Текст книги "Голубая дымка былого. Поэтическая подборка"

Я всё ещё не спел…
Стихи. Песни
Владимир Маталасов

О себе очень кратко. Не так молодой,

Но с пути бытия не сошедший,

Фантазёр-теоретик, увы, не герой,

Говорят, что слегка сумасшедший.

Собеседник неважный, всё больше молчу,

Уж таким уродился как видно.

Чем я занят в досуг?.. Никому не скажу!

Засмеют ведь, а это обидно.

Я с укором тому посмотрел бы в глаза,

Так, по-свойски, и без выкрутасов,

Кто, без всяких причин, упрекнёт вдруг меня,

Молвив: «Стыдно, мон шер, Маталасов!»…

© Владимир Маталасов, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Стихи

Я шагаю

 
Я шагаю городом ночным…
Там, в переливающемся свете
Калейдоскопических витрин
Дремлет всё живое на планете.
 
 
Сквозь завесу зыбких облаков
Лунный свет мне под ноги стелится,
Звёздный небосвод меж крыш домов
Пеленой волнистой золотится.
 
 
Эхом тают где-то в вышине
Отголоски вечности бездонной,
Тихо истекающей извне
Жерла сути мирообновлённой.
 
 
Здесь моя обитель, здесь мой дом,
Праведных дорог хитросплетенья,
Жизнеутверждающий синдром
Дарящие мне в миг откровенья.
 
 
Мой провинциальный, небольшой
Городок – бунтующий версалец,
В вакууме кружит шар земной —
Вечный галактический скиталец.
 

Ветки деревьев…

 
Ветки деревьев украсил
Иней в старинном саду,
Клювом долбит чёрный дятел
Мёрзло-сухую кору.
 
 
В блёстках пушистого снега
Вновь объявилась зима,
И за окном загалдела
Взбалмошная детвора.
 
 
Кутаясь зябко в тулупчик
Тихо старушка бредёт,
И за собой, взяв за ручки,
Малых внучаток ведёт.
 
 
В точек белесых мельканье
Ветер вплетает узор:
Вот и зимы ликованье
К нам заглянуло на двор.
 

Девочка Рита

 
В два этажа коммуналка. Балкон.
Там, в глубине его, девочка Рита.
Бойко звучит её аккордеон.
«Брызги шампанского»,
«Ночь», «Кумпарсита».
 
 
Ближе к перилам ступает она,
Лик вдохновенной улыбкой сияет,
Ну, а напротив, внизу – пацанва
Вмиг про дворовый футбол забывает.
 
 
Рты – в растопырку, в распашку – глаза,
Уши – вразлёт, вся и всем восхищаясь.
Девочка Рита творит чудеса,
Клавиш едва регистровых касаясь.
 
 
Боже! Как счастливы были тогда
Мы – бесшабашного племени-рода, —
Дружбой повязанная детвора
Первого, послевоенного года.
 
 
Ночью приснилось: в простом неглиже
Девочка Рита, с седой головою,
Та, что жила на втором этаже,
Издали мне помахала рукою.
 

Мы вышли из боя

 
Мы вышли из боя. Разорван был круг.
Пот градом. В пыли. Сердца яростный стук.
Пропахшие порохом. Нерв, что струна.
Ни чёрт был не страшен, ни сам сатана.
 
 
Удар был нежданным. Он был – штыковой.
Прорвались. Все живы. «Ребята! Отбой!»…
А в небе мерцающих звёзд хоровод.
В ночи растворился десантников взвод.
 

О краеугольном камне

 
Где те края, где те углы
Того большого камня?
Искал упорно, но – увы!
Уйдя в сень мирозданья,
 
 
Лишь только так осмыслить смог:
Его существованье
Придумать разум нам помог
Поступкам в оправданье.
 

Всё белым бело

 
Всё белым бело, заметают след
Вьюжные, пушистые метели,
В комнате тепло и погашен свет
Средь холодной, снежной карусели.
 
 
От камина свет отблеском луча
С кружевной заигрывает тенью,
Запах смол лесных льёт от очага
И трещат сосновые поленья.
 
 
На столе бокал белого вина,
Низко сигаретный дым стелится,
С чашечкой «Жюльен» в кресле у окна,
Вот и всё, чем сень моя светится.
 
 
За окном пурга, ветер бьёт в стекло,
И в трубе печной заводит песню,
Прошлого не жаль, на душе светло.
Отчего ж в груди теснится сердце.
 
 
Запоздалых встреч вешняя пора
Божиим знамением нагрянет,
Грозы отгремят, отшумят ветра
И души блаженный миг настанет.
 
 
Всё белым бело, заметают след
Вьюжные, пушистые метели,
В комнате тепло и погашен свет
Средь холодной, снежной карусели
 

Май. Весна

 
Май. Весна. Конец работы. В скверике сижу,
На поток людской, снующий, нехотя гляжу.
На дворе ещё не поздно, празднично-светло,
Все бегут, куда-то мчатся, будто припекло.
 
 
На прохожей части цыган на бордюр уселся;
Рядом с ним его собака о штанину трётся,
Ну а там, через дорогу, около киоска,
Лук, черешня и клубника тёткой продаётся.
 
 
На обшарпанной скамейке некуда деваться;
На задворках горизонта солнце ошивается.
Поясняю популярно – что тут удивляться, —
Благочинный муж супругу ждёт с работы, мается.
 

Была она

 
Была она прекраснее зари:
Глаза её – озёра голубые,
Коса – сиянье Млечного Пути,
Душа, что филиграни кружевные.
 
 
И тихий трепет нежных, алых губ,
Бровей, ресниц и пальцев рук движенье
Сплелось всё, только слышен сердца стук
Сквозь пышущую свежесть в юном теле.
 
 
Журчанье страстных, пламенных речей
Тех дней далёких памятно доселе,
Объятий жарких власть в тени аллей
Под тихий шёпот серебристых елей.
 
 
Наивных клятв на вечные века
В любви, надежд и трепетных лобзаний,
Где ты – любвеобильная пора,
Пора благих свершений и мечтаний.
 
 
Уж полстолетья минуло с тех пор,
Всё кануло куда-то в одночасье,
Как в поле ручеёк, сбежавший с гор,
Как дым в преддверье призрачного счастья.
 
 
Стирает время прошлого следы,
Всё тоньше, тоньше нить воспоминанья
На гребне убегающей волны
В глубинные причинности сознанья..
 

Хлюпают звёзды

 
Хлюпают звёзды на небе распластанном,
Кашляет ветер похабно в кустах,
Хрюкнуло где-то нежданно-негаданно.
Господи! Надо ж? Противно-то как!
 
 
Холодно! Страшно! Один среди улицы —
Этой злодейки, подружки шпаны,
Как звезданут меня, прямо по кумполу,
Вот, и попробуй потом, догони.
 
 
Чу! Где-то свист раздаётся разбойничий,
То не к добру, жизнь моя в растопырь,
Блямкнут в загривок, и жить не захочется.
Всё, чесн… сло.., ухожу, в монастырь.
 

Обормот

 
Стоит у парапета обормот —
Лохматый,
маленький, —
и пряники жуёт.
Всё дочиста умяв,
кулёк на землю бросил.
«Хочу ещё!» —
он громко загундосил.
«А ну-ка,
быстренько,
пострел!
Где наши ножки?
Давай-ка подберём!» —
ему сказал.
Мальчонка,
отряхнув свои ладошки,
За маму спрятавшись,
мне кукиш показал
 

Яркая звезда

 
Яркая звезда на небосклоне,
Угасая, падала в ночи,
Я стоял и видел, как в безмолвье
Падала она на край земли.
 
 
Есть такое будто бы преданье:
Если в небе падает звезда,
Надо загадать своё желанье,
И оно исполнится тогда.
 
 
Говорят ещё, что в эту пору,
Где-то, в мирно спящей тишине,
Словно подчиняясь чьей-то воле,
Люди умирают на земле.
 
 
Потому, из всех своих желаний,
Я б одно, пожалуй, загадал,
Чтобы в мире, сотворённом нами,
Никогда, никто не умирал.
 

Когда б делами

 
Когда б делами и поступками своими
Кого-то сделать смог чуть-чуть добрей,
То большего не надо и в помине,
И день ещё один покажется светлей.
 

Зима

 
Люблю я зимнею порой,
Забрезжит чуть рассвет,
Уйти заснеженной тропой
В леса, под лунный свет.
 
 
Идёт, трещит шальной мороз,
Порог перешагнёшь,
Защиплет уши, щёки, нос,
Ознобом кинет в дрожь.
 
 
А на деревне – тишина…
Изба вдали дымит,
И ранний, утренний туман
Над озером лежит.
 
 
И только слышатся сквозь сон
Заснеженных полей
Лишь колокольчика трезвон,
Да тихий скрип саней.
 
 
Во мгле предутренней рассвет
Заметнее чуть-чуть,
И серебристый лунный свет
Мне освещает путь.
 

Пусть я в этом краю

 
Пусть я в этом краю не родился,
Не провёл здесь своих юных лет,
Но карпатских красот
филигранный узор
Не могу не воспеть, как поэт.
 
 
Я сравнил бы сей край с самоцветом,
Что играет в сиянье лучей,
С чудесами,
что в сказках творятся порой
С мановенья руки добрых фей.
 
 
Его солнце – что жемчуг бесценный,
Его небо – морей синева;
Ширь бескрайних полей
и зелёных лугов,
Ты для песен судьбой рождена.
 
 
Здесь высокие дикие горы,
Что подвластны лишь буйным ветрам,
Ввысь уносят армады зелёных лесов
И приносят их в дар облакам.
 
 
И когда мня спросят порою
О Карпатах, отвечу тогда:
«Я подобного края ещё не встречал,
Где б столь щедрой природа была».
 
 
Я за то пред тобой преклоняюсь,
Что краса твоя – явь, а не сон.
Так прими же привет
от российской земли —
Из земных —
самый низкий поклон.
 

Бывают минуты в жизни

 
Бывают минуты в жизни,
Когда нам ни что ни в радость.
Так что же, давай, дружище,
Возьмём на поруки слабость!
 
 
Тогда нам с тобой не надо
Не петь, не мечтать, не смеяться,
Ведь слабость – удел только слабых,
И с силой куда нам тягаться!
 
 
Но вспомни ты лучше о друге,
Когда надвигаются тучи,
Его лишь окликни, и тот час
Тебе он протянет руки.
 
 
Тебе с ним вдвоём будет легче
Тащить этой ноши тяжесть,
Он быстро вдохнёт в тебя силы
И снимет минутную слабость.
 

С чего бы это я

 
С чего бы это я так сильно загрустил:
По дому что ль, по тройке с бубенцами,
По тем местам, что с детства полюбил
За их берёзы с пышными ветвями?
 
 
Не потому ль, что мне
всё снятся по ночам
Осиротевший сад и зимняя дорога,
И будто ждёт меня старушка мать
У самого домашнего порога?
 
 
А может потому, что вспомнил о друзьях,
О песнях тех, что пели мы когда-то
О дальних странах, о бушующих морях,
О девушках из города Багдада.
 
 
Всё было, словно сон… Всё было так давно,
И кануло куда-то, безвозвратно.
То было, или нет? Коль было, то прошло?
Прошло! А жаль!.. И нет пути обратно…
 
 
А ну, отбрось-ка друг
раздумья,
не хандри,
Быть может этого и не было всего,
Творишь – помилуй Бог, – так и твори,
И грусти места быть здесь не должно.
 

Натюрморт

 
На ломберном столе шампанского бокал
Искрящегося в бликах полутеней,
Он не допит; в хрустальном башмачке
Дымящийся окурок сигареты.
 
 
Надкусанное яблоко со шкуркой апельсина,
Распластанные розы из упавшего вазона
И на сукне следы разлитого вина.
 
 
Раскрытый Джона Китса томик небольшой,
Клочок бумаги со словами «Прозит!» и «Прощай!»
И кисть руки в митанке на краю стола
С зажатым в пальцах браунингом дамским…
 
 
То, знать, судьба сулит постфактум декаденства!
 

Другу

 
Прощай друг мой! Прощай, и до-свиданья!
Знать никому на жизненном пути
Неведомы судьбы предначертанья,
Не спрятаться от них и не уйти.
 
 
Не довелось нам свидеться с тобою,
Но будущее встречу нам сулит.
Все будем мы подвержены покою
Там, где душа с душою говорит.
 

Брёл себе странник

 
Брёл себе странник дорогою длинною
В рваном, убогом убранстве. В руке
Посох, сума чрез плечо перекинута,
Кудри младецкие на голове
Иссиня-чёрные, ленточкой взятые,
Кротость в глазах, на устах – благовест.
Зной предполуденный, ширь необъятная,
Пение птиц голосистых окрест.
 
 
Видит ходок мужичка, свежесрезанных
Жёрдочек гору. В такую жару,
Мил человек, вопрошал, чем же занят ты?
Людям дорогу мощу я к добру
Сими жердями. А ты уж, как водится,
Ноги – не кремень, присядь, отдохни,
Вот под раскидистой этой берёзкою,
Да и с отшельником поговори.
 
 
И потекла тут беседа пространная
Неторопливым журчаньем ручья,
Слово да за слово. Время желанное
Уж на исходе. Прости, брат, пора,
Мне за работу свою снова взяться бы,
Молвил отшельник. Скиталец гласил,
Были слова ваши лицеприятными,
Дай-то вам Боже терпенья и сил!
 
 
Дальше идёт миром вечным, незыблемым,
Вновь на пути чей-то образ возник:
Розовощёкий, не в меру упитанный,
Знатного роду, вестимо, мужик.
Весь за работою, потом подёрнутый.
Косточек горы. В такую жару,
Мил человек, вопрошал, чем же занят ты?
В рай себе тропку костями мощу
 
 
Или не видишь? Ступай себе далее,
Некогда лясы точить мне с тобой,
Молвил детина, а путник в усталости
Путь свой продолжил, качнув головой.
Солнце в зените, жара несусветная,
Воздух колеблет палящий эфир
Без дуновения, проникновения
В благопристойный, сияющий мир.
 
 
Скоро ли, долго ли странствовал по миру
Вечный скиталец, приблизился срок,
И возвращался он пыльной дорогою
Старцем седым, в свой заветный чертог.
И на обратном пути, так уж сталося,
Той же сторонкою он проходил,
Где блудный отрок, без сна, без усталости,
В рай себе тропку костями мостил.
 
 
Что же он видит? Там топь непролазная,
Крики, проклятья и стоны людей,
Вопли, стенания. В том мироздании
Песен своих не поёт соловей.
Звуки, в груди от волненья теснимые,
Гнали скитальца от гиблых тех мест
Прочь. Предстоящею встречей томимые,
Мысли влекли предначертанный крест.
 
 
Шествует дальше ходок неприкаянный
Вот уж которые сутки подряд.
Что ж вдруг он видит? Края благодатные,
В буйном цветении сказочный сад.
Вспомнил тут странник седого отшельника,
Как тот точал, выбиваясь из сил,
Как из жердинок, тогда, свежесрезанных,
Людям дорогу к добру он мостил.
 
 
Песнь жаворонка лугами проносится,
С веток акации – трель соловья
Нежной усладой звучит, и полощется
Зыбь водяного, живого ключа.
Коль этот край на пути тебе встретится,
Путник усталый, присядь, отдохни,
Богоугодного вспомни отшельника
И добрым словом его помяни.
 

Весна

 
Весна, апрель, природа оживает,
Гирлянды белоснежных облаков
На гладь земли живую тень роняют
Средь вешних трав и луговых цветов.
 
 
Дрожит в лучах рубиновых светила
Туманом затушёванная даль
Опаловых тонов, неуловимо
С зари снимая тонкую вуаль.
 
 
Рассвет подёрнут радужным сияньем,
И россыпь бриллиантовой росы
Лежит на изумрудном одеянье
Бескрайней, оживающей степи.
 

Вот если бы

 
Вот если бы найти черту,
что отделяет нас от вечности,
И отодвинуть бы её
как можно дальше от себя,
То совершенствовался б мир
до беспредельной бесконечности
Глубин причинности мирской
в пределах рамок бытия.
 
 
И торжество познания,
лишь только разуму присущего,
Рождает всплеск престиссимо,
чтоб мыслью быстротечною
Преобладать над скоростью
течения начал грядущего
Путём послевоздействия
величиной конечною.
 
 
Мы движемся недвижимо
в пространства формы облачённые,
На ощупь продвигаемся,
пульс жизни явно чувствуя,
Вторгаясь космофункцией
в пределы неопределённые,
Что зиждется на опыте,
ему во всём сопутствуя.
 
 
Мир многогранный многолик,
он в область тайных сфер вторгается,
Где нет нас, в то же время
есть тройное преломление
В объёме линз пространственных:
там время гравиискажается
На временных участках форм,
без видоизменения.
 
 
Блуждаем тенью зыбкою
в координатах мы пространственных,
Где место есть великому,
где место есть ничтожному,
То исчезая призраком
средь эфемерных действ убранственных,
То возрождаясь Фениксом
по смыслу непреложному.
 
 
По счёту по глобальному —
мы есть-нас нет, и тем всё сказано,
Мы самоустраняемся
сквозь призму неизвестности;
Нас – полное отсутствие там,
где Его перстом указано,
И полное излишество
в присутствии суетности.
 
 
За круга квадратурою ни зги не видно:
зреть не велено;
Летим в неё безропотно
с фронтальным ускорением,
Не в состоянье будучи дознаться
сколько ж нам отмерено
В координатах призрачных
скитаться пред забвением.
 

Я… крою ямбом и хореем

 
Я шестистопным крою ямбом и хореем,
Затем сопфической строфою и рондо,
Бью пятисложником по разным логаэдам,
Гекзаметром стелюсь – мне всё одно.
 
 
И буриме просодией на вольный стих ложится,
Верлибр в секстину с тропом целится стопой,
Вот перевертень с дактилем резвится,
С версифицированным метром и строкой.
 
 
Струится монорим и моностих с арузом,
Рефрен с пеоном впендрились в спондей,
И белый стих округлился арбузом,
В четверостишье превратившись поскорей.
 
 
И силлабо-тонический партаксис на трохее
Всё метит в сильно-слабые места,
Чтоб влезть на стихотворном на размере
На пьедестал пьеты и кой-куда.
 
 
Переакцентуация двустишия вершится,
И слог на рифму прётся, напролом,
Да будет стих! Да пусть в глазах двоится!
И я вершу, чтоб сделать ход конём.
 

Случайная встреча

 
Там, на приморском бульваре,
Где кипарисы цветут,
Встретил Серёжка
девушку Варю
В стайке весёлых подруг.
 
 
Встретил, и тут же влюбился
В смуглого свежесть лица,
В чёрные брови,
в косы, в ресницы,
И в голубые глаза.
 
 
Взгляды их, лишь на мгновенье,
Вспыхнули светом зари,
Но только оба,
в миг откровенья,
Мимо друг друга прошли.
 
 
То лишь случайная встреча
В жизни мальчишки была:
Сколько их будет!
И загоралась
В небе ночная звезда.
 

На медицинские темы

 
***
Врач:
«Так, бабуля!
Раздевайтесь,
там,
за ширмой».
Старушка:
«Стыдно-то как,
ангел мой хранитель!»
Через минуту – глас
надрывисто-призывный:
«Ану-ка подь сюды
пративный шаблажнитель!»
 
 
***
«Какие жалобы, больной: вы нездоровы?
Боль меж лопатками?.. На «нет» её свести?..
Вы пьёте, курите? Как с женщинами?..»
«Что-о вы!!!»
«Так это ж крылья у вас начали расти!»
 
 
***
«Скажите, доктор, я смогу играть на скрипке,
Когда аппендикс мне – того, чтоб не хворал?»
«Конечно!» «Клёво!.. Ведь на ней,
без всякой скидки
Признаться, раньше никогда я не играл!»
 
 
***
«Считали ли, больной, вы перед сном,
Как я советовал?“ „Ну, как бы вам сказать:
Считал… До миллиона… А потом…»
«Уснули?» «Нет, уже пора было вставать!»
 
 
***
«Что-то звонит в правом ухе, доктор…
Так и знайте! Что мне делать?»
«Очень просто:
вы не отвечайте».
 
 
***
Медсестра: «Доктор! Новый больной
Всё в пищалку какую-то крякает»
«То, видать, до охоты охотник большой
«Утку» просит подать, вот и вякает».
 
 
***
На первый раз больному гланды удалили,
А на другой – был удалён аппендицит.
На третий: «Что болит у вас?» – спросили,
Он скрыл тот факт, что голова его болит.
 

Объятый вечностью

 
Объятый вечностью и времени подвластный,
Стою на тонкой разделительной черте
Двух бесконечностей,
одной ногою в прошлом,
Другой – где будущности
контуры не прочны,
Где хода мыслям быстротечным нет:
 
 
Разброд в них полный,
без созвучья и согласья.
Цветастых точек, линий ломаных узор,
И вереница лиц давно забытых в одночасье,
Родных до боли, что волнуют и туманят взор.
 
 
Чересполосье в крапинку туманною завесой
Прикрыто, словно легковесною вуалью.
Спиралью сказочной и вычурно-белесой,
Закрученную призрачным повесой
Былых времён, вонзаюсь вертикалью
В метафизическую, жидкую среду.
 
 
Я отболел своё, я отстрадал душою;
Глас неба призывает, я к нему лечу.
Когда умру – ничто не вечно под луною, —
Перекрести меня, потом задуй свечу.
 
 
Игра воображения в цветах калейдоскопа:
Мелькание событий, образов, фигур,
Чередованье их в лучах гелиотропа,
То в нём порядок, то сплошной сумбур.
 
 
Вдруг вспышка, с чёрной точкой посредине,
Растёт она сквозь булькающий зуммер,
Перекрывая свет, его уж нет в помине.
Черным-черно. Легко мне. Всё! Я умер!
 

Снимите шляпы

 
Снимите шляпы перед мыслью, господа,
Пред высшей точкой иерархии достоинств;
В изысканных манерах и тонах
Склоните головы свои, свершая поиск
 
 
В сусеках памяти одной из ипостасей,
Созвучной только формуле Вселенной
И логике всепоглощающих начал,
Её константы унитарно-неизменной.
 
 
Предпочитаемое издревле главенство
Субстанции эфирной, невесомой,
Предполагает вектор совершенства,
Что миром правит в общности искомой.
 
 
Откуда поле, источаемое еле
На вид невзрачным, блеклым, серым веществом,
Берётся, нам неведомо доселе,
И трансформируется, формою влеком.
 
 
Нам дарит мысль минуты откровенья,
Возносит к дальним, неизведанным мирам
В кратчайший миг, в одно мгновенье,
Иль ниц бросает вдруг к своим стопам.
 
 
А посему по полной застегнитесь,
Поправьте галстук новый, лацкан пиджака,
Расслабьтесь внутренне и внешне соберитесь!
Снимите шляпы перед мыслью, господа!
 

Утро

 
Утро солнышком дышало
И росою умывалось,
В бледно-розовом тумане
Небо с радугой игралось.
 
 
Льётся песня жаворонка
Над широкими полями
Над просёлками степными,
Над зелёными лугами.
 
 
Родниковый ключ струится
Тихим пролеском. Меж сосен,
Меж вершинами курганов
Уж проглядывает осень.
 

Обозначь меня

 
Обозначь меня тонкой линией,
Лёгким пёрышком, дуновением,
Звёздной россыпью, белым инеем,
Тихим шёпотом, откровением.
 
 
Всё что в силах дать, я тебе отдам:
Зори вешние, ночи ясные,
Плеск воды речной, пенье соловья,
Шум листвы дубров, ночи страстные.
 
 
Я давно твоя наречённая,
И судьбой навек мы повязаны,
Тихим ангелом, не прощённою,
Над тобой кружить мне заказано.
 
 
Перламутровой поволокою,
Словно тонкою паутиною
Прикрываю суть потаённую
Тайны вечного мироздания.
 
 
Тонко чувствуя мысль изящную,
Подсознанием изощрённую,
Вдруг коснусь крылом проходящего
Мимо, знанием испещрённого.
 
 
Принимай меня уж такой, как есть,
Не глумись, не шей ниткой белою,
Я природа есть, ты же – человек,
Гомо сапиенс, покровитель мой.
 

Мы ловим кайф

 
Мы ловим кайф, вдыхая фимиам
Благочестивейших порывов совершенства;
Здесь электрическая ночь,
и электрические искры там,
Где вороха любви и благоденства.
 
 
Из недр из городских в ночной туман,
Клокочущим вулканом низвергаясь,
Бьёт шума, лязга, скрежета фонтан,
По тверди плоской с шумом расползаясь.
 
 
Пурпурные зарницы полыхают
В блуждающих потёмках мирозданья,
И призрачные блики излучают
Огни Святого Эльма. Зазеркалья
 
 
Космического предначертан путь:
Сжимается во времени пространство
Из «чёрных дыр», и звёздное убранство.
Процесс пошёл, его уж не вернуть
 
 
Назад. На электроны и частицы
Элементарные поделен будет мир,
Всё в вакуум вселенский погрузится
И в гравитационный элексир.
 
 
Мы станем огнедышащею плазмой,
Мы в точку атомную схлопнемся опять,
Чтобы взорваться в многовекторном пространстве
В мгновенье, и всё заново начать.
 

Вся наша жизнь…

 
Вся наша жизнь – цирк «шапито»!
Вот кто-то ходит по канату,
В клеть с тигром смело входит, но
Рискует всем… согласно штату.
 
 
А вон трапеция парит
В объятьях цепких акробата.
Неверный хват, и он – летит
В тьму неизвестности куда-то.
 
 
А сколько клоунов… Не счесть!
Паяц паяцем погоняет…
Всех нас – кто будет, был и есть, —
Что завтра ждёт? Никто не знает.
 

Судьба

 
Как истина бывает непреложной,
Так должно утверждаться без сомненья,
Нет в жизни ничего достойней,
Чем к цели праведной стремленье.
 
 
Нам вечно где-то что-то не хватает,
Совсем чуть-чуть, в преддверье суеты,
И призрачное счастье догоняя,
Хватаемся за поручни судьбы,
 
 
Которую мы сами выбираем
Порой бездумно, легковесно, без нужды,
Взамен же в результате получаем
Щелчки, пинки, ушибы, синяки.
 
 
Винить себя в том надо непременно
За леность мысли, злу непротивленье,
За равнодушье спрятавшись скабрезно,
Во имя душ людских раскрепощенья.
 
 
Греха в том нет, коль где-то оступился,
Была бы лишь на месте голова.
Узрев свою ошибку, повинился,
И – так держать, вперёд, на все века!
 
 
«Нам свыше уготован путь великий!», —
Не уставайте непрестанно повторять,
Чтоб в жизни скоротечной, многоликой
Всегда во всём вы были бы на «ять».
 
 
Тебе поём судьба, наш просветитель,
Уклад сей жизни многовековой,
Тебе – обожествлённая обитель
И тайный кладезь мудрости людской