Текст книги "Тур де Франс. Их Италия (сборник)"

Глава 7
À propos

В этой последней главе попробую передать некоторые впечатления, ощущения и постараюсь поделиться с вами, дорогие читатели, размышлениями, возникшими по ходу «Тура». Теми, которые не вошли ни в фильм, ни в предыдущие главы книги. Не ждите ни логики, ни предпочтений. Это такие «мысли вслух», или как говорят французы, à propos.

Вот мы едем. Я заранее предупреждаю каждого, кто садится за руль той или иной из наших трех машин:

– Очень прошу вас, соблюдайте скорость. Здесь с этим очень строго, повсюду стоят радары, скорость фиксируется, будут штрафы. Поняли?

Все кивают: мол, поняли. А на самом деле не поняли ничего. Про себя подумали, что все обойдется. В результате в один прекрасный день я получил письмо от господина Николая Шибаеффа, Генерального комиссара Года Франции в России и России во Франции. В письме он сообщил мне, что возглавляемый им Комиссариат «с удовольствием» откликнулся на нашу просьбу оказать содействие в съемках фильма и, в частности, добился поддержки со стороны компании «Рено», которая согласилась «выделить три машины на время съемок».

«Увы, – пишет далее г-н Шибаефф, – я вынужден сегодня сообщить вам о целом ряде проблем, которые генеральная дирекция «Рено» довела до нашего сведения…»

Далее следует перечень «проблем», среди которых тринадцать (!) штрафов за превышение скорости. К письму приложены соответствующие документы – весьма подробные и абсолютно исчерпывающие. Ну, например, что такого-то числа в такое-то время на таком-то участке такой-то дороги с ограничением скорости 70 км/ч машина такой-то марки, номер такой-то, ехала со скоростью 92 км/ч, что наказывается штрафом в 68 евро. Далее сообщается, что если вы заплатите этот штраф в течение 15 дней после указанного в верхнем правом углу даты, то штраф составит не 68, а 45 евро. Если же вы не заплатите в течение 45 дней после указанной даты, штраф составит 180 евро.

Итак, тринадцать нарушений. Если даже взять по минимуму – по 45 евро, то получится кругленькая сумма в 585 евро. А если учесть, что мы лишь в половине случаев (точнее, в семи) сумели заплатить в течение пятнадцати дней, то мы заплатили 983 евро.

Во Франции с законом не шутят. Никаких «гаишников» вы не встретите на дорогах, и в отличие от Америки, за вами не погонится полицейская машина, водитель которой заметил ваше превышение скорости. Но вас обязательно засекут, вы обязательно получите штраф, вы будете занесены в национальный полицейский компьютер, и поверьте мне – не пытайтесь не заплатить: вас неминуемо – рано или поздно – поймают, а последствия будут серьезными – от лишения прав и очень большого штрафа до тюремного заключения.

За все время наших съемок нам не пришлось иметь дело с полицией. В городе Динь-ле-Бэн я встретился с начальником местной полиции Алленом Миллером, милейшем человеком, который сказал мне, что поскольку очень мало иммигрантов в этом городе, то нет особых проблем с преступностью, «хотя, конечно, бывают разные случаи, месье, но жизнь есть жизнь». На следующий день я встретил его на местном рынке: он был одет в гражданское платье, с ним многие здоровались за руку: было видно, что к нему хорошо относятся.

Мы договаривались о встрече с префектом полиции в Марселе, в котором не менее 15 процентов населения составляют выходцы из Магреба и где преступность является проблемой, однако в последнюю минуту встречу отменили. Как я сказал для камеры, видимо, все проблемы с преступностью были разрешены до нашего приезда, поэтому необходимость встречи отпала.

Наконец, в Париже, меня принял один из самых высокопоставленных чинов Национальной полиции Франции г-н Эмиль Перез, который, как и всякий чиновник, говорил много и ни о чем. Правда, когда я спросил его, боятся ли французы полиции, он чуть улыбнулся и ответил:

– Месье, подумайте, что это за полиция, если ее не боятся?

И в самом деле, она производит устрашающее впечатление, особенно CRS, эквивалент российского ОМОНа: они выходят на дело в броне, напоминающей нечто среднее между скафандром и рыцарскими доспехами. С ними лучше не связываться. И последнее: только безумец станет предлагать французскому полицейскому взятку.

Штрафы за превышение скорости я получил перед тем, как поехать в Биарриц. Меня расстроили не столько штрафы, сколько соображения о том, сколько потребуется времени, чтобы оформить их оплату. Но тут меня выручил старший консьерж гостиницы «Отель дю Пале» Кристиан Лапеби. Вот уже несколько лет как я провожу часть летнего отдыха в этой гостинице, так что месье Лапеби мне хорошо знаком. Этим я решил воспользоваться:

– Месье Лапеби, вы не поможете мне разобраться в том, как оплатить эти штрафы?

– С удовольствием, месье Познер. Вам и не нужно в этом разбираться. Дайте мне эти бумаги, и я решу этот вопрос.

Что он и сделал.

Вам, возможно, будет интересно узнать, что слово «консьерж» берет свое начало от французского (опять французы первые!) Comte des Cierges, буквально «хранитель свечей» – человек, который в Средние века обслуживал приезжавших в замок рыцарей. Это мне рассказал Кристиан. Он, как и всякий уважающий себя консьерж, тем более работающий в пятизвездочном отеле, носит особую и, надо сказать, весьма элегантную форму. Но в отличие от большинства, на лацканах его пиджака красуются два перекрещенных золотых ключа. Когда я спросил его об этом, он ответил:

– Это знак принадлежности к Международной организации консьержей.

– А как стать членом этой организации?

– Необходимы рекомендации не менее трех ее членов.

– Вы давно состоите в ней?

– Я? – и Кристиан улыбнулся. – Я не только давно состою, но и являюсь вице-президентом французского отделения.

– Что нужно, чтобы стать консьержем высокого уровня?

– Во-первых, нужно получать удовольствие от обслуживания клиентов. Надо быть готовым помогать им во всем. Например, если входит человек с чемоданом, а носильщика нет, консьерж должен немедленно сам это сделать. Во-вторых, надо быть психологом, надо уметь чувствовать клиента, как именно с данным человеком разговаривать. В-третьих, надо досконально знать все, о чем может спросить клиент – о ресторанах, о прокате всего что угодно, о театрах, об интересных местах. В-четвертых, надо выстроить отношения с директорами всех тех мест, которые может захотеть посетить ваш клиент. В-пятых, надо забыть слова «нет», «невозможно», «не знаю». В-шестых, надо быть готовым выполнить любые просьбы клиентов – вплоть до самых эксцентричных. И наконец, надо запомнить клиента, с тем чтобы, когда он вернется через год, два или пять, встретить его улыбкой и сказать: «Здравствуйте, месье или мадам такой-то или такая-то, я очень рад видеть вас вновь в нашем отеле».

– Этому учатся?

– Разумеется. Вместе со старшим консьержем отеля «Жорж V» в Париже я основал школу консьержей.

Впоследствии я школу эту посетил, побывал на трех уроках и убедился в том, что те двадцать с чем-то человек, которые там учатся, проходят очень строгую систему отбора. За свою жизнь я побывал во множестве гостиниц и могу со всей определенностью сказать, что французские консьержи не знают себе равных, сочетая в себе поразительное умение доставлять вам удовольствие от обслуживания, при этом абсолютно сохраняя чувство собственного достоинства.

Вы можете себе представить одного человека в инвалидной коляске? Можете. А десять? Тоже можете. А сто? Ну, в общем, можете. А десять тысяч? Не исключено, что у вас необыкновенно богатое воображение, и следовательно, вы и такое можете себе представить. Я тоже могу – но только после поездки и съемок в Лурде.

Если вы, не дай бог (настаиваю на строчном «б»), подумали, что мы прибыли в Лурд, чтобы снимать всемирные параолимпийские игры, которые включают в себе гонки на инвалидных колясках, вы ошибаетесь. Мы приехали в Лурд, чтобы… нет, придется зайти с другой стороны.

Инвалиды в Лурде. В ожидании чуда

Когда-то в тихой долине реки Гав-де-По родилась деревня Лурд. И осталась бы она вполне заурядной деревней, если бы в 1858 году четырнадцатилетней дочери местного мельника Бернадетт Сибирус не было видения Девы Марии.

С тех пор в Лурд стали стекаться паломники, надеющиеся на исцеление от тяжелых болезней. Сегодня в Лурд со всего света ежегодно приезжают семь миллионов паломников, а деревня давно превратилась в довольно большой город.

Как рассказывает легенда, святая Бернадетта (она была канонизирована в 1933 году) видела Деву Марию восемнадцать (!) раз. Это было в пещере Гроте-де-Масабель, на месте которой возвышается храм Нотр-Дам-де-Лурд с базиликами Розер и Имакюле-Консепсьон, что значит «непорочное зачатие». За ними прячутся пещеры, в одной из которых есть источник «чудотворной» воды, приносящей исцеление от всех болезней. Вода эта продается миллионами бутылок, не хуже воды «Эвиан». К источнику выстраиваются бесконечные очереди, и я, глядя на все это, почему-то вспоминал старый советский фильм режиссера Протазанова «Праздник святого Йоргена» с Игорем Ильинским в главной роли жулика Коркиса.

Все в том же Лурде…

Мои антиклерикальные и атеистические взгляды хорошо известны, но не мешают мне придерживаться постулата «Платон мне друг, но истина дороже» – в связи с чем я привожу опубликованные данные о св. Бернадетт:

«Она умерла 16 апреля 1879 года в женском монастыре в Невере. С субботу 19 апреля тело Бернадетт было положено в позже оцинкованный и опечатанный дубовый гроб, который поместили в гробнице в монастырском саду. По строгим церковным правилам, осенью 1909 года необходимо было осуществить так называемое каноническое обследование тела усопшей, которое состоялось 22 сентября. Подробный официальный отчет о первой эксгумации находится в архиве монастыря Сан-Жильдар. Там значится, что в 8:30 утра гроб был открыт в присутствии монсеньора Готье, епископа Неверского, а также членов епархиального трибунала. По снятии крышки гроба было найдено идеально сохранившееся тело Бернадетты. Ее лицо лучилось девичьей красотой, очи были сомкнуты, словно она была погружена в спокойный сон, а уста приоткрыты. Голова слегка склонилась влево, руки были сложены на груди и обвиты сильно заржавевшими четками; ее кожа, с просвечивающими прожилками, была свежей и упругой; равно как и ногти на руках и ногах находились в превосходном состоянии.

Подробный осмотр тела производили двое врачей. По снятии облачений все тело Бернадетты выглядело как живое, было эластичным и неповрежденным в каждой своей части… После исследования был составлен протокол, подписанный врачами и свидетелями. Сестры-монахини обмыли и одели тело в новые облачения, а затем положили его в новый, двойной гроб, который был закрыт, опечатан и вновь помещен в прежнюю гробницу.

Второе обследование тела Бернадетты состоялось 3 апреля 1919 года в присутствии епископа Неверского, комиссара полиции, представителей местного совета и членов епархиального трибунала. Обследование производилось с той же тщательностью, что и десятью годами ранее, с той только разницей, что каждый из двоих врачей составлял свой рапорт, каждый в отдельности и без взаимных консультаций. Оба их отчета полностью согласуются между собой, а также с предыдущим медицинским заключением.

Третье и последнее обследование тела было произведено 18 апреля 1925 года, то есть через сорок шесть лет и два дня после смерти Бернадетты. При этом присутствовали епископ Невера, комиссар полиции, мэр города и врачебная комиссия. К изумлению всех присутствовавших, тело Бернадетты сохранилось в идеальном состоянии. Приведем здесь фрагмент заключительного отчета, составленного главой медицинской комиссии, доктором Контом: «…Тело Бернадетты было нетленным (неповрежденным), совершенно не подверглось процессам гниения и разложения, вполне естественным после столь долгого нахождения в гробу, извлеченном из земли…» В дальнейшем доктор Конт опубликовал статью в научном журнале, в которой, в частности, писал: «При обследовании тела меня удивили превосходно сохранившиеся скелет, все связки, кожа, а также эластичность и упругость мышечных тканей… Но более всего мое изумление вызвало состояние печени через сорок шесть лет после смерти. Этот орган, столь хрупкий и нежный, должен был очень скоро подвергнуться разложению либо кальцинироваться и затвердеть. Между тем, извлекши ее с целью получения реликвий, я обнаружил, что она имеет эластичную, нормальную консистенцию. Я тут же показал ее своим ассистентам, сказав им, что этот факт выходит за пределы естественного порядка вещей». 18 июля 1925 года тело св. Бернадетты было помещено в прозрачный саркофаг, который установили в монастырской часовне, справа от главного алтаря. Канонизация блаженной Бернадетты состоялась в 1933 году в Ватикане».

Я в монастыре не был, саркофага с телом не видел. Но подвергать сомнению все, что описано выше, – невозможно. Чудо? Для многих – несомненно. Необъяснимо с научной точки зрения? Да… пока.

Кстати, о чудесах. Как сказал мне доктор Алессандро де Франчисшис, в чьи обязанности входит тщательное рассмотрение каждого случая необъяснимого исцеления в Лурде, «мы, врачи, не говорим о чудесах, мы лишь констатируем после длительных и исчерпывающих исследований, что данное исцеление не имеет медицинского объяснения. Причем мы не только констатируем факт выздоровления, но ждем определенное количество лет, чтобы убедиться в том, что нет рецидива. И только после этого мы направляем материал в церковь, которая сама выносит окончательное определение – чудо это или нет».

На момент нашего пребывания в Лурде церковь официально признала «чудесными» 67 случаев исцеления.

Надо иметь в виду, что Франция – страна сугубо светская. Церковь жестко отделена от государства и школа от церкви. Правда, 80 % французов говорят, что они католики, но из этого числа только 14 % регулярно ходят в церковь. Французский картезианский ум не склонен верить в чудеса, и в этом смысле Лурд представляет собой некую аномалию. Я был совершенно потрясен, когда присутствовал на молебне в подземной базилике Сутерен-Сен-Пи Х: двадцать пять тысяч человек – кто в инвалидных колясках, кто на передвижных носилках, кто на костылях – молились хором и пели. Я не могу не признать, что ощущение веры витало в воздухе, что лица этих людей выражали восторг и благоговение. Но я не мог отделаться от ощущения того, что я нахожусь на каком-то гигантском, до мелочей отрепетированном спектакле, что присутствую при какой-то гигантской мистификации.

«Религиозный» товар в Лурде

Лурд поразил еще одним: неслыханной коммерцией. В Лурде главный товар – религия: количество лавок и магазинов, в которых продают сотни тысяч амулетов, крестиков и крестов, статуй и статуэток, икон и образов, ошеломляет.

Любопытная деталь: главная торговая улица Лурда является односторонней, что дает преимущество тем торговым точкам, которые расположены в ее начале. Хозяева магазинов добились того, что еженедельно меняется направление движения: улица остается односторонней, но само направление движения меняется, с тем чтобы у торговцев были равные условия.

После двух дней, проведенных в Лурде, я только и думал о том, как скорее уехать оттуда: фанатизм вперемешку с торговлей совершенно несъедобное блюдо.

Говорят, что Франция отличается толерантностью в отношении различных вероисповеданий. И говорят правильно, только так было не всегда.

Помню, когда мы были в Тулузе и я стоял на главной площади города и смотрел на прекрасный фасад университета, сопровождавший меня знаток города сказал:

Оказывается, религия прекрасно уживается с торговлей

– Тулузский университет основан в 1229 году, и основан он был в качестве центра для борьбы с еретиками.

– ?

– А что вас так удивляет? Об ордене доминиканцев слышали?

– Слышал.

– Ну вот, орден был создан аж в 1215 году cвятым Домиником именно здесь, в Тулузе. Вы побывали в церкви Якобинцев?

– Да, конечно. Потрясающее здание совершенно уникальной красоты. Там ведь похоронены мощи святого Фомы Аквината?

– Да. Хороший был малый. Хотел примирить вас, православных, с нами, католиками. За этим отправился в Лион в 1274 году, куда Папа позвал его на собор. Да вот по пути ударился головой о дерево и помер. А представляете, каким был бы мир, если бы состоялось примирение? А знаете, как звали орден доминиканцев?

– Нет.

– «Псы господни». Им-то римский папа поручил ведать Инквизицией, и уж они постарались. О катарах слышали?

Я хотел сказать, что если речь идет о катаре верхних дыхательных путей, то слышал, а так нет. Но сдержался и только покачал головой.

– Да что это, месье, о чем ни спрошу, не знаете! Катары были еретиками. В Бога-то верили, но отрицали страдания Христа, не почитали крест, были против икон и статуй, отрицали учение о Страшном суде, существование ада и рая, не признавали Ветхий Завет, да и вообще в гробу видали Рим и римского папу. И вот здесь, в Тулузе, был их центр – их здесь называли альбигойцами. Вот их-то должны были уничтожить доминиканцы, а университет был местом трибунала. Альбигойцев уничтожили до последнего человека, но как мы, французы, говорим, аппетит приходит во время еды. Взялись за ведьм и колдунов. Первое сожжение состоялось на этой площади в 1275 году, ну а дальше – больше. Например, в 1577 году на этой площади на общем костре сожгли 400 ведьм разом. Представляете картинку?

Признаться, нет, не мог себе представить.

Стоя на этой прекрасной площади, я задумался над тем, почему религиозные войны были столь жестокими? Почему не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей? Почему вера часто возбуждает в человеке слепую ненависть? А то, что это так, не подлежит сомнению – достаточно вспомнить Варфоломеевскую ночь, что началась в Париже 24 августа 1572 года и потом распространилась по всей Франции и привела к убийству около сорока тысяч протестантов.

Может ли быть так, что, для того, чтобы стать толерантным, надо пройти через море крови и ужасов нетерпимости?

Я не пишу ничего в этой книжке о французском образовании, хотя оно того стоит. По моему убеждению, оно лучшее в мире. Оно основано только на одном: на меритократии. Оно абсолютно доступно и совершенно бесплатно, поэтому все зависит от личных качеств учащегося. Требования чрезвычайно высоки, от школьников, равно как и от студентов, требуют умения рассуждать, проявлять самостоятельность при решении тех или иных задач, излагать, как письменно, так и устно, свои соображения по тому или иному вопросу: никакого тебе ЕГЭ!

Об одном все же скажу.

Мы посетили одну из самых знаменитых и престижных «больших школ» Франции – Политехническую школу, где я имел возможность говорить с ее директором, генералом армии Ксавье Мишелем. Школа была создана в 1794 году, потом Наполеон ввел в ней военный режим, и хотя она с тех пор сильно видоизменилась, по традиции ее всегда возглавляет генерал, а ее студенты по торжественным случаям носят парадную военную форму со шпагой на боку. Наполеону она обязана своим девизом: «За Родину, науку и славу». По числу своих представителей в пятистах крупнейших фирмах мира Политекник стоит на первом месте в Европе и на четвертом в мире, уступая лишь Гарварду, Токийскому университету и Стамфордскому университету.

В день очередного выпуска там выступил президент Франции Николя Саркози. Передо мной лежит его речь – десять машинописных страниц, и я хотел бы ознакомить вас с последними ее десятью строчками:

«Дамы и господа!

Я каждому из вас желаю водрузить свое знамя над теми территориями, которые вы выберете для своей победы.

Я желаю вам быть дерзкими, потому что, в конце концов, нет славы без отваги и готовности рисковать.

И что бы вы ни делали впоследствии, помните о месяцах, проведенных вами на военной или государственной службе, и задавайтесь вопросом, что вы можете сделать для своей страны, ибо ее величие зависит от преданности каждого из нас».

Согласитесь, не часто обращаются так к выпускникам высшего учебного заведения.

В этой книге ничего – или почти ничего – не сказано о политике. В нескольких городах я встречался с мэрами, а в Париже брал интервью у двух весьма известных деятелей, членов сената: бывшего премьер-министра Франции Жан-Пьера Рафарена и Жан-Пьера Шевенмана, занимавшего пост министра обороны и министра внутренних дел. Должен признаться, что ни тот, ни другой особого впечатления на меня не произвели и лишь укрепили меня во мнении, что все политические лидеры (за редчайшими исключениями) удивительно похожи друг на друга.

Из мэров на меня произвел впечатление мэр города Виши Клод Малюре, основатель организации «Врачи без границ». Был он и Государственным секретарем по правам человека (с 1986 по 1988 год). Мэром Виши был избран в 1989 году, коим остается по сей день, то есть двадцать лет. Собственно, мы поехали в Виши по моему настоянию и вовсе не для того, чтобы ознакомиться со знаменитыми термальными водами всемирно известного спа. Мне хотелось выяснить, насколько местные жители помнят позорное прошлое Виши, то время, когда в этом городе заседало «независимое правительство» «свободной Франции» во главе с героем Первой мировой войны, маршалом Анри-Филиппом Петеном.

Оказалось, помнят не сильно.

А я помню. Помню, потому что я был в Париже, когда 10 мая 1940 года напали немцы. Помню, потому что летом этого же года с благословения Гитлера была создана «свободная зона» Франции со столицей Виши. Помню, потому что осенью этого года наша семья бежала в эту зону, в Марсель, потому что оставаться на оккупированной немцами территории было для моего отца – еврея, сторонника СССР – смерти подобно. Помню, потому что осенью этого года мы бежали из пока еще не оккупированной зоны через Испанию и Португалию в Америку. Помню, потому что никогда не забывал о том позоре и пытался объяснить себе, как же это могло произойти.

И в самом деле, история странная, почти необъяснимая. Потому что повинен в ней герой Первой мировой войны, герой обороны Вердена, человек-легенда и всеобщий любимец Франции маршал Анри-Филипп Петен.

Видимо, собираюсь выступить с этим номером в «Минуте славы»

Главная героиня Франции: Жанна д’Арк в Реймсе…

… и в Париже.

Реймсский собор, место коронации французских монархов

Когда пал Париж в июне 1940 года, перед французским руководством встал вопрос: как быть дальше? Были сторонники того, чтобы вывести войска в Северную Африку и там, вместе с Англией, продолжать войну. Но они были в меньшинстве. Верх взяли сторонники сепаратного перемирия во главе с Петеном, которому тогда уже было 84 года. 16 июня он занял пост премьер-министра и на следующий день по радио объявил о прекращении сопротивления. Ну и как встретили эту весть французы? Вот что пишет в своих мемуарах русский писатель-эмигрант Роман Гуль: «Все: крестьяне, виноградари, ремесленники, бакалейщики, рестораторы, гарсоны кафе, парикмахеры и бегущие, как сброд, солдаты – все хотели одного – что угодно, только чтоб кончилось это падение в бездонную бездну… У всех на уме было одно слово – «армистис» (перемирие), что означало, что немцы не пойдут на юг Франции, не придут сюда, не расквартируют здесь свои войска, не будут забирать скот, хлеб, виноград, вино… Бежавший из Франции в Лондон де Голль, хотевший сопротивления во что бы то ни стало, в тот момент, увы, не с Францией, не с народом. С народом был Петен».

И это правда.

Я видел хронику выступления Петена перед десятками, если не сотнями тысяч парижан, восторженно приветствующих его, человека, который на самом деле предал Францию. Я видел хронику выступления де Голля четырьмя годами позже перед теми же десятками, если не сотнями парижан, столь же восторженно приветствующих его, человека, сумевшего спасти честь Франции. Что это говорит о народе?

Как мог народ, родивший бессмертный лозунг «Свобода, Равенство, Братство», восторженно приветствовать человека, который заменил его на «Труд, Семья, Отечество»? Который заменил национальную эмблему республиканской Франции секирой древних галлов? Который рьяно выдавал евреев и коммунистов немцам и создал «милицию», воевавшую с французским Сопротивлением и расстреливавшую заложников? Который, в общем, спокойно воспринял весть об уничтожении поселка Орадур карателями отрядов СС и поддержал идею создания совместной франко-германской дивизии СС – «Шарлемань»?

Вопрос ответа не имеет. Что подтвердил мне г-н Малюре:

– Как могли немцы, народ великих философов и ученых, привести к власти и восторженно поддержать нацистов во главе с Гитлером? Как могли русские, народ великой литературы, почти три четверти века восторженно и самоотверженно поддерживать одного из самых кровавых тиранов в истории человечества? Все дело, дорогой месье, в страхе: появляется фигура, которая говорит: «Со мной вы забудете страх, со мной вы воспрянете, со мной вы обретете счастье, со мной все ваши мечты станут явью». И народ – напуганный, уставший, потерявший всякую надежду, придавленный и подавленный, народ попадается на эту приманку. И с этим можно бороться только одним способом: постоянно – через школу, через СМИ – напоминать народу о его прошлом позоре, о его преступлении, о его ответственности.

– Месье мэр, насколько я знаю, это делают в Германии. Точно могу сказать вам, что этого не делают в России. А во Франции?

– О чем вы, месье? – ответил он и пожал плечами.

Помню, еще давно, во время съемок фильма «Одноэтажная Америка», я заспорил со своим американским другом Брайаном по поводу охоты. Брайан – заядлый охотник, но надо признать, что для него охота это и спорт, и способ добывания пищи: его не устраивает просто убийство дичи, он ее потом «потребляет». Более того, он, как правило, охотится с помощью лука и стрел.

– Все-таки огнестрельное оружие не дает животному никаких шансов, а лук и стрелы – другое дело.

– Ну да, – отвечаю я, – это будет особенно верно, когда медведя научат тоже пользоваться луком и стрелами. Тогда действительно будет интересно.

Вспомнил я этот разговор, когда стал свидетелем специально для нашей съемочной группы организованной охоты chasse а courre. Дело в том, что этот вид охоты – очень старый, практиковавшийся сначала только королем Франции и его свитой, а потом ставший доступным и для некоторых вельмож, запрещает использование огнестрельного оружия. Более того, загнанного собаками зверя охотник обязан убить кинжалом – что, как вы понимаете, небезопасно, если перед вами разъяренный кабан весом сто килограмм.

Анри де Монспей потомственный граф, когда он бывает дома, что бывает нечасто, он живет в потомственном замке XI века в деревне Жалиньи. Как призналась мне его мать, никто не знает, сколько в этом замке комнат, требуются большие деньги, чтобы привести все в надлежащий порядок, а с деньгами, увы…

Стены жилой части замка украшены, в частности, громадными портретами знаменитых охотничьих псов прошлых веков, писанными маслом. Уж не помню их кличек, но уверяю вас, что эти портреты написаны с пиететом не меньшим, чем портреты святых времен Возрождения.

Месье де Монспей, с которым я познакомился в Лиможе на фарфоровой фабрике «Рейно» (он является родственником владельца фабрики, графа Бертрана Рейно, и представителем этой компании в Москве), организовал для нас эту самую охоту, в которой участвуют три или четыре всадника-охотника, порядка 250 гончих псов и около десяти выжлятников.

Как можно делать такое из камня?!

Все собираются рано утром у условленного места охоты. Все, кроме выжлецов, – в очень красивой и совершенно обязательной охотничьей форме, в том числе и группа из десяти – пятнадцати музыкантов, которым надлежит перед охотой играть мелодию начала, во время охоты сигнализировать об обнаружении зверя, сообщать музыкой о том, что зверь загнан и убит, и после этого исполнить пьесу «Завершение охоты».

Впечатление сильное. Все начинается с того, что выжлятники – немолодые, опытные мужики, – сняв головной убор, по очереди докладывают хозяину – главному охотнику, где каждый из них видел зверя, каков он и где сейчас находится. На основании этих докладов хозяин принимает решение о том, на какого зверя будут охотиться. После этого выпускают собачью свору: из специально приспособленного грузовика вываливаются 150–200 собак. Все они – гончие, все одной породы, все примерно одинакового размера. Ими занимается псарь. Он знает каждого пса по имени, разговаривает с ними, как будто они люди. Потом трубят в рог, запускают собак, охотники вскакивают на коней и… понеслось!

Псовая охота, устроенная специально для нас

Охотничьи псы, точнее – выжлецы

Охота была на кабана. Я узнал много любопытного. Например, что из кабаньего стада выделяется один, который уводит собак от стада, – он бежит, бежит, бежит, пока не устанет, после чего возвращается в стадо, откуда выделяют следующего «бегуна» – и так раз за разом, стремясь добиться того, что собаки настолько устанут, что прекратят преследование. При обнаружении зверя охотник трубит в рог особенным образом, призывая всех остальных присоединиться к нему. На этот раз кабан уйти не смог, его окружили собаки, ожидая графа Монспея, который, легко спрыгнув с коня, приблизился к кабану и заколол его специальным кинжалом.

Затем вся процессия – охотники на своих конях, выжлятники и выжлецы, музыканты – вернулась на лужок перед замком, где с убитого кабана была снята шкура. А далее… Вся собачья свора собралась полумесяцем перед лежащей на земле тушей кабана. Перед ними встал псарь и завел примерно такую речь:

– Мои красавцы, вы славно поработали, славно. Вы услужили своему хозяину, вы достойны похвалы, вы заслужили почет и уважение. Вы показали всем, что отвага, скорость и чутье вам свойственны, что граф может вами гордиться. Горжусь вами и я. И желаю вам приятного аппетита.

И при этих словах вся свора, которая, казалось, внимала его речи, кинулась жрать кабана, от которого через две-три минуты не осталось и следа.

– Обычно, – сказал мне граф, – мы какие-то куски берем себе на кухню. В старину полагалось отдавать кое-что крестьянам, которые позволили нам скакать на конях по их землям, преследуя зверя. Собственно, мы продолжаем эту традицию. Но сегодня кабан был небольшой, так что целиком отдали его псам.

Вечером был устроен ужин – как выяснилось, в мою честь. Происходило это в столовой замка, за столом, за которым когда-то сиживали французские вельможи. Я должен был отвечать на вопросы о России – такова моя участь во всех встречах с иностранцами, хотя мне было гораздо интереснее слушать то, о чем говорят они.

Например: «Нельзя платить людям за то, что они ничего не делают». Это по поводу пособия для безработных.