Текст книги "Народы и личности в истории. Том 3"
Автор книги: Владимир Миронов
Жанр: История, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 53 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
Он на глазах легко меняет цвет
И изменяется внезапно.
Цветок неверный он,
Изменчивый цветок,
Что называют – сердце человека.
Поэтесса Мурасаки оставила потомкам сборник, включающий 126 стихотворений («танка»). Некоторые писательницы и поэтессы не только имели большой поэтический дар, но и обладали исключительной красотой. Подобной красавицей слыла и прославленная поэтесса Идзуми Сикибу, которую называют также «одним из трех гениев хэйанской литературы». Однако будь она даже красавицей, женщина обязана вести замкнутую жизнь. Знатные дамы редко покидали свои дворцы. Помимо занавесей, штор и ширм их скрывал от чужих глаз занавес кит. Внутри дома их передвижение было ограничено.
С изменением экономических и культурных условий развития японского общества (в том числе и под влиянием Запада), места придворных образованных дам заняли гейши. Институт гейш («жриц любви») возник в XVII–XVIII вв., когда особыми центрами развлечений стали «веселые кварталы» городов. Это было своего рода искусство. От учениц школ («майоко») требовали не только изощренных ласк, но часто глубоких знаний и понимания искусств. Известна фраза: «Вечер с гейшами – это не более как церковный ужин». Это означает, что при встрече с вами гейша отнюдь не обязательно предается любви. Она нальет сакэ (водки), попотчует мудрыми изречениями, расшифрует смысл икебаны, прочтет вам стихи, споет что-нибудь, исполнит танец. Ведь в буквальном переводе гейша означает «человек искусства». К слову сказать, серьезное образование в Японии ранее доступно было одним мужчинам. Иероглифику («отоко модзи» – «знаки мужчин») относили к делам неженским. Считалось, что девушке достаточно знать слоговую азбуку, уметь слегка музицировать, слагать стихи и танцевать. Разумеется, иным канонам следуют высшие слои общества. Кстати говоря, жены и их подруги (дамы полусвета) зачастую приводили мужчин в сферу культуры. Они обычно и становились глашатаями новой и оригинальной моды, надевая изящные кимоно, нарядные туалеты, делая умопомрачительные прически для своих лихих вояк и бандитов.
Институт гейш в Японии
Дамы диктовали моду на одежду, прически, манеры и украшения. Предметы украшения и знаменитые кимоно передавались из рода в род. Мужчины, уставшие от бесконечных хлопот и неурядиц бытия, устремлялись сюда, под кров гейш, словно мотыльки, летящие на пламя свечи. Они желали зреть богинь во всем блеске праздничного, интеллектуального веселья… Институт гейш не имел и не имеет ничего общего, скажем, с печально известными римскими лупанариями или европейскими борделями. Делать из гейш проституток означает в очередной раз доказывать, что европейцы являют собой «варварскую цивилизацию». И все же не все одобряли посещение гейш. Некий японец в образной форме так выразил позицию народа в отношении этих древних профессий (XIX в.): «Что же касается танцовщиц, проституток, публичных домов, ночной работы и других подобных нечистых занятий, то все это должно считаться пагубным для страны, подобно гусеницам или стрекозам. Поэтому честные люди всегда и выступали против подобного зла. Так как по закону природы мужчина ищет общества женщины, то узаконено, чтобы эти люди и места не были терпимы, однако же, если бы законы эти строго исполнялись, то приходилось бы только постоянно наказывать, не делая ничего другого; поэтому с виновными не надо поступать строго, но из-за снисхождения к невежеству и к природе человека лучше смотреть сквозь пальцы на проступки такого рода».[75]75
Николаева Н. С. Япония – Европа: диалог в искусстве. М., 1996. С. 20, 91.
[Закрыть]
Судзуки Харунобу. Летний полдень, или Прогулка
И все же «веселые кварталы» привлекали внимание многих писателей, поэтов, художников. Японский художник Хисикава Моронобу (ок. 1618—ок. 1694), основоположник школы уки-э («изменчивый мир») составлял графические иллюстрации к книгам. Его гравюры стали верхом выразительности. Всего известно около 150 книг, им иллюстрированных. Черно-белые гравюры отображали бытовые сценки из истории Китая и Японии. Он впервые затронул темы из жизни «веселых кварталов». Моронобу назвал один из самых знаменитых своих альбомов «Сцены сивара» (район публичных домов в городе Эдо). Японцы, как истинные дети Востока, знают толк в изощренных ласках и тонких удовольствиях. Поэтому книги и рисунки о похождениях знаменитых куртизанок, любовных победах самураев находили очень большой спрос. Моронобу создал особый тип книги-альбома, где изображения даются почти без текста, а галантные сцены не нуждаются в переводе. В такой книге рисунок порой более красноречив, чем сам текст. Разумеется, он иллюстрировал и классические романы, вроде романа-хроники «Сога-моногатари» («Повесть о доме Сога»). В то время центром книгопечатания в Японии стал город Эдо. Туда и перехал художник. Здесь круг его героев расширился. Он часто рисует женщин из народа. Таковы прачки в книге «Сто изображений женщин этого бренного мира». Как видите, чувственность и эротика составляют значительную часть жизненной философии «сдержанного» японца. В конце XVII в. тут появились книги Ихара Сайкаку, большого мастера повестей о любви. Особую популярность завоевал его роман «История любовных похождений одинокого мужчины» (1682), который вскоре переиздали, с иллюстрациями известного Моронобу. Однако чтобы живописать с таким восхитительным мастерством и знанием деталей любви, ему приходилось и самому предваться греху и блуду. В конце жизни художник пожелал замолить грехи. Он стал монахом и принял постриг.[77]77
Мещеряков А. Н. Герои, творцы, хранители японской старины. М., 1988. С. 131–157.
[Закрыть]
Заметное место в жизни японцев занял театр. Шиллер говорил, что лишь в театре великие мира сего слышат нечто редкое или даже для них невозможное – правду, и видят то, чего они обычно не видят никогда – человека. А Гоголь заметил, что театр – такая кафедра, с которой можно поведать миру о добре… В Японии же старейший театр, театр Но («Но» – умение, мастерство), существует более шестисот лет. Примерно в VIII в. на острова из Китая было занесено мастерство «санга-ку» (по-китайски «сань-сюэ»). Народ перевел это по своему, как «саругаку», что означает – «обезьянье искусство», «обезьянничанье». В Японии это означало увеселение с потешными фарсами, мимами, фокусниками, акробатами, марионетками. Хотя в Японии была и своя «античность» – культура хэйанской эпохи (IX–XII вв.), с центром в г. Хэйан (ныне г. Киото). В это время и появился прекрасный роман «Повесть о Гэндзи» (начало XI в.), сцены из которого охотно исполняли и театры. Это же можно сказать о романе-эпопеи «Повесть о Тайра» (начало XIII в.), принадлежащем перу неизвестного автора. В 1374 г. была исполнена некая мистерия в присутствии сгуна Асикага симицу («священное саругаку»). Полководец одобрил такого рода представление. Во главе труппы стоял тогда талантливый актер, сочинитель пьес и их постановщик Каннами Кицугу (1333–1384). Его дело продолжил сын, Дзэами, который был весьма просвещенным человеком. Мистерии обычно основывались на сказаниях предков. В древних японских храмах исполнялись мистерии «кагура», откуда японский театр многое позаимствовал, сочетая различные жанры – пение, музыку и танец. И хотя в пьесе Дзэами Мотоки хор поет: «Пусть говорят, что травы и деревья ни сердца не имеют, ни души», но в японских театрах в качестве одушевленного начала часто действует и матушка-природа. В театре в действиях актров оживают духи сосен, пальм, дух вишни и т. д.
Веслое приключение в доме любви
Темы трагической любви нашли выражение и в творчестве Мондзаэмона Тикамацу (1653–1724), драматурга, которого современники величали «богом среди драматургов». Родившись в семье небогатого самурая Тикамацу (его настоящее имя – Нобумори Сугимори), он вскоре очутился в городе Киото, одном из трех главных центров культуры. Юноша служил пажом в аристократическом доме, жил в монастыре, учился торговому делу и вообще «носился по волнам городской жизни». Молодой человек всюду жадно впитывал культуру во всех ее проявлениях (поэзия, песни, театр, танцы). Семейство принадлежало к кругу интеллигенции (врачи, священники, поэты). Юноша проявил незаурядный дар драматурга. Он стал сочинять пьесы для народного театра Дзрури (плебейского театра). В таком театре действуют куклы под напевный сказ единственного актера-рассказчика. Японцы особенно ценят это искусство, ибо оно вбирает в себя богатство речи и тонов, игру слов и нюансов. Автор писал свои пьесы, чтобы можно было «почувствовать печаль без слов». Тикамацу писал для народа и для народных артистов. Одним из таких высочайших мастеров сцены был Саката Тодзюро. Сохранились его слова: «Какую роль ни играл бы артист Кабуки, он должен стремиться лишь к одному: быть верным правде», «Искусство артиста подобно суме нищего. Что ни увидишь, все запомни». На постановки пьес Тикамацу Мондзаэмона («Победоносный Кагэки», 1685; «Наследники братьев Сога», 1683; «Ночная песнь погонщика саку», 1708; «Гонец в преисподнюю», 1711; «Битвы Коксинги», 1715 и другие) собирались толпы народа. Затем он стал сочинять для театра Кабуки (живых актеров). Если в театре Кабуки властвовал актер, то в театре Дзрури – драматург. Успех пьес среди простых людей был столь велик, что знать сочла увлечение опасным. Самураям запретили посещать представления. Сначала были запрещены женские, затем юношеские труппы.
С тех пор в японских пьесах играют только мужчины.
Интерьер японского театра
Переехав из г. Киото в торговый город Осака, где, как говорится, «серебро рождало серебро», Тикамацу нашел тут прекрасный источник для пьес. Здесь можно было наблюдать купцов, ремесленников, женщин, проданных в дом любви. Порой судьбы героев были трагическими. В 1703 г. на сцене театра Такэмото-дза была исполнена «мещанская драма» Тикамацу «Самоубийство влюбленных в Сонэдзаки». Так вот в Японии и родилась первая народно-гуманистическая драма. Гибель влюбленных всегда вызывает сочувствие у публики. Появились и пьесы вроде «Масляного ада», где главным героем был убийца. Специалисты ставят искусство Дзэами и Тикамацу в один ряд с великими драматургами – Калидасой, Софоклом, Кальдероном, Мольером, Шекспиром. Видимо, определенное влияние на японский театр оказали и комедии Лопе де Вега. К концу жизни Тикамацу создал порядка 90 исторических и 24 мещанских драм. Современники даже нарекли его «японским Шекспиром».[79]79
Маркова В. Классический японский театр // Классическая драма Востока. М., 1976. С. 539–559.
[Закрыть]
Япония чувствовала необходимость тесных связей с Западом. В этом нет ничего удивительного. Они еще в VI–VII–VIII вв. вынуждены были пойти на выучку к чужакам. Японцы многое заимствовали у Китая. Это касается буддизма, философии, искусства и т. п. В эпоху Тан (VII в.) в Японию проник фарфор из Китая. Оттужа же он доставлялся в Индию, Иран, к арабам, а уже оттуда – в Европу. В работе Л. Мэмфорда читаем: «В середине XVIII в. Китай прислал в Америку первые обои, экспортировал фарфор, который в более богатых домах заменил оловянную и гончарную посуду… Эта специфическая примесь китайщины была одним из проявлений того сильного влияния, которое приобрел в XVIII в. проникший с Востока эклектизм».
Понятно, что в стране нашлись люди, сделавшие изучение культуры и науки Запада своей профессией. Это были своего рода первые японские «западники» или, как о них чаще говорят, «ученые-голландоведы» (рангакуся). Среди самых образованных людей того времени – Хаяси Сихэй (1738–1793), Хирага Гэннай (1729–1780) и Сиба Кокан (1747–1818). Существует предание, согласно которому Хирага Гэннай столь пылко возлюбил книги, что решился ради одной полюбившейся ему голландской книги продать все свое имущество. Они взирали на Европу, ее законы и порядки с неподдельным восхищением. Голландоведы были убеждены, что Запад древнее и мудрее Востока. Хаяси Сихэй считал, что величие европейских стран обусловлено их замечательными и гуманными законами. Сиба Кокан, к примеру, считал самой древней европейской страной Германию, а Японию – относительно молодым образованием, говоря: «Вот почему наука здесь так неразвита, а мышлению так не хватает глубины». Он же полагал, что в Китае и Японии вообще не существует науки в подлинном смысле слова. Японские провинциалы даже поездку в Нагасаки называли «путешествием на Запад». Их увлекла идея приблизить научные, культурные достижения западной цивилизации к Японии. Со временем и в странах Европы (уже в XVIII–XIX вв.) возникнет мода на все японское (изделия искусства, платья, прически). Миссионеры впервые информировали европейскую публику о Востоке и Японии. Затем и в Европе стали издаваться и рекламироваться всевозможные «Индийские и японские письма». Литература выполняла роль занятного чтива, одновременно знакомя людей с бытом, географией, климатом, культурой, нравами далеких и экзотических стран. С годами возрос интрес к достижениям остальной Европы. К концу XVIII в. появляются японцы, стремящиеся узнать поближе культуру и нравы этого региона. В 1771 г. энтузиасты «Голландских курсов» собирались 6–7 раз в месяц, пытались проникнуть в суть того, что написано в книгах европейцев. После года занятий они могли уже читать по 10 или более строк в день, если отрывок текста был не очень труден. Jucundi acti labores («Приятен оконченный труд»). Большинство учеников старалось, разумеется, выудить из европейских книг все толковые технические и научные уроки. Хотя понятно, что восприятие голландской «культуры» среди мещан, которые везде на одно лицо, принимало порой уродливые формы. Росла мода на все иностранное. Модники ели только голландскую пищу, носили четки и ладанки, выучивали «Отче наш» и «Аве Мария». Дома обставлялись на голландский манер: «Там стояли в ряд стулья, возле каждого находилась серебряная плевательница высотой около двух футов, похожая на вазу для цветов. На полу, поверх циновок, лежала ткань с узором, изображавшим цветы, а с потолка свисала стеклянная люстра». Это вызывало у поклонников заграничной моды неумеренные восторги. И далеко не всегда этому сопутствовал истинный прогресс знаний. Одно время японцы так же бездумно восторгались китайской мудростью, подражая им во всем. Поэтому правомерны критические оценки тех японских ученых, что предпочитали более трезво взирать на состояние дел в сфере науки и культуры Японии: «Это привело нас к чрезмерному невежеству в географии и к скудости знаний, которых мы добились с помощью нашего зрения и слуха. Так получилось, что наши соотечественники знают только названия «Китай» и «Индия», а встречаются и такие, которые думают, что Голландия – это китайские владения. Некоторые даже считают каждого иностранца, за исключением китайцев, варваром, недостойным упоминания. Как несовершенна и ограниченна такая наука».[80]80
Кин Д. Японцы открывают Европу. М., 1972. С. 30.
[Закрыть] Несмотря на попытки донести до японцев сведения о Европе и мире, правительство Японии оставалось долго в неведении относительно фактов независимости Америки и Французской революции.
Зилотские настроения присутствовали и в Японии. Это проявилось в ряде восстаний. В них находили отражение социальные противоречия в обществе. Особенно заметно это стало в правление Мацудаира Саданобу, которое пришлось на эпоху Французской революции. Властитель обращал свои мечты в прошлое (к конфуцианским стандартам и древней этике самураев). В 1825 г. был принят строжайший Декрет о границах, который сделал изоляцию страны еще более полной. В стране возникла мощная сеть шпионов, которые блюли идейную «чистоту расы». За передачу иностранцу карты Японии запросто могли казнить и видного гражданина (как это и случилось с Такахаши Кагеясу). Однако новизна хороша не сама по себе, но если она удовлетворяет новым общественным потребностям. В 1830-е годы цепь неурожаев и бунтов острейшим образом поставила на повестку дня вопрос о реформах… Мицуно Тадакуни был умным министром, хотя, как говорят японцы, и «брал лососиной». Он ликвидировал коммерческие монополии, отменил валюты местных князьков, прекратил разбазаривать земли Японии, взял под жесткое правление крепость Осака. Земли вокруг нее принадлежали 165 частным владельцам. Он поприжал западную культуру, ограничив модные забавы, совместные купанья, игры, уродование тела татуировкой, а также деятельность так называемых «учительниц музыки». По его мнению, это оскверняло душу народ и природу Японии. Далее произошли интересные события. Среди восстаний той поры можно выделить восстание Ошио Хейхачиро (1837), самурая, вдохновившегося идеей одного конфуцианского философа – «Знание должно превращать в действия!». Вот тогда-то он продал все свои книги и купил на них оружие. Руководствуясь радикальными идеями в духе эгалитаризма Великой Французской революции, он обвинил правительство страны в насаждении голода среди народа. Девизом его движения стала программа «Спасти народ от прошлого ада и утвердить облик рая перед его глазами». Когда же это ему не удалось, он позорному капитулянтству предпочел героическую смерть (взорвал себя вместе с домом, в котором находился). Как видите, даже терпеливые и мудрые японцы вынуждены были порой встать на путь революций.
В XIX в. Япония все еще замкнутая и изолированная, преимущественно сухопутная страна. Ее морские занятия и путешествия, как правило, ограничивались в лучшем случае каботажным плаванием и прибрежной рыбной ловлей. Новые идеи с трудом пробивали дорогу. Когда ученый, поэт-художник Ха-яси Сихэй издал на собственные деньги книгу «Военные беседы для морской страны», ратуя за создание в Японии военно-морского флота (у страны к тому времени не было ни одного военного корабля), власти умудрились засадить его в тюрьму по ложному доносу. Печатные доски с текстом его книги сожгли. Автор не вынес коварства сородичей и через год скончался от горя. Везде нужно мужество, чтобы быть патриотом. Выступать с патриотических и державных позиций оказывается непросто. Можно ли в этой связи говорить о нарождавшемся в Японии просвещении (XIX в.)? Н. И. Конрад считал, что в случае с Японией и Россией речь шла не о просвещении, а скорее о просветительстве (о стремлении «подтянуть свою отставшую страну к уровню ушедших вперед стран»). Упомянутый Фукудзава в Японии скорее может быть отнесен к просветителям, стремившимся распространить уже готовую буржуазную культуру «на Японию», что имеет иное историческое качество. В Японии к «просвещенцам», т. е. к мыслителям, боровшимся «с феодальным режимом», Конрад склонен был отнести только представителей естествознания и математики. Хотя он отмечал и своеобразие лирических образов японской литературы. Порой картины грустны и печальны. Как сказано в одном из изумительных японских пятистиший («танка»):
В Японии возникло течение, в общих чертах созвучное российским западникам. И там шла длительная и острая борьба между отрицанием европейской науки в духе теории «изгнания чужеземцев» и восприятием ценного и позитивного, что есть у европейцев (военное дело, техника, медицина, естественные науки). С 1818—30-х гг. шло внедрение наук и технологий. Немецкий врач Зибольд стал обучать японцев медицине и естественным наукам. Он сделал и первое систематическое научное обследование Японии. Развитию наук способствуют крупные феодалы и правительство «бакуфу». В этом разница западнической политики японцев, перенимающей лучшее в культуре Запада, от «западнического» курса иных марионеточных фигляров… Есть заметные сдвиги и в образовании. В 1856 г. в районе Кудан была учреждена «школа западной науки» – Erakyc, в г. Эдо – военное училище, в г. Нагасаки – военно-морское училище. На базе школы западных наук будут затем образованы филологический и физический факультуты Токийского университета. Старые культурные и профессиональные заимствования из Китая, Кореи, Индии касались языка, алфавита, книг, одежды, ремесел. К концу же XIX в. модернизация затронула науку, технологию и образование. Иэнага Сабуро пишет: «Тогда через просвещение рациональные знания и рациональный дух, опиравшиеся на современную науку, получили распространение среди широких слоев народа, и нужно прямо сказать, что именно в этом заключается то существенное различие, которое отделяет период японской культуры, наступившей после революции Мэйдзи, от всех предыдущих».[82]82
Нагата Хироси. История философской мысли Японии. М., 1991, С. 344.
[Закрыть]
Нередко мы слышим: заимствования и подражание – плохие учителя… Японцы опровергли это печальное заблуждение лентяев и недоучек. Они избрали продуктивный путь модернизации, в основе которого лежали заимствования чужих достижений в науке и культуре. Однако процесс модернизации шел очень непросто. Конечно, ныне за давностью времен «революция Мэйдзи» может кем-то восприниматься сугубо бесконфликтно (видимо, лишь не знающими всех ее проблем чужестранцами). Но японцы отдавали себе отчет в безумной сложности реформирования любой традиционалистской системы. Ведь труднее всего изменить психологию народа. Достаточно вспомнить, что режим Токугавы под страхом смерти запрещал подданным воспринимать все иноземное (веру, знания, оружие). Отрицание мировой культуры к добру никого не приводит. И, как скажет Тойнби, последовал «второй взрыв иродианства». Произошло это в эпоху Токугавы. В «Постижении истории» у Арнольда Тойнби читаем: «Тем более примечательно, что, когда правительство Токугавы решило порвать отношения Японии с Западом, оно, отказавшись от использования западного оружия, не рискнуло распространить этот запрет на предметы быта.
Результаты этой непоследовательности не замедлили сказаться. Династия Токугавы в конце концов утратила политическую власть, продемонстрировав в 1853 г. военную несостоятельность режима. Благодаря столь красноречивому свидетельству военной немощи Япония осознала, что 215-летний период изоляции задержал ее развитие и оставил безоружной и беззащитной перед лицом растущей силы Запада.
Между 1853 и 1868 г. созрело общественное требование, обращенное к правящей династии, выполнить свою зилотскую миссию, что выразилось не только в демонстративном неподчинении скомпрометировавшим себя властям, но и явной ксенофобии». То, что называют «Открытием Японии коммодором Перри в 1853 году», стало попыткой США пробиться на рынок Японии, сломав плотину затворничества.
Японцы в древнем вооружении
Современная история Японии датируется с революции Мэйдзи (1867–1868). Эта революция началась с путча, когда в 1868 г. сгуна Токугава Юшимобу сместили молодые самураи, дети представителей старой элиты. К власти пришло буржуазно-дворянское правительство. Оно приступило к решительным социально-экономическим и культурным преобразованиям. Победители не стали делать все наоборот, а выразили готовность учитывать общее мнение и традиции. Курс был взят на сотрудничество классов и поиск знаний. Японцы лучше поняли смысл реформ! Японцы открыли для себя новый мир, знакомясь с достижениями науки и техники передовых стран. Когда-то монгол Хубилай пытался навести плавучий мост для вторжения конницы в Японию. Теперь пришло время наводить научно-технические мосты. Первый президент Токийской академии наук Юкити Фукудзава, побывавший с официальной миссией в США, скажет (1860): «Мы немало удивлены научными и техническими достижениями и прямо-таки ошеломлены общественными институтами». В эпоху Мэйдзи японцы добрыми словами вспомнили и о реформаторстве Петра Великого («Петер Берики»). Однако надо было обладать еще и вселенской мудростью Будды, чтобы после стольких лет отшельничества не только смело пойти на контакты с Западом, но и на практическое воплощение важнейших элементов культуры и цивилизации (но только тех, что действительно были необходимы). При этом особо подчеркнем то, что японцы не потеряли своего лица и, в особенности, души и национального духа, что считается у обитателей этой страны самым страшным грехом и жутким преступлением. Японцам больше повезло с идеологами реформаторства, чем нам. Это были разумные, нравственные, высококультурные люди. В лице Фукудзава Юкити (1835–1901) явился идеолог, заложивший основы буржуазной культуры в Японии. Он стал влиятельным воспитателем народа. Его главные произведения – «Положение дел на Западе» (1866–1869) и «Призыв к знаниям» (1872–1876) – сыграли решающую роль в японской модернизации. Их выпускали миллионными тиражами. По сравнению с японскими западниками конца XVIII – начала XIX вв., Фукудзава был фигурой куда более крупного масштаба. В его лице нация получила действительно образованного просветителя. Он прекрасно владел английским языком, знал голландский, побывал в Америке, посетил многие страны Европы. Но главное не это. Иной «абориген» готов взирать на Европу и Америку как на рождественское чудо и рад тащить оттуда на родину весь евроамериканский «хлам». Жалкие потуги таких «реформаторов» мы видим в современной России. Фукудзава понял, что единого Запада не существует.[83]83
Нагата Хироси. История японского материализма. М., 1990, С. 109–110.
[Закрыть]
Итогом его изысканий и наблюдений стала книга «Описание Запада», выходившая частями с 1866 до 1869 года. При этом он отнюдь не идеализировал Запад и не призывал к слепому подражанию, но отстаивал идею обучения для прогресса свободной и независимой Японии. Особую роль он придавал не рынку и торговле, а практической науке, технике и культуре. Итогом визита стал осторожный и умный поворот страны к использованию всемирного опыта. В Японии издан декрет, который много лет верой и правдой служит обществу (1868). В нем содержался призыв: «Давайте искать знания во всем мире!». Как отмечал Ю. Берндт в «Ликах Японии», японцы изучали в США – экономику, в Англии – военно-морское дело, во Франции – юридические и военные науки, в Германии – юриспруденцию и медицину. Выход из экономической и научно-технической изоляции требовал современных знаний. Капитализм ускорил и подстегнул процесс их накопления и использования. Но Япония взяла только самые общие идеи, чертежи. Реализацию же замыслов она доверила самим японцам, а не советникам-американцам, немцам или евреям.[84]84
Берндт Ю. Лики Японии. М., 1988. С. 91.
[Закрыть]
Встав на путь радикальных перемен, японцы остались традиционалистами, как бы следуя путем божеств, олицетворявших мужское и женское начала – Идзанаги и Идзанами. Согласно мифу, они и создали Японию в виде Страны восьми островов. Первая и вторая попытки были не очень удачны. Удрученные этим обстоятельством, божества, посоветовавшись, решили: «Дети, которых мы родили, не принесли нам удовлетворения. Наверное, будет лучше, если мы известим небесных богов и испросим их совета». Высшие небесные божества внесли коррективы в процесс – и «родители» Японии, учтя рекомендации, преуспели в создании Страны Восходящего Солнца. В этом мифе я вижу важные черты психологии народа. Японец, совершив ошибку, не станет упорствовать в заблуждении, но, тщательно проанализировав свои действия, учтя прошлый опыт, обязательно постарается внести необходимые изменения в свои действия, и лишь затем продолжит дело более осмысленно.
Как реализовали реформы практически? Молодой японский дипломат М. Аринори, представлявший страну в США, заручился поддержкой правительства, а затем обратился к ведущим деятелям Америки с фантастической просьбой: помогите советом и информацией в создании программы перестройки образования в Японии. Поступок тем более неожиданный и удивительный, что японская культура, как отмечалось, и сама достигла немалых успехов. Америка в помощи не отказала, разумеется, имея в виду свои корыстные интересы. Поэтому японцы тщательно проанализировали их советы и не думали слепо копировать и насаждать у себя американские порядки. Ведь в Японии все, конечно, решается и делается по-японски. К примеру, японцы бережно сохраняли традиции ткачества и ручной выделки одежд. В итоге, тут особенно ценится искусство мастеров-ремесленников. Каждая японская семья считает делом чести иметь дома предметы искусной ручной выделки. Хотя в то же время они довольно равнодушны к вещам, являющимся предметами машинной индустрии и ширпотреба.[85]85
Тойнби А. Постижение истории. М., 1990. С. 594.
[Закрыть]
Обратимся к тому, как же шло обучение японских консерваторов, желавших воспринять все лучшее и эффективное у Запада (то, чего так и не смогли сделать «реформаторы» в России, ибо изначально были и по сей день финансово и психологически остаются рабами и дешевой обслугой того же Запада). Обратимся к книге Л. Хэрна, учителя английского языка в Японии. Как писал Гуго фон-Гофмансталь, он был едва ли не единственным европейцем XIX в., кто «вполне знал и любил эту страну не любовью эстета и не любовью исследователя, но более сильной, более всеобъемлющей, более редкой любовью: любовью, которая приобщает к внутренней жизни любимой страны». В книге «Душа Японии» (1904) им дается сравнение двух типов цивилизаций – японской и западной: «Нет, неизмеримо выше стояла древнеяпонская культура, культура души, проникнутая радостным мужеством, простотой, самоотречением и умеренностью; выше были ее запросы счастья и ее этические стремления, глубже ее проникновенная вера. На Западе царило превосходство не этики, а интеллекта, изощренного в способах угнетения, уничтожения слабого сильным».
Интересно понаблюдать за тем, как молодые консерваторы-самураи восприняли перемены в Японии, которые происходили в стране под влиянием Америки и Европы. Ведь в очень похожем положении оказалась сто лет спустя и современная Россия. До этого Япония испытала на себе все негативные стороны изоляционистской политики Иэмицу, запрещавшей каждому японцу под страхом смертной казни покидать родину, что оставляло нацию в течение веков в неведении об остальном мире. Ситуация, описанная в книге Л. Хэрна, представляется нам следующим образом: после первых соприкосновений с Западом японское государство стало понимать, что оно столкнулось со все возрастающей угрозой со стороны западного мира (не только «черных кораблей» США, но и их «черной цивилизации»). Появление американских кораблей в водах страны вынудило сгунат признать, что это «могло обозначать лишь еще большую опасность, чем нашествие татар во дни Ходз Токимунэ». Но вскоре всем стало ясно: остановить вторжение западной цивилизации полностью нельзя. Тогда правительство разрешило действовать чужеземцам на земле Японии («даже издало приказ, чтобы во всех японских школах учили западной науке, чтобы английский язык занял первостепенное место в ряду преподаваемых предметов и чтобы школьное обучение было преобразовано на западный образец»). Власти официально это не признали, но в общем-то согласились с периодом ученичества, с тем, что Япония какое-то время должна пребывать под иноземной опекой. Их стремление воспринять силовую и научную составляющую успеха Запада было вполне оправдано. Но массы восприняли пришельцев иначе. И дело вовсе не в том, что внешне иностранцы порой напоминали зеленоглазых чудовищ с рыжими волосами (как у Сдзе: похожее на обезьяну сказочное чудовище с рыжими волосами и диким видом, известное своим пристрастием к пьянству). Просто при внимательном рассмотрении привычек западных людей (англичан, американцев, голландцев) японцы «больше склонялись к тому, что к миру животных они стоят ближе, чем к человечеству», и что «по моральным принципам их можно было принять за нечистых духов». Но так как японцы, как и все восточные люди, привыкли не спешить с выводами, то они вели самый точный учет привычек чужеземца. И «окончательный вывод, последовавший из этих сравнений и наблюдений, не был для него слишком лестным».
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
