Текст книги "Голубая дымка былого. Поэтическая подборка"

Былое растаяло

 
Пропитан весь воздух в тиши городской
Акации запахом пряным,
Он сводит с ума, вея над головой,
В сиянье заката багряном.
 
 
В весеннем саду, день и ночь напролёт,
Поёт соловей без умолку.
В оврагах вода, праздный звёзд хоровод
Кружит сквозь небесную щёлку.
 
 
Летят наши годы: уже седина
Подкралась к вискам незаметно.
Наивная молодость, где ты, куда
Девалась, пропав безответно.
 
 
Былое растаяло в дымке времён,
Возникнув прекрасным виденьем,
Мелькнуло на миг колдовским миражом,
Исчезнув цветным сновиденьем.
 

Цыганская любовь

 
Цыганская любовь
сродни дурману-хмелю,
Цыганская кибитка
в божественной ночи,
Костёр,
гитары звон,
под стать степному шмелю,
Обычаям цыганским
ступая вопреки,
 
 
Уходит в мрак ночи
дочь старого цыгана,
С любимым,
на восток,
где алый свет зари,
Туда, где кочевая
звезда,
где спозоранку
Дрожит волшебным эхом
прибой морской волны.
 
 
А там —
одно из двух, —
ад или рай, неважно,
Пусть пропадом горит
на свете всё,
как есть,
Вдвоём к своей судьбе
идти совсем не страшно,
Двум любящим сердцам!
Вперёд, к своей звезде!
 

Вот бы умчаться

 
Ну почему же жизнь людская не сродни
Полёту сокола, взмывающего в небо
На стыке тёмной ночи и зари,
Где не один из нас, пожалуй, там и не был.
 
 
И взгляд тот, что прикован к небесам,
Порой невольно думы навевает:
Как хорошо парить свободно там,
Где ветры разухабисто гуляют.
 
 
Вот бы умчаться вольной птицей в даль
Туда, где солнце и мерцающие звёзды,
Ко всем чертям прогнав тоску-печаль,
И век свой коротать там вольно и свободно.
 

Но не погас ещё

 
Роняет зыбкий блик
в ночи хрусталь бокала
Мерцаньем в зеркалах
расплавленных свечей,
На суть напрасных слов
судьба не уповала,
Но не погас ещё
очаг ушедших дней.
 
 
В нём теплится зола
утраченной надежды,
И наша жизнь вершит
свой торопливый бег,
И в тихий час ночной,
свои смыкая вежды,
Сквозь сердце пропускаешь
земной короткий век.
 
 
И колокольчик вдруг
не вздрогнет на рассвете,
Средь трав и васильков
давно затерян след,
И только лишь сюжет
о нежности и лете
Напоминаньем будет
поры тех юных лет.
 

Всё кануло куда-то

 
К чему ненужные слова и обещания
И клятв поток в придуманной любви?
Пригубишь их в порыве покаянья,
И всё, погиб!.. Или с ума сходи!
 
 
Всё кануло куда-то в одночасье.
На что ещё рассчитывать? Как знать!
Никто не спросит вашего согласья,
И не на что уж больше уповать.
 
 
Прощай друг мой, с душой сообразуйся,
Всё это, право, мелочность сует…
Свободен!.. За былое не волнуйся
И не давай пророческий обет…
 
 
Куда-то запахи и звуки исчезают,
Приливами находит тяжесть рук,
И душу сонм видений навевает,
Когда от чувств земных устанешь вдруг…
 

Моя спортивная жизнь

 
Тир. Кольца. Брусья. Стометровка.
Турник. Прыжки через «коня»…
Во всю кипела подготовка,
Во всём нужна была сноровка:
К БГТО стремился я.
 
 
И достремился – чесн слово, —
Значок в усердиях добыл,
Потом за дело взялся снова
И ГТО, что и не ново,
К нему я присовокупил.
 
 
Прерогатива коррективы
Меня швырнула в ДОСААФ
Через штакетник перспективы,
Оставив без альтернативы,
Под зад коленкою поддав.
 
 
К спорт. достижениям привычен,
Вкусив плодов победных рать,
Решил: «Уж коль я необычен,
И от других весьма отличен,
Зачем кому-то там мешать!»
 
 
Поставив точку в этом деле,
С ним, как бы, взял и… завязал.
И всё ж, хоть еле-еле в теле,
Горжусь наградами доселе,
И духа не подрастерял.
 
 
Совет таков: «Займись-ка спортом,
Неважно – стар ты или млад.
Будь весел, бодр, отдайся шортам,
Не увлекайся слишком тортом,
Переключись на шоколад».
 

Наваждение

 
Это кто ж в переполненном классе сидит,
С первых парт и до самой «камчатки»?
Что-то очень знакомое в лицах сквозит…
Продырявлены памяти латки:
 
 
Время, как не крути, то – и друг наш, и враг.
Где-то там, на меже подсознанья,
Вытесняя событий былых саркофаг,
Вдруг нахлынули воспоминанья.
 
 
И понятным всё стало: пред статью моей
Очень близкий, но… витиеватый —
Бахромой паутины, – сонм учителей
С класса первого и по десятый.
 
 
Как один все, такие, какими их знал.
Как живые сидят. Вот забота!
Вопрошающий взгляд. Кто бы слово сказал.
Я стою. Все молчат, ждут чего-то.
 
 
Рвут сознанье вопросы бегущей строкой:
«Ну и как? Много ль в жизни добился?
Расскажи, нам, ушедшим на вечный покой.
Ты ж не зря в нашей школе учился?»
 
 
На подкорковом уровне шлю свой посыл:
«Извините, прошу!.. Ожиданий
Ваших не оправдал: как уж мог, так и жил —
Ни падений, ни взлётов, ни званий.
 
 
Мне мечты своей несостоявшейся жаль,
Жаль иллюзий утраченных блики,
И надежд не свершившихся»… Вижу печаль
Возлегла на поникшие лики.
 
 
«…не хитрил и не подличал, в дамки не лез,
Перед вышестоящим не гнулся,
Не скулил и не ныл, ни по делу, ни без.
Всё!» – сказал в пустоту, и… проснулся.
 

Затуманило вокруг

 
Затуманило вокруг, захолодило,
Льёт луна на рощу тусклый, блеклый свет,
И ни сколько мне не жаль всего, что было,
Мне не жаль моих беспутных прошлых лет.
 
 
Ты не стой, как прежде, в мамином платочке,
В тихий вечер у раскидистой ветлы,
Было время, были ягоды-цветочки,
Были ноченьки не тёмны, не светлы.
 
 
Ты не прячь глаза, когда проходишь мимо,
И не хмурь бровей – всё былью порастёт,
Перетрётся, перемелется, вестимо,
И растает без следа, как вешний лёд.
 
 
Я давно уже не тот, ты это знаешь,
Понапрасну старых ран не береди,
Что умчалось без следа, уж не поймаешь,
А не так коль что-то было, то – прости!
 
 
Затуманило вокруг, захолодило,
Льёт луна на рощу тусклый, блеклый свет.
Ах как жаль всего что было и не было,
Жаль мне, что тебя со мною рядом нет
 

Вот и стрелочника будка

 
Вот и стрелочника будка,
Полустанок в три избы,
Машинист, лишь на минутку,
Будь так добр, притормози.
В уголок заветный детства
Из-за тридевять земель
Я вернулся наконец-то,
Вот какая карусель.
 
 
Здравствуй край благословенный,
Здравствуй, дай тебя обнять,
Никому душой и сердцем
Не дано тебя понять.
Я пришёл к тебе из детства
С незапамятной поры,
Снова мы с тобою вместе,
Как когда-то – я и ты.
 
 
Вдоль ромашкового поля
По тропинке я пройду,
На лужайке васильковой
В пряных травах утону.
Тёплым, лёгким дуновеньем
Над волной речной промчусь,
Окунусь в неё, и в небе
Без остатка растворюсь.
 
 
Обернусь я тучкой серой,
Стану каплями дождя,
Ранним утром в дымке белой,
Бликом первого луча.
Средь берёз, ветвей рябины
Затеряюсь, заблужусь,
В небо с трелью соловьиной
Песней звонкою взовьюсь.
 
 
А пока на полустанке
Мне всё чудится в тиши
Звонкий наигрыш тальянки,
Замирающий вдали.
Окружён вишнёвым садом,
Я стою у полотна,
И в обнимку с детством, взглядом,
Провожаю поезда.
 

Баллада о дружбе и верности

 
В одном дворе, в старинном переулке,
Что весь тонул в сиреневом цвету,
Ютился домик в самом закоулке
В два этажа, с мансардой наверху.
А в доме том Андрюшка жил вихрастый
С овчаркой Стрелкой, маленьким щенком,
Счастливей их, чем он и зверь ушастый,
Никто, пожалуй, не был в мире том.
Когда её в забавах обнимая,
Он говорил: «Подруженька моя!»,
Она хвостом от радости виляя,
На целый двор скулила, как могла.
 
 
И видел двор, и видели соседи,
Как даже тот, что каждый день хмельной,
Всегда угрюмый дворник дядя Федя,
Им вслед махал приветливо рукой.
И оба друга были неразлучны,
Где был один, туда спешил другой,
Судьбы иной им не желалось лучшей.
Ну что была за дружба, Боже мой!
Кровей не тех, без почестей, без званий,
В упрёк бросал какой-нибудь пижон,
В ответ звучало: «То, что без регалий,
Уж как-нибудь мы с ней переживём».
 
 
А дни летели, множась на недели,
Промчался год, за ним прошёл другой,
Уже давно два друга повзрослели,
И майский сад шумел своей листвой.
Была она грозою хулиганов,
Крутым щитом для местной детворы,
Своих друзей, от лиха отвращая,
Она не раз спасала от беды.
Но вот прошла пора забав ребячьих,
Серьёзных дел настали времена.
Окончен курс премудростей собачьих,
Как вдруг назавтра грянула война.
 
 
И встали в строй два друга спозаранку,
Чтоб гнать врага с поруганной земли.
По всем статьям как «истребитель танков»,
Андрей со Стрелкой оба в паре шли.
И сразу – в бой. Вдали стальная свора
Ползла, стеная залпами огня,
Земля стонала от беды и горя.
Смертельным грузом Стрелка снабжена:
Закон войны! И в том её жестокость,
Не уточняет – стар ты или млад,
Переступил свою черту – и в пропасть
Летишь на крыльях сквозь кромешный ад.
 
 
И вот всё ближе, ближе вражья стая,
Уже в ста метрах главная броня.
Хотелось жить! И бремя расставанья
Легло тяжёлой ношей на бойца.
Дай на прощанье лапу, и до боли
Дай обниму тебя в последний раз.
Слеза из глаз скатилась у обоих,
И тут же дал он ей команду: «Фас!»
И через бруствер, с пылом искромётным,
Стрелой помчалась Стрелка на врага,
Была, однако, залпом пулемётным
На полдороге изрешечена.
 
 
Тут пелена застлала взор Андрюшки,
Он, стиснув зубы и сомкнув глаза,
Вдруг из окопа бросился к подружке,
А та была пока ещё жива.
Он подхватил, сердечную, на руки,
К её ушам прижав свою щеку.
Прости-прощай!, сказал сквозь грома звуки,
И вместе с ней метнулся под броню.
Под лязг и скрежет вражьего металла
Их на мгновенье встретились глаза.
Ещё рывок! И всё! Друзей не стало!
Их души вмиг взметнулись в небеса…
 
 
Давно уж нет старинного проулка,
И дома в нём, что был в два этажа,
Там мир иной, там весело и гулко
Гоняет мяч другая детвора.
А где смертельный бой гремел когда-то,
Там, подчиняясь веянью времён,
Растёт ковыль и пряно пахнет мята,
Зарёй подёрнут синий небосклон.
Но до сих пор, с времён поры жестокой,
Глядят на нас с небесной высоты,
Из глубины далёкого далёка,
Глаза друзей, глаза большой войны.
 

По над речкою

 
По-над речкою стёжкой крутой,
Вдоль зелёного гая,
Мчал наездника конь вороной
Из далёкого края.
Вот молодчик коня осадил
Под пушистой ветлою,
И склонялися две головы
Над студёной водою.
Что-то вдруг промелькнуло вдали
Средь равнины пологой,
И возник в отраженьи воды
Лик цыганки убогой.
 
 
Хриплый голос промолвил: «Постой!
Дай всю правду открою:
Мчишься ты за своею судьбой,
А она пред тобою.
От меня не сбежишь, не уйдёшь,
Сам порою не знаешь,
Где ты счастье своё подберёшь,
Где его растеряешь.
Трое суток «аллюр три креста»,
Ты с седла не слезаешь,
Променяешь судьбу на коня,
И себя потеряешь».
 
 
Прочь с дороги, наездник сказал,
Что? Нагайки не знала?
Злобной искрой блеснули глаза,
И цыганка пропала.
Мчал наездника что было сил
Конь три дня и три ночи.
Показалась станица вдали.
Где ж вы девичьи очи?!
Вороной вдруг убавил свой бег,
Лишь завидев девицу;
Та сияла, как утренний свет,
Цвета ночи ресницы.
 
 
Им платочком махнула она,
Вожделеньем пылая,
Бровь дугой, с поволокой глаза —
Синь озёрного края.
Конь вдруг уши свои навострил,
Дрожью мелкой покрылся,
А наездник с седла соскочил
И к нему обратился:
«Верный друг ты мой конь вороной,
Что поник головою?!
Только пуля, да острый клинок
Разлучат нас с тобою».
 
 
«Ты б обнял меня что ли, казак,
Твой скакун на постое
Третий лишний. Прошу, сделай так,
Чтобы нас стало двое».
И наездник, свершая свой рок,
Блеском стали сверкая,
В сердце друга всадил свой клинок,
Сам того не желая.
Оглянулся, а лик уж исчез,
Только ветер, да грохот.
Из развергшихся громом небес
Дикий слышался хохот.
 
 
Затуманился взор молодца,
В голове помутилось,
Враз клинком он ударил себя,
Сердце больше не билось.
А казачка в ту пору с крыльца
Всю картину узрела,
И стрелой до милого дружка
Вся в слезах полетела.
Подбежала, и нет больше дел
К тем, кого так любила,
И предвидя свой горький удел,
Вмиг себя порешила.
 
 
Хриплый хохот всё нёсся вдали
Над младыми телами,
На устах их застыл крик души,
Свет померк пред глазами.
Только ветер кружил и свистал
В клубах пыли и дыма,
Да склонялися три ясеня
У высокого тына.
Ты зажги свою, путник, свечу,
Нет рассказа печальней,
Помолись, и ступай, в добрый путь,
В путь далёкий, прощальный.
 

Дом сто четыре

 
Вот, наконец-то, вернулся я в город,
В тот, где когда-то родился и рос,
Где ребятишками бегали в школу,
Лихо катясь под трамвайный откос.
Здравствуй, родной, вот и снова мы вместе,
Дом мой старинный в провале двора,
Сколько ж не виделись – может лет двести,
Может – все триста, иль в кои века.
Снова стою у родного подъезда,
Вот мой этаж и заветная дверь,
Только за ней мне не сыщется места,
Мир поколений там новый теперь.
Дом сто четыре, квартира семнадцать,
Пятый по счёту подъезд от угла,
Здесь моё детство ушло без оглядки,
Здесь скорым поездом юность прошла.
 
 
Медь пятаков оттенялась на биту,
Жареным луком несло из окна,
«Брызги шампанского» и «Рио Риту»
Диск патефонный крутил без конца.
Пленные немцы – губная гармошка,
Баш был на баш – чёрствый хлеб на свисток,
В двери царапалась «Чёрная кошка» —
Финка в кармане, гармошкой сапог.
Лестниц, подъездов, дворов и подвалов,
Крыш гаражей, чердаков короли
Шастали шустро средь рвов и завалов,
От постовых вдруг шныряя в кусты.
Послевоенных времён лихолетье,
Драки, разборки дворовой шпаны,
Шли дом на дом, шли мы стенка на стенку,
Лавки ломая, круша фонари.
 
 
Вместе с Утёсовым, с Марком Бернесом
Пели мы песни военной поры,
И Левитан своим голосом века
Миру вещал о победах страны.
Песни какие мы только не пели
В скверике старом под вечной луной,
Под перебор струн гитары балдели
И возвращались под утро домой.
Юные девы, огни танцплощадки,
Дым «Беломора», под кайфом слегка,
Стрелы амура – для них взятки гладки, —
Ну а потом – дальний путь на года.
Сколько же лет, сколько зим пролетело,
Толи всё – сон, толи было когда,
Нынче народ суетится без дела,
Нет в нём в помине того куража.
 
 
Нет уж давно ни отца, нет ни мамы,
Их поколенья гражданской войны,
Смелых и злых, добродушных, упрямых,
Нам всё казалось, что вечны они.
Жизнь, то – мгновенье, летит незаметно,
Наши бесследно стирая следы,
Время придёт, мы уйдём безответно
В сети объятий блаженной страны.
Может взгрустнётся кому-то немного,
Кто-то с теплом может вспомнит о нас.
Я всё стою у родного порога,
Дай-то Бог встретиться нам ещё раз:
Дом сто четыре, квартира семнадцать,
Пятый по счёту подъезд от угла,
Где моё детство ушло без оглядки,
Где скорым поездом юность прошла.
 

Весёлые настали времена

 
Весёлые настали времена,
Нам всё теперь до лампочки, ей Богу,
Налей подружка мне бокал вина
И собирайся в дальнюю дорогу.
 
 
Нас жизнь с тобой мотала, как могла,
Трепала нас с тобой судьба жестоко,
И вот – настал тот час, пришла пора,
Уходим прочь, в далёкое далёко.
 
 
Обнявшись, без оглядки в небеса
Мы белыми умчимся журавлями,
Туда, где куролесят облака,
Туда, где нет тоски и нет печали
 

Котёнок

 
Как-то раз соседский пёс
Нам в зубах своих принёс
Маленького страшного зверёнка
 
 
Очень зверь на нас сердит,
Он взъерошен и рычит,
И таращит серые глазёнки.
 
 
Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Не боимся мы тебя
Рыжего, пушистого котёнка,
 
 
Будем мы тебя любить,
Будем мы с тобой дружить,
И смеяться весело и звонко
 

Час настал

 
Час настал великой смуты, Русь моя распята!
Словно навзничь на Голгофе стан её расхристан
Новоявленным Каином – Понтием Пилатом,
И растленным Люцифером крик души освистан.
 
 
Тонет матушка-Россия в пьянстве и разврате
Душ! Под звон фанфар и лживой аббревиатуры,
К чувств достоинства и чести, совести утрате
Нас влекут апологеты сладкой синекуры.
 
 
Честь – порок, добро – кощунство,
подлость – добродетель,
Как в стране кривых зеркал, плутов и фарисеев,
Лишь антонимы сплошные, Бог тому свидетель!
В бельведер ареопага догм своих плебеев
 
 
Вы, карабкаясь упорно, ждёте гекатомбы
От ослицы Валаама, в Авгия конюшни
Превратив свою отчизну! Вы, живые тромбы,
Разукрасили Россию в мрачный цвет синюшный,
 
 
И с претензией на барско-светскую вульгарность,
Сибариты по призванью от копыт до холки,
Обнажая в сегидильи сущности фискальность,
Ренегатствуя, забыли про пустые полки,
 
 
Где лишь воздух распластался на трёхслойной пыли
Экономики когда-то очень экономной,
Да и полки на дровишки «овцы» растащили —
Дети вечной апории «ящика Пандоры».
 
 
Где та грань, что разделяет совесть и бесстыдство?
Где предел людских страданий, лжи и фарисейства?
Уготовано нам место возле «Интуриста»
Для торговли душ и тела, для прелюбодейства.
 
 
Философия соблазнов, лжи, паразитизма,
Философия коварства гложет всех подряд,
И Христа словами крикнуть хочется: «Прости их!
Господи! Не ведают же, что они творят!»
 
 
Мы бедны лишь потому, что слишком мы богаты.
Оседлав собой златые горы Эльдорадо,
Нам отцы «семьи единой» голод прочат в сваты.
Корифеи словоблудья, мученики ада,
 
 
Вы в безудержном, словесном исходя поносе,
Упражняясь в красноречье, «честных» обещаньях,
Шутовской колпак напялив от ушей до носа,
Рожи корчите друг другу хуже обезьяньих.
 
 
Мир разнузданных страстей, презренного богатства
Разлагающимся трупным запахом грозит,
Опрокинув мир иллюзий призрачного «братства»,
Роль «завидную» банкротов вечных нам сулит.
 
 
Душ людских мчит полным ходом
сверхэкспроприация.
И крестьянам, и рабочим, и интеллигенции,
Подвергаемым жестокой сверхэксплуатации,
Выдаются на тот свет прахоиндульгенции.
 
 
Не беда, коль где-то, кто-то
старых догм бульварность
В души наши ненароком втиснуть норовит,
Страшно то, когда порою серость и бездарность
За собой себе подобных множит и плодит.
 
 
Уподобясь кроткой стайке вислоухих зайцев,
Жаждут упыри из топи выбраться сухими.
Люди! Бойтесь приносящих вам дары данайцев,
Асмодей – смиренный ангел по сравненью с ними.
 
 
Два порока – лень и зависть вечно нас губили.
Мыслей, сил своих в работе не перетруждая,
Мы в чужой карман не прочь бы заглянуть грешили.
Что хотели, то имеем, дядю обвиняя.
 
 
Чёрный дым междоусобиц Землю опоясал,
Друг на друга, брат на брата
исступлённым взглядом
Смотрят словно Гок с Магоком, заваривши кашу,
Неделимое кромсают ножевым ударом.
 
 
Кто-то рвётся к «власть имущим»,
кто-то денег жаждет,
Кто-то хочет привилегий, почестей и славы,
И угодничества, взяток и подхалимажа,
И «лоскутного гражданства» – мира святотатства.
 
 
Ход истории навряд ли вам переиначить
По желанью своему ли, иль по усмотренью,
Вы надеетесь наивно. Так или иначе
Вам удел всем уготован общего презренья.
 
 
Всё сплелось в клубок единый. Грязь,
добро и подлость,
И загаженных, крикливых шум очередей,
Нищета и безысходность, блеск
и мыслей кволость —
Все невзгоды в Лету сдует северный Борей.
 
 
Глубже вдох! И – не дышите!
Чох? – попридержите.
В головах витиеватость чухломских узоров.
Выдыхайте постепенно, дух поберегите
Испускать порой в пространство
голубых просторов.
 

Я тебя зацелую

 
Я тебя зацелую до смерти
В сладострастных порывах нежности,
Обовью паутиной тонкою
Неуёмной любви пламенеющей.
 
 
Я тебя до каления белого
Доведу; сам влюблюсь, неприкаянный,
До потери рассудка и памяти,
Прикасаясь к губам твоим чувственным.
 
 
Напророчу любовь обоюдную,
С жизнью, в общем-то, несовместимую,
Заласкаю, замучаю до пьяна,
До полнейшего изнеможения.
 
 
Я умчу тебя в дали бездонные
В сто парсек, через всю галактику,
Через Млечный Путь, там, где тишь да гладь,
Весь сгорая огнём одержимости.
 
 
Увлеку тебя в мир подсознания,
Из кружев нервных клеток сотканный,
В мир неведомый, фейерверический,
Весь горя вдохновением трепетным.
 
 
Источая флюиды душевные,
Погрузившись в эфир милосердия,
Мы в коктейле любви пенящемся
Сыщем суть всех страстей нескончаемых.
 
 
На одном затаённом дыхании
Вознесёмся к вершинам безумия,
Возведя в степень все прегрешения,
Коим всуе свершиться положено
 

Песни

Размышления

 
Огульные, фривольные слова
В своё мы часто ищем оправданье,
И то, что чья-то сломана судьба,
Нам как-то невдомёк, то – вне сознанья.
Ты лучше на себя со стороны
Взгляни с высот парящего полёта,
Быть может сам давно затянут ты
В хитросплетений прошлого тенёта.
 
 
Веригами судьбы ты не кичись,
Блудливых слов не говори, не надо,
Напрасно в вечной дружбе не клянись,
Не расточай сокровищ Эльдорадо.
Поступки и дела рассудят нас,
А значит – будут дни и будут ночи,
Тогда поймёшь кто друг, а кто твой враг,
А кто лишь – просто так, лишь – между прочим.
 
 
Давайте же не будем вспоминать
Взаимные обиды и упрёки,
И тщательно, с пристрастием искать
В потёмках душ изъяны и пороки.
Ведь жизнь дана всего один лишь раз,
И Здесь мы только временные гости,
Оставим же потомкам, вместо нас,
Раскладывать по полкам наши кости.
 

Осенний листопад
(Вальс-бостон)

 
Осенний лист мелькает в небе голубом,
То закружит, то взмоет ввысь, то вдруг замрёт,
Как будто с ветром он танцует вальс-бостон
Напоминаньем – то что было, всё пройдёт.
Но вот прижался он к оконному стеклу,
Не улетай, побудь со мной, тебя прошу —
Лист жёлтый. Подожди ещё, ну хоть чуть-чуть,
Мгновений этих больше не вернуть.
Припев:
Ты кружи осенний листопад,
Навевая грусть воспоминаний.
Опадает тихо старый сад,
Золотясь вуалью жёлтых одеяний.
Ветром унесись к моей мечте,
С губ сорви желанные признанья
Той, что наяву, а не во сне явилась мне,
И назначь ей час свиданья.
 
 
Когда однажды вдруг любовь к тебе придёт,
Нагрянет, словно шквальный ливень тихим днём,
И с головой затянет в свой водоворот,
Напрасно будешь ты искать спасенья в нём.
Она умчит тебя с собой невесть куда.
Всё впереди, всё это будет, но пока,
Листья мелькая, всё кружатся за окном,
Танцуя свой прощальный вальс-бостон.
Припев.
 

Мой город

 
Я слишком долго что-то не был дома,
Хоть вспоминай – не вспомнить
сколько лет прошло,
Ты не суди меня сестрёнка строго,
Ведь мне и так, поверь, порою нелегко.
Припев:
Я так люблю тебя мой милый город,
Мой старый парк, мой старый дом, моих друзей,
Теперь не модных, но таких фартовых
Для той поры далёкой юности моей.
 
 
Когда схожу по трапу самолёта
На землю пахнущих до одури берёз,
В груди до боли вдруг сожмётся что-то,
И не пытаюсь скрыть я набежавших слёз.
Припев.
 
 
И вот теперь лишь на исходе лета,
Врываясь в юность сквозь завесу стольких лет,
Зову я маму – только нет ответа,
И разбрелись друзья, и дома больше нет.
Припев:
Я так люблю тебя мой милый город,
Мой старый парк, мой старый дом, моих друзей.
Ты слышишь, мама, я на встречу снова
Пришёл к тебе из дальней юности моей.