Текст книги "Обязан побеждать"

Глава 27

Белухин и дед Евграф вернулись с островка к обеду. Мокрый чуть ли не по пояс Костя продрог. Дед ехал туда и обратно верхом на кобыле и был сух. Старому человеку студеная вода совсем ни к чему. Болеть не велит боевая обстановка и переживания за жизнь внучки. Свалиться с ног ему не дадут боевые товарищи, но хворый человек – лишняя обуза, потому он старался ноги не мочить, пристроил на лошадь седушку вроде седла и воду сапогами не бороздил. Первый брод лошадь шла плохо, Иван вёл, второй раз дед только правил удилами и умное животное ни разу не сбилась с отмели.

Дед слез с лошади и заторопился в дом, откуда раздавались крики Люси. Костя направился к Степану, который отдыхал на лапнике между валунами. Печь, сделанная из металлической бочки для копчения рыбы, была горячая, и он сушил свои и девчат портянки, пристроив рядом жерди.

– Татьяна обрабатывает загноившуюся рану, – пояснил Степан на молчаливый вопрос командира. – Люся тяжёлая.

– Подождём, что скажет товарищ Таня.

– Как у наших ребят обстановка? – спросил Степан. Выглядел он отдохнувшим, свежим.

– Семь наших стволов против тридцати вражеских, – сказал Белухин. – Держать оборону можно, если немцы не привезут миномёт. У них есть рация, могут запросить минометный расчёт. Тогда срочно убираться оттуда. Ждать миномётного огня не будем, пойдём на железку, нанесём отвлекающий удар.

– Вы, товарищ лейтенант, просили подумать: как быстрее добраться до железки. Надо сесть на лошадей и скорость увеличится вдвое. Вы ездили верхом?

– Приходилось изрядно.

– Наладим из сбруи что-то на подобие сёдел, чтоб задницу не сбить, и пойдём.

– Ладно, надо высушиться, – сказал лейтенант, – придётся натягивать трофейные штаны. К кителю я привык. А вот штаны не носил. Противно как-то.

Костя снял мокрые сапоги, галифе. Отжал, раскинул их на валун. Стал, кривясь, натягивать штаны.

– У меня из головы не выходят ребятишки на кордоне. Начинаются холода, а они голодные и раздетые. Как же заведующий безголово поступил – не одел ребятишек. Конечно, август жаркий стоял, но ведь в путь далекий люди шли? Где вот им одежу добыть? А лося – не проблема. Соли надо хотя бы килограмм, чтобы мясо присолить, подвялить.

– У меня о них тоже душа болит. Таня несколько раз за дорогу напоминала. Заведующий говорил – завхоз с багажом потерялся. У каждого ребенка узелки были с едой, а теплая одежда в третьей машине. Оправдывает его? Ответа нет. Если вдуматься – много что в этой войне не укладывается в голове. Нам громить надо врага каждодневно. Не получается. Паузы большие. Рванём железку – займёмся ребятишками. Иначе совесть жить не позволит.

– Вот и я об этом же. Я в молодости, как и многие, настрадался. Гражданская война выбила мне глаз, болел, голодовал, пока не окреп и охотой не занялся. Женился, дочку родили, а мать-то и преставилась. Один растил. Правда, сестра старшая помогала. Вместе загодя ушли от немца из Клинового на моей подводе. Где сейчас – не знаю. Каурый жеребец у меня был. Последние два года на нём всё больше ходил на промысел. Что человек – все понимал. Скучаю по нём.

– Что же вы не ушли с ними?

– Не захотел бросать свой дом и сестры. Сердце не пустило, но подсказывало податься в партизаны, если обнаружатся. И вот видите – я с вами.

– Вы для меня просто золотая находка!

– Спасибо на добром слове.

Из избушки вышла Валентина, направилась к командиру.

– Товарищ лейтенант, пока вы отсутствовали, у меня состоялся сеанс связи с нашим Центром и капитаном. По агентурным данным, через Бобруйск в группу армий «Центр» идут несколько эшелонов с продовольствием, горючим и боеприпасами. В нашем районе будут через сутки. Охрана усиленная. Наш Центр приказывает активизировать диверсии на железной дороге.

– Вы слышали, товарищ Степан! Центр нас подталкивает. Ваша задумка с лошадьми толковая, немедленно приступаем к выполнению.

Решили идти на операцию вдвоём вооруженные пулемётами Дегтярёва (второй получен с грузом самолета). Во-первых, нет третьей лошади, во-вторых, малая группа более мобильна и менее уязвима. Наскоро простившись с Таней, воспринявшей расставание как должное, она горячо поцеловала Костю, пожелала удачи.

– Я надеюсь, ты по-прежнему будешь следовать сберегающей тактике.

– Не сомневайся, любовь моя. Постарайся вернуть Люсю к жизни, Лёня сам не свой. Поправится девушка – воспрянет духом парень!

– Вы надолго?

– Рассчитываем на двое суток. Возможно, заглянем к детям, если сможем добыть соли и одежду. До свидания. Не провожай нас.

Он мягко освободился от цепких рук Тани и направился к ожидающему его Степану, там же суетился дед Евграф, скармливая из торбы лошадям небольшую порцию овса, который он привез из колхоза.

Оказавшись на берегу, когда солнце уже наладилось сесть за макушки сосен, Степан направил свою лошадь на восток. Знание местности, особенно леса, исхоженного и изъезженного им, сослужило великую службу для группы Белухина. Константин прекрасно понимал значение охотника в отряде и ни один его совет не пропал даром. Вот и сейчас Степан уверенно вывел лошадей пока на ту же тропу, по которой шли сюда, обходя немцев, и вскоре вышёл на старую дорогу, проторенную всё тем же барином, что дом на острове ставил. Она пролегала по редколесью, крепко кривя меж прогалин леса, затем тянулась по увалу, едва угадывалась из-за зарослей чертополоха, татарника, пырея. Местами спорыш, вставший густо, не давал пробиться к земле иным семенам растений, главенствовал, местами поднялась поросль березы и осины. Охотник, идущий первым, опустил удила, и мерин сам выбирал дорогу, шёл то широким шагом, то рысью, если не мешали ветви деревьев и подроста. Скорость вполне устраивала наездников. Спину не гнул груз рюкзака, ноги не били в темноте незнакомую тропу, и Белухин подумал, что надо доставать лошадей, фуража и на далекие марш-броски ходить верхами. Лошадь и без дороги пройдёт по лесу, не натыкаясь на деревья, особенно в редколесье. Только сам наездник может головой сшибать ветки, но тут уж не зевай, припадай к шее животного. А сегодня им подфартило: дорога вывела почти к самой железке. Они услышали движение эшелона. Костя взглянул на часы, шел первый час ночи.

Степан остановился.

– Здесь железка даёт большую петлю, обходя этот увал, который тянется к просеке, по которой мы уходили от облавы.

– Что вы предлагаете?

– Нам надо перейти железку, спуститься с увала, там – высокая насыпь, а кюветы глубокие. Вот там – вдарить! – Он энергично взмахнул кулаком.

– Коль увал подходит к знакомой просеке, по ней и отход?

– Можно и так, но я бы свернул раньше, на дорогу к колхозу Кирова, о котором я говорил заведующему. Смотришь, разживёмся солью и одеждой.

– Ладно, посветите мне берестой, гляну на карту, определим точки и расстояние.

Они спешились, давая возможность лошадям пощипать спорыш, дикую гречиху, невесть откуда занесенную. Степан запалил бересту, Костя, вытащив карту из планшета, развернул.

– Петля эта? – ткнул командир в карту карандашом.

– Эта.

– До просеки все двадцать километров. Где же колхоз Кирова?

– Деревня называется Баранки. Там жил тот самый барин. У него была хлебопекарня, он пёк вкусные баранки.

– Далековато же он ездил на охоту!

– А что ему, куда время девать. Зато там и дичь пернатая, и рыбалка отменная, купайся летом сколько влезет. Баньку срубил, парься. Но кто-то спалил баньку!

– Ладно, где кордон? Посадка была вот здесь. До неё расстояние меньше, чем до просеки. Тут лес кончается – поля колхоза пошли. Вот и овраг обозначен на карте. От него пять километров – и кордон с детьми.

– Верно, вы, товарищ командир, по карте, как по букварю, читаете.

– Наука несложная, пару раз глянете на нее внимательно, и вы освоите. Ну что, все уяснили, тронули!

Вышли к железке, остановились за деревьями. Тишина, безлюдье. По рельсам скользят лунные блики. Живо перемахнули насыпь, углубились в лес. С востока послышался шум идущего состава.

– Небось раненых да покалеченных назад в логово прут! – съязвил Степан.

– Или разбитую свою и нашу технику на переплавку.

Шли пешком, ведя лошадей на поводу, слушая, как надсаживаются на подъеме паровозы.

– Как нам угадать ценный эшелон? А вдруг не пойдут по нашей ветке?

– Пойдут, им тоже не выгодно кругаля давать. Капитан говорил, активизировались и партизаны, и диверсионные группы, вроде нашей.

– Поджилки трясутся, коль кругом усиленная охрана. Но тут тихо.

– Глушь.

– По первости и мне казалось, а потом свыкся, как со своим двором.

Привязали лошадей к дереву возле могучей разлапистой сосны. Она приметна своей величиной и впопыхах, при отходе, не проскочишь. Пошли дальше. Впереди темнела густым кустарником балка. Пути лежали рядом. На дне балки – огромные бетонные кольца для пропуска талой воды. Балка глубокая, кювет дороги крутой в несколько метров.

– Прекрасное место для атаки, – сказал командир, – выбрать только точки обстрела и можно закладывать тол.

– Для обстрела больше подходяща та сторона, она выше.

– Согласен, но тогда уходить придется через пути. Мы не знаем, как всё сложится. Возможно, за составом идёт дрезина с пулемётчиками и с собакой. А отсюда мы к лошадям вернемся незамеченными. А там лови ветер в поле!

– Расчет правильный. Давайте устраиваться, – согласился Степан.

– Провода нам подбросили, размотаем до максимума.

Они отыскали в потёмках удобное место для обстрела эшелона и пошли минировать дорогу. Возле насыпи залегли, прислушиваясь. Тихо. Броском поднялись к полотну, стали рыть кинжалами ямку для тола.

Белухин присмотрелся: угадали хорошо. В нескольких метрах плавный поворот пути влево. Можно ставить тол под одну рельсу. Взрывом она будет перебита, и голова эшелона пойдёт под откос. Дело знакомое. Управились быстро, замаскировали тол с запалами и провод. Вернулись на исходную.

Чтобы скоротать время и не заснуть, Костя рассказывал Степану об увлечении пиротехникой, об устройстве мин и о работе минёра.

– Немцы аккуратисты и консерваторы. Однажды заведенный порядок для них закон. Как я уже говорил, коль будет усиленная охрана, то пройдёт сначала порожняк с открытыми платформами, на передней тридцать, а то и больше тонн бетонных плит. Они считают, что партизаны закладывают контактные мины, типа пехотных или противотанковых, наступишь на взрыватель – бахнет! Потому фрицы вперед пускают тяжело нагруженные платформы. Рельса прогибается, нажимает на взрыватель. Такой вариант безопаснее для диверсантов. Люди могут загодя уйти. Но и эшелон может остаться цел. У нас с вами управляемая мина. Мы её взрываем, когда нам надо.

– В этом я убедился лично. Лучшего не придумаешь!

– Пока – да. Но я, как любитель пиротехники, мечтаю о радиоуправляемой мине или с часовым механизмом. Поставил на определенное время и жди взрыва.

– Но-о! – не поверил Степан.

– Да-да, дорогой Степан Викторович, такие варианты разрабатываются и в скором времени пойдут к нам. Слышите, идет состав.

– Но какой! Валентина говорила, что у нас, те самые, появятся через сутки. Утром ей передали, а сейчас – ночь.

– Два ночи. Давайте пропустим этот состав и вздремнем по два часа.

– А не проспим?

– Вы охотник и думаю, у вас чутье на зверя есть?

– А как же, без него не моги ходить на крупного зверя.

– Вот и у меня чутье на эшелоны вырабатывается. Я вам уже говорил: перед ценнейшим составом пройдёт обязательно ложный с бетонными плитами, за ним, возможно, дрезина с прожекторами. Следующий – наш. Если я буду спать и вам посчастливится увидеть ложный состав, будите меня, а если мне, я – вас. Подождём! Утром будут наши. Утром! Убедил?

– Вроде все разумно…

– Тогда я вам приказываю спать!

Степан повозился немного, нагребая под бок листвы, и быстро уснул. Костя засёк время. Прошумел состав не более двадцати пульманов. Что в них? Только чёрту да интенданту известно. Возможно, с продуктами, фуражом, обмундированием, медикаментами… Все это, о чём подумал, ему самому позарез надо. Для отряда и для детей. Дума о ребятишках не выходит из головы.

Костя зевнул, вскочил, прогоняя дрёму, бесшумно запрыгал. Предыдущая ночь хоть и тревожная, но он неплохо выспался. Это крохи. Ему постоянно хочется спать. По-богатырски он бы мог проспать не меньше суток. Качаясь на лошади, следуя за Степаном, дремал сидя. Вспомнил слова полковника: «В горячие дни и ночи у вас появится ещё один враг – сон. Он будёт вас преследовать, истощать, мучить. Потому научитесь дремать на ходу». Верховая езда позволяла дремать, тем более лошадь не головная. Но сейчас – ни-ни! Хотя веки слипаются. Надо ходить и ходить! И память заискрила воспоминаниями недавней изнурительной учебы в лагере, напомнила о гибели мамы и деда, о самом светлом – встрече с Таней, о несчастных и голодных детях на кордоне. Боль о них заставляла думать, как им помочь. Иначе – погибнут.

Костя в юности не испытывал голода, отдаленные сибирские края обошла, точнее запоздала, продразвёрстка и не была столь жестокая, как в европейской части страны. Костя, конечно, не помнит тех событий, только слышал скупые рассказы деда, а мама рот боялась раскрыть о том злом времени. Но зато хорошо помнит, как дед вдруг отказался от своего хозяйства, в котором были корова, овцы, лошадь. На семью хватало продуктов питания, дед приторговывал, чтобы справить обновы. Мальцу Косте не понять поступок деда, гораздо позднее узнал, что к такому поступку его подтолкнула начавшаяся коллективизация сельского хозяйства. Дед решил вернуться к своей прежней профессии – лесника. Устроился в лесничество, получил участок, срубил дом в тайге. По сути, остались вдвоём с матерью. Дед жил в таёжном доме. Появлялся в районном поселке по долгу службы, но накоротке. Костя рос крепким спортивным парнем. После окончания семилетки учебу в школе продолжил, но теперь летом дед брал внука в поездки по тайге по делам лесничества. Оттуда у юноши появились знания таёжной жизни, навыки ходить по лесу не блуждая, что не так-то просто. В райцентре имелась хорошая библиотека, и Костя слыл самым заядлым читателем. Расширялся его кругозор, знания. Особенно полюбились фильмы. О их создателях Костя собирал информацию, где только мог. А вот почему пришла в голову идея стать пиротехником – ответить не может. Так и уехал в столицу учиться дальше, но профессию окончательно не выбрал. Поступал в химико-технологический институт, не прошёл по конкурсу, но в нём же устроился на работу учеником лаборанта с мечтой познать азы пиротехники. Помогла грамота областного чемпиона по стрельбе из пистолета и винтовки да родной комсомол. Первый секретарь комитета сам пошёл к ректору ходатайствовать за Костю, и он был принят на работу. Вскоре он защищал спортивную честь института на городских соревнованиях по стрельбе из винтовки, завоевав звание чемпиона. Пошла как бы цепная реакция. Тут же в военкомате обратили на парня внимание и настоятельно порекомендовали поступить в военное училище. Что он и сделал. Все навыки, приобретенные на гражданке, пригодились сейчас.

Два часа в воспоминаниях пролетели. Костю никогда особо не тянуло к подобным сантиментам, но в этот сонливый час они ему помогли. За это время пропыхтел на запад длинный состав с разбитой техникой на платформах и с пульманами, в которых ревел скот.

«Везут награбленное у крестьян на убой и консервы», – зло подумал Константин.

С небольшим промежутком за ним простукал второй товарняк. Закралась нехорошая мысль: здесь ли они ждут литерные составы? Разбудил Степана, сомнения высказывать не стал, а только сказал, что прокатились два товарняка на запад. И тут же уснул, поставив бой часов на пять утра.

Вставало ранее хладное утро. Небо супилось, с севера тянул зябкий ветерок. Свитер хорошо согревал. На Степане ватник. Свитер надевать не стал, упреешь. У охотника богатейший житейский опыт походной жизни. Минул час, как они оба не спали. Степан сходил к лошадям, перевязал их на новое место, чтобы они паслись на нетронутой траве. Местами здесь были кружки мятлика, по осени жесткого, тянулись густые стебли пырея, пожухлые колонии короставника, кусты пожелтевшего дудника, полянки донника и клевера – все сгодится для подножного корма лошадям.

Веки сжимала дремота, и они поочередно, по часу, спали. Проходили порожняки с автоматчиками на переходных площадках, будили своим стуком. Но они не могли быть объектом атаки.

Проголодались, перекусили плотно и продолжали ждать. Утро уходило, надвигался пасмурный день, а проход эшелонов поредел. Диверсанты заволновались: правильную ли выбрали ветку? К обеду ожидание достигло своего апогея и у охотника стали сдавать нервы.

– Товарищ лейтенант, – внешне спокойно прервал молчание Степан, – а вы не допускаете, что кроме нас есть ещё кому рвануть эшелон на нашей ветке?

– Допускаю. Подозрительно меньше идёт эшелонов с запада. Больше всё порожняки с востока.

– Не уходить же не солоно хлебавши! Если тол не жалко, надо подождать до вечера и рвануть хоть какой-то. Всё урон немцу.

– Просто так не уйдём. Время много потеряли. Как там наши бойцы держатся? У детей хотелось побывать с гостинцами. Поход к ним придётся отложить.

– Что так?

– Сержант говорил: у карателей есть рация. Могут потребовать и привезти на лошадях миномёт. От него на том островке не спасёшься.

– Вы же дали команду уходить в случае чего.

– Там сержант раненый, вынести его через отмель под огнём миномёта непросто. – Лейтенант вытащил из планшета карту, стали внимательно изучать при свете дня. – Широкое в пятнадцати километрах от края нашего леса. Западнее его разлеглись поля.

– Пашня, сенокосы колхозные. Вот тут родник обозначен, он к Широкому тянется. На нём бригада колхозная стояла. Два добротных дома. Разобрать, если немцы не спалили, да на Широкое перевезти, поставить один для детей.

– Точка опасная, знакомая немцам. Но нам надо серьезно взяться за подготовку к зиме, не прекращая рейды к железке, громить эшелоны на различных участках. У захватчиков – железка самое уязвимое место, а для нас самое эффективное!

– Верно, и уходить кружными путями, не приводить карателей к лагерю.

– Именно такова наша стратегия. Сейчас гитлеровцы наступают. Уверен, их перемалывают наши дивизии, потому поток перевозки техники, боеприпасов будет нарастать. Так что дождёмся тяжёлого состава. А пока по часу дремать!

– Не помешает, очередь ваша.

Лейтенант устроился поудобнее на ворохе листвы под ветками ели, поставил будильник на час и чутко задремал. К вечеру диверсанты чувствовали себя отдохнувшими. Коротать ночь будет легче, чем предыдущую. Мысль о миномётах не давала покоя. Взвешивать цену пущенного под откос эшелона и жизнь своих людей не годилось. Слишком дорогая плата. Потому с наступлением сумерек Белухин окончательно созрел, чтобы как можно быстрее вернуться к своим. Об этом сказал Степану. И тут же продолжил высказывать свои дневные думы.

– Широкое мне понравилось. А вот на немецкой карте его нет. Два штриха только, небольшое болото. Не устроить ли там лагерь и – зимовать? Но я хотел бы более подробно знать его расположение, подходы. Насколько оно безопасно для зимовки? Коль знаете броды вы с Иваном, могут и другие знать.

– Широкое в иные годы пересыхает крепко. Отмели разрастаются. Но и есть глубокие, до двух метров впадины, где рыба на зиму кучкуется. Весной почти на одном уровне держится: полая вода уходит в подземное озеро с южной стороны. Броды мы с Иваном сами нащупали, слышали о них от стариков. Но теперь их никого уж нет. Кого Гражданская война унесла, кого Бог прибрал.

– Кстати, заметил там гусей и уток, но мало.

– Гуся стрельба распугала. Они в закутки южнее ушли, там почти сплошная куга, а гусь, знамо дело, пастбищная птица. Да и утка ряской не прочь покормиться. Я слышал, барин брал гуся и лебедя бичом цыганским. Дичь не пуганная и та, что гнездится, и та, что пролётная. Косяки и табуны уток уже пошли на юга. Скоро их будет тьма. Можно заготовить на зиму изрядно. Бывало, и мы с Иваном растянем редкую сеть и пуганём табун. Гусь и утка в сетях головами запутываются. И заряды целы, и дичи – не унесёшь!

– Но у нас нет сетей ни для рыбы, ни для вашего способа охоты.

– У меня дома и у Ивана сети всякие остались. Правда, мы с ним часть оставляли у Широкого. Есть укромное место. Просушим и – на дерево, чтоб не мочило, а ветром продувало. Надо посмотреть, а то, на наше счастье, сохранились. Последний раз был там три года назад.

– Вы всегда на острова по отмелям добираетесь?

– Нет, нашли плоскодонку на мыске. Барин сработал из осины, легкая, хорошо смолёная. Вот на ней и ходили. Однажды какие-то туристы тоже наткнулись, пробили дно, она затонула, вымокла. Ладить – времени не нашли. Так и валяется на берегу полусгнившая.

– Ваше мнение насчет зимовки и безопасности?

– Трудно сказать. Домик хорош, но мал для отряда. Безопасность? Скрытность только. Вы же миномётов боитесь. Враг настойчив. Может спасти только манёвр, как вы говорите, если что.

– На манёвр только и уповаю. Определяться нам надо.

Надолго замолчали, прислушиваясь к шуму леса от порывистого ветра. Подкрепились. Тьма сгущалась, на душе становилось тревожнее от напрасно потерянного времени и неизвестности.

Дождались очередного состава с запада. Он накатывался шумно и быстро, светя прожекторами, толкая впереди себя платформу с двумя гнездами пулемётчиков.

Константин выждал, когда первый паровоз накатит на заряд, и крутанул ручку адской машинки. Взрыва не последовало! Энергично крутанул несколько раз. Молчок! Эшелон прокатился невредим.

– Что случилось? – растерянно спросил Степан.

– Провод, подвёл провод! Пойду проверю, – ответил Белухин, – прикройте, если что. Услышите мой свист, крутаните ручку машинки. Будет ли искра?

Константин нырнул в темноту, перебирая руками провод. Он был цел. Всё ясно, слабая искра не привела в действие взрыватели. Лейтенант вынул тол, отсоединил от взрывателей провода, зачистил концы, достал из рюкзака сопротивление, подключил. Свистнул. Да, искра очень слабая. Надо укорачивать провод. Насиженное место придётся бросить и подыскивать другое, прижиматься к полотну до максимума, иначе можно угодить под падающие вагоны. Вернулся к Степану.

– Ну что? – с нетерпением спросил Степан.

– Провод длинный, сопротивление большое, потому искра слабая. Укоротим. Я переберусь ближе к полотну, вы останетесь здесь и сразу же ударите по вагонам.

– Это же опасно! Давайте поменяемся ролями! – воскликнул Степан. – Командир не должен рисковать, если есть рядовой.

– Но вы не военнообязанный, приказывать не могу.

– Я – партизан вашего отряда и полностью подчиняюсь вашей воле!

– Ладно, сейчас устраним неполадки, решу.

Константин почти наполовину обрезал провод. Снова проверил искру на сопротивлении. Она была яркая, хороший детонатор. Выбрали новую позицию недалеко от полотна под старой березой. Снова проверил искру на втором конце и только тогда подключил провода к взрывателям. Провозился долго. Вернулся назад, осмотрелся.

– Ладно, оставайтесь здесь. Ручку крутите энергично. Как прозвучит взрыв, немедленно уходите, тащите за собой провод. Порвётся – не беда.

– Есть, товарищ командир, – браво отчеканил Степан.

В голосе лейтенанта звучало некоторое раздражение за совершенную оплошку, за то, как легко поверил в новую удачу с подрывом путей, как не хватило времени проверить работу нового провода, как близоруко смотрел на противника. Вспомнил предупреждение полковника-инструктора о том, чтобы не обольщались на первый и даже на второй успех в диверсиях. И мысль, что немцы привезут миномёт, усилилась. Впервые за всё время он занервничал, торопя новый эшелон. И он загудел, словно по расписанию: полтора часа спустя.

Шёл он словно близнец, с такой же платформой и пулемётчиками. На этот раз адская машинка сработала. Взрыв покрыл все звуки. Состав, в два десятка пульманов, потянуло в глубокий кювет. В минуту выросла вагонная чехарда, а последний пульман упал недалеко от Степана. Костя ударил зажигательными по нижним вагонам, надеясь, что подожжет, если там нет взрывоопасного вещества, чехарда разгорится негасимым костром. Был уверен, что Степан быстро уходит от опасного места, сматывая на катушку провод. Пулемётчики молчали, видимо, платформа вместе с паровозами ушла в кювет.

Огня пока не было видно, только чадно задымил колесный мазут. Белухин сменил диск в тот момент, когда появился возбужденный Степан. Он продолжал тянуть провод и сматывать его на катушку.

– Удалось, командир, удалось! – закричал он. – Провод оборвал, но часть смотана. Можно уходить?

– Надо как-то умудриться поджечь вагоны. Что там, скорее всего продовольствие и медикаменты! – ответил лейтенант и снова стал бить из пулемёта бронебойно-зажигательными. И все-таки огонь высек! Он вспыхнул в соседнем вагоне, вырвался наружу синем пламенем. Не иначе – медицинский спирт!

Пламя разрасталось, ахнул взрыв, разнося стены пульмана. Взвился вихрь огня, раздуваемый порывами северного ветра. Он принес к диверсантам специфический запах попавших в огонь медикаментов, муки и какой-то крупы. А следом пахнуло иной гарью.

– Масло, масло горит растительное! А то и сливочное!

– Пожалуй, так!

Степан наладился открыть огонь, но лейтенант, ударив последними в диске зажигательными по заднему вагону, высекая искры, сам прекратил стрельбу.

– Будем экономить драгоценные патроны! Этот гореть не хочет. Отойдём к лошадям, посмотрим на костёр!

Диверсанты бросили последние взгляды на гибнущий в огне эшелон, хвост которого останется, по всей вероятности, цел, углубились в лес, вышли к лошадям. Они, встревоженные выстрелами и взрывами, прядали ушами, готовые сорвать в бег, и ушли бы, не будь Степан предусмотрительным и не повязал передние ноги путами.

– Уходим той же дорогой? – спросил Степан, поднеся каждой лошади сухарики на ладони и сняв путы.

– Лучше бы окольной.

– Тогда пройдём петлю по путям, и там свернём на юг, на лысый косогор, он с железки не виден, сначала лес стоит, а потом открывается и тянется километра два, клубничником, мятликом, пыреем, местами кругами донника порос. След там не шибко приметен будет. Только для глаза опытного. Дальше потянется бортняк. К утру выйдем к своим. – Степан вскочил на мерина, легонько понукнул, тронулся. За ним – Константин.

– Подходить к карателям будем с тыла с большой осторожностью. Могут стоять часовые в секрете, – донеслись до Степана последние слова лейтенанта и потонули в грохоте нового взрыва, прилетевшего от места катастрофы эшелона.

Диверсантам больше не было дела на этом участке пути, они спешили выйти к безопасному косогору, чтобы ударом с тыла поддержать обороняющийся отряд. Но выйдя на рассвете с севера к Широкому, не обнаружили немцев. Бивак, с наспех отрытыми окопами, пустовал.

Что бы это значило? Немцы смяли обороняющихся и ушли? От этой мысли диверсанты похолодели.

* * *

Генерал-полковник Франц Гальдер в своем дневнике записал: «6 октября. Группа армий центр. 2-я танковая армия Гудериана, наступающая от Орла на Тулу, испытала мощный контрудар противника с северо-востока (в полосе наступления 4-й танковой дивизии. На её правом фланге, против ожидания, совершенно спокойно), поэтому оказалось возможным подтянуть отставшие подвижные дивизии правого фланга и заменить их пехотными дивизиями, переброшенными в направлении Рыльска.

Полковник Хойзинзер сообщил о докладе главкома фюреру. Приняты следующие решения: направить танковую армию Гудериана от Орла на Москву; продвинуть войска танковой группы Гёпнера и 2-й армии на Калугу; провести перегруппировку сил на фронте группы армий “Центр” с целью максимального усиления войск, совершающих фланговый обход. При этом вопрос о захвате Курска пока ещё не поднимался. Он станет актуальным только в дальнейшем».