Текст книги "Скелеты из шкафа русской истории"

Здесь птицы не поют… Боятся полиции

Небывалая толщина этого отчета защищает его от опасности быть прочитанным.

Уинстон Черчилль

«Почему рычит медведь».

Название статьи Ричарда Пайпса о современной России

Да не буду я понят так, что только плохому человеку может не нравиться Россия. Любовь – дело добровольное. В конце концов, не обязан никто любить Россию.

Но за что ж нас так ненавидеть-то? Нейл Смит Браун, в 1850–53 годах посол США в Санкт-Петербурге, писал о русской столице «как о живом трупе. Здесь даже птицы не поют, боясь, вероятно, что их может арестовать полиция». Так что корни устойчивого представления о русских, а позже о советских людях, как о рабах, людях с атрофированным чувством свободы – эти корни уходят далеко-далеко, в XIX, а то и в XVIII век.

Правда, другой посол США в России в 1840–41 годах – его предшественник, Черчилль Камберлинг, пишет обратное: что главным источником впечатлений о России являются «ежемесячные измышления английских и французских журналистов, которые считают очень прибыльным делом оскорблять Россию и русских. Сейчас почти что опасно говорить что-либо положительное о русских – так распространено в Европе и Америке представление о том, что они представляют собой нацию невежественных и диких варваров, не восприимчивых к цивилизации и пригодных только к цепям, в которых их по-прежнему содержат».

Было бы странно, если бы становление СССР не породило новых политических мифов о России за границей. Первые из них ввел еще У. Черчилль в 1918 году. Так сказать, «Это все придумал Черчилль / В восемнадцатом году». Обосновывая необходимость интервенции, он объяснял британцам, что воюют они с народом, который всегда противостоял Европе. Если не победят они, то Россия рано или поздно завоюет и их самих…

Гитлеровская Германия породила свои политические и исторические мифы о России. Эти мифы, в частности, выразились в знаменитом «пропуске в плен». Советским солдатам советовали идти сдаваться со словами: «Бей жида-политрука, морда просит кирпича».

Потрясает немецкий фильм «На востоке», в котором убитый «комиссар» изображается с рогом на затылке. С самым натуральным рогом, как у динозавра.

Гитлеровская пропаганда была поразительно тупой и примитивной, она скорее смешила, чем пугала Россией. К тому же вскоре наступил 1945 год, история не предоставила шансов ведомству Геббельса реализоваться в полную силу.

Совсем другое дело – мифотворчество в США.

Не буду в этой краткой версии «Мифов о России» пересказывать голливудские фильмы с участием «русских». Ставлю кавычки сознательно. Думаю, читатель сам видел: «Империя зла» в них представлена одновременно дикой, пьяной и нелепой.

Редкий американец, побывавший в СССР, отказывал себе в удовольствии набросать образ советского неандертальца, гомо советикуса, который резко контрастировал с аналогичным портретом его упитанных и оптимистичных соотечественников. Наши гомо советикусы выглядели дикарями и вообще как бы не европейцами.

Процитирую книгу некоего советолога Дэвида Саттера «Век безумия»: «Русские в массе своей невысоки, чтобы не сказать приземисты, неприхотливы, плохо одеты, к тому же это люди мрачные и неулыбчивые с одутловатыми лицами и налитыми кровью глазами».

Вот как! Этот же Дэвид Саттер, побывав помимо Москвы в нескольких провинциальных городах, в частности в Шадринске, описывает сцену в местном ресторане. Не испытываю никакой особой любви к советскому быту, особенно быту провинциальному – плохо мы жили, и власть людей за людей не считала, что было, то было, – но как это смакует американец, это же просто песня! Салтыков-Щедрин отдыхает! «Приземистый красноармеец танцевал с полной девушкой в чернобелом платье в горошек. Другой военный с редеющими волосами и вялым подбородком плясал с высокой черноволосой женщиной с мощными бедрами. Грузин с черными бакенбардами и угловатыми чертами лица танцевал с крашеной блондинкой в джинсовом костюме. А румяный мужчина со спутанными сальными волосами в синей спортивной рубашке, обтягивающей его огромный живот, – с крупной рыжеволосой девицей с яркой помадой на губах и золотым зубом. Один подпрыгивал, другой раскачивался, а третий скакал на месте, четвертый лапал партнершу пониже спины… Толстушки трясли бедрами. Пьяные отбивали ритм. Все двигалось с безумным видом в такт оглушающей электронной музыке, которая заглушала все разговоры. И даже стены от нее вибрировали».

Мда… Ну, много таких сцен можно было наблюдать в СССР. Во многих ресторанах, во многих городах. Но думаю, на дискотеках 70-х типа хиппо-панка-непонятно-чего в Америке тоже можно было много чего увидеть. Но, увы, само выражение «гомо советикус» – это не на Западе придумали. Не Бжезинский, не Пайпс. Это наши как раз придумали – «выдающиеся мастера культуры». Так назвал свою книгу философ Александр Зиновьев, автор «Зияющих высот».

Отметим, что такой особой, странною любовью американские политики Россию любили всегда, вне зависимости от идеологического противостояния, вне зависимости от текущей международной обстановки и от того, кто в этот момент Россией правил: царь или Генеральный секретарь.

Знаменитые слова голливудского актера и президента Рональда Рейгана, сыгравшего не в одном вестерне, про «СССР – империю зла», произнесенные в 1980 году, подводят итог созданию образа. Сказаны они были в начале афганской военной кампании, но имели в виду всю внешнюю политику СССР и весь образ СССР в целом.

Традиции первых средневековых исследователей России были подхвачены и политологами второй половины XX века. Среди которых стоит выделить таких господ, как Маршалл Голдман, Джеймс Биллингтон, Ричард Пайпс, Роберт Такер и Збигнев Бжезинский. Отцы советологии, ну и, соответственно, русистики.

Миссионерский пыл некоторых американцев и англосаксов в отношении России – не угасает уже несколько сотен лет. Со времен Петра I они всячески пытаются цивилизовать варваров. В этой связи привожу слова одного бостонского политика, некого Генри Патнема: «Не должны ли мы, стремясь на Запад, вырвать из мрака Россию и позволить радостному свету свободы проникнуть в суровую крепость Сибири, а движущимся вперед знаменам демократии войти в угрюмую твердыню московитского деспотизма».

Боже мой, как образно…

Или вот другой известный американский журналист, советолог Джордж Кэннон, автор книги «Сибирь и ссылка» (забавно: главная «русская» книга у Биллингтона – «Икона и топор» – у них там что, кто-то один названия штампует?): «Русские страстно желают стать свободными и последовать примеру Соединенных Штатов».

Р. Рейган.

Кстати, самый популярный президент США в XX в. после Дж. Кеннеди

И с чего вы, спрашивается, это взяли? И кто вам сказал, что, став свободными, надо обязательно следовать примеру США? Других свободных стран история не знает? А вот что пишет по поводу современной России американская газета № 1 «Нью-Йорк Таймс» от 15 декабря 2004 года: «По странам, называемым в России ближним зарубежьем, слышен стук копыт. Это едет Всадник без головы… Черной тенью в ночи скачет в поисках своей головы Владимир Путин… Путин ведет Россию к фашизму…».

Майн Рид, ни дать ни взять, правда подписано: Кристоф Николас Д.

При особом желании меня можно обвинить в тенденциозном подборе цитат. Да пожалуйста! Все это опубликовано, все это не мной придумано и отражает видение исторической судьбы нашей глазами современных американских элит. А значит, по большому счету – всего Запада.

Еще один яркий пример – статья видного советолога Стивена Роусфилда, которая так и называется: «Россия – ненормальная страна». Роусфилд утверждает: «Россия является ненормальной политической экономией, для которой маловероятны демократизация, вестернизация или развитие свободного предпринимательства в ближайшей перспективе. Нормальной страной следует считать страну с демократическим свободным предпринимательством или социальной демократией типа той, что существует в Европейском Союзе».

Ну, это просто в духе Древнего Египта – феерическое самомнение! Египет – Страна людей, все остальное – Страна псов, Страна озер, Страна дураков… Вот здесь живут люди, а там – нелюди. Америка, Европейский Союз – здесь нормальные люди. А все остальные – ненормальные.

Ну и, естественно, завершается все это у Роусфилда выводом о том, что в какой-то момент Россия могла одуматься и превратиться в нормальную страну, однако после дела ЮКОСа – вот такой он водораздел проводит – «Россия возвратилась к Московии и, несмотря на демократическую риторику, не намеревается совершать переход к демократическому свободному предпринимательству». Я немного знаю изнутри работу Государственной Думы и других важных учреждений, а поэтому не тешу себя иллюзиями относительно эффективности российских демократических институтов и их идеальности. Много чего могу рассказать об этом деле плохого и порочного, но доходить в критике до хамства, как господин Стивен Роусфилд, – это совершенно в духе американского миссионерства.

Обобщая эту «миссионерскую» идею, я бы хотел процитировать норвежского историка Ивэра Нойманна, который много лет занимался исследованием того, как одни государства воспринимаются другими. Он пишет, что Европа на протяжении последних 500 лет – действительно, получается еще со времен Ченслора и Герберштейна – воспринимала Россию исключительно сквозь призму ученичества: «Начиная с эпохи Просвещения она воспринималась как ученик. То хороший (доминирующая версия Просвещения), то наученный дурному (альтернативная версия Просвещения), то двоечник, который должен учиться, но не хочет (доминирующая версия XIX века), то лентяй (версия XX века)».

О странах хороших и плохих

Не дает мне покоя одна старая мысль… Мысль такая: древняя история честнее новой истории, а новая – честнее новейшей.

В той старой, древней истории были державы, которые выясняли между собой отношения путем конфронтаций – как правило, военных (мы не помним экономических конфронтаций в Древнем мире, и вряд ли они были в той форме, в какой привычны сейчас).

Рим воевал с Карфагеном или Александр Македонский воевал с Персией. Мы не рассматриваем эти державы с позиции кто-то плохой, а кто-то хороший. Как понять, кто был лучше: Римская республика или Карфагенская олигархия? Везде были хорошие и плохие люди, у них у всех были разные цели, разные традиции, и в общем шла борьба не на жизнь, а на смерть.

А вот в новейшей истории или, если вам угодно – в современной геополитике, в последние лет 50, а может, 100, происходит старательное навязывание идеи, что страны изначально бывают разными – хорошими и плохими.

Например, Северная Корея, Ирак, Иран – это плохие государства. Хорошие – это понятно, страны западной англосаксонской демократии, т. е. практически вся Европа плюс послевоенная Япония, Южная Корея, например.

Плохие государства – это Советский Союз и Третий рейх. Это большие плохие государства.

А есть маленькие хорошие государства – Эстония, Латвия, Литва. Маленькие, но гордые. Какая-нибудь еще Грузия или Чехия.

И если верить мировым СМИ, тут преследуется какая-то удивительная цель: вбить в голову всему обществу, в том числе и самому населению этих «плохих» стран стереотипные, мифологизированные представления о том, что нет национальных интересов, а есть «общечеловеческие». И в соответствии с ними весь мир поделен на хороших и плохих.

Поэтому даже если вы живете в России, ну не повезло вам, – то не надо иметь по этому поводу никаких патриотических иллюзий. Ибо Россия изначально относится к плохим государствам.

А с плохими честному человеку нужно бороться, бороться во имя «общечеловеческих ценностей».

Вот такое ущербно-извращенное сознание нам навязывается.

Это как в «Обитаемом острове» Стругацких – хочешь не хочешь, а ретрансляторы ментальной энергии включены и облучают они всех поголовно. Отключить их нам не дано, значит, просто будем давать себе отчет: это гипнотическое излучение есть, это надо знать.

Про Сталина, соху и конкуренцию

Ложь, повторенная тысячекратно, становится правдой.

Доктор Геббельс

До XVI–XVII веков Россия не была конкурентом для стран Запада. В эпоху Древней Руси разные области Европы жили слишком изолированно. В XIV–XV веках Европа только приближалась к границам Руси. А в начале XVI столетия, после завоевания Псковской земли, централизованное государство Российское, Московия, становится реальным конкурентом Запада. И экономическим конкурентом, и геополитическим.

Россию начинают бояться. И принимают меры, порой не особо корректные. В 1547 году Иван Грозный поручил послу Гансу Шлитте завербовать в Европе и привезти в Москву докторов, которые умеют ходить за больными и лечить их. Найти также книжных людей, понимающих латинскую и немецкую грамоту, мастеров, умеющих изготовлять броню и панцири, горных мастеров, знающих методы обработки золотой, серебряной, оловянной и свинцовой руды, людей, которые умеют находить в воде жемчуг и драгоценные камни, золотых дел мастеров, ружейного мастера, мастера возводить каменные и деревянные города, замки и церкви, полевых врачей, умеющих лечить свежие раны и сведущих в лекарствах, людей, умеющих привести воду в замок, и бумажных мастеров.

Примерно тем же занимались в большей или меньшей степени впоследствии все российские государи, наиболее активно, как мы знаем, – Петр I. Нанимали иностранцев, заимствовали технологии и старались взрастить и обучить с помощью иностранных мастеров свои «национальные» кадры.

Мало кто сегодня помнит об этом, но одним из важных факторов успеха стальной индустрии стало активное использование именно зарубежного опыта и технологий. «Покупали» не просто «специалистов» – инженеров из США и Европы, давали подряды западным индустриальным проектным бюро на проектирование и «архитектурный» надсмотр за сборкой и отлаживанием целых заводов, промышленных комплексов.

Мы все знаем о купленном в Италии и собранном в Тольятти «под ключ» ВАЗе.

Но мало кто знает, что проекты десятков гигантов отечественной индустрии, основанных в 30-е годы XX века, тоже «под ключ» приобретались на Западе. Это был разумный шаг, пожалуй, единственная возможность не изобретая велосипед, в кратчайшие сроки совершить индустриальный рывок.

Недавно я побывал на знаменитом Волгоградском тракторном заводе имени Ф. Э. Дзержинского, когда-то – крупнейшем предприятии Поволжья. Да-да, это тот самый знаменитый Сталинградский (тракторный) танковый завод, на территории которого разворачивалась Сталинградская битва, и, собственно, на территории которого она и закончилась – пленением последних окруженных немецких частей, уже через несколько дней после официальной капитуляции Паулюса. Любопытно, что в течение всех долгих месяцев Сталинградской битвы линия фронта так и проходила – прямо по территории завода, ни одной из сторон не удавалось захватить его полностью. Так вот, директор рассказал историю предприятия: построено оно было в рекордные сроки полностью по американскому проекту, весь технадзор осуществляли 200 специалистов-иностранцев – из них половина осталась работать на заводе и после его запуска в 1932 году.

Именно по этой технологии Сталину удалось, по словам одного английского историка, «приняв Россию с сохой, оставить ее с ракетами» – хотя эта фраза, как многие другие, совершенно незаслуженно приписывается У. Черчиллю.

Знаменитая фраза про соху И. Сталина принадлежит на самом деле Исааку Дойчеру (см.: Deutscher I. Ironies of History: Essays on Contemporary Communism. Oxford, 1966); похожее выражение присутствует и в энциклопедии «Британика» 1956 г. – статья «Сталин», принадлежащая перу того же автора). В общественный оборот в качестве черчиллевской цитаты введена помощниками Е. К. Лигачева, написавшими не менее знаменитую статью Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами» (Советская Россия, 13 марта 1988 г.).

Будем объективны: то, что Россия в 1920-е годы оказалась «с сохой», с полностью разрушенной экономикой, транспортной системой, энергетикой и инфраструктурой – заслуга не в последнюю очередь самих большевиков, в том числе Джугашвили и сотоварищи. В общем, попыткам современной России произвести мену – «сырье в обмен на технологии», уже лет этак 600.

А тогда, в 1547 году, Шлитте выполнил задание царя, завербовав 123 человека. Однако Ливонский орден опасался того, что привезенные Шлитте мастера усилят военный потенциал Русского государства. Он попросил любекский магистрат сделать все возможное, чтобы не пропустить Шлитте и его спутников в Москву. В Любеке Шлитте задержали и посадили в тюрьму. Мастера, естественно, разошлись. Один из них попытался было самостоятельно пробраться в Россию, но был схвачен в двух милях от русской границы и казнен (!).

Вторую группу ремесленников, которую возглавляли доктор права Иоганн Цегендер фон Россенек и некий Вольф из Страсбурга, также постигла неудача. Их захватили в Вендене и продержали в заключении пять лет. Цегендера отпустили лишь в июне 1553 года, взяв с него клятву не пытаться пробраться в Московию. Ремесленники же остались на службе в Ливонии.

Эти истории типичны для того времени. Здесь ясно виден страх перед конкурентом.

Вообще все очень напоминает пресловутую американскую поправку Джексона-Вэника.

Поправка Джексона-Вэника была введена в 1974 г. в закон о торговле США по отношению к Советскому Союзу якобы по инициативе американских еврейских общин, возмущенных тем, что Советы препятствуют эмиграции евреев из СССР.

Чем провинились классики?

В конце XIX века население империи насчитывало около 140–150 миллионов человек. Столько же, сколько сейчас в Российской Федерации. Это при том, что территория империи тогда была, пожалуй, в два раза больше (почти весь СССР, Польша, Финляндия, «доминионы» – Монголия, Северный Китай (Харбин) и тогдашняя наша Аляска, вместе взятые) нынешней России. Всего этого «исполина» обслуживало 170 тысяч чиновников. Численность современного чиновничьего аппарата России (включая федеральный, региональный и муниципальный уровни) выше, чем в СССР, и составляет по разным технологиям подсчета более 1,5 миллиона человек! И это не считая бесчисленных сотрудников различных ГУПов, надзоров, «окологосударственных» разрешительно-согласовательных организаций и пр.

Получается, что в царской России на тысячу жителей приходилось 1,2 чиновника, в СССР на пике государственного строительства в 1991 году – уже 4,8, а в современной России – более 10.

И это при том, что мы взяли число российских чиновников по САМОМУ минимуму…

Выходит, что тот самый «типичный» Акакий Акакиевич в куцей шинельке, поскрипывая гусиным пером, работал в 10, а то и в 50 (!) раз эффективнее современного чиновника, со всеми его хрюкалками-мигалками, ксероксами, серверами, электронными почтами и фельдсвязью, то есть немыслимыми, фантастическими по сравнению с XIX веком средствами коммуникации, накопления и анализа информации, способами повышения эффективности труда!

Но вернемся из фантасмагории настоящего в литературный XIX век. Возникает естественнейший вопрос: а как получилось, что русская классика практически не отразила образа типичных российских мещан и дворян своего времени? Или того же суперэффективного Акакия Акакиевича Башмачкина? Так мало создала положительных героев? Тех, о ком начал писать Пушкин, сделавших знаменитыми его «Повести Белкина»? Почему классическая литература в России не вела рассказ о людях, действительно сделавших что-то хорошее и важное? О героях 1812 года написано «Бородино» М. Ю. Лермонтова, о них немало писал и Л. Н. Толстой. Но ведь могли быть сотни книг! В Британии из книг о 1815 годе, о Ватерлоо собраны целые библиотеки. У нас подобного нет и в помине.

И. Крамской «Л. Н. Толстой».

Создал одного из немногих абсолютно положительных русских мужских литературных героев. До конца романа герой не дожил…

Существует гениальный британский сюжет о гибели чуть ли не всего элитнейшего 93-го кавалерийского полка под Севастополем – миф о том, как во время Крымской войны и осады англо-франко-турецкими войсками Севастополя некий полусумасшедший английский генерал приказал атаковать в конном строю русские позиции.

Кавалерийская атака при повышении местности более чем на 15 градусов была тогда прямо запрещена всеми уставами всех армий мира. Атака не могла не кончиться трагедией. Представьте: больше тысячи британских кавалеристов в красных мундирах медленно скачут к русским позициям под Севастополем. Медленно – потому что вверх! Под углом в 20 градусов! Описывает эту историю и Лев Толстой… «Мы плакали, когда в них целились».

В этой атаке полегли сыновья чуть ли не всех известных дворянских семей Британии, дети принцев, графов и лордов. Тем не менее в Британии внимание обращено не на идиотизм приказа, а на то, как полк беспрекословно и бесстрашно его выполнил. Поведением кавалеристов гордятся. Они знали, что идут на верную смерть, но честно выполнили свой долг. Киплинг написал об этом военном эпизоде прекрасную балладу «Атака красной кавалерии». В центре Лондона как-то случайно забрел я в «фирменный британский паб», который так и назывался: «Бар красной кавалерии». Повсюду в нем висят картины, на которых с экспрессией выписана эта атака, все каски, мундиры, подпруги, кивера, шашки. Старинные запыленные воинские атрибуты с любовью развешаны на стенах и расставлены на полках. Романтика невероятная: истинные англичане всегда готовы выполнить любой приказ и погибнуть во имя королевы и Британии.

А вот похожая русская история: 1805 год, под Аустерлицем два эскадрона русских кавалергардов получили приказ атаковать французское каре.

«Сражение при Аустерлице 20 ноября 1805 г.». Гравюра И. Ругендаса. 1810-е гг.

Кутузов, кстати, будучи под Аустерлицем «замом главкома Александра I», настаивал, что диспозиция проигрышная и австро-русским войскам надо не сражение принимать, а отступить. Как всегда, он был обвинен в пораженческих настроениях и, как всегда, оказался прав

Плотное скопление ощетинившихся французских штыков, на которое скачут всадники в шитых золотом белых мундирах. Красота неописуемая! Ведь кавалергарды – самый цвет русской армии, брали туда исключительно детей дворян, да не простых – через одного князья, графы, бароны. Служить в кавалергардском полку было большой честью. Там, как и у англичан, «cream of the cream» высшего общества. Но, увы, приказ столь же идиотский (такой же, как и у англичан в Крыму спустя 50 лет), атака столь же бессмысленна, сколь и бесстрашна. «Кавалергарда век недолог…»

Справедливости ради стоит отметить, что в отличие от красной (иногда называют – «легкой») кавалерии атака кавалергардов не являлась полной бессмыслицей, хотя с военной точки зрения была совершеннейшим сумасшествием. Личная конная гвардия Александра все-таки принесла пользу: кавалергарды прикрыли граничившее с бегством отступление союзных русско-австрийских войск и не дали, таким образом, возможности вражеской коннице наброситься на бегущих с фланга.

Почти все погибли, единицы, сбитые с лошадей, попали в плен.

Наполеон сказал по этому поводу, что никогда не видел такой красивой и бессмысленной атаки. Он спросил у одного из уцелевших офицеров: зачем они атаковали в поле в конном строю каре? Тот ответил, что эскадрон получил приказ и должен был его выполнить. Наполеон смахнул скупую мужскую слезу профессионального солдата и всех пленных велел отпустить.

Отголоски этой истории есть у Льва Толстого – в описании сражения, в котором получает смертельную рану Андрей Болконский. В первых версиях романа он умирал. Но очень уж нужен был Толстому этот персонаж, не мог он его убить в начале книги. И в более поздних версиях романа Болконский выздоравливает.

В общем, история такая же, как с атакой красных королевских всадников на русские позиции. Результаты те же. Но выводы делаются иные.

В России говорят о безграмотном генерале, пожелавшем выслужиться перед Главкомом русской армии под Аустерлицем – Императором Александром I, и делают выводы в духе: «только у нас такое возможно». Совершенно не желая говорить о мужестве и верности долгу, о героизме исполнителей.

А потом эту историю вообще совершенно забыли. То ли не могли мы после 1917 года спокойно признаться, что элита русского дворянства, все эти Фамусовы, Скалозубы, Онегины, Печорины ничуть не в меньшей степени проявляли мужество и «массовый героизм», чем воспетые Герасим Курин и Василиса Кожина, то ли просто не умеем гордиться самими собой.

И вот наша литература полна персонажами типа Раскольникова, Акакия Акакиевича, в лучшем случае мечущихся «лишних людей» а-ля Печорин. И почти никто из воистину великих писателей XIX века не хочет рассказать о других героях нашего времени. Не хочет или не может? Как у нас забыли о красивой и самоубийственной атаке кавалергардов, так и любые патриотические слова русских писателей на протяжении поколений замалчивались, вымарывались, «забывались».

Программа предмета «литература» призвана была служить коммунистическому воспитанию учащихся. И служила – как умела.

14 декабря 1825 года закончилось краткое время романтизма героев 1812 года. И в великой русской литературе начался век постоянного оппонирования с властью.

Порой вообще кажется, что последним, кто с определенной симпатией относился к персоне Императора Всероссийского, был А. С. Пушкин.

Николай I, думаю, на самом деле был его искренним поклонником, в отличие от тех картинок «персонального цензорства», что рисовали нам школьные учебники.

Кстати, в отношении учебников. Подчеркну, мы с вами говорим, естественно, не обо всей русской литературе XIX века, а лишь о той ее части, что официально признана у нас и за рубежом классикой.

Это действительно великие мастера: Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Салтыков-Щедрин, Толстой, Чехов, отчасти Некрасов.

Список можно продолжить. Но беда в том, что осознавая себя «больше, чем поэтами», эти авторы невольно создали удивительно сложный, постоянно рефлексирующий, мечущийся и довольно малосимпатичный образ русского литературного героя. Это, несомненно, способствовало тому, что страна продолжала «самоубеждаться» в самых черных, негативных представлениях о самой себе.

Порой кажется, что во всей русской литературе того времени есть только один положительный герой, на которого молодежь могла бы равняться без оглядки – все тот же Андрей Болконский. Да и тот рано погибает.

В. А. Тропинин «А. С. Пушкин».

Отношения гения литературы и Николая I – одна из загадок нашей истории

Россия вела войны с Турцией, справедливые в большей или меньшей степени войны на Кавказе, в Средней Азии. Как получилось, что в литературе они не отражены, не воспеты их герои? В Британии на «индийскую тему» написаны тысячи книг разного уровня талантливости и успешности. А где в России романы, в чертах героев которых читатель угадывал бы сурового Ермолова, романтика Анрепа, ехидного «Грибоеда», блестящего покорителя Самарканда и Коканда генерала Скобелева? Где литература о трудностях дальних походов, о подвигах, свершениях, потерях и познании истин громадного и важного пути? «Туркестанские генералы» – название одного стихотворения Н. С. Гумилева. ОДНОГО СТИХОТВОРЕНИЯ. Не написано ни одного романа, героем которого бы стал какой-нибудь офицер, принимавший участие в среднеазиатских походах.

В XX веке у хитреца-беллетриста Бориса Акунина появляется положительный герой Эраст Фандорин. Самый ловкий, самый умный, самый проницательный. К тому же красавец и любимец женщин.

Г. Чхартишвили (Акунин) как-то подметил в своем интервью, что успех Э. Фандорина обусловлен именно полным отсутствием в русской литературе до и постсоветского периода положительного мужского персонажа.

Добавлю от себя: умница и тонкий стилист Акунин, конечно, имел в виду «ЛИТЕРАТУРУ».

«Шедевры» а-ля Фридрих Незнанский и Дарья Донцова, а также мегатонны макулатуры о «ментах», «ворах», «героях Чечни», «спецназе» и тому подобном мы будем относить к «другой стороне Луны».

Но, увы, и Эраст Фандорин по жизни обречен на одиночество, и непонятно: получает он воздаяние за свои качества или наоборот, наказан за свои достоинства? Не замечаем мы и своих открытий. Во время кругосветных путешествий Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева на шлюпах «Восток» и «Мирный» в 1819–21 годах русские совершили грандиозные открытия.

Джеймс Кук писал, что он проник на юг «так далеко, как это только под силу человеку».

Но русские проникли гораздо южнее Дж. Кука, в те области Южного океана, куда он считал «принципиально невозможным» попасть.

17 января 1821 года русские моряки первыми из всех людей Земли (!) увидели обледенелые откосы высокого берега Антарктиды и назвали ее «берег Александра I». По своему месту в истории этот подвиг близок к покорению полюсов, к выходу человека в космос. Он ничем не меньше подвига Колумба или Магеллана.

Впервые в истории мореплавания русские обогнули Антарктиду, установили размеры этого колоссального обледенелого материка.

С тех пор на карте Антарктиды есть залив Новосильцова и мысы Демидова, Куприянова и Парадина, острова Анненского, Лескова, Высокий и Завадовского, море Беллинсгаузена.

В Тихом океане появились «острова Россиян» – архипелаг тропических коралловых островков. Отдельные атоллы в этом архипелаге названы именами Кутузова (Макемо), Крузенштерна (Тихекау), Румянцева (Тикеи), Лазарева (Матаива) и Барклая-де-Толли (Рароиа).

В Англии писались приключенческие романы, ставились пьесы о китобоях, захваченных в плен дикарями, о пиратах Индийского и Тихого океанов, о мятеже на корабле «Баунти», то есть по поводам несравненно менее значительным. Тот же Джеймс Кук стал героем более чем 20 известных романов и около 40 драматических произведений.

Ф. Ф. Беллинсгаузен.

Имя его достойно стоять рядом с именами Д. Кука, Ф. Магеллана и Х. Колумба

Плавание Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева в Антарктиду

А где в России пьесы и романы о капитанах Крузенштерне и Лисянском? Где пьеса – условно – «Середь льдов и ветров» или «Как русские открывают Великий Южный Материк»? Где повествования о плавании графа Резанова в Русскую Америку и о том, как русские осваивали Аляску и Калифорнию? Нет книг об этих подвигах ни в XIX веке, ни в начале XX (до 1917 г.) века. По крайней мере, в классике того времени, современнике великих русских географических открытий нет даже намека на это. ПОЧЕМУ?! В конце XX века появилась «Юнона и Авось». Хотя бы из этого рок-спектакля мы узнали, что русские осваивали не только Аляску, но и Калифорнию. В то же самое время сами американцы сняли целую «мыльную оперу» о приключениях графа Резанова.