Текст книги "Личный враг Геринга"

Бессонов встал и принял строевую стойку. Мол, расстреливайте сразу.

– Сам не хочу, но говорю тебе, я уже огреб. Вышел на командующего твоими словами «никуда не пойдет»… Лучше тебе не знать, что я услышал. Самое мягкое – увезут под конвоем… И меня, кстати, тоже. Только в разные стороны – тебя на завод. А меня в штрафбат…

Бессонов сел, опустил голову. Командир продолжил:

– Как летчик летчику… Я перед тобой мальчишка. Про остальных молчу. Но… Есть летчики, есть асы, а есть испытатели! Первое дано не каждому, второе – один на сотню, а испытатели – это мечта и доверие…

Бес не стал ждать развитие мысли Павлова. Глухо спросил:

– Когда?

– В приказе срок указан. Завтра. Ночью за тобой прилетит «ПО-2».

– Разрешите идти?

– Нет, Павел Григорьевич, так не пойдет. С этой минуты я тебе не командир и ты не мой подчиненный, приказать не могу, прошу, пойдем со мной.

После сумрака блиндажа солнце невыносимо ослепило глаза. Полк стоял в строю. На правом фланге знаменная группа. Начальник штаба подал команду и доложил командиру полка. Летчики, технари и обслуга во все глаза смотрели не на командира, а на следовавшего за ним Бессонова. Он-то что делает в трех шагах от кэпа?

Когда НШ довел приказ, по строю прокатился ропот. У кого удивление, у кого нескрываемая горечь и досада.

Командир заговорил глухо, словно ком в горле застрял:

– Мы сегодня провожаем не просто солдата или летчика, ас от бога уходит на более ответственную и не менее опасную должность летчика-испытателя. От него теперь будет зависеть, какие самолеты мы будем получать с завода. Хочу выразить от имени полка благодарность за его служение, за искусство пилотирования, за науку побеждать. Пал Григорьевич, спасибо тебе, дорогой.

Командир пожал руку, а потом неожиданно притянул и крепко обнял Бессонова.

Последовала команда: «Знамя на средину! Полк, смирно!»

Штабс-капитану не надо было объяснять, что делать в такой ситуации. Подошел, отдал честь, снял пилотку, преклонил колено, свободной рукой взял полотнище и приложил к губам. Встал, надел пилотку, отдал честь, развернулся и вернулся к командиру.

Похоже, его горло тоже душили спазмы.

– Для меня служба в нашем полку была большой честью. Невыносимо тяжело покидать вас в такой сложный час. Горжусь, буду помнить и надеюсь, увидимся. Бейте фашиста и за меня, пожалуйста…

Команды «разойдись» никто не давал. Толпа летчиков и технарей окружила Бессонова. Каждый хотел пожать ему руку, что-то сказать на прощание. Буквально расталкивая остальных, Бес прорвался к Хренову. Тот обиженно спросил:

– Сказать не мог?

– Сам узнал пять минут назад.

– Это все – Струбцина. Я его давно знаю. Без мыла пролезет куда угодно.

– Пролез до командующего авиацией фронта.

– Будь осторожен. Там за безопасность отвечает – не чета Мыртову. Собственно, из-за него я на фронте и оказался. А главному инженеру Мирошниченко Николаю Трофимычу от меня низкий поклон. Веришь? – Хренов запнулся, полез в карман за папиросами. – Такое ощущение, будто кого-то близкого хороню. Не пропадай, Пал Григорьевич… – и словно спохватившись: – А как же Шурка?

– Не рви мне сердце, Алексей Михайлович.

– Поговори с командиром, узнай место новой дислокации… Уговори летчика…

У Бессонова загорелись глаза. Он обнял Хренова.

– Спасибо, Михалыч…

* * *

Ночью, когда притарахтел «ПО-2», полполка вышло проводить Беса. Даже Любка, которая не упускала возможности подколоть Шурку в отношении «деда», пришла с узелком и сунула ему «на дорожку». Явился и Мыртов.

– Вы того, Пал Григорьевич, не держите зла…

– Я давно уже не держу, товарищ старший лейтенант госбезопасности, – искренне ответил Бессонов.

– Вот и ладно. Васильев по нашей линии уже переговорил с коллегами с завода. Так что будьте покойны.

– Спасибо. Николаю Ульяновичу – привет.

– Да, кстати, Пал Григорьевич, – Мыртов достал из кармана конверт и протянул Бессонову. – Вам от него тоже привет.

– Что это?

– Не знаю, но майор Васильев считает, вам может быть интересно.

Бес автоматически распечатал конверт, и сердце остановилось… На аккуратном листке он увидел каллиграфический бисерный почерк матери. Кровь ударила в лицо. Милые мамины глупости. Она волновалась, хорошо ли он кушает, не беспокоит ли язва и головные боли… Странно, но о язве он забыл еще в зиндане, когда его кормили хуже, чем скотину. Если вообще кормили.

Удивило, мама ни разу не обратилась к нему по имени. Только «дорогой», «любимый», «милый сын».

И еще. Отсутствие адресов. О себе всего пару слов. Здоровы, скучаем, беспокоимся. Это она о себе с сестрой. Зная мамин характер и ее трепетное отношение к деталям, Бес понял: писано быстро, ему, но с учетом того, что письмо могло попасть в чужие руки.

И, главное, писано с воли. Как ни странно, больше почерка его убедил… запах. Неуловимый, родной мамин запах и ее любимых духов «La Violette Pourpre». Чудо, как он мог сохраниться, ведь письмо наверняка прошло не одни руки. Бессонов с благодарностью подумал о всех тех людях, которые наверняка рисковали жизнью, но добыли и доставили ему эту дорогую весточку.

Что еще понял Бессонов, что для НКВД он – Оболенский. Или нет? Ну, взял письмо, думал ему, а оказалось – нет. Не похоже, что этим письмом Васильев хотел его скомпрометировать. Зачем? Он и так со всеми потрохами их. И снова Бес поймал себя на мысли, что не «мы», а «я» и «они»… При желании могли расстрелять за первую вылазку… Не расстреляли, не закрыли, более того, спасли…

Эти мысли вихрем пролетели в голове.

– Как?! – он повернулся к Мыртову.

– Извините, не уполномочен.

На этом и расстались.

– Что случилось? – Хренов оглянулся на Мыртова. – На тебе лица нет.

– Все в порядке, Алексей Михайлович.

Бессонов спрятал письмо в карман и оглянулся на командира полка. Тот в это время о чем-то горячо спорил с пилотом. Работающий на холостых мотор доносил только обрывки: «приказ»… «трибунал»… «не могу»… и, наконец, «вали как на мертвого, я приказал»…

Взлетели. Даже Бес в кромешной темноте ориентировался с трудом. По тому, как пилот нашел новое место дислокации и посадил самолет, чувствовалось, что работал настоящий профессионал. Он повернулся к пассажиру и спросил:

– Похоже, нас не ждали. Что дальше?

– Сейчас, – Бессонов сбросил лямки парашюта и спрыгнул на землю.

– Сейчас не получится… Пятнадцать минут, – крикнул пилот и провел ребром ладони себе по горлу.

«Должен же кто-то отреагировать, – думал Бес, вглядываясь в кромешную темень. – Кажется, огонек…»

Вдруг из темноты послышался сонный окрик:

– Стой, кто идет! Пароль!

– Свои. Я – Бес.

– Здравия желаю, товарищ командир. Положим, это не пароль, но стрелять не буду. Что надо?

«Как повезло, что на посту стоял кто-то из полковых», – подумал Бессонов. Поэтому ответил без лукавства:

– Где можно увидеть Александру Васильевну?

– Шурку? Она спит давно… Вон видите огонек? Там их блиндаж. Вы за ней, что ли?

– За ней… за ней, – повторил Бессонов и поспешил в указанном направлении. На ходу стал придумывать, что сказать…

Зашел в блиндаж. На столе коптит лампадка из гильзы. Четверо нар… На них не очень одетые и по причине жары не очень укрытые четыре женщины. Он старался не смотреть и, скорее, не узнал, а почувствовал, где она. Подошел, взял осторожно за руку. Она вздрогнула и открыла глаза.

– Ты?!

– Я, Саша, я…

Она обвила руками его шею и осыпала лицо горячими поцелуями.

– Как? Откуда? – зашептала она.

– Я на минутку. Пролетом…

Женщины проснулись, прикрылись простынями и с нескрываемым любопытством уставились на Шурку и ее гостя.

– Выйдем, – смущенно предложил Бессонов.

– Я сейчас, – ответила девушка, хватая юбку и гимнастерку.

– Да мы и не слушаем… Больно надо, – вслед выходящим разочарованно пробубнили соседки.

– Меня прикомандировали на завод. Летчиком-испытателем. Полетели со мной…

Лицо Шурки застыло, улыбка погасла.

– Не гони лошадей, Пал Григорьевич, – вдруг очень официально ответила она. – Как ты себе это представляешь? Если в темноте не видишь, у меня на лацканах петлицы. И, главное, в каком качестве?

– Жены, – неожиданно для себя самого выпалил Бессонов.

– Пэпэже? – уже холодно поинтересовалась она.

– Что это?

– Походно-полевая жена, – разъяснила для непонятливых Александра.

– Зачем вы… ты так? Я имею честь предложить вам… тебе руку и сердце.

Он замолчал. Молчала и она. Он всматривался в ее лицо и пытался угадать ее мысли.

– Ты даже не сказал, любишь ли…

– Зачем слова? Для меня воздух пропал, солнце погасло, когда вы… ты уехала. Люблю больше жизни и прошу быть моей женой.

– Умеешь ты, Паша, выбирать время… Знай, люб ты мне. Пойду за тобой, куда скажешь, но только после победы. Не сердись, не могу я строить свое персональное счастье, когда столько горя вокруг. Слышу, мотор тарахтит, ждут тебя, пойдем, любимый, провожу.

У самолета она еще раз поцеловала Беса и, как заклятье, проговорила:

– Только попробуй мне погибнуть!

– Оно стоило того? – прокричал летчик, пока Бес мостился на свое место.

– Стоило, брат, стоило… И знай, я – твой должник.

Утро Бес встречал на заводском аэродроме, где с небольшими перерывами провел три месяца.

* * *

Первое, что поразило в Саратове, – это масштабы завода. Огромные, просто циклопические цеха. Несмотря на следы недавних бомбардировок и раннее утро, жизнь там кипела. Сновали люди, дымили трубы, где-то ухал молот, визжали металлорежущие станки, летели искры сварки и, о чудо, из огромных ворот группа рабочих выкатывала блестящий, свежевыкрашенный «Як».

Засмотревшись на самолет, Бессонов обратил внимание на рабочих. Почему такие мелкие? Господи, да это же дети! Точнее, подростки. И даже из кабины торчала голова пацана лет шестнадцати. Звонким, но уже ломающимся голосом он командовал маленьким отрядом тяни-толкаев. И это была не игра, а работа.

Что еще поразило Беса, так это обилие платков среди рабочих. Такое впечатление, что он попал на ткацкое предприятие. Независимо от пола и возраста у всех на плече противогазная сумка.

– Извини, товарищ Бессонов, но мне надо доложить о выполнении задания…

Только сейчас Бес вспомнил о пилоте, который тактично мялся у хвоста самолета и ждал, пока тот обратит на него внимание. Наконец рассмотрел. Русоволосый, коренастый крепыш лет тридцати был одет в коричневую летную куртку, синие бриджи и блестящие хромовые сапоги, голенища которых по особому шику смяты в гармошку.

– Простите. Меня зовут Павел Григорьевич. А вас? – Бес протянул руку.

– Я Федор. Позывной – «Птаха». – Рукопожатие у этого пернатого – как в тисках побывал.

– Хороший позывной. Я – «Бес».

– Логично. А меня мужики пожалели.

– Почему?

– Потому, что фамилия – Курочкин.

Бес невольно представил производные от такой фамилии и не смог сдержать улыбку.

– Спасибо тебе, Федор, прости, отчество не запомнил…

– А я и не говорил. Просто Федор. Слушай, Бес, мы с тобой никуда не залетали, а то мне шкуру снимут и на барабан натянут. Лады?

– Могила…

– Тихо, кажется, наш командир идет…

В такой же как у «Птахи» куртке, только в брюках навыпуск и ботинках к ним подошел молодой подтянутый офицер возрастом на вид не больше двадцати семи. Из-под фуражки вился есенинский кудрявый чуб. Представился:

– Подполковник Вишневский Александр Александрович.

– Рядовой Бессонов Павел Григорьевич.

– Наслышан, рад видеть в нашем дурдоме…

– Простите…

– Скоро поймете. Соломонычу – это директор завода – сдохни, а дай план, а Струбцине – вроде вы знакомы – план побоку, не дай боже рекламации… Приемка – чтоб в комплекте и прикручено… А как оно полетит, в ответе – мы. Вот испытатели и крайние: то забраковали, тем недовольны, это не пустили на сборку.

– Так общее же дело.

– Дело-то общее, а ответственность персональная! Так, теперь о важном: завод прифронтовой, рабочие на казарменном положении, мы тоже. Где разместиться, покажет Федор. Конечно, выход в город не закрыт, но нежелателен. Питание в столовой, вещевой и денежный аттестат в отделе кадров. Даю два часа. Потом в гнезде познакомлю с остальными.

– Каком «гнезде»?

– Федор покажет. Это бабы наш штаб так прозвали, типа «соколы в гнезде»…

* * *

Остальных оказалось трое. Два летчика – два капитана и инженер по испытаниям. Приняли радушно и очень уважительно. Кто им напел про него, Бес не знал, но, судя по вопросам, они были в курсе и «утюжка», и первых вылетов, и даже «школы чертей» с его выпускными экзаменами. Во время рукопожатия при знакомстве каждый счел своим долгом это коротко выразить:

– Добро пожаловать…

– Рад знакомству…

– Горжусь, что довелось…

Ворвался возбужденный Вишневский.

– Хлопцы, у меня радостная весть, – Сан Саныч сделал многозначительную паузу. – Завод награжден орденом Ленина! Левин в двенадцать часов собирает митинг и приказал нам пройти на бреющем.

– Ура! – запели дуэтом капитаны.

– Пал Григорьевич, а вы могли бы небольшой показ сделать – «бочку», пару виражей?..

– С удовольствием. Только хотел бы предварительно опробовать самолет в воздухе.

– Это можно. Пошли. Заодно и с механиками познакомитесь.

Ангар с самолетами располагался метрах в двухстах. В нем четыре новеньких «Яка», судя по следу от выхлопных газов, уже облетанных.

Подошли механики, одного из которых можно было назвать «дедом», а троих других «внучатами». Ребятам было лет по пятнадцать-семнадцать.

Бесу достался Сашка Косых, конопатый брюнет с впалыми щеками и голубыми глазами, которыми он, не стесняясь, снизу вверх рассматривал своего летчика. Взгляд равнодушно скользнул по стоптанным сапогам, выцветшей гимнастерке и лишь на мгновение задержался на «Отваге»… Ничего не сказал, но по глазам было видно – не впечатлен. У других – летчики как летчики, офицеры, в шикарной форме и наград втрое против этого… Бес все понял и решил сразу расставить все точки над «i»:

– Извини, Александр, если не оправдал надежд… Пойдем знакомиться с «яшкой».

Через десять минут мнение Косых дало первую трещину. Его летчик не выполнил ритуальное похлопывание по фюзеляжу и крылу. Он сделал полный круг вокруг самолета и проверил все, что можно проверить без разборки. Все лючки, защелки, шины, зазоры, винт. Попросил стремянку и заглянул в двигатель, потрогал все детали и узлы именно в той последовательности, как их учил Афанасий Петрович, их начальник и по совместительству наставник. В кабине самостоятельно подогнал сиденье, потрогал рычаг управления, ручку подачи газа, аккуратно потрогал педали.

– Сколько топлива?

– Полбака, – с готовностью доложил Сашка.

– Почему боезапаса нет?

– Не положено…

– Нужен приказ, Пал Григорьевич, – подал голос наблюдавший за происходящим Вишневский.

– Сан Саныч, я – человек новый, ваших правил не знаю, но без боекомплекта не полечу. Не вы ли мне про прифронтовой завод рассказывали? Не думаю, что для вас будет сложно организовать нужный приказ.

Пацаны переглянулись, так с их начальником еще никто не разговаривал. Сашка набрался смелости и спросил подполковника:

– Нам на склад, за боеприпасами?

– Дуйте… А я пока подготовлю приказ.

* * *

Первого взлета Беса никто не видел. Он отошел от города километров на пятьдесят на запад, там опробовал самолет во всех режимах, прокрутил элементы высшего пилотажа. Это, конечно, не цирковой биплан, на котором он срывал аплодисменты на воздушных шоу во многих странах, но самолет весьма послушный и маневренный. Во время репетиции Бессонов не терял из вида горизонта и не опасался, а жаждал увидеть в воздухе вражеский самолет. А лучше несколько. Не срослось.

Сел. Позвал Сашку и стал поправлять некоторые регулировки. Подошел Вишневский.

– Мы на взлет. Наш проход строго в 12.16. Ты начинаешь работать через тридцать секунд. Покажи им, Бес…

И Бес показал. Что он творил в воздухе, наблюдали многочисленные гости, двенадцать тысяч рабочих и втрое больше жителей Саратова. Даже конструкторы и инженеры были поражены – неужели это их «яшка»?! Восторг, гордость и счастье было на лицах у зрителей. С той минуты завод поделился на тех, кто видел, и на тех, кто, будучи на смене, не смог увидеть. Самым строгим, а потом и восторженным зрителем был, конечно, Сашка. Он тыкал рукой с зажатой папиросой в небо и повторял:

– Это – мой! Что творит, чертяка!

Бес сел. Зарулил в ангар. Улыбающийся на все тридцать два зуба Сашка помог ему снять парашют. К самолету быстрым шагом подошел Вишневский:

– Нас срочно директор вызывает.

– Что-то не так? – спросил Бессонов.

– Скорее наоборот. Все здорово, ты – молодчага!

Бессонов замялся:

– А это обязательно? У меня вид не комильфо…

– Слушай, у нас директор – Соломоныч – два раза не повторяет. Пошли…

В небольшом конференц-зале заводоуправления было не протолкнуться. Свои и многочисленные высокие гости только что выпили «за высокую оценку, которую дал заводу товарищ Сталин». К замешкавшимся у двери Вишневскому и Бессонову подошел директор завода Левин в форме генерал-майора.

– Товарищи, позвольте представить: руководитель группы испытателей подполковник Вишневский и… – он перевел взгляд на Беса…

– …рядовой Бессонов Павел Григорьевич, с сегодняшнего дня наш летчик-испытатель, – помог своему руководителю Вишневский.

Тот приобнял за плечи Беса и объявил:

– Дорогие товарищи, позвольте от всего огромного коллектива завода выразить слова благодарности Павлу Григорьевичу за то чудо, которое мы наблюдали. Десятки тысяч рабочих каждый день совершают трудовой подвиг, выполняя одну и ту же тяжелую работу, не видя зачастую конечного результата своего труда. Вы многим сегодня открыли глаза, что может творить сделанный их руками самолет, заставили гордиться, смеяться и плакать. Спасибо большое, – с этими словами он притянул и крепко обнял смутившегося Беса.

Тот, увидев в зале многочисленных генералов и полковников в чистой выглаженной форме, одернул хэбэ и сказал:

– Извините за вид… Разрешите идти…

– Нет уж, дорогой, ваше место здесь. Проходите, не стесняйтесь, – директор повернулся к Вишневскому. – Напомните, Сан Саныч, с каких пор у нас испытателями служат рядовые?

– Простите, Израиль Соломонович, но он только сегодня в четыре часа сел на наш аэродром…

– Чтобы через два часа представление на лейтенанта было у меня на столе…

Этой небольшой паузы хватило, чтобы заводские и гости окружили Бессонова. Кто-то налил и подал ему рюмку, несколько полковников в летной форме представились и трясли руку, и только незнакомый генерал-лейтенант, на груди которого красовались Звезда Героя Соцтруда, два ордена Ленина и Красная Звезда, не представившись, спросил:

– Для вас, я вижу, инструкции в ограничениях пилотирования «Як-1» неизвестны – предельные крены, угроза сваливания в неуправляемый штопор – пустяки? Я два раза подумал, что уже не вытянет, ан нет!

– Извините, товарищ генерал-лейтенант, вы правы. Инструкции не изучал, а самолет проверил в самых экстремальных ситуациях. Это у меня на уровне инстинктов: чувствую, что может. Вы не представляете, какой в нем потенциал…

– Это вы о потенциале генеральному конструктору говорите, Павел Григорьевич, – вынырнул из-за спины директор.

Генерал-лейтенант Яковлев продолжил вопросы:

– Воевали?

– Сегодня с фронта…

Словно из воздуха, откуда-то материализовался Струбцина. При параде и немного подшофе:

– Товарищ Бессонов в одном бою сбил троих немецких асов из личной эскадрильи Геринга.

У Александра Сергеевича загорелись глаза.

– Слышал… Так это были вы? Горд… Честное слово, горд! И от души благодарю. Никогда бы не подумал, особенно судя по наградам.

– Он все сбитые на других записывает, мне в полку рассказывали, – не унимался военпред.

Яковлев взял Бессонова под локоть и отвел от Струбцины.

– А чего, по вашему мнению, не хватает самолету?

– Три по двести минус двести, – с готовностью ответил Бес.

Группа, человек десять, приблизилась и внимательно прислушивалась к разговору.

– Я сейчас, – Струбцина ринулся к буфету.

– Расшифруйте, – попросил Яковлев.

– Мощность двигателя, скорость, боевой радиус – плюс, вес – минус.

– Да мы каждые пять-десять километров, лошадиных сил и килограммов выгрызаем с кровью, а вы сразу по двести! Хотя… Товарищи, учитесь, как в пять слов ставить задачу конструкторскому бюро.

Окружающие засмеялись. Яковлев еще раз смерил Беса пристальным взглядом.

– А может, у вас и конкретные предложения есть?

– Есть. Прямо сейчас изменить форму воздухозаборников, мы в полку уже сделали. Пропал перегрев. Подполковник Струбцина видел.

– Я тут! – Струбцина влез в круг с подносом, на котором стояли три стакана, наполненных водкой. Директор завода удивленно повел бровью – кто-то из присутствующих, подхватив военпреда под локти, увел в сторону.

– Извините, товарищ подполковник, я другое имел в виду, – Бес продолжил: – Для работы на форсаже поставить компрессор.

– …и сразу прыгнет расход.

– Сделайте подвесные баки, легкие и дешевые, чтобы не жалко было сбросить при случае.

– Так…

– Уберите кислородное оборудование: мы на таких высотах редкие гости, а заскочил – можно и потерпеть.

– Что еще?

– Я бы убрал и пулеметы. Немцы активно бронируют свои самолеты – ШКАСы бессильны, а боезапас пушки удвоил бы, добавил бы радиостанции на каждый самолет, а не одна на три, как сейчас.

– Вы специально готовились к нашей встрече? – еще раз смерив взглядом Бессонова с ног до головы, спросил Яковлев.

– Даже мысли не имел, что удостоюсь такой чести, – искренне ответил новоиспеченный испытатель. – Просто судьба свела с одним замечательным человеком с вашего завода, и мы с ним рассуждали на тему «Была бы возможность, я бы…».

– Ваше образование?

– Первая мировая и школа Нестерова, – Бессонов сделал паузу и, соскальзывая со щекотливой темы, обратился к директору: – Прошу прощения, а нет ли среди присутствующих господина Мирошниченко?

– Как нет? Николай Трофимыч, подойди, дорогой. Ты у нас, оказывается, «господин».

Подошел немного смутившийся сутулый мужик лет пятидесяти с блестящей лысиной и выражением учителя начальных классов на лице. Строго посмотрел на Бессонова.

– Вам привет от Хренова Алексея Михайловича.

Как же засветилось его лицо!

– Жив, курилка! Очень рад и огромное спасибо. Это за привет, а за то, что вы сегодня показали, у меня слов нет.

– А у меня есть, – расправив грудь, громко сказал генеральный конструктор и по совместительству замнаркома авиационной промышленности. – Летчики без нас – пехота! Наши задумки без рабочих и инженеров – лишь картинки на ватмане. Наши изделия без летчиков – груда металла! Только вместе мы – грозная сила! И мы победим! За победу, товарищи!

* * *

Бес в одночасье на заводе стал знаменитым. Поначалу слышал за своей спиной:

– Это кто?

– Да ты что? Это тот самый ас…

– Смотри какой…

Ни аплодисментов, ни чепчиков никто в воздух не подкидывал, но уважением и вниманием он был окружен постоянно. Первые, конечно, пацаны! Они бросали любую работу, бежали навстречу и протягивали для рукопожатия свои маленькие мозолистые ладошки. Это дорогого стоило. Рабочие, мастера, к которым Бес часто подходил с вопросами, с готовностью объясняли, показывали, делали. Конструкторы и инженеры всегда были рады видеть у себя и не упускали случая обсудить с пилотом свои идеи. Что говорить о его замечаниях после испытательных вылетов!

Особо относились к Бессонову женщины. Непостижимым образом они узнали, что у него на фронте жена, и все ждали, когда он ее привезет. Его учтивость и безукоризненные манеры принимались работницами с восторгом и ностальгической тоской. Они тяжело вздыхали, когда он в новенькой лейтенантской форме появлялся рядом. Так форму на заводе никто не носил. Рядом с Бесом даже щеголь Федор выглядел как мешок с картошкой. Однако форму Бес надевал не часто. Летный комбез, черная роба, наконец, хэбэ – в этом Бес летал, рыскал по цехам и даже ходил на совещания.

Жизнь завода захватила Бессонова без остатка, лишь когда пришла новость о варварской бомбардировке Сталинграда и гибели десятков тысяч мирных жителей, он бросился к директору:

– Нельзя совсем, отпустите хотя бы в командировку. Вон ребята летают, когда отгоняем новые партии самолетов, а я что – дефективный?

– Хорошо, пара дней погоду не сделают. Только без глупостей. Никаких боевых.

– Это фронт. Как получится. Пару недель…

– Одну!

На том и порешили. Софья Борисовна, незаменимая секретарша директора, клятвенно обещала сообщить, когда будет партия в его 387-й полк.

Наконец день пришел. Подготовили партию самолетов, прибыли летчики. Бессонов поразился, с каким искусством была выполнена маскировка аэродрома непосредственно на берегу Волги. Густая растительность и маскировочные сети скрывали самолеты в капонирах, склады, позиции зенитчиков и хозяйственные постройки.

Когда сели в родном полку, расталкивая остальных, к самолету прибежала Шурка, обняла Беса и у всех на глазах осыпала его поцелуями.

– Разбирайте, хлопцы, коней, – смущенно проговорил Бес, гладя ее по голове.

Покрякивая, подошел Хренов:

– Разрешите обратиться, товарищ лейтенант?

Бессонов бесцеремонно подтянул его к себе и обнял. Тот зашептал на ухо:

– Я с напарником в капонире заночую. Землянка в твоем распоряжении.

Подошел Федор, явно удивленный такой встречей, и с ноткой зависти заявил:

– Нормально тут у вас в полку встречают… Я, между прочим, тоже ни разу не женатый…

Кроме Федора, только молодые летчики, пришедшие в полк неделю назад, не понимали, что происходит. Остальные приняли все как должное и даже само собой разумеющееся. Шурка, словно оставляя посторожить, передала Бессонова Хренову:

– Вы тут посидите, поговорите, я сейчас, – и моментально исчезла.

– Ты не представляешь, как она тебя ждала. Каждый день прибегала: «Когда?» Можно подумать, я самый знающий…

– Я тоже дни считал… Ты мне скажи, как полк, пацаны?

На лицо Хренова набежала тень:

– …Лукин, Нестеренко, Мухамедов… Это из стариков. Молодых ты не знаешь… На последнем налете двух моих механиков накрыло… Жалко – не то слово. Каждый раз как щипцами из сердца по куску выдирают. Надолго к нам?

– Через неделю приказано быть!

– За неделю мы тут много чего можем наворотить! Кажется, командир сел… К нам заруливает. Пошли встретим.

Когда самолет замер и винт остановился, Хренов запрыгнул на крыло, открыл фонарь и помог летчику расстегнуть лямки парашюта. Спрыгнул командир, огляделся, увидел Бессонова:

– Иди сюда, дорогой Бес, не представляешь, как рад тебя видеть…

– Взаимно, товарищ командир.

Обнялись.

– Поздравляю, Пал Григорьевич, и со званием, и орденом.

– Моей заслуги здесь немного. Там директор – настоящая глыба, мужик – и шкуру спустит, если что не так, но и поблагодарить никогда не забудет.

– Говорил с ним вчера… Он меня поразил, если честно.

– Чем?

– Мог попугать, через начальство надавить, а он: «Знаю, не удержите, поэтому прошу – берегите!» Это он про тебя. Ценит…

– Раз так, я в полном вашем распоряжении.

– К себе не зову, тебя есть кому приютить и накормить, а завтра жду на постановку задачи.

Командир оглянулся на самолет, вокруг которого крутились трое механиков, заправляющих машину и загружающих боеприпасы. Бросалась в глаза, с одной стороны, молодость, с другой – слаженность, с которой они работали. Хренов поймал взгляд друга и сказал:

– Что, нравится? Это Смыслов по твоей методе «чертей гоняет…»

– Так это летчики?

– А ты думал кто? Смыслов – толковый… Лично четыре «мессера» завалил… Не знаю, получится ли научить в воздухе, но на земле он даже тебя превзошел. Ты только обещал, а он заставил самого борзого картошку чистить. Кстати, из твоего выпуска ни один, слава богу, не сбит… Тьфу-тьфу!

Когда Бессонов с Хреновым заглянули в землянку, их ждал празднично накрытый стол и удивительно красивая Александра. На ней было мирное невесомое платье, туфельки, и вся она светилась счастьем. Старшина словно нарвался на невидимую стену:

– Забыл! Я сейчас, – и исчез.

И больше в этот вечер не появился…

* * *

Битва за Сталинград достигла апогея. Передовые части фашистов вышли на Волгу. В самом городе завладели набережной. Геббельс предупредил о важном правительственном сообщении, намекая на скорое объявление о взятии города Сталина, достижении стратегической цели и великой победе немецкого оружия. Фашистами в битву с марша бросались резервы, штрафные роты и даже тыловые подразделения. Все было поставлено на карту…

Полк прикрывал бомбардировщиков и штурмовиков, которые еще на подходе сильно прореживали резервы гитлеровцев. «Ильюшины» и «петляковы» выкладывались полностью, искренне благодарили истребителей и уходили на загрузку. Они – молодцы, а Бес не находил удовлетворения. Как раненый зверь метался он по аэродрому до очередного вылета.

Наконец выпала задача прикрыть переправу через Волгу десантников Родимцева. Бесу доверили «чертей». Его четверке удалось перехватить двенадцать «юнкерсов» на подходе к переправе. Все, что накопилось в нем за последние несколько месяцев, Бес выплеснул в эти четырнадцать минут боя. Сквозь сплошную стену огня он прорывался к бомбардировщикам и карал… карал… Три задымили и рухнули на землю. Строй рассыпался… Начали сбрасывать бомбы куда попало и разворачиваться назад. Но ушли не все. «Черти» догнали и завалили еще двоих.

– Бес, «фоккеры» слева!

– Мыло, гоните «лаптежников», а мы потанцуем с прикрытием!

Однако те неожиданно развернулись и ушли вслед за бомбардировщиками.

Только сейчас Бес увидел, что перегрел двигатель, топливо почти на нуле, и почувствовал жжение в правом бедре. Не успел сообразить, как ведомый предупредил:

– Бес, за тобой шлейф. Похоже, бак сифонит…

– Понял. «Черти», домой!

Винт остановился, когда он еще не коснулся взлетной полосы. Прибежали няньки, вручную отбуксировали до капонира. Пока толкали, Хренов уже был на крыле и расстегивал ему парашют.

– Что это у тебя? – он показал на пятно крови.

– Тихо… Царапина…

С трудом вылез из кабины, зажимая бедро сзади пилоткой, но уединиться не успел. Александра уже стояла рядом.

– Я слышала… Я тебя сейчас убью… – заглянула за спину. – Зацепило?

– Слегка… Извини…

– Иди в землянку, я сейчас.

Появилась не одна, а с подругой из санроты.

– Чего стоишь, снимай штаны!

– Я бы предпочел, сударыня, эту команду услышать наедине…

– На живот! Галя, сделай, как ты умеешь, чтобы у этого умника отпала охота острить.

И Галя сделала. Она залезла своими кривыми щипцами в рану, зацепила, хотя и не с первого раза, и вытащила на свет божий осколок, потом смыла кровь и, не жалея, плеснула на рану йоду… Если бы не подушка, вой Беса было бы слышно далеко за пределами аэродрома.

Пока Александра перевязывала, подруга набирала в шприц подозрительную жижу.

– Может, не надо, – в голосе Беса юмор не просматривался даже в микроскоп.

– Шура, наш бесстрашный ас боится уколов…

– Впори ему, – кровожадно попросила любимая женщина.

Не успел Бессонов надеть штаны, как в землянку ввалился командир полка.