Текст книги "Гамак из паутины"

Глава 3

До поры Советника решено было не перегружать рутиной повседневных забот. Его, молодого да раннего… одним росчерком раскалённого пера шеф отправил в измерение, аналога которому пока ещё не было, то есть в настоящее время.

«Роллс-Ройс», парочка «Феррари», сногсшибательная вилла в итальянском городке Пезаро и берег Адриатического моря недвусмысленно подчёркивали статус молодого беса. На настоящий момент ему не стукнуло и тысячи годков – совсем немного осталось до совершеннолетия.

Ко всему движимому и недвижимому имуществу прилагалось: и немалые счета в различных банках, и услуги ювелиров и прочее, прочее… и прочее. А вилла, что прилагалась – было не что иное, как небольшой старинный замок.

До недавнего времени замок казался заброшенным, мрачным, необитаемым. Но чтобы не портить отношения с местными властями, приложив некоторые усилия, ему обновили фасад и облагородили прилегающую территорию – и внешний вид древнего строения в корне изменился: стал довольно приятным для обозрения и славного времяпровождения; а заменивший прогнившие внутренности стилизованный под старину интерьер делал многочисленные комнаты вполне пригодными для проживания и оба зала – для светских приёмов и, без посторонних глаз, разгульных вечеров и ночей.

Официально замок «Орфан» числился на балансе «конторы», но на деле хозяином всегда оставался Советник. По слухам владелец замка был совсем не беден, но из года в год – с тех самых времён, когда туман средневековья непроницаемой пеленой уже покрывал европейскую равнину – от стен замка регулярно сыпались слёзные депеши. В тех посланиях недвусмысленно раскрывалась вся неприглядно-горькая правда о бедственном положении рыцарской братии и недостаточном финансировании задуманных во славу церкви рискованных предприятий. Но руки у начальства всё как-то не доходили, да и любая финансовая помощь Советнику показалась бы несерьёзным занятием. Нет, припоминается, в замок иногда присылались подарки от какого-то малоизвестного правителя. Но всё это делалось скорее для проформы и без афиш, то есть для отвода любопытствующих глаз.

Но среди сотрудников конторы были и такие, кто догадывался и даже тайно докладывал, что каменные подвалы замка «Орфан» – аж доверху! – набиты драгоценностями и благородным металлом. Доносы и неодобрительные суждения, хоть и имели под собой некую почву, были несколько преувеличены и озвучивались больше из зависти.

Справедливости ради стоит отметить, что кое-кто из демонов знал о богатстве совсем не понаслышке. Под личным руководством Советника небольшая команда сотрудников «конторы», заскучавших от повседневной рутины однообразных дел, не раз участвовала в сомнительных операциях, которые, не мудрствуя лукаво, стоило бы называть обычным разбоем.

И сколько же проклятий на головы таинственных похитителей извергалось из глоток потрясённых пиратов, когда обнаруживалось, что клады – обычные, так сказать, сбережения на близкую старость – с таким трудом добытые и с поразительной хитростью запрятанные, оказывались вдруг совершенно пустыми!

А что говорить о захваченных кровавым абордажем каравеллах, когда средь бела дня непостижимым образом ослепительно белые паруса бесследно исчезали вместе с командой. А что говорить о возмездии, когда никаких следов нельзя было найти ни на волне, ни в тёмной глубине океана – и сколько ни пытай завистников, и сколько ни развешивай предателей на многострадальных реях, исполосованных следами от окровавленных верёвок и просоленных канатов? А что говорить об истрёпанных штормами и истерзанных ядрами вражескими кораблей парусах, прикрывавших засыхающую на палубе кровь и бездыханно висящие над пучиной океана изувеченные тела?

Советник давно – лет сто, наверное – как не заглядывал в подвалы. Но мир стал другим – жёстким, не прощающим ошибок. Советник понимал, что в настоящее время финансовая система в корне изменилась: камешки и металл, как платёжная единица, вышли из моды. Вот почему немалая часть камней – но только тех, что не имели имён и не были известны миру – превратилась в акции и денежные знаки, солидным грузом осев в хранилищах самых серьёзных европейских банков. В общем, он имел всё, чего только душа пожелать может.

Ко всему прилагалась и неполная дюжина секьюрити.

До недавнего времени дюжина оставалась в полном составе и чувствовала себя вполне комфортно. Но как-то, уже в настоящем времени, пришлось дюжине принять неравный и – непонятно даже с кем? – довольно-таки кровопролитный бой, отчего личный состав охраны оказался недоукомплектованным. Поиски нападавших ни к чему не привели, а о причине такой дерзости Орфано мог лишь догадываться.

Честно говоря, Советник лишь делал вид, что сам он ничего не решает, и повторял, что всё решили за него – тот, что свыше. Разумеется, Советник явно лукавил, но при случае с негодованием отметал гнусные наговоры как беспочвенные; да и начальство на все его проделки просто-напросто закрывало глаза. Ну а кто и на чём нагрел руки… так это ещё доказать надо.

Подобная нечестность (случай, между прочим, среди демонов крайне редкий) у истинных профессионалов своего дела вызывала определённое недоумение, а местами и недовольный ропот. Хотя всем непонятливым или не к месту сомневающимся в достаточно мягкой форме и даже без физических расправ было объяснено, что такой талант (а имелись в виду финансовые аферы и доскональное знание банковских подоплёк) есть большая редкость. Да и нужно ли что-то доказывать, когда невероятную прозорливость Советника (а он мог безошибочно предугадывать не только начало, но и последствия каких-либо событий) переоценить не представлялось возможным. Но именно эти его качества были необходимы «конторе» для выполнения весьма сложных и трудных заданий, какие обычным демонам не по плечу. Так или иначе, а всем недовольным сложившейся ситуацией рекомендовалось попридержать свои «говорилки».

Ну, конечно! Он и образован, и молод, и женским вниманием не в меру избалован, видите ли…

Грезиль, которому после многих лет фатального невезения всё-таки доверили безопасность Советника, высказывался о подопечном крайне нелицеприятно: «Я бы такого к серьёзным делам и на дух не подпустил» – в общем, чуть ли не до скандала. Но обличающие слова звучали только в узком кругу единомышленников, почему «высшая инстанция» болтовню, ненужную, пропускала мимо ушей, почему никаких репрессий, на удивление, и не следовало.

Несколько лет назад Советнику была поручена некая миссия, о важности которой говорил тот факт, что и делать-то ему ничего особенного не придётся. Но кто бы поверил, что всё так просто? А приказано было, всего лишь, найти одну вещь, похожую на иконку, увидеть её и, убедившись в сохранности, доложить об исполнении. Всего-то? Но в том и заключалась странность миссии: единственно Советник, и никто другой, мог опознать ту вещицу. А где и когда он мог это видеть – о том ни слова. Иначе говоря, «…разберёшься на месте, на то ты и Советник». Прямо так сказано и было.

Начальству всегда виднее. Вот потому, что начальство видит дальше и глубже, Советник и не стал спорить. Да только кто, хотелось бы знать, расхлёбывать будет, когда не свяжется чего?

Ну, это понятно кто станет наследником Германа; понятно, что Экзарх не даст его в обиду; понятно, что Жоржик и вся история с иконкой – это не просто совпадение. Но если по-хорошему, то кое-кому и совесть иметь надобно – что, подождать нельзя, пока мальчишка ума наберётся?

Однако приказы желательно выполнять в точности и с усердием, – особенно, когда инструкции получены и на помощников пальцем указано. А ещё… было предоставлено неоспоримое доказательство, посмотрев на которое Советник совсем пал духом: никак не мог он ожидать, что Жоржик и Михаил – одно лицо!

Детство Михаила он помнил плохо – ровно до тех пор, пока они не оказались на одной ступени власти – но фотография Жоржика невольно воскресила в памяти до боли знакомые черты брата. Совпадение?

Времена меняются. Не думал Орфано, что через тысячу лет ему упрёк будет показан.

Глава 4

Ноги сами занесли его на диван. Сначала несмело, затем всё выше и выше выпрыгивал Жоржик над его просторами, всё чаще и чаще воинственный клич десятилетнего фальцета перемежался со стоном застоявшихся пружин.

Когда же, взлетев недозволительно выше спинки дивана, он подтянул колени к подбородку и прямо-таки рухнул на изрядно уставшие пружины – вот тут-то его и озарило! Крик, полный боли и возмущения, нарушив спокойствие комнат, пронзил степенную тишину старого особняка.

Знал ли он, что жизнь, как и всякая медаль, имеет две стороны – друг от друга отличные и прямо противоположные.

Час тому назад Жоржика беспардонно выдворили в соседнюю со столовой комнату. Но обижаться ему было не «с руки», потому как выдворен он был не кем-то, а собственным отцом.

Когда Жоржик, расправившись с парочкой кусков бисквитного торта, нацелился ещё и на третий… тогда-то старший Комков, опасаясь, что беседа с хозяином дома и его супругой может затянуться на слишком неопределённое время, сдвинул брови и пристально посмотрел на сына.

Ах, как грозен взгляд отца! Однако визуального контакта не получилось. Рука Жоржика как тянулась к центру стола, так и продолжила поступательное движение… ну, право, неосознанно.

Недолго думая, Комков выразил недовольство посредством недвусмысленной реплики, по сути, лишившей Жоржика «аккредитации» и бисквита.

Подобное неуважение к личности и явное пренебрежение к его гастрономическим привязанностям вызвали у Жоржика двоякое чувство – недоумения и затаённой в глубине души обиды. И возникли у него сомнения: а зачем тогда ходить в гости?

Мирные и доверительные отношения с родителем могли дать трещину, но пожилая хозяйка постаралась уладить дело миром: «А у нас, мальчик, за домом есть садик. А в садике есть фонтан». Сделав небольшую паузу, она добавила: «Но далеко не заходи, пожалуйста».

В отличие от жены Комков старший вовремя сообразил, что Комков младший до подобных мероприятий ещё не дорос и знать ему о выдающихся способностях родителей не обязательно.

Повод для таких действий на самом деле был. Битый час прошёл, как Комковы, меняя друг друга, «в поте лица» старались уверить хозяев в своей добропорядочности и непременном желании приложить все силы и средства для обеспечения их, хозяев, безбедной и тихой старости.

«Интересно, а с чего это они взяли, что старость наша бедна и неспокойна?» – чуть было вслух не высказался хозяин дома.

Снисходительно усмехнувшись, он наклонил голову к плечу и внимательно посмотрел на супругу.

– Анна Ивановна, а как вы себя чувствуете? – неожиданно для присутствующих спросил он.

Время «перевалило» далеко за полдень. Анна Ивановна, глянув на настенные с вензелем часы, подняла брови и посмотрела на мужа. Во взгляде был вопрос: «Скажите, пожалуйста, и сколько раз на день можно справляться о моём здоровье? Одного, думаю, вполне достаточно».

– Да, вроде бы ничего… спасибо, Пал Германович. Я утром и капли выпила, – заверила она и, повернувшись к гостям, улыбнулась:

– Возраст… всё-таки, извините.

Анна Ивановна, не понимая «…и чего ж такого от нас хотят?» посмотрела на супруга. Седая шевелюра, ниспадающая до плеч, показалась ей сегодня белой больше, чем обычно. Тут-то Анна Ивановна и надумала малость прослезиться. То ли вспомнила Анна Ивановна прошлые годы, то ли просто так ей всплакнулось.

Окрылённые столь неожиданным успехом благодетели разошлись не на шутку. Судьба манила пальчиком и порывисто дышала в ушко: «Приз, друзья, ваш приз стучится в двери!» И завелись Комковы ещё больше. Ах, какие, право, у них оказались славные голосочки! Ещё бы, особнячок старинный случайно завалялся. Не упустить бы…

Некоторые подвижки в этом предприятии уже наблюдались: не сразу, а именно с того самого момента, как отлучили Жоржика от десерта.

Комковы искренне возмущались настоящим положением дел. И почему люди не понимают, что в наше время совершенно невыгодно – и неразумно, вовсе! – иметь такой большой дом и сад, тоже? И не суть важно, что сад маленький. Да и какая это жизнь? Ну, надо же понимать, всё-таки, где и в каком времени мы находимся: да при такой-то «бешеной» инфляции, да при таких-то немыслимых тарифах? И главное – в таком-то возрасте! А они – они, видите ли, имели…

Про возраст, конечно, они зря намекали, то есть поспешили немного – это у них как-то нехорошо вышло, о чём и говорить неловко: ложка дёгтя в «свою же бочку мёда». Но слова звучали убедительно, красочно и почти без какого нажима и умысла. По их рассказам преимущества тихого и беззаботного проживания в одно… ну, по крайней мере, в двухкомнатной квартире не могут вызывать – «…да ни в коем случае! и …да ни, боже мой!» – никаких сомнений.

А получалось-то у них всё неверно, неуклюже… словно укоряли стариков в чём-то. А получалось так, что не по совести дело делалось.

Глава 5

По причине древнего возраста особняк старался не вникать в перипетии страстей и дрязг, то и дело возникавших у его стен. Вся нынешняя суета, возня казались настолько неуместными, что и размышлять об их происхождении не представлялось приличным и достойным умственных усилий.

Оставаясь в полудрёме, он с ностальгией о былом каждодневно предавался воспоминаниям столетней давности.

Многое изменилось с тех пор, когда народ, издревле населявший эти земли, оставил обетованные долины и ушёл в горы.

Ураган – зародившись там, где начинается день – собрался несметной силой у восточного моря и стремительно, ослепляя блеском кривых мечей, заглушая крики несчастных ударами множества копыт, пронёсся над равнинами предгорий к западному морю. Презрев обычаи и вековые устои чуждого ему народа, натворил он на пути своём немало бед. Затаптывая копытами берега кристально чистых родников и рек, опустошая плодородные нивы, пронёсся он над землёй без жалости и сострадания, унося в небытие свободу и жизни законных обитателей этих мест.

И не было сил в одиночку защищать свои селения. Поэтому, не желая неразумно терять детей своих и жён и вымирать по чьей-то злой воле, ушли люди под защиту поседевших вершин.

Возможно, что решение это оказалось единственно верным. Крутые склоны гор, лабиринты тёмных ущелий и хрупкое равновесие белоснежных шапок, готовых в любой момент превратиться в безжалостного врага, стали пред степным завоевателем неприступной крепостью. Но время, отгородившись зубьями скал от остального мира, как это ни прискорбно, замерло, остановилось – и невозможно теперь судить: за какими стенами и чьей «спиной» покойнее.

Под строжайшим генеральским надзором, но согласно «высочайшим указам» царствующих особ, невдалеке от древних поселений – не затрагивая ни память, ни захоронения – возводились защитные валы, строились дороги и селились северные люди.

Приглашённые из-за границ архитекторы, отметая обязательные сплетни о стяжательстве и обмане, из какого-то захолустья сотворили образец культурного цивилизованного анклава. Огранив природные достоинства этих мест умением, знаниями и трудолюбием, северные люди строили город.

Не уступая «западным» примерам – а в чём-то и превосходя… – и не оглядываясь на постоянные претензии со стороны южных соседей, город поднимался и рос, пуская вечные корни в подножия окружающих гор.

По прошествии некоторого времени современникам уже трудно было представить себе другое место для отдыха и приключений. А где ещё могло быть лучше? Из строк письма родным и близким слышалось одно удовлетворение: «…он есть как райский уголок, богатый живительными источниками и восхитительным воздухом горных вершин!» И поправлялось здесь здоровье не только физическое, но и духовное.

Раннее летнее утро. Утомлённые от полуночных застолий, балов и непомерного испития нарзанов завсегдатаи «райского уголка» всё ещё нежатся в постелях. Первые солнечные лучи касаются подушек, перепрыгивают на лоб и щекочут ресницы, заставляя натянуть одеяло до макушки, чтобы в сладкой полудрёме томно забыться на какой-нибудь ещё часок.

Но были и те, кто полагал для себя совершенно обязательно забраться на недоступные скалы и с высоты птичьего полёта хотя бы раз – и я тут был! – обозреть панораму просыпающегося города. Яростно зевая и поёживаясь от свежего ветерка, наиболее стойкие представители курортного сообщества уже с первыми рассветными лучами упорно карабкались по склонам окружающих гор. Предвкушение радости от непременно неизгладимых впечатлений и, бесспорно, открытий воодушевляло их как ничто другое.

Не менее часа потратив на борьбу с цепляющимися за одежду ветками и колючками, но ухитрившись без особых несчастий проскользнуть сквозь густые заросли терновника, упрямые скалолазы могли считать восхождение свершившимся делом.

С неизмеримой гордостью установив стопу на ближайший камень, подбоченившись и поднеся ко лбу ладонь, можно было приступать к обозрению.

Правда, не одолев и середины склона – исцарапанные, уставшие, но счастливые – они, как оказывалось, достигали своей цели.

Пред взором, восхищая и поражая величием, из какой-то глубины вставала цепь неприступных вершин, простёршаяся от края и до края близкого горизонта нагромождением скал, снежных куполов и нахмурившихся тёмно-зелёных ледников.

Не соразмерив грандиозность представления с впечатлительностью некоторых натур, вид этот случайно мог и напугать – конечно же, что и такой возможен казус. Но и одного взгляда на красоту природы было достаточно, чтобы разбудить в утомлённой душе дремлющие до сего дня неведомые порывы чувств и тщательно скрываемые от посторонних глаз таланты.

А от волнений, страха высоты и невозможной усталости в объёмных заплечных сумках для борьбы с подобными недугами обязательно присутствовало самое надежнейшее средство, – это и копчёный окорок, и южная зелень, и парочка запотевших бутылочек чего-нибудь французского…

Солнце подбиралось к зениту, краски величественной картины постепенно истощались, меркли, затягивались на горизонте полуденной пеленой тёплого воздуха. В это время дня рассмотреть что-либо в той дали уже не было никакой возможности. Подобно миражу вершины гор исчезали, закрывались от глаз восхищённых зрителей белоснежными облаками.

Но и предаваться глубокой печали столь грустному повороту дела у восходителей не было особенных причин – могли быть только некоторые недоразумения.

Ох уж, эти дамы!

– Ну, где, скажите, мы же брали… тот же штопор? Он забыт остался?

– А Вы, поручик, как гитару вдруг забыть могли, когда ещё вчера уверили компанию в отменном времяпровождении?

– Ах, да! У вас всегда: то ложная тревога, то, в самом деле, горцы разошлись…

– Ах, думаете, вам с рук сойдёт?

– Мы всё же дамы?! Тащить на гору… и с утра! Простите, продолжать… известно, можно долго.

– Но вечером в «вокзале» поквитаемся мы с вами, и не отвертитесь…

– Ох, эти нам мужчины!

– Позвольте, где же вилки и ножи?

– Нам путь обратный предстоит – всё вниз нести?

– Да как же можно?!

Как хорошо, когда на восхождении присутствуют ещё и дамы. Какое счастье и соблазн! Они так веселы в начале: смеются, радуются… точно дети. К концу подъёма многое менялось – и смех не слышен и упрёки в сторону мужчин так и готовы с языка сорваться.

Заметить стоит, что в молчании мужском невысказанность та, однако, оставалась. Ну что тут можно возразить, когда от самого рожденья и кроме перелесков да оврагов подобное увидеть представляется не часто, а тут какие-то упрёки? Но напряжение сие снималось неизменно за «столом», а после…

Через какой-то час сосуды французского происхождения недвусмысленно просвечивались унылой пустотой. Запитые их содержимым копчёный окорок и зелень благополучно перекочёвывали в желудки восходителей. Да, всё когда-нибудь кончается.

Тогда-то, к всеобщему согласию и удивлению непосвящённых, из дорожной сумки доставался весомый аргумент: внушительных размеров глиняный кувшин, что говорило в пользу неунывающих мужчин. И восторгу от подарка не было предела: вино от местных виноградников – «…а мы не знали?!» – оказывалось ничуть не хуже заморского.

Тосты, эпитафии и другие упражнения в изящной словесности так и лились рекой, не оставляя от испорченного было настроения камня на камне. И вскоре после съеденного и выпитого наступала леность, комплименты дамам получались всё откровеннее и прозрачнее, а прошлые обиды и несчастья выглядели смешными, не стоящими даже малого внимания.

Правда, компанию – как-то вот и почему-то… – смущала перспектива спуска к обетованным низинам. Явно переоценив собственные силы – что в потреблении напитков, что в скалолазном мастерстве – искатели приключений исподволь посматривали в сторону крутой каменистой тропы, преодолеть которую им неизбежно предстояло. Тропа же, каким-то странным образом изменив направление и засыпавшись множеством неприлично неотёсанных камней, казалась намного круче и извилистей, чем при утреннем подъёме, что при ближайшем рассмотрении навевало тоску.

Городские строения, – вот только взор без страха вниз перенести – казались так близки, а мягкая постель настолько желанна, что не было никаких сил думать о предстоящем спуске и катящихся из-под ног камнях. Но внизу были друзья, соратники, подруги соратников, подруги подруг и уютные особняки, владельцы которых, ожидая возвращения постояльцев, готовили тёплую воду, тазы и остальное прочее – всё, что так необходимо для благополучного исхода мероприятия.

Пусть и с трудом – и с ахами и вздохами, и с непременными падениями в объятия услужливых кавалеров – добирались-таки восходители до границ, где выпрямлялась тропа, постепенно превращаясь в каменные плиты, где сердцу можно успокоиться, где посмеяться над недавним приключением представлялось всем никак не лишним.

Казалось, сам воздух, пропитанный дурманящим запахом цветущих каштановых аллей, обнимал спустившихся с «небес». Он нежно успокаивал, таинственно нашёптывал в растрёпанные причёски что-то весьма забавное и настойчиво напоминал о прелестях скорого вечера – словно умолял скорее позабыть о недавних трудностях и тяжких испытаниях.

Старания не оставались без ответа, усталость проходила без следа.

Часы приготовлений пролетали как минуты.

И вот, наконец, над городом вспыхивали звезды, и поднималась Луна, заливая аллеи и парки каким-то особенно загадочным светом.

На балах – что в цветочных галереях, да и в питьевых – суетились, прихорашивались, выпытывая правду о своей причёске или почти французских духах, незамужние и не совсем… столичные красавицы.

Но там случалось, правда, всякое.

Присутствие дам неизбежно приводило многочисленных поклонников в некоторое состояние, иногда грозившее непредсказуемыми последствиями: то тут, то там вспыхивали необязательные ссоры, которые по большей части заканчивались почти дружеским рукопожатием, но так случалось, что доходило даже до дуэлей.

И проходили дни. Время, отведённое для развлечений – знакомств, отчаянной любви, разочарований горьких, неутешных слёз – каким-то непостижимым образом просыпалось сквозь пальцы; сжималось сердце, взору странно, в смятении была душа, как вдруг зелёные аллеи вбирают в листья жёлтые и красные тона, расцвечиваясь так нежданно.

А в паузах всей этой суеты ещё минуты надобно найти для излечения недугов разных. Задумывалось это сразу, вроде по приезду, но было как-то недосуг, а до источника отчаянно не близко. А воды те, что в двух шагах, лечебным действием, конечно же, не обладали – ну, может быть, совсем чуть-чуть, на что и тратиться не стоит. Ну что ж, не удалось тот план осуществить. Теперь назавтра – в год… другой – приехать было бы неплохо, да и тогда нарзанами всерьёз заняться.

Но вот… совсем уже пора.

Осенний мелкий дождь всё чаще напоминал о тёплых столичных квартирах. Курортное сообщество, как спохватившись, гудело как растревоженный улей – кто же думал, что так скоро осень? Подыскивались лучшие экипажи. Мысли все в дороге, на сборы не хватало дня. Но обнаруживалось, что всё достойное намеченных претензий уже заказано – и останавливались на том, что есть: и с ветхим верхом и не с, желательно бы, мягкими сиденьями.

Определялся день отъезда. В назначенный день и час прибывала охранная команда казаков и длинная кавалькада экипажей, обязательно задержавшись на пару часов, медленно выползала за границы города.

Щемящее чувство расставания внезапно охватывало отъезжающих. Глаза наполнялись слезами, и воспоминания о прошедших днях сжимали сердце, горько-сладким комком подступая к горлу.

Возницы же, наоборот, думали о настоящем: о рессорах, о размытых осенними дождями и разбитых донельзя дорогах.

Вернувшись в столицы, обретя покой и позабыв о, так сказать, неимоверных трудностях, недавние восходители с нетерпением дожидались какого-нибудь бала или просто приёма. Именно там, с дрожью в голосе и воздыханием в груди, можно поведать оседлому и не выездному другу и обязательным его гостям о южном темпераменте, жестоких схватках и немыслимых потерях – как с той, но так и… с этой стороны!

И вспоминались страшные минуты, когда крутые склоны гор вдруг засыпались градом – природа, знаете ли, так шутить изволит. А вот бывали случаи, когда и сквозь кусты – да что там… сквозь столетние деревья! – нещадно расщепляя ветви и стволы, летели пули!

Ну как же при таком рассказе без злобных горцев обойтись?

Рассказчик, раскрасневшись и в пылу, размахивал воображаемой саблей и целился из не забитого порохом дуэльного пистолета в стену. Цель была ясна: гобелен, где силуэт в углу с кинжалом и ружьём маячил – «…там за кустом! Хватайте! Что, не видели?»

Эх! Нет коня, но за седло и венский стул сойдёт. И жмурились глаза от страха, и как хотелось там же побывать!

Но вот уже зима, и всем всё рассказали. Впереди долгие месяцы ожидания – ожидания весны и новых приключений.

Теперь, придвинув кресло к камину и накрыв колени пледом, можно доверить памяти самой отметить особенно приятные картины лета.

А за окном всё падает и падает снег. Где-то недалеко слышится нешуточная перебранка. Кучер – чья повозка, похоже, безнадёжно зарылась в сугробе – полагаясь на скорое разрешение проблемы, ругался с местным дворником. Тот же, на беду, отрешившись от морозной действительности, возвращался из трактира. Но что против стихии может выставить обычный дворник? С трудом осмысливая претензии, он почёсывал бороду и заплетающимся языком пытался доказать, что эдакие горы ему не по плечу – такое и до Пасхи одному не разгрести… втроём, конечно, было бы сподручней. Шагов за двадцать, отвернувшись, соблюдая должный порядок и дистанцию, за спорщиками краем глаза посматривал квартальный городовой, однако вмешиваться в спор по каким-то только ему известным причинам не торопился.

Ну, нет, сегодня ни к кому не едем.

И почему-то картины подвигов пред взором не вставали. Забавно, но из памяти всё больше виделся небольшой особняк, что стоял на Царской улице, По сути, ничего особенного в том особняке и не было. Однако вечера, проведённые в небольшой гостиной, доставляли не меньшее удовольствие, чем ежевечерний променаж по городским аллеям и, тем паче, утомительное присутствие в различных благотворительных обществах. А здесь, в тесной компании всегда были рады каждому, кто мог прийти и почитать что-то новое и хоть немного талантливое.

Чем-то особняк не был похож на своих собратьев, но чем… – это и объяснить невозможно. От таких же строений – сказать по правде, несколько замшелых – он и теперь ничем не отличался. Глядя на происходящее вокруг своих стен, особняк впитывал атмосферу прошедшего времени и времени нынешнего – запоминая и оценивая.