Текст книги "Русские: куда мы идем?"

Что можно сказать в заключение этой главы? Как к ГКЧП ни подходи, под каким углом зрения ни рассматривай, к каким свидетельствам его участников не прибегай и не сопоставляй их, а это был, по сути своей, второй, после смещения в 1964 году Хрущева с занимаемых им постов, государственный переворот, подготовленный втайне от народа и против народа.

А вот результат оказался трагичный во всех отношениях. В проигрыше оказался не только народ; в угоду амбициям властей предержащих в жертву было пренесено огромное государство, построенное руками и талантом нескольких поколений советских людей и освященное кровью многих миллионов в годы Гражданской войны и иностранной интервенции, в ходе массовых репрессий и спасенное ценой неисчислимых потерь в годы Великой Отечественной войны 1941 – 1945 годов.

Глава 4
Зимняя сказка, или Скверный анекдот

Между августом 1991 года и октябрем 1993 года случилось еще одно событие, которое можно назвать сказкой.

Мы любим сказки. Во-первых, потому, что в сказках чем дальше, тем страшней. А страх, вселившийся в нас с незапамятных времен, составляет существенную часть нашей ментальности. Во-вторых, потому, что любые, даже самые страшные сказки, неизменно заканчиваются счастливо. А мы все еще неистребимые оптимисты. Верим, что даже если все мы перемрем, останется жить любимая нами родина. Как пелось еще недавно в популярной песне:

 
Жила бы страна родная,
И нету других забот.
 

Что из того, что песня эта – парафраз другой в свое время не менее популярной песни, которую пели наши прадеды и деды:

 
Мы смело в бой пойдем
За власть Советов
И, как один, умрем
В борьбе за это.
 

Как в первой, так и во второй песне интересы страны, интересы власти ставятся выше жизни не только отдельных людей, но и всего народа.

…Начинается сказка, о которой пойдет речь в этой главе, словами: «Был отличный зимний вечер. Стоял легкий морозец. Тихий снежок. Настоящий звонкий декабрь…»

Такой зачин сказке придумал не кто-нибудь, а сам Ельцин, поведавший нам о событиях, случившихся 8 декабря 1991 года. В этот день состоялось подписание Беловежских соглашений. От имени Украины подпись под этими соглашениями поставил Леонид Макарович Кравчук, от имени Белоруссии – Станислав Станиславович Шушкевич, от имени России – «сказочник» Борис Николаевич Ельцин.

Предполагалось, что вместе с тремя славянскими руководителями соглашение подпишет президент Казахстана Нурсултан Абишевич Назарбаев, который годом ранее принял участие в выработке совместного текста соглашения об образовании на территории Советского Союза нового сообщества, которому дали название Содружество Независимых Государств (СНГ). Случись такое, и лидеры трех славянских республик вкупе с одним азиатским могли «утереть носы» лидерам двенадцати западноевропейских стран, которые лишь в 1993 году образовали Европейский Союз (ЕС), который по своей структуре мало чем отличается от СНГ.

В беседе с корреспондентом итальянской газеты «Репубблика» Ельцин, комментируя итоги подписания Беловежских соглашений, сказал: «Впервые об этом речь шла в декабре прошлого (1990-го. – В. М.) года, когда центральное правительство торпедировало реформы. Тогда-то Россия, Украина, Беларусь и Казахстан направили своих представителей в Минск (втайне от Горбачева? – В. М.), чтобы обсудить возможность образования Содружества».

Назарбаев, однако, только-только избранный президентом Казахстана (Кравчук, кстати, тоже лишь в декабре 1991 г. стал президентом Украины), до Белоруссии не добрался, хотя и обещал. Перед вылетом из Алма-Аты в Москву или сразу по прибытии в Москву он в телефонном разговоре пообещал Ельцину сразу присоединиться к лидерам трех славянских республик. Но то ли в последнюю минуту поостерегся ввязываться в дело с неясными перспективами, от которого сразу открестились три Прибалтийские республики, а то ли встретился с Горбачевым, который все еще оставался президентом разваливающегося СССР и подтвердил свое намерение сделать его председателем правительства обновленного Союза, – об этом сегодня можно только гадать. Факт остается фактом: Назарбаев так и не присоединился к «заговорщикам». Потому подписание Беловежских соглашений состоялось без лидера Казахстана в обстановке строжайшей секретности (в его детали не были посвящены даже самые близкие Ельцину люди из числа высших руководителей России).

Такова предыстория сказки о развале СССР. Другие называют эту историю не сказкой, а скверным анекдотом. Но мы и анекдоты любим. Даже скверные, то есть о себе. О нашей недотепистости, о склонности к выпивкам и дракам друг с другом, когда у нас даже такие радостные события, как свадьбы, нередко заканчиваются мордобоем. Почему бы не посмеяться над собственными недостатками?

Но – к делу.

А дело, обернувшееся для страны в целом и для ее народа скверным анекдотом, состояло в следующем. В том же злополучном августе 1991 года, о чем у нас шла речь в предыдущей главе, нежданно-негаданно взбунтовалась Чечня. Начало этому бунту положила расправа над Верховным Советом республики, который возглавлял Дока Гафурович Завгаев. В Грозный приехала большая группа московских чеченцев, депутатов избили и отобрали у них мандаты. Двадцать человек, в основном русских, оказались в реанимационном отделении больницы, а еще одного – председателя Грозненского горсовета Виталия Куценко – выбросили из окна второго этажа, и он насмерть разбился.

События эти привели в бешенство заместителя председателя ВС РСФСР Руслана Имрановича Хасбулатова, чеченца по национальности. Только что вернувшийся из зарубежной поездки (все новые высшие руководители России обожали ездить на халяву за границу) и узнавший о событиях в Чечне еще в воздухе, он, не заезжая в Москву, пересел из одного самолет в другой и тут же вылетел в Грозный.

Доку Завгаева он ненавидел лютой ненавистью. Уже за одно то, что тот никогда и ни в чем не советовался с ним, своим земляком, и делал все от него зависящее, чтобы не дать развиться демократическим процессам в республике по российскому сценарию (Чечня поддержала ГКЧП). Однажды Хасбулатов распалил себя до такой степени, что потребовал по телефону расстрелять Завгаева.

Завгаев относился к Хасбулатову с неменьшей неприязнью. Говорил: «Когда все закончится и обстановка у меня на родине нормализуется, я добьюсь того, чтобы в тюрьму посадили единственного человека – Хасбулатова. Вот уж кто настоящий преступник!»

Пробыл Хасбулатов в Грозном недолго и вернулся в Москву довольный: Доку Завгаев повергнут, деятельность Верховного Совета прекращена, вместо него законодательная власть перешла к Малому Совету, который будет работать вплоть до выборов, назначенных на конец октября.

Нашелся, однако, человек, который перехитрил Хасбулатова. Этим человеком оказался Джохар Дудаев. Председатель созданного годом ранее Объединенного конгресса чеченского народа (ОКЧН), советский генерал, командир дивизии тяжелых бомбардировщиков, дислоцированной в Эстонии, перед выходом в отставку начальник Тартуского гарнизона, Джохар Мусаевич понимал, что выборы эти пройдут под диктовку Хасбулатова, и перенес их и заодно выборы президента Чечни на более ранний срок.

Чтобы объединить чеченцев, Дудаев потребовал покончить со всякой оппозицией внутри республики, вывести с ее территории все федеральные структуры и заодно выслать всех русских, которые неизвестно по какому праву поселились здесь. Чечня и чеченцы, говорил он, пострадали от советской власти больше других народов СССР (23 февраля 1944 года все чеченцы были сосланы в казахские степи), а потому заслужили (выстрадали!) право стать самостоятельными, как самостоятельными стали республики Прибалтики. Какими при этом мыслились Чечня и чеченцы? Ответ на этот вопрос дал один из радикальных идеологов чеченского сепаратизма и национализма Хож-Ахмет Нухаев. «Настоящим чеченцем может быть только верующий мусульманин, не признающий ни государственных идолов, ни божеств международного права, ни золотых тельцов научно-технического прогресса и рыночной экономики, – вещал он со страниц «Независимой газеты». – Это ханиф[19]19
  Ханиф в переводе на русск. яз. означает «благочестивый»; так называют себя мусульмане, которые «верят в Единого Бога, но не примыкают ни к христианам, ни к иудеям, ожидая появления последнего Пророка».


[Закрыть], который придерживается фундаментальных, естественных, заповеданных всеми пророками единого Бога основ бытия; уз кровного и брачного родства, извечных принципов возмездия, родоплеменных институтов общинной жизни и других заповедей Единобожия. Чтобы быть ханифом, надо быть националистом и анархистом, надо быть варваром в первозданном сакральном смысле этого слова».

Требование Дудаева покончить с оппозицией внутри республики, вывести с ее территории федеральные структуры и заодно выдворить всех русских, подкрепленное «теориями» идеологов вроде Нухаева, нашло понимание и поддержку у большинства чеченцев. Тем более, что самостоятельными хотели стать не только прибалты, но и коренные жители Татарии, Башкирии, Калмыкии и Чувашии, к которым присоединились якуты, переименовавшие свою автономию в Республику Саха (никого не смутило то обстоятельство, что в Якутии, население которой насчитывало 1074 тыс. человек, численность якутов составляла всего 365,2 тысячи человек, или 34 процента; большинство же жителей республики – 66 процентов – составляли русские и украинцы).

Недавние враги Хасбулатов и Завгаев объединились, чтобы вместе простивостоять Дудаеву. Но, похоже, время, потраченное ими на взаимную вражду, было упущено. Из Чечни в соседний Ставропольский край потянулись тысячи русских беженцев. Но там их никто не ждал. Ситуация стало походить на ситуацию, сложившуюся в начале 20-х годов в Горской руспублике, в состав которой входили Кабарда, Карачаево-Черкессия и Чечня, – вытесняемые оттуда русские переругались в русскими (об этих давних событиях мы поведали с привлечением архивных документов в книге «Русские: кто мы?»).

Именно при Дудаеве, избранного президентом, начались убийства тех русских, которые не желали покинуть Чечню, где они и их предки пустили глубокие корни. Не обошли эти убийства стороной и родственников ряда российских политиков, в частности, министра печати и информации РСФСР Михаила Никифоровича Полторанина: были обнаружены тела его родной сестры и ее внука-третьеклассника с перезанным горлом.

На очередном съезде народных депутатов Верховного Совета РСФСР, собравшемся 2 ноября, Хасбулатов, избранный к этому времени председателем ВС республики, добился принятия постановления о незаконности выборов в Чечне. Постановление это гласило: «Признать проведенные в Чечено-Ингушской Республике 27 октября 1991 года выборы в высший орган государственной власти (Верховный Совет) и Президента республики незаконными, а принятые ими акты не подлежащими исполнению».

Сейчас, по прошествии многих лет со времени избрания Дудаева президентом Чечни, которую он переименовал в Республику Ичкерию, и двух подряд войн на ее территории, многие вопросы остаются все еще без ответов, – трудно сказать, была ли в таком постановлении съезда Верховного Совета РСФСР необходимость и не разумнее ли было поискать какой-то другой выход?

Однозначно ответить на эти вопросы «да» или «нет» трудно. Потому трудно, что, по замыслу Горбачева, Союзный Договор, на который он продолжал делать ставку и после провала ГКЧП, предусматривал его подписание, на равных условиях с союзными республиками, еще и автономиями, входящими в состав РСФСР. Был даже разработан Федеративный договор о распределении полномочий между федеральными органами власти России и субъектами Федерации, позволивший в той же Татарской АССР погасить националистические страсти, грозившие выходом переименованной в Татарстан республики из состава России. Подобный договор не был был подписан с Ичкерией, где с приходом к власти Дудаева начался бурный процесс «борьбы за национальное освобождение чеченцев» (не станем забывать, что Дудаев был хотя и отставным, но генералом, хорошо разбиравшимся в военных вопросах).

По-видимому, с учетом всех этих обстоятельств вице-президент Александр Владимирович Руцкой, не удовлетворившись принятием съездом народных депутатов России постановления о признании незаконными выборов Верховного Совета и президента ресрублики, потребовал ввести с 6 ноября 1991 года чрезвычайного положения в Грозном, для чего задействовать внутренние войска. Требование это, однако, не было выполнено: тогдашний министр внутренних дел СССР Виктор Павлович Баранников по прямому указанию Горбачева приказал подчиненным ему войскам не менять мест своей дислокации «во избежание дальнейшего ухудшения положения в республике».

Потребовалось вмешательство Ельцина, который один мог своей властью отменить приказ Баранникова. Но Ельцина, как на беду, никто нигде не мог доискаться. Уже тогда, да и раньше, когда он только-только перебрался из Свердловска в Москву, обнаружился за ним «грешок» – внезапно «ложиться на дно», о чем много лет спустя вспоминал С. Филатов: «…Все же есть у Б. Н. Ельцина, есть – увы! – особенности характера и поведения, которые способствовали зарождению определенного недоверия к нему со стороны граждан. Одна из них – его прямо-таки фантастическая способность вдруг куда-то исчезать в самые критические и напряженные моменты». (Эта черта характера и манера поведения стали особенно часто проявляться у Ельцина после избрания его президентом России, когда он перебрался из Белого дома в Кремль, «под бок» к Горбачеву. Манеру становиться «вдруг» недосягаемыми переняли у Ельцина и его ближайшие сподвижники из числа так называемых младореформаторов. О них тот же Филатов напишет: «Некоторые из них, переселившись в большие кабинеты, становились недоступными не только для личных встреч, но и для связи по телефону. Не единожды я не мог дозвониться до Б. Е. Немцова, курировавшего естественные монополии. Точно так же невозможно было дозвониться и до А. Б. Чубайса – ни по АТС, ни по спецсвязи. Они как будто живут в своем круге общения – похоже, очень узком».)

Между тем Дудаев действовал по-военному четко и быстро. Провозгласив независимость Ичкерии, он отколол от нее другую часть республики – Ингушетию, оказавшуюся вне правового поля – без границ, без власти, без конституции. Следом за тем он, как законно избранный президент, приказал покинуть территорию Чечни федеральным воинским подразделениям, и его боевики кинулись захватывать военные склады и отбирать у солдат оружие, включая тяжелое вооружение.

Россия, несмотря ни на что, продолжала переводить в республику огромные суммы, которые неизвестно куда исчезали: людям в Чечне перестали платить зарплату, пособия и пенсии, школы переоборудовались под военные училища, где боевиков обучали ведению партизанской войны и диверсионному делу. Вовсю шло формирование национальных структур и воинских формирований. В довершение всего были распущены республиканские органы МВД и КГБ. Республика превратилось в зону преступлений и беззакония, откуда в Россию потянулись мафиозные нити. Число беженцев, или, как их тогда называли, вынужденных переселенцев продолжало расти и к концу 1991 года, аккурат ко времени подписания Беловежских соглашений, превысило 300 тысяч человек.

Рассвирепевший Руцкой, возмущенный тем, что его требование ввести в Чечне чрезвычайное положение было сорвано, выдвинул новое требование: арестовать Дудаева, непокорную республику окружить плотным кольцом армейских подразделений и начать тотальную бомбардировку ее территории. На этот раз, однако, требованию Руцкого воспротивились не только союзные органы власти, но и многие депутаты Верховного Совета РСФСР во главе с Хасбулатовым.

Хасбулатов, став во главе ВС РСФСР, затаил глубокую обиду на Ельцина за то, что тот буквально накануне завершения регистрации кандидатов в президенты назвал кандидатом на пост вице-президента – второго по значимости человека в России – не его, служившего ему верой-правдой, а генерала Руцкого – бывшего летчика-афганца, Героя Советского Союза, который если чем и прославился, так это тем, что дважды горел в самолете, был сбит и оказался в плену в Пакистане, где его обменяли на пакистанского разведчика.

Характер у Руслана Имрановича, как у многих северокавказцев, непростой. В его портрете, разработаном психологами, можно прочитать: «Не пренебрегает собственной выгодой и безопасностью. Тип революционера или политического заговорщика. В конфликтной ситуации организует “комитет по борьбе с обидчиком”. На замечания реагирует резко, но иногда скрывает раздражение за несколько искусственной улыбкой. Демонстративно игнорирует назойливые советы и нравоучения. Когда кто-то пытается играть роль учителя, идейного вдохновителя, лидера, это его раздражает. Питает отвращение ко всему, что нарушает его планы, тишину, размеренный ход жизни. Идет до конца. Всякая попытка надавить на него неминуемо ведет к конфликту. Не терпит над собой командования. Чувства людей для него – объективная данность, влиять на них не умеет, не любит неясностей и неопределенностей: или друг – или враг, или добро – или зло. Тщательно скрывает свое болезненное самолюбие. В общении старается играть роль человека вежливого, любезного, пытается надеть маску учтивости, которая, однако, находится в контрасте с его сутью и утомляет. Иногда прорывается строптивость, предубежденность, беззастенчивость, злость. Но иногда вместо уверенности проявляется фанатизм, суть которого – сверхкомпенсированное сомнение. Вместо надежды – непреклонность и нетерпимость. Вместо поиска компромиса – активный поиск врагов…» (подобные психологические портреты, как правило засекреченные, существуют на всех российских политиков).

Человек, подобный Хасбулатову, и под залпами танковых орудий не станет, как это сделал Руцкой, хватать телефонную трубку и требовать от всех, кто его слышит, поднять в воздух самолеты и бомбить Кремль. Понимая абсурдность подобных приказов, он скорее будет искать способы найти в стане врагов людей, которых убедит в том, что враг Хасбулатова – это прежде всего их враг, который использует их в своих корыстных интересах, а потому врага этого следует уничтожить прежде, чем он уничтожит их.

Незадолго до того, как в 1990 году произошел развал Советского Союза де-факто, оформленный 8 декабря 1991 года де-юре, в издательстве «Прогресс», где я в то время работал, вышла книга «Иного не дано» под редакцией Юрия Николаевича Афанасьева. Какие там были представлены имена! Алесь Адамович, Леонид Баткин, Федор Бурлацкий, Виталий Гинзбург, Михаил Гефтер, Татьяна Заславская, Андроник Мигранян, Андрей Сахаров, Виталий Селюнин, Гавриил Попов… Сплошь властители дум конца 80-х годов! До сих пор не найти книги, в которой с таким нелицеприятием громились бы недостатки советской системы. Но за прошедшие 20 с лишним лет я не встретил ни одной другой книги, в которой с такой же убедительностью и аргументированностью, как это сделано в книге «Иного не дано», защищались идеалы социализма и того действительно положительного, что было создано при советской власти.

15-ю годами позже я побеседовал с экономистом, автором работ по проблемам политической экономии и экономической политики, социальных отношений и других вопросов, направленных на преобразование советского общества, Львом Александровичем Вознесенским[20]20
  Л. Вознесенский – сын ректора Ленинградского государственного университета, министра культуры РСФСР Александра Алексеевича Вознесенского и племянник академика Академии наук СССР, председателя Госплана СССР Николая Алексеевича Вознесенского, участник Великой Отечественной войны. В 1950 году его отец и дядя были расстреляны по т. н. ленинградскому делу, а Лев Александрович, как сын и родственник «врагов народа», был арестован и провел несколько лет в лагерях ГУЛАГа, где познакомился и подружился с всемирно известным ученым Львом Николаевичем Гумилевым – сыном поэтов Николая Гумилева и Анны Ахматовой, избранным в 1991 г., за год до смерти, академиком Российской Академии естественных наук (РАЕН).


[Закрыть], в 1970 – 1980-е годы политическим обозревателем Центрального телевидения по вопросам внутриполитической жизни страны (он стал первым на отечественном телевидении, чьи передачи стали выходить в прямом эфире). То, что рассказал мне тогда Лев Александрович, и сегодня не утратило интереса, почему я и решил включить его рассказ в эту книгу.

«– Лев Александрович, – спросил я, – что лично для вас значит день 8 декабря 1991 года?

– Для меня это день, когда произошла величайшая трагедия – общенациональная, а значит и в жизни каждого нормального человека. Дело здесь не только в естественной горечи от потери нашей Родины. И не только в том, что разрушение Советского Союза создало условия для уничтожения существовавшей в нем общественной системы, в которой очень многое нужно было менять коренным образом, но которая худо-бедно все же обеспечивала многостороннюю – здравоохранение, образование, культуру и т. д. – защиту человека государством. Всё это миллионы и миллионы людей испытали и продолжают испытывать на собственной, грубо говоря, шкуре и потому вряд ли требует особых доказательств.

Но есть еще одно обстоятельство, мимо которого чаще всего проходит наше обыденное сознание. А именно: с ликвидацией СССР и других социалистических стран в мировом сообществе почти исчезла реальная альтернатива капитализму как общественной системе (говорю «почти» потому, что сейчас таким противовесом некапиталистического варианта развития общества остался, по сути, один Китай). А где нет альтернативы в идеях, позициях общественных сил, в практике жизни, где нет борьбы между тенденциями, направлениями развития, рано или поздно возникает его торможение, а там и застой, даже регресс. Так что с уничтожением Советского Союза мир потерял один из важнейших факторов своего социального прогресса. И это означает, что с точки зрения исторической перспективы исчезновение Советского Союза объективно стало крупнейшей потерей не только для нашего народа, но и для всего человечества.

– За годы, прошедшие со времени развала СССР, в пору зрелости вступило поколение, которое в начале 90-х годов было еще детьми. Это поколение мало или практически ничего не знает о недавней истории своей страны. Какие уроки оно может извлечь из того, что случилось 8 декабря 1991 года?

– Если мы хотим извлечь какие-то уроки из произошедшего, придется отмерить не только то, что было до этой даты, но, что еще важнее, чего не было.

Было второе в мире по экономической мощи многонационалное государство. Окраинные республики развивались невиданными темпами, причем во многом за счет уменьшения вложений в центральные регионы. В то же время все республики как одна приходили на помощь той из них, которую постигала природная или техногенная катастрофа (землетрясения в Ашхабаде, Ташкенте и Спитаке, авария на Чернобыльской АЭС и т. п.). Ведущие вузы страны наполняла молодежь со всех концов страны. В личных отношениях между людьми появилось здоровое безразличие к их национальности – все были равны друг другу независимо от разреза граз, формы носа или акцента. Культурные достижения каждой нации становились достоянием всего народа. А главное, при всей пестроте реальной картины тогдашней жизни и бесчисленных недостатках в ее организации, в уровне обеспеченности людей, определяющей тенденцией была социальная справедливость, что особенно очевидно в сравнении с нынешним положением вещей. Вот лишь один пример. Раньше разрыв между денежными доходами десяти процентов наиболее и наименее обеспеченных групп населения составлял 4 раза. А сегодня? В среднем по России – 15 раз, а в Москве – 40 и более раз!

Вместе с тем на практике не было многого из того, что обязательно должно было быть в стране, называющейся социалистической и советской. Именно на практике, ибо исходные идеи – свобода, равенство, братство, а конкретнее – власть народа, благосостояние для всех, всестороннее развитие каждого – были верными, иначе люди не шли бы за них на бой, на смерть ни в Гражданскую, ни в Отечественную войны, не преодолевали бы неимоверные трудности в мирное время. Первоначально эти идеи несли мощный разрушительный («весь мир насилья мы разрушим до основанья») и созидательный («мы наш, мы новый мир построим») творческий заряд. Они были закреплены в Конституции СССР, в Программе КПСС, в других важнейших государственных и партийных документах и на протяжении многих лет, включая первые послевоенные годы, играли огромную роль в жизни страны.

И все же настало время, когда те же идеи оказались потускневшим зеркалом, в котором отразилось не то, что провозглашалось, а то, что оказалось в действительности. Еще в сталинские времена возник и постоянно углублялся разрыв между словом и делом, лозунгами и практикой жизни. Более того, каждый, кто жил в те времена и здравствует поныне, легко припомнит множество подтверждающих это из фактов личного опыта. А если обобщить их, то с неизбежностью приходишь к главному выводу: экономическая основа советского строя – общественная собственность на важнейшие средства производства, воспринимавшаяся поначалу как «наша», – постепенно в сознании людей стала «ничьей». Она не была доведена до каждого человека, и потому он не получил возможности непосредственно управлять ею хотя бы на уровне своего предприятия, принимать хозяйственные решения, эффективно исполнять их и пожинать плоды своих усилий. Несмотря на ряд попыток провести экономические реформы, не было создано единство материальных интересов человека, коллектива, общества в целом. Люди так и не стали действительными хозяевами ни фабрик, ни земли, что обещала им Октябрьская революция 1917 года.

В сфере политики с тех же сталинских времен в стране установилась жесточайшая централизация власти, вследствие чего демократия обрела формальный характер, когда «выборы» проходили без выбора и контроля со стороны общества, а права человека и законность были растоптаны Сталиным в ходе организованного им многолетнего массового террора, заронившего в души миллионов и миллионов людей страх и покорность перед всемогущей властью.

– Страх и покорность перед всемогущей властью заронили в души наших предков еще первые Рюриковичи, с веками насадившие самый беспощадный террор против народа, и прежде всего против русского народа.

– При Сталине они приняли глобальный характер против всего народа вне зависимости от национальной принадлежности людей, почему и сегодня, когда сменилось не одно поколение, от этого страха не избавилась бóльшая часть населения. Советское руководство перессорилось с Югославией, Албанией, Китаем, обвинило в оппортунизме ведущих деятелей коммунистических партий развитых европейских стран, назвав их «еврокоммунистами», которые задумали построить свой, отличный от советского, коммунизм в европейском понимании этого термина. Был создан партийно-государственный механизм управления, но ему внутри Советского Союза не противостояли общественный организм, структуры гражданского общества, которые могли бы разрешать те или иные проблемы развития общества, публично обсуждать их и в контакте с властью контролировать, а при необходимости и корректировать ее решения и действия. Государство и общество не стали партнерами, первое подавило второе. В результате закосневшая система оказалась неспособной к саморазвитию, к качественным изменениям, соответствующим быстро и во многих отношениях коренным образом обновляющимся условиям жизни, и тем самым сама подготовила условия для собственной гибели. Такова чудовищая цена за махровый, расцветавший на протяжении десятков лет антидемократизм. А ведь пролетарская Революция обещала народу его политическую власть, его свободу.

Думаю, уже этих соображений достаточно, чтобы утверждать: высокие, благородные цели и идеалы социализма как общества социальной справедливости были извращены и преданы системой единоличной, тоталитарной власти. Не пожелав вовремя понять природу нашего строя, решительно и бесповоротно избавиться от навязанной Сталиным системы тоталитарного управления страной, мы так и не сумели построить государство с высокоэффективной, идущей в ногу с мировым научно-техническим прогрессом экономикой, реальным народовластием на всех его уровнях, создать гуманистическое, последовательно демократическое общество социальной справедливости. А это означает, что настоящего социализма ни мы, ни народы примыкавших к нам стран, ни человечество в целом так и не узнали. А вот разочарование в том, что выдавалось за «развитой», а потом за «реальный социализм», было умело использовано теми, кто рвался к власти любой ценой и хотел повернуть вспять ход истории. Это им удалось вполне.

– Но ведь и эти рвавшиеся к власти силы руководствовались, надо полагать, благими намерениями. Как бы критически ни относиться к деятельности Горбачева и Ельцина, было бы несправедливо подозревать их в том, что единственной их целью удержаться во власти было стремление причинить своему народу как можно больше зла.

– Сначала, с приходом Горбачева на пост генсека, в стране возникла надежда на оздоровление общественного строя, на решение давно назревших и перезревших проблем. Хотели, если воспользоваться первой частью формулы Черномырдина, как лучше. Надежды и желания лучшей жизни шли в русле совершенствования тогдашнего общественного и государственного строя. И даже позднее, когда в ходе перестройки возникли условия для дискуссий, публичного выражения альтернативных позиций, когда появились свежие политические силы, – о своей приверженности социализму говорили все. Но по мере ослабления роли КПСС возврастали сверх всякой меры амбиции и властные аппетиты новых лидеров, ставших активными участниками происходивших тогда политических процессов. Весь клубок устных и печатных выступлений, митингов и демонстраций, программ и решений, хотели или нет их разномастные организаторы и вовлеченные в политические процессы люди, разрушал самые основы государственного устройства страны. Особенно преуспел в этом съезд народных депутатов РСФСР, принявший 12 июня 1990 года Декларацию о государственном суверенитете. Как говорится, нечего было огород городить: Конституциями СССР и РСФСР Российская Федерация и без того была наделена статусом суверенной республики. Но за декларацией последовало принятие новых законов – «О действии актов органов Союза ССР на территории РСФСР», «Об обеспечении экономической основы суверенитета РСФСР» и другие, которые фактически выводили Россию из подчинения общегосударственному центру. Неудивительно поэтому, что российская декларация стала своеобразным «спусковым крючком» для «парада суверенитетов» союзных республик, а там и автономных образований внутри РСФСР. Ну а далее последовал этап хотя и молчаливых, но по сути фактических отказов от «социалистического выбора», что послужило сигналом к прямой атаке и на общественный строй в СССР. Конечно, в то время никто прямо не говорил, каким конкретно строем намечалось заменить пусть декларируемый, но социализм. Случись такое, и в бурлящем хаосе мыслей и поступков людей признание, что целью перемен является возврат к капитализму, стыдливо прикрытому термином «современная цивилизация», стало бы отрезвляющим шоком. Даже самые ретивые политики того времени понимали, что лозунг возврата к капитализму ни к чему хорошему не приведет. Не приведет ни к чему хорошему прежде всего в их продуманной на годы вперед карьере.