Текст книги "Голубая дымка былого. Поэтическая подборка"

По мостовой…

 
По мостовой шагал мужчина
В пенсне и с портфелем в руках
Держался он весьма солидно,
Но было видно, дело – швах.
 
 
Завидев дом, шаги прибавил,
Нырнул за угол вожделен,
Но долго ждать себя заставил
И… чародейкой взят был в плен.
 
 
Хоть велика ты роль соблазна,
Терпенью всякому – кранты!
Интеллигент тот, сообразно,
Сухим не вышел из воды.
 

На веки вечные

 
За храма мироздания углом
нас поджидает девственная Вечность:
Её мы дети. От рождения билет
нам всем в неё заранее заказан,
Там встретимся, всем скопом, как один
на времени не глядя быстротечность.
Но встреча эта что-то нам сулит —
бессмертье душ, иль что ещё? Не знаем!
 
 
В пространственные формы облачаясь
причинности и временные рамки,
Летим мы в Вечность, на галактик зов,
в холодную, седую неизвестность,
Выстраиваясь дружно в очерёдность,
предписанную свыше. Спозаранку
Бросаемся в объятия Вселенной,
не глядя ни на что, и даже на её разбежность,
 
 
На то, что где-то на задворках мира,
в его безбрежных, дальних закоулках,
Пронизывая звёздных путь скоплений,
стрелою мчимся где «Корабль Арго»
С его Кормою, Килем, Парусами
и Компасом в космических проулках
Давно уж поджидают непременно,
чтоб к Магеллановым
привзнесть нас Облакам,
 
 
В Тукана твердь и Рыбы Золотой.
Аэролит, свершивший астроблему,
Каприччо жизни микрокосму он пророчит
безотлагательно; живой ретроспективой
Нам философию небытия вещает,
не обойдя любого стороною.
И в созидающее, высшее начало
вдруг окунаемся мы всею головою,
 
 
Чтоб жить, мечтать, надеяться и верить,
любить безмерной, праведной любовью,
Чтоб всюду поспевать. Но вот не станет
всех нас; пройдут, промчатся годы,
Столетий вереница, цепь тысячелетий,
Земля всё так же будет коловертить
До той поры, пока не поглотит
её коллапс коллизии вселенской.
 
 
Ну а покуда где-то в подсознанье
на «деус эксо махина» мы ставим,
В Пьер-Сен-Мартен стремглав давно летим
на встречу с распрекрасною Каллисто.
И факел свой Гефест рукой затушит
в преддверии волны «фата моргана»,
И Мнемосина вдруг покинет нас
на веки вечные, с душой сообразуясь.
 

Роса лишь только пала

 
Роса лишь только пала на траву,
Твой пеньюар мелькнул и скрылся в перголе
Средь тишины в черешневом саду
Воздушным, лёгким отраженьем в зеркале.
 
 
Портшез, и жардиньерки по бокам,
И багатель меж древ в сплетенье паутин,
Искристого шампанского бокал
На минипьяно в свете звёздных серпантин.
 
 
В запястье ожерелья фермуар
Холодным серебром в пространство источает,
Твой взор пленительный —
природы щедрый дар, —
Мне сладострастный миг блаженства предвещает.
 
 
И тонких пальцев вычурность сквозит
В их пассах и изысканных движеньях,
Касаньем клавиш слух благоволит
Усладой тронуть, словно в ярких сновиденьях.
 
 
Узоров разноцветные штрихи —
Небес, – вплетаются в туманную завесу,
Витают стайками здесь пригоршни любви,
Справляя всуе незатейливую мессу.
 
 
Из веток тёмных сотканный багет
Вмиг тенью кружевной ложится на траву
Как взятый канителью трафарет
На золотистом фоне, сотворённом на лету.
 
 
Претит нам контроверза: здесь, в тиши,
Вино любви мы пьём – любви девятый вал, —
Где страсть бушует под покровом темноты,
Возвышенных речей блаженство правит бал.
 
 
И поцелуев жарких приглушённый звук
Скользит землёй, вкрапляясь в тучи-вороны,
Тебе я в утешение скажу
Слова любви, на все четыре стороны.
 

Признания не жду

 
Признания не жду, не жду похвал,
Душой и телом, разумеется, не свят,
Но как никто надеялся, страдал,
Когда был разум мой смятением объят.
 
 
Кругом непонимания стена,
И отчуждения опущена завеса,
Нам не слыхать друг друга, господа,
Меж нами вакуум и буреломы леса.
 
 
Протеста молчаливого следы
Рукою прагматичною стирал
Злой рок, покуда в девственной глуши
Мой глас в пустыне к Господу взывал.
 
 
Всё относительно, всё – суета сует,
В остатках памяти мы плаваем своей,
В них пламенным порывам места нет,
Свободолюбие утеряно страстей.
 
 
О, если б мог я выразить в словах
Итог судьбы в предвидениях вещих,
Низвергнуть был готов бы в «дантов ад»
Пороки искусителей зловещих.
 
 
Настанет время, знаю, ты придёшь
Желанных дней чудесная пора,
Крылами упоительно взмахнёшь,
Чтоб жить свободы духом, на века.
 

И вспыхнула звезда

 
И вспыхнула звезда на небосклоне,
Звезда моей несбывшейся мечты,
Взлелеянной когда-то в самом лоне
Мятущейся и страждущей души.
 
 
Кому нужны плоды мирских дерзаний,
К деяньям что благим устремлены,
К истокам восходящие познаний
Из недр подсознания глуши.
 
 
Но день придёт, даст Бог, тогда быть может
Востребован окажется мой слог.
Да пусть же всяк потомок станет вхожим
В гостеприимный, творческий чертог.
 

Пишу соти…

 
Пишу соти, без плеоназма,
И к корреляции стремлюсь,
Но к квинтэссенции маразма
Я непристойно отношусь.
 
 
Ни Арион я, ни Овидий,
И не приверженец расстриг,
Не жажду я, друзья, субсидий —
Ноумен вдруг меня настиг.
 
 
Прочь эготизм из кельи сердца,
Что был труверам лишь присущ,
Я вам клянусь волнами Герца —
В антиципации сведущ.
 
 
И мадригала лапидарность
Присуща духу моему,
И кантус-фирмус ламинарность
Мне не перечит посему.
 
 
Ну, и фацеция с трюизмом
Мне тоже, впрочем, не претит,
Мне гадок ляпсус с конформизмом,
Я не фискал, не неофит.
 
 
И Понт эвксинский мне под силу
Могучим взглядом обозреть
Подстать святому Гавриилу:
Ни встать, ни лечь, ни оборзеть.
 
 
То всё секрет Полишинеля,
И вне публисити притом.
Всё! Закругляюсь! Ваш Емеля!
И точку ставлю я на том.
 

Чарующая ночь

 
Чарующая ночь, старинная беседка,
Желанная калитка, тропинка вдоль реки,
Кометы длинный шлейф и звёздная рулетка
Под сполохи далёкой, забрезжившей зари.
 
 
Сплелось всё воедино под сенью мирозданья,
А в нём всего лишь двое, лишь двое – я и ты,
И слышатся в тиши слова в любви признанья
Под шелест мягкий, нежный берёзовой листвы.
 
 
Откинута вуаль, и кружев тонкий полог
На локон ниспадает в таинственной тиши,
Губ жаркий поцелуй – он искренен и долог, —
Миг истины, как эхо из неба глубины.
 

Его я видел

 
Его я видел: Он спускался,
Средь поля, в вешние цветы,
Блестел, сверкал, переливался
В великолепии ночи.
 
 
На тле разверзжегося неба,
Как на панно, я видел Их,
Ступали тихо и не смело
Двенадцать ликов внеземных.
 
 
И воссияло благоденство,
И снизошла вдруг благодать,
Невероятное блаженство
Пришлось в тот миг мне испытать.
 
 
Потом – провал, и всё! Рассудок
Не смог реальность воспринять,
А посему я вряд ли буду
Повествованье продолжать.
 
 
Одно скажу: лет тридцать с лишним
Уж отшумело с той поры,
Но зрю поныне в том событье
Предвосхищения черты.
 

Мне хочется

 
Мне так порою хочется забыться,
Уйти от всех земных, суетных дел,
И вежды смежив, в бездну погрузиться,
Презрев свой обывательский удел,
 
 
Где б место было калокагатии,
Где б мысли был безудержный полёт
В сплетеньях нервных, на периферии,
Что в недрах подсознания живёт.
 
 
К чему мне те сады Семирамиды —
Сие седьмое чудо из чудес,
Иной навряд ли сыщется планиды —
Юдоли, что ниспослана с небес.
 
 
Судьбе угодно милостию Божьей
Мне жизни дар чудесный приподнесть —
Творить, в день непогожий и погожий,
Чтоб в души свет познанья привознесть.
 
 
В причудливые формы облачённый,
Мой мир дано не всякому понять:
Иду впотьмах стезёй непроторённой,
Чтоб пламенем потомкам воссиять.
 

Звёздная элегия

 
Тихий вечер рассыпал по небу
Мелкий бисер мерцающих звёзд,
Млечный Путь, сквозь века, Ганимеду
Дарит блеск Вероники Волос.
 
 
И контрастов ночных феерия
Хороводом созвездья кружит,
Словно добрая дева Мария
Волшебство во Вселенной вершит.
 
 
Серебром галактической пыли
Припорошен звезды яркий след,
Убегающий в дали седые,
В мир бескрайний, в мир солнц и планет.
 
 
Сквозь туманности звёздных скоплений
Космос дальний в безвестность летит,
Это значит, без всяких сомнений,
Совершенство природа творит.
 
 
Где-то меж облаками Вселенной,
Сквозь провалы космических дыр,
В край несёмся мы благословенный,
Где струится любви эликсир.
 
 
Промелькнут миллионы столетий:
В виде элементарных частиц
Мчать мы будем безликими в сети
Молодого созвездия Спиц
 
 
Через тернии, в призрачном свете,
Чтоб материи тайну узреть.
Только межгалактический ветер
Будет песни нам вечные петь.
 

Один в саду

 
Один в саду, воспоминаниями объятый
О днях минувших, средь берёз и тополей,
Когда-то здесь, в лучах багряного заката
Бродили мы с тобой вдоль парковых аллей.
 
 
Мы утопали в пряном запахе сирени,
В соцветьях всплесков искромётной тишины.
Был месяц май. Под звон берёзовой капели
Взахлёб мы пили чашу страсти и любви.
 
 
Где ты теперь друг мой поры той безмятежной,
Чредою стольких лет твой припорошен след.
Из глубины времён тех давних, незабвенных
Тебе я шлю свой нескончаемый привет.
 

Звук авлоса раздаётся

 
Звук авлоса раздаётся у излучины реки
И Эол с Велесом гонят облака-овечки,
Песню звонкую запели, заиграли пастушки
Средь елани, где стаккато щёлкают кузнечики.
 
 
Жаворонок в небе синем трелью радует весну,
Пчёлки, бабочки, стрекозы на цветках ютятся,
Вот Сварог с Перуном водят свою вечную игру —
Кто кого, – и дождик с солнцем радугой светятся.
 
 
А на радуге той Мокош в оточенье рожаниц,
И крылатые над ними вьются херувимы,
Вместе с ними, чуть пониже,
взмахом праведных десниц,
В лёгком танце хороводы кружат серафимы.
 
 
И природы обаянье атараксию сулит,
В ней нашли своё начало горы-великаны,
Речка-змейка, лес, тропинка,
в поднебесье что бежит,
Изваяния природы – камни-истуканы.
 
 
На пригорке невысоком, утопая весь в цветах,
Пастушок млад умостился на своей овчинке,
Смотрит вдаль из-под ладошки,
как играет водопад
И узор волшебный ткёт изящной пелеринки.
 
 
Мятой пахнет, цикламеном, медоносною травой,
И былинка как тростинка вдруг не шелохнётся,
Хорос что-то там колдует своей властною рукой,
И весь мир благоухает, пляшет и смеётся.
 

Разложу на спектральные линии…

 
Разложу на спектральные линии
Свою душу и мысли свои,
И на уровне их ватерлинии
Дам, один за другим, из семи,
 
 
Выстрел совестью в купе с поступками,
По мишени «КОЖЗэГээСФэ»,
Жизни пренебрегая уступками,
И как знать, что останется мне?!
 
 
Коль на уровне спектра физическом
Пропадёт хоть из линий одна,
То, согласно законам оптическим,
Чёрным белое станет тогда.
 
 
То – сигнал! Не лады, значит, с совестью:
В ней изъян!.. Лишь не дёргай чеку.
Ты на тонкой стоишь бровке пропасти!
Берегись, друг, и будь начеку.
 

Дружеский совет

 
Недолог век наш сотканный годами
В ажурный, прихотливый трафарет,
Парящий меж землёй и небесами,
А посему мой дружеский совет:
 
 
Несите людям свет своей улыбки,
Дарите им тепло своей души,
Друзей прощать умейте за ошибки,
Не преступайте подлости межи.
 
 
Не покидайте близких и любимых
В лихие дни, и да зачтётся вам
В скрижалях жизни – призрачных, незримых,
Делитесь с ними счастьем пополам.
 
 
Храните верность свято, нерушимо
Корням своим – началу всех начал,
Душой страдать умейте во всю силу,
Любите так, чтоб мир во всю трещал.
 
 
Кто дорог вам, тому вы пожелайте
Того, чего б желали и себе,
Мечты своей большой не предавайте
И будьте благосклонными к судьбе.
 
 
Настанет час, придёт пора заката
Звезды твоей, не стоит унывать,
Все, как один уйдём, уйдём когда-то,
Чтобы, расставшись, встретиться опять.
 

Фантомная концепция

 
(шутка)
 
 
Фантомная концепция дуальной квинтэссенции
Витральной корреляции в спонтанный ряд Фурье
Локально инвертируется полем дивергенции
На плоскость биполярную Ван-Граафа, в пси-волне.
 
 
Дискретный вектор Пойнтинга
скалярного акцептора
О грань перцептуальную синхронно резонирует,
Спинально-осциллирующий конус полусектора
Дисперсией фронтальною лавинно коллапсирует.
 
 
Спиралью архимедовой, как субортогональною,
Пространственная линия декартовых полей,
Буффально проецируясь на квадроаномальную
Систему, левитирует на уровне осей.
Р.S.
Друзья! Подобным «умностям»,
прошу, не удивляйтесь,
Всем вам моих, уверен в том, понятен мыслей ход.
Дерзайте, фантазируйте и… присоединяйтесь!
Вперёд! И буду очень рад, что в чём-то вам помог.
 

В лучах заката

 
В лучах заката догорал
пурпурный небосвод,
В их блеске
лепестки
бутонов роз дрожали,
Твой стан пленительный
манил
что сладкий, майский мёд,
И водопадом
локоны волос
на плечи ниспадали.
 
 
Обворожительный твой взгляд
о тайне чувств вещал,
И профиль
томный твой —
изящества дыханье,
Он тонкий,
нежный
аромат собою источал,
К богам взывая,
к небесам,
к стезе благоуханья.
 
 
И влагой воздуха ночи
подёрнутость ресниц,
И рдеющих ланит
божественный румянец,
Всё
меж собой переплелось
в мелькании десниц,
И воспылал
под сенью звёзд
любви протуберанец.
 

Давай, заходи!

 
Туч распахнутость рвётся надтреснуто,
Блики вспышек роняя во мглу
По веленью небесного деспота,
Пожелавшего зреть кутерьму:
 
 
Опрокинутость неба над крышами
В свете нимбов ночных фонарей;
Перестук межоконными нишами,
Что затеял проказник борей…
 
 
Запредельем разверзшимся дышится,
Низошедшим с провальной дали.
Глас привратника адова слышится:
«Не стесняйся! Давай, заходи!»
 

Этюд

 
Калейдоскоп ночи
в жемчужном ожерелье
Прочерчивает высь,
наискосок,
от горизонта,
Муара
исчезающей полоскою
С вкраплениями
цвета побежалости.
 
 
В небесный Пер-лашез
с его просперети
Мчит панпсихизм
с вселенской одержимостью,
Чтоб в Эйкумену
одухотворённости
Предвзятость привнести
Реминисценции.
 
 
Ажурные узоры
кружев витиеватых
Из множества сплетений
волшебных струй лазоревых
Светятся перманентно
в мерцающих провалах
Адажио с аллегро,
в глубинах виртуальных.
 
 
Багрянца матового
тени эфемерные
Блуждают,
движимые
силою спонтанною,
Той,
что сканирует,
на уровне делирия,
Петроглифы
на стеллах мироздания.
 
 
В перистальтически
локальной испещрённости
Прелементарное
присутствие возводится
Постнастальгии
существа рудиментарного,
Что «на круги своя»
к истокам возвращается.
 

Планеты бег

 
Планеты бег вокруг светила
Неумолимо быстр и вечен,
Отмерен им наш век земной.
А мы коптим как лампа керосиновая
Или поджареная корка апельсиновая,
И дел всего-то, Боже мой!
 
 
Как мелочны дела людские
И мизерны в своём начале
С тем по сравнению,
Вселенной что зовётся,
Покуда где-то не взорвётся
Сверхновая мирских деяний.
 
 
И ни к чему мир
умопостижений,
Подвластный лишь
мыслительным процессам:
Сумбур царит в нём,
Хаос вожделений,
Перемежающийся всплеском озарений.
 

Твои руки

 
Твои руки —
Птицы крыла,
В поднебесье уносящие;
Гласа звуки —
Звуки Лиры,
Из созвездья исходящие.
 
 
Приветаешь,
Приголубишь —
Заблужусь в лесу берёзовом;
Приласкаешь,
Поцелуешь —
Растворюсь в тумане розовом.
 
 
Утону я
В море ласки,
Непорочного деяния,
Иль умчу я
Без оглядки,
Преступив черту сознания.
 

Темнеет небосвод

 
Темнеет небосвод, подёрнутый закатом,
И перламутр дали пылает янтарём,
Переливаясь бликом пурпурным граната,
И наземь ниспадая агатовым дождём.
 
 
На лёгкие на все, от бремени дневного
Природа, разрешившись, вздохнула, отойдя
От тяжести жары, полуденного зноя,
И бьёт ключом прохлады живительной струя.
 
 
Сапфировых небес ажурных поволока
Прикрыта серебром перистых облаков —
С каймою по краям искристой позолоты, —
Скользящих лёгкой тенью верхушками домов.
 
 
Вот облако-медведь своей мохнатой лапой
Ласкает гриву Чёрной красавицы горы,
Что стражем возлегла – иль Аргусом лохматым, —
Пред Севлюшем, под знаком блуждающей звезды.
 
 
Здесь бурных вод поток несёт с собою Тисса
И, пенясь, разбивает о вековой гранит,
Пред взором возникая вдруг призрачной Каллисто,
И змейкой извиваясь, рапсодией звучит.
 
 
То тут, то там витают преданья старины глубокой:
Здесь призрак Бене Боршо над «Канкивым» парит;
Монахов-францисканцев преследуемый орден
Гонителям жестоким проклятие вершит.
 
 
Там, в глубине подвалов,
в тьме канкивских развалин,
В «колодце Капистрана» монаший гроб висит
С священными мощами на четырёх на златых
Цепях и тайну свято от недругов хранит.
 
 
Вот в воздухе маячит лик Перени, барона,
Над графскою усадьбой и парком вековым;
На Габсбургов с укором
зрит праведник казнённый —
Неустрашимый Жигмонд, с задором молодым.
 
 
Чу!.. Где-то в поднебесье далёким отголоском
Доносится до слуха с угорской стороны
Поэмы «Витязь Янош» слог с утончённым лоском,
То – Петефи, романтик лирической струны.
 
 
Вдогонку его лире шлёт музу Бейла Барток:
Он «Деревянным принцем» волшебный мир творит,
Тот, что его кумирам до упоенья сладок,
И к «пастве» благодарной душой благоволит.
 
 
То – веянье времён, что думы навевает,
Здесь дух царит особый… Но что это?.. Сирень
Мне ветви на плечо вдруг нежно опускает
И цветом осыпает окрест… Закончен день.
 
 
Природа замерла и в негу погрузилась —
Дай счастья Бог тебе Аркадия страна, —
И перлами росы волшебными умылась
И нежным, живописным твореньем ожила.
 
 
Мне мил приют полей и шелест трав душистых
Под крик перепелов и треск коростелей,
Под трели соловья дубрав широколистых
И щебет птиц в саду, журчащий как ручей.
 
 
Ещё один мазок, лишь штрих, до завершенья
Воздушного плэнера красот Карпат седых:
Уют сей сотворив, подспудно, вожделенно,
Неведомый художник чертог красы воздвиг,
 
 
Где мир благоухает, не ведая печали,
В соцветьях утопая вселенского добра,
И манит, и влечёт в сиреневые дали,
И нет им ни начала, и нет им ни конца.
 

Лазурным пламенем

 
Лазурным пламенем светится
Душистый май в кругу берёз,
И тенью лёгкою ложится
Средь талых вод, ручьём струится
Весна – родительница грёз.
 
 
Зефиром лёгким закружилась
Вуаль ажурная небес
И в неге девственной забылась,
Зарёю алой опушилась
В тумане призрачных завес.
 
 
Благоухания блаженство
В тонах изысканных сквозит.
Их высокопреосвященство —
Природы чудной совершенство,
Мир восхитительный вершит.
 
 
Лучи небес листву лелеют
В росинках цвета хрусталя.
Цепочки гор вдали синеют,
Роз лепестки истомно млеют
В объятьях трелей соловья.
 

Ваяет памятник поэт

 
Памяти А. С. Пушкина
посвящается.
 
 
Слегка зашторено окно,
За ним метель ворчит сердито,
Кудряшек чёрных волокно
На лоб спадающих открытый;
 
 
Перо гусиное в перстах,
Десницей тронуты ланита,
Свеча, чернильница впотьмах,
Ресницы вежд полуприкрытых:
 
 
Ваяет памятник поэт
Свой дивный и нерукотворный,
Чтоб воспылал желанный свет
Над сенью мглы тропы народной.
 
 
Он всей душою уповал
На благосклонность провиденья,
Чтоб над Россией воссиял
Свободы дух и вожделенья.
 
 
Большой, могучий монолит,
Сверхмощный ум, гранита глыба,
Он вечным пламенем горит,
Звездой не меркнущей, счастливой.
 
 
Неугасимый, яркий след
Прочерчен им на небосклоне —
Вдали от мелочных сует, —
На поэтическом амвоне.
 
 
На острие его пера
Рождался слог неповторимый,
Творящий лиры чудеса
Священной и неукротимой.
 
 
Горстями щедро рассыпал
Он гений свой, всупор гоненью,
И перлы музы посвящал
Умов благому просвещенью.
 
 
Души и совести людской
Он не приемлел дифферента,
Свободы жаждая святой,
Презрев стезю ангажемента.
 
 
И вот – завистников удел, —
Вельмож скабрёзные нападки,
Насмешек злобных беспредел:
Для свиты царской «взятки гладки».
 
 
Снести не в силах был поэт
Обид той публики плебейской,
Он к сатисфакции прибег,
И был убит рукой злодейской.
 
 
Поборник чести и добра
В своём безудержном полёте
Пал жертвой: были два крыла
Его подрезаны на взлёте.
 
 
Но вопреки судьбине злой
Не предан гений был забвенью,
И путеводною звездой
Взметнулся, воссияв над земью.
 
 
Великих помыслов и дум
Его великое стремленье
Под звездопада вечный шум
Звучит как неба откровенье.
 
 
Поэта чудный, дивный дар
Упрятан в памяти котомки,
Он полыхает как пожар,
И благодарные потомки —
 
 
Кто б ни был то —
иль стар, иль млад, —
Но рать мятежную творений
В сердцах на веки сохранят
Во благо земных поколений.
 

Мальчик в подсолнухах

 
Затерялся мальчик в подсолнухах,
Заблудился, и рад тому,
Лепестков горсти он бросает жёлтые
Вверх, и ловит их на лету,
 
 
И смеётся солнцу и времени,
Звукам, запахам… Счастлив он!
Не подвластный житейскому бремени,
Всласть свободою упоён.
 
 
Невдомёк мальчишке, неведомо,
Что и как, когда, почему.
Пусть он радуется жизни, заведомо,
Пусть!.. Не будем мешать ему…
 

На смерть часовщика

 
Души прекрасной был он человеком
И век прожил свой вовсе не напрасно,
Ход уточнял часов, сверяясь с веком,
И стрелки подводил, сему согласно.
 
 
Но не был отрок времени подвластен:
Часы, минуты провожая в вечность,
К земным суетам мало был причастен,
Внутрь загоняя жизни быстротечность.
 
 
В глазнице линза; с скальпелем, с пинцетом
В руках, хирургом выглядел он, право,
В халате чистеньком, склонясь пред светом,
Он колдовал, и в том была отрада.
 
 
Копался он во внутренностях сложных
Систем часов и точных механизмов,
Сбирал их по частям, коль было можно,
От маленьких спасая катаклизмов.
 
 
Искусной гравировкой отличался
Часов даримых, даты проставляя…
Всего не перескажешь… Занимался
Делами он святыми, ублажая
 
 
Творца, взывая звоном колокольным
К нему с вершины праведного храма;
Он праведником был и сыном Божьим,
Всевышнему душой служил исправно.
 
 
Справлял он тризны, правил панихиды,
Был крёстным разным поколеньям века.
Но вот фальцетом взвизгнула пружина
И… лопнула: не стало человека!
 
 
Теперь ему поёт привольный ветер
И ветви древ клонит к упокоенью.
Спи, друг, спокойно! Всё на этом свете
Когда-то будет предано забвенью.
 

Коль вдруг…

 
Коль вдруг судьба от вас случайно отвернётся,
Под зад коленкой ей поддай, без сожаления.
Она лицом к вам непременно повернётся,
Дабы узнать, кто сообщил ей ускорение.
 

Осень листья разбросала

 
Осень листья разбросала,
Хоть сама того не знала,
Что зима уж на слуху
С красным носом и санями,
Самоваром с угольками
И порошей на снегу.
 
 
Иней светлится на лавке,
Воробей по жухлой травке
Прыг да прыг. Блудливый кот
Не спеша к нему крадётся:
Видно рыжему неймётся;
Пёс в кустах чего-то ждёт.
 
 
Шаг прохожих торопливый —
Признак осени дождливой.
Вот затеял кутерьму
Облаков промозглый ветер,
Закружил их, словно вертел,
Превратившись в чехарду.
 
 
Беломраморные своды —
Небожители погоды,
Что-то нам они сулят.
Опускаются всё ниже,
Древ верхушки нежно лижут:
Расставаться не хотят.
 
 
Это, знать, зимы примета,
Скоро ждать её привета.
Загалдели снегири;
Распушили ветви ёлки,
Их зелёные иголки
Вниз спадают до земли.
 
 
Закурлыкали, запели
Журавли в холодном небе,
Клином правильным летят,
И глазницами пустыми
Окна с нишами прямыми
Сквозь завесу тьмы глядят.