Текст книги "Озарения"

Ум «подогревал» новости, провоцируя у читателей, слушателей и зрителей различные эмоции (радость, восхищение, интерес, удивление, недовольство, сострадание, страх и др.). Психологи и маркетологи знают, что «создавая эмоциональное напряжение у людей, можно влиять на их поведение, побуждать к принятию решений. При этом, усиливается сердцебиение происходит выброс гормонов. Обострение чувств уменьшает активность коры головного мозга, возбуждение провоцирует импульсивность, эмоции подавляют рациональное мышление, снижается сознательный самоконтроль, напрягаются мышцы, организм готовится к действию. Все это способствует принятию необдуманных решений. Например, при совершении покупок22
  Сведения взяты из интернета.


[Закрыть]».

Может быть таким способом Ум мстил всему миру за то, что мир долгие столетия недооценивал Ум и издевался над всеми, кого обзывали умниками? Может быть…

Скромность почти никто не видел, хотя она и не пряталась. Ей почти ничего не доставалось, когда садились за стол, но она так мило улыбалась, что прогнать ее было неудобно, пусть сидит, хоть иногда попросит Ум помолчать, и то польза. Она говорила: «Спасибо, мне много не надо, пару ложечек супчика, если можно-с». Так она намекала на изысканность своих манер и втайне надеялась, что кто-нибудь оценит это.

В глубине души, Скромность злилась сама на себя за то, что не умела как надо себя поставить в общении с другими обитателями общаги. Поэтому часто ходила голодной, чувствовала раздражение и даже злость по отношению к другим, более удачливым жителям. И эту злость Скромность не имела возможности хоть как-то выразить. Скромность считала себя умнее Ума, поэтому, когда ей представлялась возможность урезонить Ум за обедом, она настойчиво и методично это осуществляла, всегда повторяя: «Когда я ем – я глух и нем» и скромно улыбалась.

Ум злился на Скромность, улавливал в ее увещеваниях нотки садизма и позволял себе колкие шутки в ее адрес. Короче, когда Ум и Скромность встречались, ум и скромность обоих резко шли на убыль.

Страх хотел, чтобы его никто не замечал, но то ли его вечное суетливое перебегание с места на места, то ли нервозность, которая при нем висела в воздухе, даже в самое спокойное время, то ли специфический запах, который иногда ощущался при нем, все выдавало его присутствие.

Он не мог объяснить, чего боялся, но зато никогда не стеснялся одернуть и шикнуть на любого, кто пытался развеять его опасения. Когда он кого-то сильно доставал, его загоняли в самый дальний угол и сверху обкладывали подушками, чтобы не мешал в карты играть или делать что-нибудь глупое или рискованное, например, прыгать с крыш гаражей или лазать по водосточной трубе после отбоя. Частенько он выпивал, все что сумеет достать, и на некоторое время успокаивался. При этом, он думал, что просто хочет расслабиться, а на самом деле, так он спасался от страха, то есть от самого себя. Ум тоже старался куда-нибудь слинять, когда остальные садились за карты. Ведь ум нужен не для того, чтобы хорошо играть в карты, а чтобы не садиться за игру, особенно с шулерами.

Вот Тщеславие, в отличие от других, куда-то загнать и заставить молчать было делом нереальным, с ним не принято было ругаться, все ему поддакивали, причем почти совсем искренне, насколько могли. Тщеславие без ложной скромности давало высокую оценку своих возможностей и требовало признания, пресекало любую критику в свой адрес, но при этом старалась в общем и целом производить хорошее внешнее впечатление на окружающих, оно специально тренировало Лесть, чтобы та постоянно восхваляла Тщеславие. Оно, ничтоже сумняшеся, заявляло о своих достижениях, не заботясь о соответствии слов делам.

Тщеславие опиралась на впечатление, которое производит на других, возможно в глубине души оно испытывало неуверенность, но тем активнее подчеркивало собственную значимость. Почему-то когда говорил Ум, окружающие стремились поскорее его заткнуть, а Тщеславию все внимали с удовольствием и одобрением, оно могло трещать сколько вздумается. Возможно это происходило потому, что слова Тщеславия служили поглаживаниями для самолюбия всех окружающих и создавали впечатление эмпатии, иллюзию понимания.

Как в кино про советскую школу, где умненький мальчик говорит: «Счастье – это когда тебя понимают». Это только первая треть фразы, позаимствованная у Конфуция, но ее повторяла вся интеллигентная публика нашей общаги. Страх иногда ловил себя на мысли, что товарищ майор тоже не прочь был бы понимать, что думает эта пресловутая интеллигенция, хотя проще по старинке… в ухо. Тут его мысль тормозила, а рука привычно тянулась за шкаликом, мерзавчиком, чекушкой, чебурашкой…

Тщеславие могло воодушевлять народ на подвиги, льстить слушателям, приобщая их к чужим достижениям в народном хозяйстве, к общим праздникам. Многие жители общаги даже звали Тщеславие в гости, угощали портвейном и потом вместе заунывно-душевно, на весь этаж, старательно выпевали все ноты про коня или про мороз-мороз. Тщеславие умело играть на скрытых струнах души окружающих, объединяя свои усилия с Гордостью, Высокомерием и Честолюбием, которые жили в соседней комнате в компании со Справедливостью. К ним присоединялись и некоторые другие, о которых не принято было говорить вслух, но они чувствовали себя полноправными участниками общественной жизни.

Кстати, все вышеперечисленные и подразумеваемые персонажи регулярно появлялись на общих собраниях жильцов. Если кто-то захочет подробнее узнать, кто имеется в виду, он может легко вспомнить их по анекдотам. Ведь анекдоты говорят больше, чем мы слышим и видим.

А при чем тут Подлость? К тому же, это как-то не красиво звучит. Может это имя или прозвище было дано несправедливо? Да нет, на самом деле, сначала это был Нормальный Парень или Наш Парень или просто Свой, а когда пришел Пян-Се Ц, Свой почти сразу стал, как чужой, и превратился в Подлость.

Все как-то быстро привыкли и теперь нередко так и называют его, причем без всяких «негативных коннотаций», как оправдывался Ум на последней гулянке. Нормальный Парень был вполне себе видный, высокий, плечистый и поначалу компанейский. С ним можно было и поговорить, и покурить, и выпить в компании, хотя в обиду он себя не давал и мог четко «обозначить границы», как опять же сказанул Ум, а мог и приколоться над кем-нибудь, используя чьи-либо пьяные откровения.

Он умел танцевать, был галантным, знал стихи наизусть, играл в общежитской футбольной команде, нравился девушкам, слыл сердцеедом и менял их, как перчатки. Сплетня иногда намекала, что Наш Парень, при случае, по пьяни, сам он называл это подшофе, мог с удовольствием нарушить чужие границы, даже если это были границы жертвы. Но он всегда утверждал, что его жертва сама этого хотела и провоцировала его. И ему всё сходило с рук, как с гуся вода.

Подлость постоянно спорил со Справедливостью, стремясь переиродить ее, – требовал справедливости для себя. Он говорил о необходимости защиты оскорбленных чувств нарушителей чужих границ. Об этом он нередко шушукался со Сплетней и, усмехаясь, пояснял, что он так шутит.

Иногда Подлость прибегал к услугам Клеветы, старшей сестры Сплетни. Это помогало ему бороться с карьеристами, пытавшимися обогнать его по службе, с помощью их связей с начальством в фирме, где он работал. Еще он подрабатывал в Министерстве иностранных дел курьером и еще кем-то.

С Клеветой он рассчитывался тортиком и намеками на то, что Клевета – самое могущественное лицо в нашей общаге, по-своему даже благородное, хотя скорее осмотрительное, так как умеет хранить настоящие опасные тайны и отличается скромностью в быту. Клевета понимала, что Подлость расточает комплименты, пользуясь ее подругой Лестью. Клевета и Лесть вместе хихикали над Подлостью за его спиной, но все же Клевете было приятно внимание и поддержка, ведь никто в общаге не любил ее.

Они втроем даже пели в караоке арию Дона Базилио, но вразнобой и нещадно фальшивили. Многие в общаге боялись Клеветы, кто-то презирал ее и избегал лично общаться с ней, но все охотно читали, обсуждали и пересказывали ее паблики в инете.

Подлость, как и Клевета, ничего не делали своими руками, лишь самое необходимое, а всю грязную работу делали Зависть, Ревность, Ложь, Жадность, Стяжательство, Глупость, Злость, Страх, Упрямство, Азарт, Любопытство, Жестокость, Лицемерие, Тщеславие, Гордость, Грубость, Косность, Черствость, Равнодушие, Пофигизм, Формализм и другие. Даже Справедливость, Ум и Скромность, иной раз руку приложили.

У Подлости были свои принципы, которых он неуклонно придерживался. Например, если кто-то хотел его обидеть, случайно или по неосторожности, Подлость отказывал ему в помощи, даже если его просила об этом Справедливость и даже, если тот обидчик, реальный или мнимый, был очень болен или ему грозила смерть. Даже, если Подлости только показалось, что его пытались обидеть, он считал, что того лоха следует проучить и наказать, чтобы не повадно было.

И надо отдать Подлости должное, он был настолько тверд в своих убеждениях, что даже когда понимал, что кто-то считает его позицию и дела подлыми и аморальными, не поддавался сомнениям и продолжал их делать до конца. И потом даже гордился своим упорством и результатами. Он шутил, что делает всё нередко, но метко. Хотя и не афишировал это, а некоторым он даже казался скромным.

Однажды он разгромил директора-новатора и его школу из-за сомнительных нововведений – возрождения свободы дискуссий среди учеников в рамках этой школы.

Для победы над педагогом он использовал старое проверенное средство – обвинение в педо@илии. В доверительных беседах с Клеветой, Подлость сетовал, что обвинение в коррупции не сработало, уж слишком щепетильным и хитрым был тот директор школы, умел вести документацию. Так объяснял Подлость. И еще он злился, что директора не удалось посадить, он успел уехать за границу. Клевета успокоила Подлость, что это не спасет директора от Позора, ведь репутацию можно испортить на любом расстоянии.

Подлость посмотрел на Клевету с удивлением и одобрением, потрепал ее по щеке и искренне обнял. Вслух он сказал: «Круто! Поистине, воспитай ученика, чтобы потом было у кого учиться!»

Он с гордостью писал в своем паблике: «Да, я – Подлость, если вам так удобно меня называть, но вы гораздо хуже меня, вы сами боитесь правды, мечтаете заткнуть мне рот и стараетесь облить меня грязью, попирая основы демократии и свободы слова!»

Кстати, Подлость иногда сетовал, что это слово женского рода, но все равно принимал его, как протест против Педантизма, потому что Подлость не заморачивался на точности своих инвектив, иногда он использовал их как шрапнель или осколочный заряд, а иногда как снайперский выстрел или торпеду, главное результативность, – так он думал про себя. Его не задевало само слово, наоборот, это была одна из его фишек, способ обескуражить обличителя, нарвавшегося на подвох Подлости и желающего вывести Нашего Парня на чистую воду. Подлость смеялся обличителю в лицо и крутил пальцем у виска, – «Сам дурак!»

Наблюдая за финтами Подлости, Ложь, Сарказм, Глупость, Лицемерие, Бесстыдство, Простота и Любопытство тоже хохотали и шлепались друг с другом кулачками и ладошками, тем самым выражая согласие и взаимоподдержку.

Что касается заимствования мыслей и присвоения их, Нормальный Парень был всеяден и не брезглив, а также он не гнушался и мелкой материальной выгоды. Иногда он покупал себе гаджет или бытовой инструмент, пользовался им несколько дней, а затем перепродавал кому-либо по цене нового или даже дороже. Казалось бы, зачем тратить усилия на то, чтобы всегда и во всем оказываться в выигрыше? Просто это было его неотъемлемым свойством и грело его тщеславие – так он оказывался победителем, не вступая в открытую борьбу, вполне в духе Сунь-цзы, на свой лад, разумеется.

И конечно, улыбка была фирменным знаком Подлости. Он все «перешивал» под себя, даже почитывая Шекспира. Не гнушался и Григорием Гориным с его бароном Мюнхгаузеном, призывавшим: «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!» Сомнение находило это странным, пожимая плечами оно меланхолично изрекало: «Странно, ведь Горин наверняка читал „Гамлета“ и тем не менее выдал такой совет». Свой деланно прыскал в кулак, закатывал глаза вверх и говорил: «Что бы ты, милочка, понимала в апельсинах? Тебе идет так вздыхать. Оччень мило.»

Нашему Парню нравилась фраза Макиавелли: «Вооружённые проповедники побеждают», хотя сначала он узнал и заценил следствие этой фразы, внедренное в обиход интеллектуалов одним известным гангстером: «Доброе слово и пистолет убеждают гораздо лучше, чем только доброе слово», так он говаривал. В молодости Наш Парень не помышлял об оружии, но всегда помнил об этом. Надо заметить, что Наш Парень перещеголял гангстера в том, что мог обходиться без грубого использования кольта или нагана, он даже переиграл Остапа Бендера, вместо его устаревших методов он использовал тягу людей к управлению другими людьми, их тщеславие, жадность и даже любознательность, организовывая их в сетевые Пирамиды. Или, можно сказать, он воспользовался современными веяниями и усовершенствовал их, благодаря своему интеллекту и цинизму.

Интересно заметить попутно, что многие интеллигенты не прочь козырнуть своим знакомством с авторитетами, ну вы поняли с какими. Они хотели бы тоже обладать физической силой и искусством хамить, уметь применить ее при случае. Недаром, так популярна среди интеллигенции фраза: «Я бы дал ему в морду!» – как выражение максимального гнева и справедливого наказания хама. И эти люди осуждают Гамлета?! За то, что он убил Полония и Клавдия. Одновременно они пеняют литературному герою за промедление в деле мести.

Наш Парень вполне по-деловому относился к крылатой фразе не то Никколо Макиавелли, не то Игнатия Лойолы: «Цель оправдывает средства» и не спешил козырять ею в досужих разговорах с Любопытством, которое подробно рассказывало Подлости истории правления семей Медичи и Борджиа, но особенно его интересовала Цыси – правительница китайской империи.

Виртуозно перетасовывая аргументы, переворачивая все с ног на голову, изобретая ловкие объяснения и оправдания своим поступкам вполне сомнительного свойства, предупреждая упреки и разоблачения со стороны Справедливости, Наш Парень мог встать в позу хранителя Здравого Смысла или Искателя Истины и истинной справедливости, потребовать доказательств вменяемой ему вины, при этом, лукаво улыбнувшись и ощутив в кармане холод свинчатки.

Однажды он даже задумчиво посетовал, что в мире не осталось великих мыслителей, с которыми он бы с удовольствием поговорил. При этом раздался странный звук-восклицание, который вырвался у Скромности, нечто среднее между иронией и икотой.

Скромность испугалась и поспешила замаскировать свой звук кашлем, тем самым еще более обратив на себя внимание окружающих. Взгляды Скромности и Нашего Парня на миг пересеклись, ей почудился злобный оскал и позеленевший взгляд Подлости, Скромность сказала: «Ой!» и стремглав убежала в туалет.

Наш Парень с юности интуитивно впитал то, что лежит в основе учения Ленина-Сталина – «Всё разрешено, ради идеи коммунизма» и развил способность, чуйку – улавливать в мыслях людей всё, что соответствует этому умонастроению и что противоречит ему. Недаром же он стащил в библиотеке восьмой и девятый том Достоевского и зачитал их до дыр.