Текст книги "Народы и личности в истории. Том 3"

Имея немало общего, скандинавам, женщинам и мужчинам, свойственны различия. А. Швейгер-Лерхенфельд пишет в книге: «Возьмем, например, скандинавов. Смотря по тому, будут ли то шведы, норвежцы или датчане, мы найдем совершенно различные особенности. Хотя швед и житель Северной Европы, но он весел, жив, любитель пения и наслаждений. Его удовольствия утонченны, и вследствие изысканного образа жизни его прозвали «северным французом». К тому же между всеми скандинавскими наречиями шведское самое богатое, звучное и как бы созданное для выражения поэтических образов. Насколько швед общителен, откровенен и доверчив, настолько норвежец замкнут, исключительно и очень мало склонен к общительности. Как все скандинавы, он глубоко религиозен, строг и добросовестен в исполнении своих обязанностей; этой религиозности надо, вероятно, приписать его нелюбовь ко всему иностранному, а также и нетерпимость в делах религии. Среднее между шведом и норвежцем представляет датчанин. Политические обстоятельства поставили Данию во враждебные отношения к Германии, поэтому понятно, что она более чем кто-либо льнет к своим северным братьям. Хотя датчанин не столь неуклюж и серьезен, как норвежец, но все-таки уступает жителю южной Швеции в веселом воззрении на жизнь. Весельем дышит и великолепная шведская столица Стокгольм, Северная Венеция, с ее скалами, лесами, морями, каналами, видом на маяк и полным жизни Дьюргарденом (зоологическим садом). В Дьюргардене можно любоваться красотой обитательниц Стокгольма, подобно тому, как в Венеции на площади Св. Марка красотой бледных венецианок, а на берегах Гвадалкивира смуглыми севильянками. Какую противоположность этой прекрасной картине представляет довольно однообразная, лишенная прелести Христиания! Общество норвежских городов совершенно еще проникнуто древними традициями, и главную гордость его составляют предания о морских королях и отважных викингах. В Норвегии повсюду преобладают личные потребности, в Швеции – общественные; норвежец живет совершенным особняком для себя и своего семейства в своем доме (gaard); швед более общителен и находит удовольствие бывать в обществе; норвежец строго консервативен, швед – друг прогресса. Что касается датчанина, то он чрезвычайно податлив всякому внешнему влиянию. Из этого ясно, что жизнь в Копенгагене, по крайне мере для немцев, не представляет ничего характерного». Следует учесть, что картина писана сто лет тому назад.

Королевская семья Швеции

Все скандинавы спокойны, уравновешенны, сдержанны, молчаливы, тверды, трудолюбивы, сильны и целеустремленны. Да, они таковы, какова их природа – скупая, суровая, строгая. Их движения неторопливы, размеренны, продуманны, рациональны. Их речь, как у всех прибалтов, скупа и малоэмоциональна. Их можно принять за простаков. Все объясняет их культура. Одноукладная культура преобладает там, где существует высокая степень социальной и этнической однородности. Люди тут привыкли понимать друг друга без слов, делая это без труда. В такой культуре у людей нет нужды в многословии. Скандинавы любят повторять: «Кто хранит уста свои, тот бережет душу свою; а кто широко раскрывает рот, тому беда» или «Мудрый сберегает знания, но уста глупого – близкая погибель». Сама жизнь приучила этих людей выверять слова и эмоции. Эстерберг так характеризует исландцев (впрочем, это можно отнести ко всем северным народам): «Исландцы молчат тогда, когда говорить опасно, а опасно говорить почти всегда. Сказанное не вернуть обратно; оно становится неотъемлемой частью сказавшего, определяет его характер и, стало быть, всю его жизнь».[49]49
  Эстерберг Э. Молчание как стратегия поведения // Arbor Mundi. Мировое древо. М., 1995. С. 38, 40.


[Закрыть] Скандинавы отождествляют людей с их делами. Говорить – значит действовать. Моральные требования к индивиду включают такие качества, как прилежание, честность и любовь к порядку, независимость, жажда справедливости, стремление избегать ссор и конфликтов. Труд – упорный, независимый, свободный – лежит в основе их норм поведения и всего уклада жизни. Все это, вместе взятое, и создало удивительные, мужественные и прекрасные народы, в чем-то близкие нашему северному, русско-славянскому типу. Хотелось бы, чтобы власти России переняли все лучшее у скандинавов: «Ad opus» («За дело»). Шведская корона стала, по выражению нынешнего короля Карла XVI Густава, своеобразным торговым знаком. Другой знак – культура. Особенно это справедливо в отношении мудрых слов, сказанных одним из членов королевской семьи в адрес культуры, науки, образования, сделавшим немало для их развития: «Если у нас даже не хватает денег, то это еще не основание для того, чтобы становиться глупцами!»

Глава 12
Страна Восходящего Солнца

Будучи в силу воспитания, мировосприятия, культурного влияния и наследственности европоцентристами, мы испытываем естественные трудности при попытке понять менталитет восточных народов. Азия и Восток – иные культуры, иные цивилизации, во многом непохожие на нас и для нас непостижимые и не понятные. Проникнуть в их тайны отнюдь не просто. Однако это обстоятельство не должно смущать ученого, ибо незнание вовсе не является основанием для дремучего невежества. Арабский философ Газали на вопрос, как он достиг столь высокой степени познания в науках, отвечал: «Потому что я не стыдился спрашивать о том, чего не знал». Познай непознанное. Такой подход все же предпочтительнее подхода Омара Хайяма:

 
Так как истина вечно уходит из рук —
Не пытайся понять непонятное, друг,
Чашу в руки бери, оставайся невеждой,
Нету смысла, поверь, в изученье наук!
 

Япония, «чудесная страна, заветный край мой – Акицу-сима» («Манъсю»), достойна нашего внимания. Страну иногда называют самой удивительной загадкой века, ее жителей – самыми непостижимыми и парадоксальными из всех народов мира. В самом деле, есть немало присущих ей особенностей, которые выделяют Японию из числа других стран. Хотя все в этом мире имеет свое собственное лицо. С точки зрения японцев, китайцев, корейцев, индусов, иные народности – немцы, англичане, американцы – многим также покажутся непостижимыми и парадоксальными. Социопсихолог Хамагути Эсюн в этом смысле абсолютно прав, говоря, что японский взгляд на человека имеет много общего со взглядами народов Восточной Азии, но значительно отличается от западного. Первое упоминание о Японии у европейца встречаем в записках венецианца Марко Поло, «второго Геродота» (как назвал его Гте).

Что же касается самих японцев, то у них, конечно, существует немало легенд о возникновении дальних предков «страны Ямато» и основах ее культуры… М. Марияма утверждает, что история японской культуры включает три периода: культуру Jomon, сушествовавшую примерно 9 тыс. лет до н. э., культуру Yayoi – 2,3 тысячи лет назад и культуру Yamato, истоки которой лежат в Корее, откуда она была перенесена в Японию 1,5 тысячи лет тому назад. Все эти три типа культуры, взаимодействуя активнейшим образом в течение многих лет, и сформировали некую основу того, что принято называть современной культурой. Причем, ни один из ее типов не являлся доминирующим. Для первоначальной культуры Jomon, в которой отразились тяжкие условия существования людей той эпохи, наиболее характерной чертой индивидуальной психологии стало утверждение активной позиции человека. В период распространения культуры Yayoi, когда с развитием земледелия жизнь стала заметно легче, в философии и практике утверждались принципы гармонии с природой, а среди жителей – некая пассивность и созерцательность. Наконец, культура Yamato, по мнению многих, привнесла в общество торжество принципов иерархичности, культурного изоляционизма. В какой-то мере трем этапам развития страны соответствовала и древняя пословица: «Родители трудятся, дети наслаждаются жизнью, внуки – нищенствуют».[50]50
  Управление в Японии: некоторые специфические черты и особенности. М., 1985.С. 18.


[Закрыть] Позже ситуация стала иной.

Протояпонцы пришли на острова через Корейский полуостров, принеся с собой предметы неолетической культуры и технику возделывания поливного риса. Китайские летописцы в сочинении «Вэй чжи» (конец III в. н. э.) отмечали, что население островов не имеет хороших рисовых полей, живя продуктами моря. Хлеб они ездят покупать на север и юг. Среди других характерных черт обитателей Японии отмечалось то, что тут существуют неравенство и социальное расслоение. Вероятно, существовал и институт рабства (этих рабов часто погребали вместе с умершим хозяином). В рабов превращали и родственников преступников. У японцев получил распространение и обычай татуировать тело, что делалось с целью отпугивать рыб при их ловле. Процесс складывания государства был довольно длительным. К примеру, в I в. до н. э. тут насчитывалось не менее 100 мелких протогосударств, а к III в. н. э. уже всего 30. Наиболее сильными из этих государств считались два – Ематай на севере Кюсю и Ямато в центральной части Хонсю. Основой административных единиц стали провинции. На территории Ематай существовала единая система налогового обложения и рынки. Возникновение страны Ямато традиция связывает с походом на Восток мифического императора Дзимму (не ранее I в. до н. э.). Правитель Ямато считался потомком богини Солнца – Аматерасу. Священными символами его власти считались меч, яшмовое украшение и бронзовое зеркало.[51]51
  История Древнего Востока / Под ред. В. И. Кузищина. М., 1999. С. 414–415.


[Закрыть]

Сиба Кокан. Вид Фудзи на пути от Имаи к Тонэгава

В VII–VIII вв. японцы стали более активно заимствовать иноземные образцы культуры, хотя процессы эти шли и раньше (знакомство с богатейшими традициями стран Восточной и Юго-Восточной Азии). Значительное влияние на культуру Японии оказали, конечно же, Китай и Корея. На территории Японии находят многие предметы китайской и корейской культур (золотая печать ханьского типа с древнекитайской надписью и прочее). Согласно преданию, с иероглифической письменностью их познакомил кореец Вани. Процесс обучения в школах шел под влиянием китайских традиций и правил, будь то частная школа или школа чиновников, где учились провинциальные аристократы. Там изучали историю и поэзию, постигали основы китайской философии. В даосской книге «Ле-цзы» (I–III вв. н. э.) в главе «Желтый владыка» есть отрывок, объясняющий суть подхода японцев к заимствуемым образцам. Полагаем, что это и придает их культуре динамику, силу и особую гибкость… Там сказано: «В Поднебесном мире есть Путь, благодаря которому всегда одерживают победу, и есть Путь, благодаря которому не побеждают никогда. Первый зовется слабостью, второй зовется силой. Узнать их легко, но люди не желают их знать. Поэтому древние говорили: «Сильные стараются превзойти тех, кто слабее их, а слабые желают превзойти тех, кто сильнее их». Человек, старающийся превзойти тех, кто слабее его, оказывается в опасности, когда он встречает того, кто сильнее его. Но человеку, который желает превзойти того, кто сильнее его, ничто не угрожает. Есть изречение, гласящее: «Этим ты побеждаешь свое тело и делаешь его своим слугой; этим ты заставляешь целый мир служить себе». Оно означает, что ты побеждаешь не других, а себя и ищешь должное применение не другим, а самому себе»… Это удивительное правило собственного самоусовершенствования, возведенное в ранг общественной философии в дальнейшем, на наш взгляд, и станет едва ли не главным оружием Японии (на протяжении всей ее богатой событиями истории).[52]52
  Чжуан-цзы. Ле-цзы. М., 1995. С. 311.


[Закрыть]

Ученичество в Японии тесно связано с монастырями, важнейшими центрами культурных традиций. Начало процесса складывания японского государства восходит к рубежу III–IV вв. Первые буддийские храмы корейские мастера стали возводить где-то в конце VI века н. э., переняв более древние китайские каноны архитектуры. Это понятно, ибо японская письменность, философия и культура, по сути, и вышли из Китая, а первая столица Японии (город Нара) построена по образцу танской (китайской) столицы Чаньань. В то же время следует принять во внимание и замечание академика Н. И. Конрада относительно того, что в Китае и Японии образованный слой общества «был совершенно светским и духовенство (будийское и даоское) отнюдь не играло в нем заметную роль». Сама сутана часто была не столько свидетельством набожности, сколь символом некоего образа жизни. Конрад пишет: «Да и сама сутана отнюдь не означала обязательно, что ее носитель – представитель духовенства, служитель религии; нередко это была просто некая униформа, которой прикрывались и носители вполне светских профессий. Нужно, наконец, позволить себе сказать о том, что образованным общественным слоем всегда была интеллигенция, а в каком внешнем обличье она представала – дело третьестепенное. Надо смело говорить об интеллигенции в феодальном обществе».[53]53
  Конрад Н. И. Неопубликованные работы. Письма. М., 1996, С. 240.


[Закрыть] Вероятно, такого рода «феодальная интеллигенция» была все-таки довольно малочисленной.

Велико значение буддизма как фактора религии и общественной философии для Японии. Как известно, буддизм пришел в Японию через Корейский полуостров (государство Пэк-че). По этому же маршруту достигло островов племя Пуе, положившее начало и царскому роду в Ямато. С VI в. это учение стало распространяться среди правящего класса и народных масс. Нельзя утверждать, что эту религию ожидали быстрые успехи («царский путь»). Вначале буддизм воспринимался как религия соседней страны («варварский ками»). Так он и фигурирует в записях «Нихонги». Официальное принятие буддизма в Японии произошло в 522 г. Этот год называют первым годом «века конца Закона». Буддизм имеет несколько ответвлений. С ним в жизнь японцев пришла и традиция поминовения предков. Каждая семья была приписана к буддистскому храму. Их сооружение приобрело небывалый размах на рубеже VII в. Наряду с буддизмом в Японии существовал и синтоизм («кодай синто»). Синтоизм – самая популярная японская религия. О нем можно было бы сказать, как и даосизме, что это философия природы и гармонии человека с природой. Японцы обожествляют природу. На каждом шагу вы встречаете синтоистские молельни, в которых царят различные божества («ками»). Национальная история гласит: «Япония создана ками». Число таких божеств огромно (8 млн). Среди них – горы, скалы, водопады, реки, деревья, герои и предки. Японцы не посещают храмов каждый день, как это делают верующие в других странах. Они приходят сюда в праздники, дни рождения и поминовения, в Новый год. К примеру, около 80 % японцев посетило синтоистские храмы в 1998 г. Синтоизм не требует от людей поклонения. Он – демократичен и прагматичен. Тут отсутствует официальная государственная религия.

Особое значение в истории Японии заняли периоды ранней Нары (646–710) и собственно Нары (710–794). Формально принято считать началом длительного периода реформ 646 г. Первая революция задалась целью превратить страну Ямато в цивилизованное государство. Период отмечен созданием первых законодательных сводов, становлением надельной системы землепользования, утверждением государственной собственности на землю. Тогда же правители Японии стали больше внимание обращать на решение первостепенных задач по внутреннему реформированию, нежели на внешнюю экспансию.

Замок Нидз. Интерьер. 1625

Следуют активные и широкомасштабные – заимствования из Китая. Оттуда потоком идут литература, чиновные порядки и установления, теории управления и т. д. Тогда же появляются первые японские литературные памятники «Кодзики» и «Нихонги». Возникла и первая постоянная столица Японии – город Нара, а страна получила свое нынешнее название – «Нихон» («там, откуда восходит солнце»). Новая столица Хэйан («столица мира и спокойствия», современный Киото) возникнет позже и будет оставаться формально резиденцией императора, «сына неба», вплоть до 1868 г. В дальнейшем, при сегунах из рода Токугава, столицей станет их ставка в Эдо (современный Токио). Население Японии отличалось довольно устойчивой динамикой роста: 1 миллион человек – в период дземон, 3 миллиона– в яей, 5,6 миллиона– в Нара, 31 миллион– в начале XVIII в., 35 миллионов человек– в 1872 году.[54]54
  Очерки по истории мировой культуры / Под ред. Т. Кузнецовой. М., 1997. С. 121.


[Закрыть]

Параллельно росту населения происходят культурные перемены в сознании обитателей японских островов. Нетрудно вообразить, какой колоссальный сдвиг произошел в мировоззрении вчерашнего обитателя землянки-татэана, покрытой камышом и соломой, с появлением великолепных культовых сооружений – храмов, дворцов и т. д. Видимо, некогда подобное потрясение испытали варвары, увидев храмы и сооружения Древнего Рима. Столь же поражены были древние россы при виде храмов Царьграда. Естественно, что именно монахи (а в иных храмах их было по 200–300 человек) являлись основными носителями культуры и образования. В храмах взошли первые цветы японской словесности: мифологический эпос «Сказание о делах древности» («Кодзики», 712 г.), «Анналы Японии» («Нихонсеки», 720 г.), выдающийся памятник поэзии – «Собрание мириад листьев» («Манъесю»). Классический труд «Записки из кельи» Камоно Тмэй (1212 г.) напоминает лучшие образцы русской духовной литературы. Герой произведения жаждет гармонии с миром и жизнью: «Жизнь свою вручив Провидению, я не гонюсь за ней и от нее не отвращаюсь». В книгах японских мыслителей мы находим мимолетные думы, мудрые сентенции, звучащие отзвуками «голосов мудрецов или учителей буддизма».[55]55
  Исэ моногатари. М., 1979. С. 175, 228.


[Закрыть] Российский исследователь А. Н. Игнатович писал в книге «Буддизм в Японии»: «В начале главы отмечалось, что в центральных районах Японии проживало большое число переселенцев с континента. Будучи наиболее образованным слоем общества Ямато того времени, представители иммигрантских кругов сыграли исключительную роль в подготовке реформ Тайка, являлись учителями, духовными руководителями еще немногочисленной собственно японской аристократии. Наставником Сугоку-тайси был монах из Когуре; выходцы из корейских государств, как мы увидим, назначались так называемыми учителями страны, настоятелями буддийских храмов, т. е. занимали высокие посты в государственной и церковной иерархии. Корейские и китайские переселенцы привозили с собой новую или более совершенную технологию, поэтому царский род и другие крупные местные рода не только не могли обойтись без мастеров-корейцев или китайцев, но и специально выписывали их, о чем неоднократно упоминается в «Нихонги».[56]56
  Игнатович А. Н. Буддизм в Японии. Очерк ранней истории. М., 1988. С. 86.


[Закрыть] Надо признать: японцы всегда были и остаются по сей день прилежными учениками.

Будда Мироку (Тюгудзи, VII век)

Как отмечалось, японцы поклоняются одновременно буддизму и синтоизму. Буддийские сутры и стали для японцев первыми «учебниками письменности» (правитель Кореи впервые прислал изображения Будды в Японию в 552 г.). В. Овчиннников так описывал эту тягу японцев к красоте, мудрости и поэзии: «В японском жилище есть как бы алтарь красоты. Это – токонома, то есть ниша, подле которой садится глава семьи или гость. Самое почетное место в доме принято украшать свитком с каллиграфически написанным изречением, чаще всего стихотворным. Здесь, где каллиграфия смыкается с поэзией, мы видим второй пример упражнений в эстетизме – всеобщее занятие стихосложением. Поэзия всегда была в Японии одним из излюбленных видов народного искусства. Каждый образованный человек непременно должен владеть как мастерством каллиграфии, так и мастерством стихосложения. Излюбленными формами массового поэтического творчества служат танка или хайку, которые можно в какой-то мере сравнить с афоризмами или эпиграммами». Эти же обычаи существуют и в Китае, где бережно сохраняется знаменитое стихотворение древнего поэта Ду Фу, написанное с помарками и чернильными пятнами. В Японии поэтический чемпионат проводится ежегодно с XIV в. и по сей день весьма и весьма популярен.[57]57
  Овчинников В. Сакура и дуб. Впечатления и размышления о японцах и англичанах. Минск. 1987. С. 42.


[Закрыть]

 
По воле разума – над странами, веками —
Подобно лентам белых облаков,
Подобно птицам, машущим крылами,
Плывут в бессмертие ладьи твоих стихов.[58]58
  Автор – В. Б. Миронов.


[Закрыть]
 

Среди монахов было немало сторонников идей просветительства и воспитания, ибо они и представляли собой самую просвещенную часть элит. Этот слой общества готовил профессионалов, связанных с научным, переводческим, литературным трудом. Так что не случайно именно в нарских храмах, где столетиями шла кропотливая работа по переписке и изучению буддийских текстов, сложились ранние школы японского буддизма (Санрон, Дздзицу, Куся, Рицу, Хоссо, Кэгон). Храмы давали тогдашним молодым умам обильную духовную пищу.

Образ просветителя описан в романе Иноуэ Ясуси «Черепичные крыши Тэмпе» (Тэмпе – время расцвета Нара, с 729 по 767 год). Проведя в Китае 30 лет, монах Гко переписал за это время громадное количество сутр. И хотя титанический труд состарил героя, лишив его не только возможных карьер и наград, но сил и здоровья, тот все же был счастлив. Он считал себя избранником небес, поскольку сумел собрать для отечества бесценные знания. «Только бы добраться до Японии! Как только я ступлю на ее землю, – говорит он, – сутры сами собой разойдутся по стране. Множество монахов будет их читать, переписывать, изучать. И учение Будды широко разнесется по земле». К сожалению, Гко не смог увидеть плодов своего труда – он погиб во время шторма на море. Удивительно яркими художественными мазками передана эта картина. Бесценные свитки, «словно дрожащие всем телом живые существа, падали в воду и исчезали на дне». В этом образе предстает как бы сама Япония – драгоценный свиток знаний, ощущающий извечную опасность быть поглощенным свирепым морем.[59]59
  Светлов Г. Колыбель японской цивилизации. М., 1994. С. 101.


[Закрыть]

Однако далеко не все источники информации ожидала такая печальная участь. Письменные средства коммуникации были распространены в Японии очень широко. В России мы говорим о нахождении берестяных грамот (XI–XIII вв.), число коих исчисляется в лучшем случае сотнями, как об уникальном и замечательном явлении. Это так… Но в Японии использование для нужд письменности деревянных табличек (моккан), имевших хождение с VII в., приобрело огромный размах. На небольших островах за последние годы найдено 250 мест, где обнаружено 160 тысяч табличек, содержащих различную информацию (переписка между ведомствами, сведения о назначениях, поступлении налогов, хранении товаров). Были обнаружены и таблички с цитатами из произведений китайской классической литературы, японские стихи, календари, обеспечивавшие создание единого общегосударственного времени. Венцом этой информационной пирамиды должна была стать система образования в Японии. В такой системе прежде всего нуждалось само японское государство. Поэтому школы чиновников создаются в Японии очень рано. Историк отмечает, что первая столичная школа чиновников, в которой обучалось 450 учеников, возникла уже в 670 г., а вскоре организуется 60 провинциальных школ с числом учеников от 24 до 60 каждая (к 701 г.). Кроме этих школ функционировали школы медицины и астрологии, где проходили подготовку порядка 110 учеников. Весь же образовательный «контингент» насчитывал примерно 3 тысячи человек. Хотя с X в. государственное образование приходит в упадок и большее значение приобретает домашнее образование, заполняя нишу. В этот период здесь уже складываются некоторые черты, присущие и нынешней системе обучения (система экзаменов, усиленный тренинг и т. д.). Экзамены в школах носили регулярный характер и проводились с интервалом в 10 дней. Так что к получению знаний тут издавна привыкли относиться серьезно, хотя ученая и учительская премудрость вначале и в этой стране вознаграждалась достаточно скудно… В отношении большинства мудрецов и учителей тех времен можно было бы сказать словами одного древнего японского автора: «Ученость его обширна, однако бедность безмерна».[60]60
  Мещеряков А. Н. Ранняя история японского архипелага как социоестественный и информационный процесс // Лик сфинкса / Под ред. Э. С. Кульпина. М., 1995. С. 88–89.


[Закрыть]

Одним из корифеев эпохи просвещения в Японии был знаменитый Кукай (774–835)… Считается, что его матушка происходила из семейства Ато (предположительно семейство относится к потомкам легендарного корейца Вани). Первыми познаниями в литературе, философии, поэзии ребенок обязан дяде, который стал его домашним учителем. В 18 лет он поступил в Школу чиновников (дайгаку), в которой обучалось 430 юношей. Упор в школе делался на заучивание выдержек из философских трудов китайских мыслителей. Видно, эти порядки не нравились пытливому и свободолюбивому юноше. Его биограф Синдзэй писал, что хотя тот усердно и занимался, но неустанно повторял, что «он все же изучает лишь следы людей прошлого». И далее: «Даже теперь занятия дают ему мало. Что же будет, когда он умрет и от тела ничего не останется?» В результате, так и не закончив обучения, оставил школу и устремился в горы. Он размышлял подобно неизвестному японскому поэту:

 
В неверном мире я страдать устал, —
В непрочном мире лишь печаль да стоны.
Уйду в теснины гор…
Пусть жизнь растает там,
Где тает снег на листьях горных кленов.[61]61
  Японская поэзия: Сборник / Сост. Глускина А. Е., Маркова В. Н. М., 1954. С. 100.


[Закрыть]
 

Практика путешествий и паломничества была общепринятой для Запада и Востока. Кукай примкнул к паломникам, которые, стремясь достичь путем аскетизма, молитв, медитации совершенства, именовали себя «природная мудрость» («дзи-нэнти сю»). В культах синтоизма горы занимали почетное место. Они просветляли разум, закаляли сердца и укрепляли волю. За время путешествий он и в самом деле научился многим полезным вещам. И вскоре попал в посольство, отправленное японскими правителями в Китай (804 г.). То, что он не закончил Школы, компенсировалось его знанием китайского. В Китае он поступил в ученики к Хуэй-го (Кэйка), седьмому патриарху школы Сингон. В течение нескольких месяцев китаец обучал нового ученика буддизму (как говорили тогда, бережно «переливал воду из одного сосуда в другой»). Огромное значение имело и знакомство Кукая с богатейшими культурами Китая и Индии. Он выучил санскрит, совершенствовался в каллиграфии и стихосложении, запасся грудами книг. Позже состоялась и первая попытка японцев проникнуть в Индию (861 г.).

Бумага для упражнений и каллиграфии

По возвращении домой он с позволения государя основал «школу Сингон», внеся тем самым заметный вклад в становление системы образования в Японии. Хотя в это время существовало несколько школ общеобразовательного плана (школы, учрежденные Вакэ Хиросэ и Фудзивара Фуюцугу), обучавшие детей из влиятельных семей, но именно Кукай был первым, кто основал школу для простого люда. Это учебное заведение называлось «Школой премногих искусств и разной премудрости» и сюда принимали всех, независимо от родовой принадлежности. Для учеников своей школы он составил словарь иероглифов (открытие е состоялось в 828 г.). Ученикам преподавались самые различные учения (Будды, Конфуция, Лао-цзы). Кукай любил так объяснять свой взгляд на формирование идейных воззрений его учеников: «Изысканное блюдо не пахнет чем-то одним, прекрасная мелодия не складывается из одного тона». Японская культура была многотональной:

 
Не в том ли смысл, чтоб Разум, умирая,
Собою наполнял сокровищницы края?!
 

Это подтверждает судьба другого просветителя – Сугавара Митидзанэ (845–903), род которого восходил, якобы, к божеству, рожденному от союза богини солнца Аматэрасу и повелителя бури Сусаноо. Предки, бывшие ранее глиняных дел мастерами, со временем избрали иную профессию – овладение книжной премудростью… По этому пути пойдет род Сугавара, который благодаря учености и возвысился в статусе. Дед Митидзанэ в начале IX в. организовал частную школу конфуцианских штудий, а отец стал главой школы чиновников (дай-гаку). Молодость Митидзанэ ушла на экзамены. Японцы и в настоящее время воспринимают тяжкие экзамены как нечто естественное, как восход или заход солнца. В 26 лет он сумел преодолеть самый сложный экзамен – сочинение (за полтора столетия – с конца VIII в. по 30-е годы X в. – это удалось лишь 65 ученым). То были знатоки китайских источников. Спустя шесть лет (в 32 года) он получил должность советника по словесности. Ее получали не более двух знатоков в стране (одновременно). Сугавара готовил официальные исторические хроники, преподавал в столичной Школе чиновников. Хотя многие аристократы перестали посылать детей в чиновничьи школы, предпочитая обучать их дома. Из программ стали выхолащиваться история и естественные науки, больше внимания уделялось музыке, поэзии, риторике. В IX в. прервались официальные связи Японии с Китаем (контакты с материком отсутствовали с 838 по 1401 гг.). Наступил период внутренней изоляции (5–6 вв.).

Тем не менее, формирование комбинированной культуры не прекращалось. Как отмечал культуролог Т. Ито, феодалы и богатые купцы XVI в. синтезировали культуру старой аристократии и сгунов с культурой крестьян, добавив сюда некоторые элементы иноземных культур, просачивавшихся в Японию из районов Восточной Азии. Шел процесс селекции, отбора того, что наиболее подходило японцам. Особенно были важны заимствования у Китая. Японцы говорят: «В древности ханьский народ необъятной китайской империи смотрел на Японию как на «страну-крупинку» с малочисленным «варварским» населением, расположенную где-то у восточного побережья Китая и неспособную представлять угрозу для Поднебесной. Японцы, со своей стороны, прилежно изучали китайскую культуру и, опираясь на нее, активно импровизировали. По всей видимости, японцам было нелегко постичь философские, интеллектуальные основы китайской цивилизации и скопировать их во всей полноте. Да они и не пытались добиться этого. Больше всего на свете они предпочитали селективный подход и не боялись недопониманий или искажений. И действительно, они часто неверно истолковывали заимствованное. Не подлежит ни малейшему сомнению, что нередко их ошибки были преднамеренными. Они стремились ассимилировать заимствования в собственную культуру, руководствуясь своими собственными предпочтениями. Развитие японской культуры представляло собой процесс создания разновидности заимствованной культуры и ее рафинирования. Японцы населяли маленькую островную страну и не старались воспроизвести у себя китайскую культуру во всем ее грандиозном объеме».[62]62
  Ито Т. Как в Японии понимают красоту // Знакомьтесь – Япония. 19, 1998. С. 85.


[Закрыть]

Отношение японцев к разным религиям было ровным и уважительным. Ранее мы писали о том, с каким рвением и лютостью просвещенная Европа преследовала иноверцев, распиная, колесуя, сжигая, пытая тех, кто не желал следовать той или иной официальной религии или доктрине… Сколько народных трагедий, сколько искалеченных и отнятых жизней, сколько изломанных судеб на совести самых почтенных и уважаемых конфессий и церквей Европы! Иначе обстояли дела у японцев. Они не знали религиозных войн (хотя этот «пробел» успешно восполняли феодалы-сегуны и воинственные монахи). В Японии не было принято преследовать граждан страны на том основании, что они принадлежат к «враждебной религии».

Тысяча будд из храма Сандзюсангэндо, XIII век

Многие европейцы, попадавшие в Японию, отмечали, что жители страны даже производят впечатление неверующих. И все потому, что там нет религии, которая считает себя единственной правопреемницей истины в последней инстанции. Как отмечал французский историк А. Бельсор в книге «Японское общество» (XIX в.), «терпимость, которая только начинает проникать в наши умы, есть одно из самых древних нравственных правил Дальнего Востока». Более того, Бельсор даже увидел в том некую отличительную черту желтой расы. По его мнению, японцу не стоит задавать вопросы о его религиозных убеждениях, поскольку и сам он, вероятно, никогда не задавал себе подобных нелепых вопросов. Терпимость вероучений здесь велика: «Я часто посещал многолюдные храмы Токио, они никогда не производили на меня впечатление общения верующих, собравшихся для общей молитвы, общему божеству. Каждый приходит, совершает те обряды, какие хочет, снимает шляпу или остается с покрытой головой, падает ниц или кланяется, останавливается, проходит, показывает своим положением полное доверие к божеству, или полдоверия, или четверть доверия. Никто не показывает молчаливого увлечения сердец, одинаково убежденных и одинаково тронутых. Но никто и не следит за искренностью молитв. Там не глядят украдкой по сторонам, чтобы следить за усердием своих соседей. Споры буддистских сект также мало беспокоят толпу, как соперничество между продавцами – покупателей. Это споры монахов, которые отнюдь не стремятся к отысканию истины, а только грубо оспаривают друг у друга возможность надувать народ… Там не знают достойных осуждения заблуждений, ни ересей, ни страстных расколов, ни этой породы лицемеров, самой глупой из всех, – воинствующих атеистов».[63]63
  Белъсор А. Японское общество. С. – П., 1905. С. 186–187.


[Закрыть] Японцы, вне зависимости от того, какую религию они исповедуют, мало похожи на фанатиков веры. Скорее мы назовем их политеистами, ибо они и поныне сохраняют в своем сердце элементы языческих верований (многобожия). Трудно себе даже представить, чтобы в какой-либо стране истинный католик, православный, правоверный мусульманин или иудей произнес фразу, подобную высказанной однажды президентом компании «Сони» А. Морита: «Мы часто в шутку говорим, что большинство японцев рождаются синтоистами, живут как конфуцианцы, женятся по-христиански, а хоронят их как буддистов».[64]64
  Морита А. Сделано в Японии. М., 1990. С.307.


[Закрыть]