Текст книги "Исповедь"

Или она могла существовать и против Его воли? А если она была вечна, зачем позволил Он ей пребывать в таком состоянии бесконечное число времен и только потом угодно Ему стало что-то из нее создать? А если вдруг захотел Он действовать, не лучше ли было Ему, Всемогущему, действовать так, чтобы она исчезла, и остался бы Он один, цельная Истина, высшее и бесконечное Добро? А если нехорошо Ему, Доброму, изготовить и утвердить нечто недоброе, то почему бы, уничтожив и сведя в ничто материю злую, не создал Он Сам доброй, из которой и сотворил бы все? Он не может быть всемогущ, если не может утвердить ничего доброго без помощи материи, не Им утвержденной».

Такие мысли думал и передумывал я в несчастном сердце своем, которое тяготил и грыз страх смерти и сознание, что истина не найдена. Стойко, однако, держалась у меня в сердце церковная, православная вера в Христа Твоего, Господа и Спасителя нашего, во многом, правда, еще неясная, без опоры в догматах, но она не покидала души, со дня на день все больше и больше ее проникая.

VI

8. Я отбросил уже лживые предсказания и нечестивые бредни математиков. Да исповедует душа моя из самых глубин своих Твое милосердие ко мне, Господи! Ты, один Ты, ибо кто другой может вернуть нас из смерти всякого заблуждения, как не Жизнь, Которая не знает смерти, Мудрость, Которая освещает темные души, Сама не нуждаясь ни в каком свете, и правит всем в мире вплоть до облетающих листьев. Ты позаботился послать человека, который излечил бы упрямство, с каким спорил я с Виндицианом, стариком острого ума, и Небридием, юношей чудесной души. Первый настойчиво утверждал, второй часто повторял, с некоторым колебанием, правда, что науки предсказывать будущее не существует, человеческие же догадки часто приобретают силу оракула: предсказатели не знают того, что произойдет, но, говоря о многом, натыкаются на то, что действительно произойдет. И вот Ты послал мне друга, любившего совещаться с астрологами, был он не слишком осведомлен в их писаниях, но, как я и сказал, из любопытства с ними совещался. Знал он, по его словам, от отца и один факт, но только не подозревал, каким оружием для опровержения этой прославленной науки является этот факт.

Человек этот звался Фирмином, был хорошо образован и владел изысканной речью. Однажды он стал советоваться со мной, как с человеком близким, о некоторых своих делах, одушевлявших его горделивыми мирскими надеждами, и спросил, как я думаю по поводу так называемых «его созвездий».

Я начинал уже склоняться к мыслям Небридия и не отказался высказать ему и свои догадки, и то, что приходит в голову человеку колеблющемуся. Я добавил, что почти убедился в смехотворной пустоте этих предсказаний.

Тогда он мне рассказал, как интересовался подобными книгами его отец; у него был друг, одновременно с ним погруженный в эти занятия. Одинаковое рвение и совместные занятия такими пустяками еще раздували их пыл, они замечали время, когда разрешались от бремени домашние животные (если это случалось дома) и соответственное этому времени положение светил. Так набирались они опыта в своей мнимой науке.

Фирмин рассказывал со слов отца, что когда его мать была им беременна, то случилась в тягости и какая-то служанка отцова друга. Обстоятельство это не могло укрыться от хозяина, который стремился точнейшим образом знать даже время, когда щенились его собаки. И вот, когда отец Фирмина очень точно и внимательно высчитывал для своей жены дни, часы и малейшие доли часа, а приятель его занимался тем же для своей служанки, случилось так, что обе женщины родили одновременно; оба были вынуждены составить до мелочей одинаковый гороскоп – один для сына, другой для раба. Когда начались роды, оба стали замечать, что делается дома у каждого, и определили людей, которых бы посылали одного за другим, чтобы каждому сразу же было сообщено о рождении ребенка. Так как у себя дома были они владыками, то им ничего не стоило обеспечить непрерывную доставку сведений. И вот посланцы из обоих домов, рассказывал он, встретились на равном расстоянии от одного и другого дома; пришлось отметить, что и положение звезд и время рождения совпадают. И тем не менее Фирмин, сын видных родителей, стремительно двигался по широкому пути этого мира: богатство его увеличивалось, а почет возрастал. Раб же нес обычное рабское иго, не ставшее ничуть легче, и служил своим господам, как рассказывал мне сам Фирмин, его знавший.

9. Когда я выслушал этот достоверный рассказ – Фирмин заслуживал доверия, – то все мое сопротивление рухнуло; прежде всего я попытался в самом Фирмине уничтожить его любопытство. Я сказал ему, что наблюдения над «его звездами» позволили бы мне изречь правду, если бы в этих звездах я увидел его родителей, занимающих первое место в своем кругу, знатную провинциальную семью, происхождение от свободных предков, прекрасное воспитание. Если бы тот раб советовался со мной, ссылаясь на те же звезды, – он ведь родился под одинаковыми с Фирмином, – то, чтобы сказать ему правду, мне опять-таки надо было увидеть в них семью, пребывающую в полном унижении, рабское состояние и, вообще, жизнь, совершенно отличную от первой и очень от нее далекую. А из этого следовало, что я, наблюдая одно и то же, должен, чтобы сказать правду, говорить разное (если бы я говорил одно и то же, я бы солгал). Отсюда совершенно точный вывод: правду говорят по звездам не на основании научных данных, а случайно, и лгут не по невежеству в науке, а потому, что случайно обманулись.

10. С этого открылся ход мыслям, которые я жевал и пережевывал, я хотел вот-вот напасть на сумасбродов, живущих этим заработком, осмеять их и опровергнуть, но боялся, что, возражая мне, они скажут, что или Фирмин мне, или отец ему сказали неправду. Поэтому я стал внимательно наблюдать за близнецами, которые в большинстве случаев появляются на свет один за другим через такой короткий промежуток времени, что, как бы ни было велико по настояниям математиков его значение, но наблюдать его человеческим глазом невозможно, а тем более отметить в записи, которую должен поглядеть математик, чтобы его предсказание было правдиво. Правдивым оно и не будет, потому что, глядя на ту же самую запись, он должен был бы сказать Исаву и Иакову одно и то же, а ведь судьба обоих была вовсе неодинаковой. Он, следовательно, сказал бы неправду, а если бы сказал правду, то должен был сказать не одно и то же, хотя и глядел в одну в ту же запись, значит, правду он сказал бы, руководясь не наукой, а случайно.

Ты же, Господи, правящий миром по всей справедливости, тайно внушаешь – спрашивающие и отвечающие об этом и не подозревают, – дать спрашивающему такой ответ, какой надлежит ему услышать по тайным заслугам его души – ответ, идущий из глубины праведного суда Твоего. Пусть же не отвечает на него человек: «Что это?», «Как это?», – пусть не отвечает, пусть не отвечает, ибо он только человек.

VII

11. Так освободил Ты меня, Помощник мой, от этих пут, но я продолжал искать, откуда зло, и выхода не было. Ты же не позволял волнению мыслей унести меня прочь от моей веры: Ты существуешь, и сущность Твоя неизменяема. Ты печешься о людях и судишь их, и во Христе, Сыне Твоем, Господе нашем, а также в Священном Писании, которое Церковь Твоя незыблемо утверждает, Ты дал путь ко спасению и будущей жизни. Эта вера окрепла и непоколебимо жила в душе моей, и все же, не зная покоя, спрашивал я себя, откуда зло. Боже мой! Как мучилось родовыми схватками сердце мое, как оно стонало! И к нему приклонил Ты ухо Свое, но я об этом не знал. Упорно искал я в молчании, но громкие вопли поднимались к Тебе, Милосердному, – безмолвные душевные терзания мои. Ты знал, что я терплю, люди – нет. Как мало язык мой доводил об этом до ушей самых близких друзей моих! Разве тревога души моей, передать которую не хватило бы мне ни времени, ни слов, была им слышна? Все обращалось к слуху Твоему: Я кричал от терзания сердца моего, пред Тобою все желание мое, и света очей моих не было у меня (Пс. 37, 9-11). Ибо он был внутри, а я жил вовне; свет этот не в пространстве. А я обращал внимание только на то, что занимает место в пространстве, и не находил там места для отдыха, мир вещественный не принимал меня так, чтобы я мог сказать: «Довольно, хорошо», и не отпускал вернуться туда, где мне «довольно» было бы и «хорошо». Я стоял выше этого мира и ниже Тебя, и Ты, Господи, истинная Радость, мне, Тебе покорному, покорил бы всю тварь, стоящую ниже меня. Таково было истинное соотношение, и тут посередине пролегал путь ко спасению: оставаться по образу Твоему и, служа Тебе, господствовать над телом.

Когда же я горделиво восставал на Тебя и шел против Хозяина под толстым щитом своим (Иов. 15,26), тогда этот низший мир вздымался выше меня и на меня наваливался; не было пощады и не было передышки. Сбившейся вместе кучей вставало со всех сторон перед моими глазами тварное, а перед мыслью, преграждая дорогу назад, его подобия. Мне будто говорили: «Куда идешь, недостойный и грязный?» И все это росло из моей раны, ибо смирил Ты гордого, как раненого (ср. Пс. 88, 11); надменность моя отделила меня от Тебя, и на лице, слишком надутом, закрылись глаза.

VIII

12. Ты же, Господи, пребываешь вовек, но не вовек гневаешься на нас (ср. Пс. 84, 6), ибо пожалел Ты прах и пепел и угодно было в очах Твоих преобразить безобразие мое. Ты колол сердце мое стрекалом Своим, чтобы не было мне покоя, пока не уверюсь в Тебе внутренним зрением. Опадала надутость от тайного врачевания Твоего, и расстроенное, помутившееся зрение души моей со дня на день восстанавливалось от едкой мази целительных страданий.

IX

13. И прежде всего, Ты пожелал показать мне, как Ты противишься гордым, а смиренным даешь благодать (Иак. 4, 6), и как Ты милосерд, явив людям путь смирения, ибо Слово стало плотию, и обитало с нами (Ин. 1, 14). Ты доставил мне через одного человека, надутого чудовищной гордостью, некоторые книги платоников, переведенные с греческого на латинский.

Я прочитал там не в тех же, правда, словах, но то же самое со множеством разнообразных доказательств, убеждающих в том же самом, а именно: В начале было Слово и Слово было у Бога и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его (Ин. 1,1–5). Человеческая же душа, хотя и свидетельствует о свете, но сама не есть свет; Слово, Бог, – вот истинный Свет, Который просвещает всякого человека, приходящего в этот мир, и был Он в этом мире, и мир через Него начал быть, и мир Его не познал. Того же, что Он пришел в свое имение, и Свои Его не приняли, а тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими (Ин. 1,9-12) – этого я там не прочел.

14. Также прочел я там, что Слово, Бог, родилось не от крови, не от хотения плоти, ни от хотения мужа (Ин. 1,13), а от Бога, но что Слово стало плотию и обитало с нами (Ин. 1,14) – этого я там не прочел.

Я выискал, что в этих книгах на всякие лады и по-разному сказано, что Сын, обладая свойствами Отца, не полагал Себя самозванцем, считая Себя равным Богу; Он ведь по природе Своей и есть Бог. Но что Он уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной. Посему Бог и превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, дабы перед именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних, и всякий язык исповедал, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца (Флп. 2, 7-11) – этого в этих книгах нет.

Что раньше всех времен и над всеми временами неизменяемо пребывает Единородный Сын Твой, извечный, как и Ты, и что от полноты Его (Ин. 1, 16) приемлют души блаженство, и причастием мудрости, в Нем пребывающей, обновляются и умудряются – это там есть, но что в определенное время умер Он за нечестивых, и Ты Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас (Рим. 5, 6; 8,32) – этого там нет. Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам, чтобы пришли к Нему труждающиеся и обремененные и Он успокоил бы их, потому что кроток и смирен сердцем (Мф. 11,25–29) и руководит кротких в суждении и научает кротких путям Своим (Пс. 24, 9), видя смирение наше и изнеможение наше и отпуская все грехи наши (Пс. 24, 18). Они же, поднявшись на котурны будто бы более высокой науки, не слышат говорящего: Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим (Мф. 11, 29). Хотя они и познали Бога, но не прославили Его, как Бога, и не возблагодарили Его, но осуетилисъ в умствованиях своих и омрачилось несмысленное их сердце; называя себя мудрыми, обезумели (Рим. 1, 21–22).

15. И поэтому прочитал я там, что славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся (Рим. 1, 23). Вот египетская пища, ради которой Исав потерял первородство свое, ибо народ, первенец Твой, обратившийся сердцем к Египту, вместо Тебя чтил четвероногое и склонял образ Твой, душу свою, перед образом теленка, жующего сено. Я нашел эту пищу там и не стал ее жевать. Угодно Тебе было, Господи, младшего Иакова не умалить – пусть старший служит младшему, и Ты призвал язычников в наследство Свое. И я пришел к Тебе от язычников и устремился к золоту, которое по воле Твоей унес из Египта народ Твой, ибо где бы оно ни было, оно было Твоим. И через апостола Своего сказал Ты афинянам, что мы Тобой живем и движемся и существуем (Деян. 17, 28), как говорили и некоторые их единоплеменники. Оттуда же во всяком случае были и те книги. Я не потянулся к египетским идолам, которым они служили Твоим золотом, заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца (Рим. 1, 25).

X

16. И, вразумленный этими книгами, я вернулся к себе самому и, руководимый Тобой, вошел в самые глубины свои. Я смог это сделать, потому что стал Ты Помощником моим (ср. Пс. 29, 11). Я вошел и увидел оком души моей, как ни слабо оно было, над этим самым оком души моей, над разумом моим, Свет немеркнущий, не этот обычный, видимый каждой плоти свет и не родственный ему, лишь более сильный, разгоревшийся гораздо-гораздо ярче и все кругом заливший. Нет, это был не тот свет, а нечто совсем-совсем отличное от такого света. И он не был над разумом моим так, как масло над водой, не так, как небо над землей: был высшим, ибо создал меня, а я стоял ниже, ибо был создан Им. Кто узнал Истину, узнал и этот Свет, а кто узнал Его, узнал вечность. Любовь знает Его. О, вечная Истина, истинная Любовь, любимая Вечность! Ты Бог мой, к Тебе воздыхаю днем и ночью. И как только я узнал Тебя, Ты взял меня к Себе, чтобы я увидел, что есть Тот, Кого я пытался увидеть, и что я еще не тот, чтобы видеть. Ты ослепил слабые глаза мои, ударяя в меня лучами Твоими, и я задрожал от любви и страха. Я увидел, что далек от Тебя в этой стране, где все от Тебя отпало, и будто с высот услышал я голос Твой: «Я пища для взрослых, расти, и ты вкусишь Меня. И не ты изменишь Меня в себе, как телесную пищу, но ты изменишься во Мне». И я понял, что Ты наказываешь человека за преступления и заставляешь душу его исчезать, как паутина (ср. Пс. 38, 12), и сказал: «Неужели же истина есть ничто, ибо не разлита она ни в конечном, ни в бесконечном пространстве?» И Ты возгласил издали: Я есмь Сущий (Исх. 3, 14). Я услышал, как слышат сердцем, и не с чего было больше мне сомневаться: я скорее усомнился бы в том, что живу, чем в том, что есть Истина, постигаемая умом через мир сотворенный (ср. Рим. 1, 20).

XI

17. Я рассмотрел все стоящее ниже Тебя и увидел, что о нем нельзя сказать ни того, что оно существует, ни того, что его нет. Оно существует, потому что все от Тебя, и его нет, потому что это не то, что Ты. Истинно существует только то, что пребывает неизменным. Мне же благо приближаться к Богу (Пс. 72, 28), ибо если не пребуду в Нем, не смогу и в себе. Он же, пребывая в Себе, все обновляет. Ты – Господь мой, не имеешь нужды в моих благах (Пс. 15, 2).

XII

18. Мне стало ясно, что только доброе может стать хуже. Если бы это было абсолютное добро или вовсе бы не было добром, то оно не могло бы стать хуже. Абсолютное добро не может стать хуже, а в том, в чем вовсе нет добра, нечему стать хуже. Ухудшение наносит вред; если бы оно не уменьшало доброго, оно бы вреда не наносило. Итак, или ухудшение не наносит вреда – чего быть не может – или – и это совершенно ясно – все ухудшающееся лишается доброго. Если оно совсем лишится доброго, оно вообще перестанет быть. Если же останется и не сможет более ухудшиться, то станет лучше, ибо пребудет не ухудшающимся. Не чудовищно ли, однако, утверждать, что при полной потере доброго оно станет лучше? Если, следовательно, оно вовсе лишится доброго, то его вообще и не будет, значит, пока оно существует, оно доброе, и, следовательно, все что есть – это доброе, а то зло, о происхождении которого я спрашивал, не есть субстанция; будь оно субстанцией, оно было бы добром, или субстанцией, не подверженной ухудшению вовсе, то есть великой и доброй, или же субстанцией, подверженной ухудшению, что было бы невозможно, не будь в ней доброго.

Итак, я увидел и стало мне ясно, что Ты сотворил все добрым и что, конечно, нет субстанций, не сотворенных Тобой. А так как Ты не все сделал равным, то все существующее, – каждое в отдельности – хорошо, а все вместе очень хорошо, ибо все Бог наш создал весьма хорошо (Быт. 1, 31).

XIII

19. И для Тебя вовсе нет зла, не только для Тебя, но и для всего творения Твоего, ибо нет ничего, что извне вломилось бы и сломало порядок, Тобой установленный. Злом считается то, что, взятое в отдельности, с чем-то не согласуется, но это же самое согласуется с другим, оказывается тут хорошим и хорошо и само по себе. И все то, что взаимно не согласуется, согласуется с низшим миром, который мы называем землей с ее облачным и ветреным климатом, для нее подходящим. Да не скажу таких слов: «Лучше бы этого мира не было!» Если бы я знал только его, то я пожелал бы лучшего, но и за него одного должен был бы восхвалять Тебя, ибо что Ты достоин хвалы, об этом возвещают с земли, змеи и все бездны: огонь, град, снег, лед, бурный ветер, исполняющие волю Его; горы и все холмы, деревья плодоносные и все кедры; звери и все скоты, гады и птицы пернатые; цари земли и все народы, властелины и все судьи земли; юноши и девы, старцы с юнейшими да восхвалят имя Господне (Пс. 148, 7-13). Да хвалят Тебя и с небес, да хвалят Тебя, Боже наш, в вышних все Ангелы Твои, все воинство Твое, солнце и луна, все звезды и свет, небеса небес и воды, которые превыше небес, да хвалят имя Твое (ср. Пс. 148, 1–5). Охватив мыслью все, я уже не желал лучшего; высшее, конечно, лучше низшего, но, взвесив все по здравому суждению, я нашел, что весь мир в целом лучше высшего, взятого в отдельности.

XIV

20. Нет здоровья в тех, кому не нравится что-либо в творении Твоем, как не было его у меня, когда не нравилось мне многое из созданного Тобой. И так как не осмеливалась душа моя объявить, что Господь мой не нравится ей, то и не хотела она считать Твоим то, что ей не нравилось. И отсюда дошла она до мысли о двух субстанциях, но не находила покоя и говорила чужим языком. Отсюда же исходя, создала она себе бога, разлитого повсюду в бесконечном пространстве, решила, что это Ты, поместила его в сердце своем и стала храмом идолу своему, Тебе отвратительным. Когда же без ведома моего исцелил Ты голову мою и отвратил очи мои, чтобы не видеть суеты (Пс. 118, 37), я передохнул от себя, уснуло безумие мое, я проснулся в Тебе и увидел, что Ты бесконечен по-другому, но увидел это не плотским зрением.

XV

21. Я оглянулся на мир созданный и увидел, что Тебе обязан он существованием своим и в Тебе содержится, но по-иному, не так, словно в пространстве. Ты, Вседержитель, держишь его в руке, в истине Твоей, ибо все существующее истинно, поскольку оно существует. Ничто не призрачно, кроме того, что мы считаем существующим, тогда как оно не существует. И я увидел, что все соответствует не только своему месту, но и своему времени, и Ты, Единый Вечный, начал действовать не после неисчислимых веков: все века, которые прошли и которые пройдут, не ушли бы и не пришли, если бы Ты не действовал и не пребывал.

XVI

22. И я по опыту понял, что неудивительно, если хлеб, вкусный здоровому, мучительно есть, когда болит нёбо; свет, милый хорошим глазам, несносен больным. И Твоя справедливость не нравится грешникам, а тем паче змеи и черви, которых Ты создал хорошими, подходящими для низших ступеней Твоего творения; для них подходят и сами грешники, поскольку утратили они подобие Твое; они приблизятся к более высоким ступеням, поскольку это подобие восстановят. Я спрашивал, что же такое греховность, и нашел не субстанцию, – это извращенная воля, от высшей субстанции, от Тебя, Бога, обратившаяся к низшему, отбросившая прочь внутреннее свое и крепнущая во внешнем мире.

XVII

23. Я удивлялся, что я уже люблю Тебя, а не призрак вместо Тебя, но не мог устоять в Боге моем и радоваться: меня влекла к Тебе красота Твоя, и увлекал прочь груз мой, и со стоном скатывался я вниз; груз этот – привычки плоти. Но со мной была память о Тебе, и я уже нисколько не сомневался, что есть Тот, к Кому мне надо прильнуть, только я еще не в силах к Нему прильнуть, потому что тленное тело отягощало душу, и эта земная храмина подавляла многозаботливый ум (Прем. 9,15). Я был совершенно уверен, что невидимое от создания мира постигается умом через сотворенное, вечны же сила и Божественность Твоя (ср. Рим. 1, 20). И раздумывая, откуда у меня способность оценивать красоту небесных и земных тел, быстро и здраво судить о предметах изменяющихся и говорить: «Это должно быть так, а то не так», – раздумывая, откуда у меня эта способность судить, когда я так сужу, я нашел, что над моей изменчивой мыслью есть неизменная, настоящая и вечная Истина.

И путь к ней – от тела к душе, чувствующей через тело, оттуда к внутренней ее силе, получающей известия о внешнем через телесные чувства (здесь предел возможного для животных), далее к способности рассуждать, которая составляет суждения о том, что воспринимается телесными чувствами. Поняв изменчивость свою, она поднимается до самопознания, уводит мысль от привычного, освобождается от сумятицы противоречивых призраков, стремясь понять, каким светом на нее брызнуло. И когда она с полной уверенностью восклицает, что неизменное следует предпочесть изменяемому, через которое постигла она и само неизменное – если бы она не постигала его каким-то образом, она никоим образом не могла бы поставить его впереди изменяемого, – тогда приходит она в робком и мгновенном озарении к Тому, Кто есть.

Тогда и увидел я невидимое Твое, постигаемое через творение, но не смог еще остановить на нем взора; отброшенный назад своей слабостью, я вернулся к своим привычкам и унес с собой только любовное воспоминание, словно желание пищи, известной по запаху, вкусить ее я еще не мог.

XVIII

24. Я искал путь, на котором приобрел бы силу, необходимую, чтобы насладиться Тобой, и не находил его, пока не ухватился за Посредника между Богом и людьми, за человека Христа Иисуса (1 Тим. 2, 5), Который есть сущий над всем Бог, благословенный во веки (Рим. 9, 5). Он зовет и говорит: Я есмъ Путь и Истина, и Жизнь (Ин. 14, 6) и Пища, вкусить от Которой у меня не хватало сил. Он смешал ее с плотью, ибо Слово стало плотью (Ин. 1, 14), дабы мудрость Твоя, которой Ты создал все для нас, младенцев, могла превратиться в молоко.

Я, сам не смиренный, не мог принять смиренного Иисуса, Господа моего, и не понимал, чему учит нас Его уничиженность. Он, Слово Твое, Вечная Истина, высшее всех высших Твоих созданий, поднимает до Себя покорных. На низшей ступени творения построил Он Себе смиренное жилище из нашей грязи, чтобы тех, кого должно покорить, оторвать от них самих и переправить к Себе, излечить их надменность, вскормить в них любовь; пусть не отходят дальше в своей самоуверенности, а почувствуют лучше свою немощь, видя у ног своих Божество, немощное от принятия кожной одежды нашей, пусть, устав, падут ниц перед Ним, Он же, восстав, поднимет их.

XIX

25. Я же думал по-другому и в Христе, Господе моем, видел только Мужа исключительной мудрости, с Которым никто не мог сравняться, тем более что Он чудесно родился от Девы, дабы был пример презрения к временным благам ради достижения бессмертия. Мне представлялось, что, по Божественному о нас попечению, учение Его и заслужило такую значимость. О том, какая тайна заключена в словах Слово стало плотью, я и подозревать не мог. Я знал только из книг, написанных о Нем, что Он ел и пил, спал, ходил, радовался, печалился, беседовал; знал, что со Словом Твоим это тело не могло соединиться без человеческой души и разума. Это знал каждый, кто знал неизменяемость Слова Твоего, которую знал и я в меру своих сил, – тут у меня не было никаких сомнений. В самом деле: то двигать по своей воле телесными членами, то не двигать ими, то испытывать какое-то чувство, то не испытывать, то излагать в словах умные мысли, то пребывать в молчании – все это признаки ума и души, подверженных изменениям. Если это о Нем написано ложно, то все эти книги можно заподозрить в обмане, и в этих книгах не остается ничего, что спасло бы верой человеческий род. А так как написанное – правда, то я и считал Христа полностью человеком, имевшим не только человеческое тело или же с телом вместе и душу, но без разума, но настоящим человеком, а не воплотившейся Истиной; по-моему, Его следовало предпочесть остальным по великому превосходству Его человеческой природы и более совершенному причастию к мудрости. Алипий же полагал, что в Православной Церкви верят в Бога, облекшегося в плоть, так что Христос – это только Бог и плоть; он полагал, что человеческой души и разума Ему не приписывают. А так как он был крепко убежден, что дела Его, о которых сохранилась запись, могли быть совершены только живым разумом, созданием, то он к христианской вере подвигался с ленцой. Позже, однако, поняв заблуждение аполлинариевой ереси[19]19
  Аполлинарий, епископ Лаодикийский, утверждал, что Христос имел человеческое тело и Божественный ум, но не человеческую разумную душу.


[Закрыть], он присоединился к Церкви, сорадуясь с ней и войдя в нее. Я же, признаюсь, значительно позднее понял, как словами «Слово стало плотью» православная истина отделяется от фотиниевой лжи[20]20
  Фотин, епископ Сирмии, объявлял Христа человеком, которого отличает от других только Его чудесное рождение и полнота благодати, дарованная Ему за нравственное совершенство. Фотин был низложен Сирмийским собором 351 г.


[Закрыть]. Опровержение еретиков ярко освещает мысли Твоей Церкви и содержание ее здорового учения. Надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись искусные (1 Кор. 11, 19) среди слабых.

XX

26. Чтение книг платоников надоумило меня искать бестелесную истину, я увидел невидимое, понятое через творение, и, отброшенный назад, почувствовал, что, по темноте души моей, созерцание для меня невозможно. Я был уверен, что Ты существуешь, что Ты бесконечен, но не разлит в пространстве, конечном или бесконечном. Воистину Ты существуешь, Ты, Который всегда Тот же, во всем неизменный, ничем не изменяемый, от Тебя все получило свое существование, – единственное вернейшее тому доказательство в том, что оно существует. Я был в этом уверен, но слишком слаб, чтобы жить Тобой.

Я болтал, будто понимающий, но если бы не в Христе, Спасителе нашем, искал пути Твоего, оказался бы я не понимающим, а погибающим. Я давно уже хотел казаться мудрым (полнота наказания во мне!), и я не плакал, больше того – я хвалился своим знанием. Где была любовь, строящая на фундаменте смирения, на Иисусе Христе? Когда учили меня ей те книги? Я верю, что Ты захотел, чтобы я наткнулся на них еще до знакомства с Твоим Писанием, пусть врежется в память впечатление от них, пусть позднее, когда меня приручат книги Твои и Ты целящими пальцами ощупаешь раны мои, пусть тогда увижу я разницу между превозношением и смирением, между видящими, куда идти, и не видящими дороги, ведущей в блаженное отечество, которое надо не только увидеть, но куда надо вселиться.

Если бы я от начала воспитался на святых книгах Твоих, если бы стал Ты мне сладостен от близкого знакомства с ними и только потом встретился я с теми книгами, то, может быть, они бы выбросили меня из крепости моего благочестия, а если бы я и устоял в том здравом настроении, которое уже охватило меня, то все же мог подумать, что человек, изучивший одни эти книги, может также его почувствовать.

XXI

27. Итак, я с жадностью схватился за почтенные книги, продиктованные Духом Твоим, и прежде всего за Послания апостола Павла. Исчезли все вопросы по поводу тех текстов, где, как мне казалось когда-то, он противоречит сам себе, и не совпадает со свидетельствами закона и пророков проповедь его. Мне выяснилось единство этих святых изречений, и я выучился радоваться с трепетом (Пс. 2, 11). Я начал читать и нашел, что все истинное, вычитанное мной в книгах философов, говорится и в Твоем Писании при посредстве благодати Твоей, – да не хвалится тот, кто видит, будто не от Тебя получил он не только то, что видит, но и самую способность видеть (а что имеет человек, кроме им полученного?). Да вразумится он и не только увидит Тебя, всегда одного и того же, но и излечится, чтобы быть с Тобой. Тот, кто издали не может увидеть Тебя, пусть все же вступит на дорогу, по которой придет, увидит и будет с Тобой. Если человек наслаждается законом Божиим по внутреннему человеку, то что сделает он с другим законом, который в членах его противостоит закону ума его и ведет его, как пленника, по закону греха, находящегося в членах его (ср. Рим. 7, 22–23)? Ибо Ты справедлив, Господи, мы же грешили и творили неправду, поступали нечестиво и отяжелела на нас рука Твоя (ср. Дан. 3, 27–32). По справедливости переданы мы древнему грешнику, начальнику смерти, ибо он убедил нашу волю уподобиться его воле, не устоявшей в истине. Что же сделает бедный человек? Кто избавит его от этого тела смерти (Рим. 7, 24), как не благодать Твоя, через Иисуса Христа, Господа нашего, Которого Ты породил прежде всех веков, в Котором князь мира сего (Ин. 14, 30) не нашел ничего, заслуживающего смерти, и убил Его, – так уничтожено рукописание, которое было против нас (Кол. 2,14).

Вот этого в тех книгах не было. Не было в тех страницах облика этого благочестия, слез исповедания, жертвы Богу – духа сокрушенного, сердца сокрушенного и смиренного (Пс. 50, 19), не было ни слова о спасении народа, о городе, приготовленном как невеста (Откр. 21, 2), о залоге Святого Духа (2 Кор. 1, 22), о Чаше, нас искупившей. Никто там не воспевает: Не Богу ли будет повиноваться душа моя? Ибо Он – Бог мой и Спаситель мой, Защитник мой, не поколеблюсь я более (Пс. 61, 2–3). Никто не услышит там призыва: Придите ко Мне труждающиеся (Мф. 11, 28). Они презрительно отвернутся от учения Того, Кто кроток и смирен сердцем, – Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам (Мф. 11, 25, 29).