще что, но на посадке что-то не рассчитали и при приземлении заломали правый поплавок. Соответственно покореженный поплавок заклинил колеса, поломал стойку. До утра провозились на поле с техникой, всем экипажем и приданными в помощь Смолину местными механиками исправляли поломку. Наших-то механиков нет, они все там, на корабле обеспечения остались.