Текст книги "Герои и героизм. Опыт современного осмысления вековой проблемы"

Подвиг – качествообразующий фактор героизма

Еще в начале прошлого века классик социологической науки П. Сорокин в своей книге «Преступление и кара, подвиг и награда» отмечал вопиющий факт совершенного игнорирования наукой проблемы «подвига и награды». Сегодня с сожалением приходится констатировать, что с того времени положение в социологии и юриспруденции кардинально не изменилось. Сам же Сорокин рассматривал подвиг как «услужной акт» (услугу) и преимущественно в морально-психологическом плане. Этот акт характеризуют три обстоятельства. Во-первых, непротиворечие с переживанием «долженствования», нормой, основанной на «справедливости», что делает подвиг непременно морально-положительным (в противоположность преступлению, акту несправедливому и в силу этого морально-отрицательному). Во-вторых, добродетельность, выходящая за границы общепринятой (по выражению автора, «избыток добродетельности»). «Сверхнормальность» (по терминологии Сорокина) добродетельности означает, что вменить эти акты в обязанность нельзя. В-третьих, добровольность, что, собственно, вытекает из предыдущего положения.

Относя подвиг к положительному отклонению и узаконивая тем самым его нравственно-положительную природу, Сорокин противопоставляет его преступлению, отклонению отрицательному в силу его антисоциальной, деструктивной направленности. Однако если подвиг связан с доброй волей (совершение подвига не может быть вменено в обязанность), то преступное поведение в каждой общественной системе оговаривается обязательствами с отрицательным значением: «не должен», «недопустимо», «нельзя», «не имеет права» и т. д. Подвиг, таким образом, принципиально антинормативен. Совершение подвига диктуется исключительно доброй волей. Соответственно, подвиг можно рассматривать как меру последней. Но социально-положительная природа подвига в первую очередь связана не с субъективными положительными устремлениями, а с эвфункциональностью, то есть с благотворным действием на общественную систему. Подвиг тогда подвиг, когда он осуществляется в соответствии с общественными интересами и удовлетворяет их. Именно это и делает подвиг социальным и не просто социальным, а социально-положительным, социально-конструктивным феноменом.

Подвигом может быть поступок, может быть поведение и может быть вся жизнь индивида. Как человеческое действие, как человеческая деятельность подвиг всегда конкретен. В своей конкретности он и образует реальное содержание героизма. Таким образом, героизм не существует вне подвига. Именно подвиг есть способ осуществления, реализации героического и вместе с тем подвиг есть мера героизма.

Как особая форма субъективной деятельности подвиг имеет структуру, которую составляют цель (задачи), мотивы, средства реализации. Разумеется, что в каждом отдельном случае, в каждой конкретной ситуации все эти и другие составляющие, среди которых исключительное положение занимают и нередко играют решающую роль психологические факторы, наполняются вполне определенным содержанием. Это может быть жертва собственной жизни ради Отчизны (жертва Ивана Сусанина «за царя»), или аскетический обет (жизнь Сергия Радонежского), или труд, требующий неимоверного напряжения сил – физических и психических (творчество Павла Филонова). Неизменно одно: подвиг принципиально не может быть аморальным. Более того, аморальным не может быть ни один из составляющих его элементов. Поэтому первым измерением подвига является его соответствие нравственным нормам, присущим данной культурной системе. Таков основной закон подвига. И тут встает вечная и всегда актуальная проблема: каковы цели и средства осуществления подвига? Очевидно, что ни те, ни другие, как было сказано, не могут противоречить общественной нравственности.

Для современной науки, особенно психологии, остается актуальной задача по выяснению связи и соотношения в подвиге как бихевиальном акте сознательно-рациональных и бессознательных механизмов. Ибо, повторим еще раз, подвиг – это психическое состояние (поведение, деятельность) индивида. В подвиге органично присутствуют мужество, храбрость, вера в правоту, осознание социальной значимости данного рода действий и поведения, полное исключение эгоистических моментов и, соответственно, жертвенность (в широком смысле слова), оптимизм и жизнелюбие, несгибаемость перед трудностями и тяжестью судьбы.

Подвигом может быть единичный поведенческий акт (подвиг А. Матросова) и целая жизнь (жизнь и научная деятельность первооткрывателей радия супругов П. и М. Кюри). Но и в том и другом случаях имеют место некая отдача, дар обществу, действия во имя высших человеческих интересов. В свою очередь общество и только общество является регистратором, оценщиком и ценителем подвига. Исключительно обществу принадлежит прерогатива измерения подвига (его масштабов и значения) и фиксации в социальной памяти. Этим подвиг отличается от других видов индивидуальных и групповых услуг (по терминологии П. Сорокина), оказываемых как отдельным лицам, так и целым сообществам, причем порой отнюдь не с благовидными целями.

Герой: роль и маска. оригинал и копия. имиджевая и рейтинговая динамика как объективный процесс и эпистемологическая проблема

Пытаясь осмыслить озаглавленную проблему, мы сталкиваемся с целым рядом малоизученных и не имеющих удовлетворительного ответа вопросов. И в их числе главный: можно ли в принципе говорить о героической роли? По нашему представлению, можно, но только именно в принципе, поскольку возможность проигрывания героической роли зависит от особенностей, закономерностей и условий реальной культурной системы и адекватных ей типов героизма. Очевидно, никто не станет возражать, что рыцарская роль именно проигрывается и проигрывается только в условиях особой культуры – рыцарской. Точно так же проигрываются роли героя-чудотворца, героя-учителя и другие. А вот возможность проигрывания роли героя-великомученика, хотя в некоторых случаях и это не исключено, – примером может служить поведение и деятельность академика А. Сахарова – представляется весьма проблематичной. Еще одно очень важное обстоятельство, которое нужно учитывать при ответе на поставленный вопрос: проигрывание героической роли не должно вступать в противоречие с нравственными принципами. А ведь именно здесь – при проигрывании роли – заложена опасность аморального поведения (ложь, фальшь, искусственность, корысть и т. д.), что, собственно, либо снижает цену героизма, либо вообще ставит его под справедливое сомнение.

Еще больше вопросов при оценке героического поведения (поступка) вызывает достаточно часто встречающаяся героическая маска. Переходя к рассмотрению некоторых из них, остановимся на положениях о персоне, изложенных в учении К. Юнга.

В латинском языке persona означает «актерская маска». И сам основоположник аналитической психологии, разрабатывая учение о персоне, подчеркивал ее социально-, точнее, коллективно-психологическую природу. Это во-первых. Во-вторых, Юнг рассматривал персону как такую личностную составляющую, которая, с одной стороны, производит на окружающих определенное впечатление (или во всяком случае призвана производить такое впечатление), а с другой стороны, предназначена для того, чтобы скрывать истинную природу самого индивида. В персоне, кроме того, воплощается индивидуальная способность к избранному (лабильному) поведению, адаптации к окружающей обстановке, обстоятельствам, нормам, что сопряжено с расчленением индивидуальной целостности, отказом от самого себя и, соответственно, умением разыгрывать востребованные роли.

Таким образом, героическая маска, если о ней говорится в связи с действительным героем, а ситуация, которую мы условно так и назовем «героическая маска» (вариант: «маска героя»), вполне возможна в реальной действительности, – это момент роли, проигрываемой героем. Причем этот момент может быть как сознательным, намеренным, так и бессознательным, неосознанным. Это что касается индивидуального героя. Однако в ряде случаев приходится учитывать и другое обстоятельство, связанное с массовым сознанием, общественным мнением. Маска героя – это сугубо социальное, социокультурное (массовое, групповое или индивидуальное), социально-рейтинговое (оценочное) восприятие героя по тем или иным признакам его личности.

Вообще, на наш взгляд, и героическая роль, и героическая маска – аксессуары героического имиджа, которые имеют три формы проявления. Первую мы назовем «коррелятивной», когда и маска, и роль более или менее органично связаны с индивидуальными особенностями самого субъекта – героя. В реальности достаточно широко распространены случаи, когда герой, скажем, Герой Советского Союза, после того как его, подчеркнем, подлинный подвиг стал общепризнанным, начинает «новую жизнь», то есть начинает играть новую роль под стать своему новому статусу, например, избирается депутатом, встречается с молодежными коллективами, включается в разного рода делегации. Естественно, он надевает маску, приличествующую его высокому положению, торжественной обстановке и демонстративному почитанию. Все это вполне естественно и не противоречит моральным требованиям.

Вторая форма – «социализационная». И социальная роль, и маска героя, как актуальные, так и зафиксированные в общественной памяти (в литературных произведениях, в живописи, фотографиях, театральных постановках, кинофильмах и пр.), используются с целью воспитания новых поколений. В этом случае и героическая роль, и героическая маска служат этосным образцом, выполняют функцию нравственной ориентации субъективного поведения. В качестве примера можно привести систему воспитания в СССР, ставшую одним из направлений государственной политики и получившую официальное закрепление в принципе «воспитания на положительных примерах», отвечающем общим требованиям коммунистической нравственности.

Третья форма – назовем ее условно «артизационной» – встречается в различных видах литературы и искусства. Так, в пьесах и кинофильмах артисты проигрывают роли и надевают маску того или иного реального героя, участвуя тем самым в создании и воссоздании героического имиджа. Аналогичная картина имеет место и в области изобразительного искусства, когда известный герой надевает маску и изображается в роли, отвечающей авторским художественным, мировоззренческим, политическим, экономическим (гонорар) и прочим задачам и оценкам. Подобная ситуация наблюдается в журналистике, перформансе и т. д.

Рассматривая таким образом вопрос о героической роли и героической маске, мы не можем не обратить внимания на весьма примечательное обстоятельство: игровой момент. В самом деле, роль героя – это роль, проигрываемая субъектом (впрочем, как и любая роль). Маска – это непременный и органичный элемент проигрывания роли, элемент игры. Вспомним детские игры. Играя в героев (в детстве автор играл в «Чапаева» и в «Чкалова»), дети и подростки словно примеривают на себя «героическую одежду» (маску). Но вместе с тем в таких играх, «играх в героев» они приобщаются к героическому этосу, то есть социализируются. «Игры в героев» выполняют чрезвычайно важную социальную миссию: они развивают волевые качества, формируют бойцовский дух, закаляют молодежь физически и морально. Эту же исключительную по своему общественному значению задачу индивидуальной социализации призваны решать состязания и соревнования, принятые практически у всех народов и обретающие весьма разнообразные формы, например, спортивные.

И. Хейзинга в своей книге «Homo ludens» указывает на то, что у многих древних народов состязания (соревнования) носили характер смертельной схватки (от них, что называется, рукой подать до средневековых рыцарских дуэлей, победитель которых становился признанным героем). Кстати, в подобных состязаниях отчетливо проявляется и истинное назначение маски героя: подчеркнуть его силу, мощь, смелость и одновременно внушить противнику страх, привести врага в смятение. Устрашающие маски, костюмы, доспехи, ритуальные телодвижения, выражения лица выполняют именно эту функцию – психического подавления. Приводя врага в ужас, маска способствует победе и тем самым самоутверждению героя в его роли. Разнообразные героические маски были широко распространены в годы Второй мировой войны как в гитлеровских войсках, так и в рядах союзников. Автору этой книги привелось видеть самолет-истребитель Героя Советского Союза Василия Костылева (крепость Кронштадт), на фюзеляже которого были изображены не только звезды, фиксирующие число сбитых фашистских самолетов, но и широко раскрытая пасть чудовища-дракона, несущего смерть.

Люди, пишет Хейзинга, соперничают друг с другом, стремясь быть первыми в силе, ловкости, звании, роскоши, богатстве, щедрости и даже деторождении. Борьбу ведут с помощью собственной физической силы, оружия, интеллекта, громких слов, хвастаясь, кичась, понося один другого и, наконец, используя хитрость и обман. Хейзинга очень тонко и точно подмечает, что хитрость и обман «ломают игру» и существенно меняют игровой характер соревнования. Именно здесь и встает вопрос о нравственном значении многих видов и форм индивидуального и группового состязания. В связи с этим обстоятельством мы и вводим совершенно особый тип героя – ролевого.

Оценка ролевого героя целиком и полностью обусловлена характером и способом проигрывания им роли, что в целом ряде случаев требует от субъекта героических усилий (физического и психического сверхнапряжения, мобилизации воли, развития специфического таланта, в частности, игрового). Попутно отметим, что проигрывание той или иной роли иногда предполагает наличие особых индивидуальных способностей, и, очевидно, необходимо признать существование особого человеческого таланта – ролевого.

Подчеркивая, что ролевый герой представляет собой особый тип героя, мы подразумеваем в первую очередь нравственный аспект героизма, а именно тот факт, что этот тип героя нравственно неоднозначен. Иными словами, оценка ролевого героизма осуществляется по своим особым меркам, среди которых первое место занимает достижение цели. Если исходить, к примеру, из во многом справедливого тезиса, что политика – это игра, то весьма значительное число политиков должно быть отнесено именно к этому особому типу героев – ролевых героев. Таковы Македонский, Наполеон, Неру, Черчилль, Рузвельт, Сталин и многие другие политические и государственные лидеры. Их героизм заключается не более чем в героическом проигрывании определенной роли – руководителя державы, политического вождя, государственного деятеля.

Общественная значимость ролевых и, добавим, статусных героев существенно возрастает в годы кризисов, войн, разрухи, которые в литературе обычно называют «драматическими периодами истории». Вполне понятно, почему в эти исторические периоды на первое место перемещаются экзистенциально значимые оценки статусно-ролевых героев. Ярко выраженными статусно-ролевыми героями являются фельдмаршал Кутузов, наполеоновский маршал Мюрат. Героическими ролевыми качествами, несомненно, обладал русский царь Петр Первый.

Показательно, что способность к проигрыванию героической роли должна быть публично обнаружена (экспонирована) самим субъектом и санкционирована обществом (либо в общественном мнении, либо de jure – конституционно, либо одновременно и тем и другим образом). Однако в любом случае мы имеем дело с социально значимым актом, который назовем героической инициацией. Смысл ее заключается в социальном утверждении имиджа ролевого героя. Иными словами, необходимо доказать обществу, что ролевый герой обладает адекватными личностными качествами, то есть что он наделен способностями и чертами, необходимыми для проигрывания героической роли (императора, маршала, народного вождя, партийного лидера и т. д.). Для примера можно сослаться на эпизоды из жизни генерала Бонапарта (будущего императора Франции), когда он впереди солдат шел навстречу вражеским пулям (в Египетской кампании или на Аркольском мосту).

Из сказанного выше следует вывод о необходимости различать статусную и ситуативную героические роли. Причем, рассуждая о ситуативной героической роли, следует уточнить, что она обусловлена ситуациями, которые обычно характеризуются словами «опасная», «кризисная», «смертельная», «рискованная», «катастрофическая», «аварийная», «гибельная» и т. д. Нередко ситуативную героическую роль играют «случайные» субъекты. Чрезвычайные обстоятельства вынуждают их принять эту роль на себя, и, надо сказать, что играют они ее достойно. Примерами ситуативной героической роли могут служить многочисленные эпизоды из жизни героя Гражданской войны А. Железнякова («матроса Железняка»).

Здесь следует остановиться на чрезвычайно острой во все времена проблеме взаимосвязи оригинала и копии. Сразу обратим внимание на два объективно существующих обстоятельства. Во-первых, эта взаимосвязь может быть адекватной и неадекватной. Во-вторых, динамика имиджа, о чем уже шла речь, органичным моментом которой является изменение роли и маски героя, в историческом развитии характеризуется не только неотвратимостью, но и естественностью. Это надо признать, если мы хотим оставаться на научных позициях, ибо объективно изменяется время, преобразуются социальные условия, появляются новые поколения, претерпевают более или менее радикальные перемены общественные взгляды, оценки, содержательные подвижки обнаруживает общественное мнение.

Задержим свое внимание на некоторых закономерностях взаимосвязи оригинала и копии, а именно на закономерностях, относящихся к областям эпистемологии и политики.

В эпистемологическом плане проблемы взаимосвязи оригинала и копии обращаются в проблемы истины и лжи, правды и неправды (кривды). Образ реально существующего (существовавшего) героя, переданный адекватно, воспринимается субъектом как «правда», как «истина», то есть как «подлинная», «верная» копия. Иначе говоря, роль и маска действительного героя как бы возрождаются и начинают проживать в процессах социальной коммуникации свою вторую, если не третью, четвертую и т. д. жизнь. Но возможна и прямо противоположная ситуация. Образ реально существующего (существовавшего) героя передается в процессах социальной коммуникации в разной мере измененным, трансформированным, искаженным. И тогда в общественном сознании утверждается неадекватная копия действительного героя, что означает определенные изменения и его роли, и его маски. Эти изменения разнонаправлены: либо в сторону, условно говоря, «белую», либо в сторону «черную». В первом случае герой идеализируется, обожествляется, его роль и маска, соответственно, представляются в обществе как положительные стандарты, образцы, достойные подражания. Во втором случае роль и маска как бы «приземляются», наделяются чертами обыденности, а то и вовсе описываются как недостойные, грешные, низкие, то есть дегероизируются. Здесь мы должны сформулировать один из основных принципов всей героической проблематики – практической и научной: образ, имидж героя всегда были и остаются существенными моментами политической жизни общества. Поэтому герои нередко делятся на «официальных» и «народных». И то, как подаются в процессах массовой коммуникации роль и маска (еще раз подчеркнем, что герой живет в обществе, в исторической памяти как «роль» и «маска» и не иначе), зависит во многих, если не в подавляющем большинстве случаев, от политики и политиков. Все изменения «роли» и «маски» героя отражают определенный социальный процесс, который мы и представили выше как «имиджевую динамику».

Рассматривая далее актуальный вопрос соотношения оригинала и копии героического образа, мы неотвратимо оказываемся в области эпистемологии, то есть процесса познания момента истины, касающегося этого соотношения. И здесь нельзя обойти вниманием следующие положения.

Во-первых, нет раз навсегда данной, раз навсегда открытой и законсервированной, внеисторической истины, касающейся человеческого бытия. Истина вообще, согласно диалектико-материалистической теории познания, относительна. Абсолютная истина – лишь момент относительной истины. Соответственно, любые заявления, любые притязания на подлинное, так сказать, стопроцентное знание героя как реальной личности и совершенного им подвига как эпистемической основы копии по существу безосновательны и означают зачастую не более чем амбиции исследователей, руководствующихся благими намерениями. Однако, и этого нельзя не учитывать, есть немало исследователей, преследующих явно или тайно совершенно противоположные цели, а именно – искажение действительной картины жизни. И тут мы сталкиваемся не только с эпистемической, но и с моральной проблемой. То, что касается моральной проблемы, собственно, не вызывает вопросов: ложь при всех условиях аморальна. Но вот то, что касается эпистемического образа героя, то есть копии (литературной, изобразительной, сценической, кинематографической или какой-либо иной), то этот образ остается открытым для всевозможных оценок и критики, как положительной, так и отрицательной.

Во-вторых, любая копия при всех условиях является лишь приблизительным образом действительной картины. Это тоже принципиально. Кроме того, любая копия отражает не только определенные моменты действительности (в нашем случае реальный образ героя и его подвига, его жизни), но и особенности автора копии как человека (историка, писателя, художника, журналиста и пр.), а вместе с тем и его оценки, критерии, чисто субъективные чувства (симпатии, антипатии, любовь, ненависть, восторг, осуждение и т. д.).

В-третьих, став достоянием истории, образ героя, его роль и маска живут по существу как имиджи. Все следующие друг за другом поколения в реальности имеют дело с имиджами тех или иных героев, и не более; имиджами, которые, в свою очередь, обретают в жизни поколений весьма специфическое бытие, что возможно благодаря социальной памяти и социальной коммуникации. Бытие героических имиджей в действительности есть не что иное, как бытие знаковых и символических систем, а в более общем смысле – информационных систем. В целом мы имеем дело здесь с явлением, которое в современной философской и социологической литературе определяется как «виртуальный мир». Другими словами, историческая жизнь героических имиджей – это их движение в историческом процессе как виртуальных образов в человеческом сознании, что, собственно, и позволяет людям (субъектам исторического процесса) по своей воле изменять содержание и форму героических имиджей, иначе говоря, переосмысливать и в соответствии со своими интересами видоизменять роли и маски героев. Подчеркивая, что имиджевая динамика является частным и специфическим, но тем не менее совершенно необходимым и органичным моментом общей истории человечества и что каждая историческая эпоха, тот или иной временной период общественной жизни отличаются друг от друга, помимо прочего, героическими образами и имиджами, а всевозможные исторические перемены сопровождаются переменами и в героической галерее, мы должны обратить внимание и на рейтинговую динамику, которая тоже является неизбежным процессом, сопровождающим исторические изменения. Другими словами, наряду с исторической имиджевой динамикой в героической галерее общества на всех этапах его развития имеет место и рейтинговая динамика. Это означает, что героические образы и имиджи не только занимают определенные места в своем естественно сложившемся или искусственно созданном иерархическом порядке, но и по целому ряду причин (политических, религиозных, нравственных, эстетических и пр.) меняются с точки зрения своей значимости этими местами. Как все это происходит в реальности, можно проследить на примере исторической и рейтинговой динамики героических образов и имиджей в российской действительности, если сравнить три эпохи: царизма, социализма и современного криминального капитализма.

Полистаем издания, содержащие биографические материалы Л. Д. Троцкого. Признанный вождь меньшевистского крыла социал-демократического революционного движения в царской России, герой Гражданской войны, в годы сталинских пятилеток «враг народа», в настоящее время «литератор», приравниваемый к Фукидиду, Данте, Макиавелли, Гейне, Марксу, Герцену[28]28
  См.: Волкогонов Д. А. Троцкий. Политический портрет: В 2 кн. – М., 1992. – Кн. 1. – С. 274.


[Закрыть]. Не менее показательна фигура Нестора Махно. Герой-анархист в предреволюционные и революционные годы в России, герой-партизан на Украине, кавалер ордена Красного Знамени под номером 4 (!) в годы Гражданской войны, в европейской эмиграции вплоть до своей смерти «рабочий-сапожник». С современной оценкой героизма Махно, получившего в народе прозвище «батько», можно познакомиться по книге М. И. Веллера «Махно» (М., 2007).