Текст книги "Круги на Земле"

Максу стало стыдно, он почувстовал, как краснеют уши, но не подал виду. А ведь дядя Юра говорил: «Относись к другим так, как ты хотел бы, чтобы относились к тебе». Наверное, не ахти какая истина, и не сам дядя ее придумал, но впервые Макс услышал эти слова от него… кажется. Или от отца?

Электричка замедлила свой полет, остановилась. Часть пассажиров сошла на станции, но вместо них набралось предостаточно новых. В противоположном конце вагона в тамбур забежал упитанный бородатый мужчина и проорал зычным голосом: «Газета „Веселый Уик-энд“! С программой телепередач и эротическим гороскопом на будущую неделю! Также – кроссворды и лучшие анекдоты!» Многие потянулись за кошельками.

…Макс следил за продвижением бородача и поэтому не сразу заметил цыган. Их было трое: низкорослая загорелая женщина в старом, когда-то радужно-ярком платке и облегающем, таком же выцветшем платье; цыганка няньчила туго спеленутого младенца, чуть впереди стоял ребенок постарше, лет четырех-пяти. Они, наверное, вошли в тамбур сразу же после продавца газет, но стояли и выжидали. «Наверное, смотрят, у кого есть деньги», – подумал Макс.

Бородач уже почти добрался до того конца вагона, где стояли мальчик с дядей; цыгане, как по сигналу, начали свое продвижение вслед за продавцом. Но перед этим женщина с детьми остановилась, чтобы воззвать: «Людзеньки добрыя! Памажыце, чым можыце, каб сыночкау прагадаваць!» Впереди бежал мальчик, нагло вжимаясь в пространство между людьми и подолгу останавливая молящий настойчивый взгляд на некоторых. Как правило, на тех, кто держал в руках «Веселый Уик-энд». Цыганка шла медленнее и время от времени повторяя: «…чым можеце…». Перед нею люди уже расступались, с выражением легкой брезгливости на лицах.

«Их не принимают всерьез», – внезапно понял Макс. Он вспомнил одну книжку, в которой искали убийцу. Думали, что это сильный накачанный мужик… ну, из тех, с кем обычно не спорят. В общем, подозревали в книге одного, а оказалось, убил совсем другой. На того тоже никто не обращал внимания.

Макс увидел, как вздрогнул и отшатнулся стоявший рядом долговязый немолодой мужчина, пропуская цыганчонка. Однако же тот задержался и внимательно посмотрел на пассажира. Мужчина отвернулся и с напускной сосредоточенностью уставился в окно. Остальные пассажиры сделали то же самое.

Один Макс смотрел в сторону цыганчонка. Не специально – просто так получилось, что мальчик проигнорировал вид за окном (за то время, пока стояли, уже нанаблюдался под завязку) и расслабленным взглядом скользил по окружающим. Учился Пассажирскому Безразличию.

Цыганчонок на долю секунды изменился в лице (так выглядывает из норки настороженный хорек) и протянул правую руку.

– Памажыце, чым можеце…

Рука цыганчонка скользнула обратно, в кулачишке оказался зажат потертый на сгибах черный кошелек. Пацан с велосипедом так ничего и не заметил.

«Сказать?» «Не говорить?» Все равно, несмотря ни на что, Макс испытывал неприязнь к подростку с велосипедом. За то, что тот с велосипедом. И за то, что лучше, чем /Макс/ мог бы быть.

Отвратительное чувство, и мальчик попытался выдернуть его, как сорняк – из рыхлой грядки. Но похоже, у сорняка имелись глубокие цепкие корни.

Жизнь брала свое. Но книги учили другому. Нельзя молчать.

«А что, если он голодает?» /И у него наверняка тоже нет велосипеда/ Но… Но… Велосепидист ведь уступил старушке место. В конце концов, он не заслуживает того, чтобы потерять кошелек!

Макс вскрикнул. Все моментально обернулись в его сторону. «Возможно, они и ждали, что произойдет что-нибудь такое».

Пацан с велосипедом тоже смотрел.

– Он украл у тебя кошелек, – сказал Макс. – Цыганчонок.

Пацан хлопнул веками. Он не понимал.

Зато какая-то тетка (из тех вездесущих, всюду сующих свой бугорчатый нос теток) уже цапнула цыганчонка за плечико:

– Я его держу!

Теперь внимание пассажиров переключилось на воришку. Тот заверещал и рванулся из рук тетки. Вырваться-то он вырвался, но сбежать не сумел: вокруг было слишком людно. Цыганчонка схватили опять, подтолкнули к пацану с велосипедом: «Отдавай кошелек, поганец!»

– Прекратите, люди добрые! Он ничего не брал! – закричала цыганка, мигом переходя на русский. – Он же ничего не брал!

Младенец у нее на руках заорал.

– У меня стянули кошелек, – растерянно сообщил пацан с велосипедом. Он уже успел обследовать карманы и прийти к этому печальному умозаключению. – Эй!..

– Я не брал! – заверещал цыганчонок.

Мнения пассажиров разделились. Одни верили, другие – нет. Только Макс знал, потому что видел.

Он так и сказал:

– Я видел – этот украл, – и показал на цыганчонка.

На мгновение все затихли.

И вдруг цыганка ткнула пальцем куда-то себе под ноги:

– А там что?

Долговязый немолодой мужчина с еле слышным кряхтением нагнулся и поднял черный, потертый на сгибах кошелек.

– О! Мой! – обрадованно воскликнул пацан с велосипедом.

– Вот так-то! – торжествующе заявила цыганка. – А ты, – она повернулась к Максу, – просто больной мальчик. ОЧЕНЬ БОЛЬНОЙ МАЛЬЧИК.

Цыганка протянула смуглую крепкую руку и коснулась Максового лба.

– Так и есть! – крикнула она. – Жар!

Все это было проделано настолько молниеносно, что Юрий Николаевич даже не успел вмешаться. Только теперь он шагнул вперед, отодвигая племянника в сторону, и приказал цыганке:

– Ну-ка, пойди прочь!

Это походило на то, как отдают приказы дворовому псу.

Цыганка лишь пожала плечами.

– Очень больной мальчик, – повторила она, глядя Максу прямо в глаза. – Очень.

И, развернувшись, вышла из вагона, сопровождаемая сыном-воришкой.

Электричка, словно ожилала этого момента, – захлопнула двери и поехала дальше.

5

– Зачем ты сделал это? – спросил дядя.

Он был расстроен, но Макс видел – не оттого, что он выдал цыганчонка. Оттого лишь, что сам Юрий Николаевич ничего не заметил и не предпринял – попросту не успел ничего предпринять. Мальчик знал, что такие вещи задевают самолюбие взрослых.

– Я должен был, – вздохнул он.

Конечно, это не объяснение, но дядя Юра вряд ли ждет именно объяснения.

Юрий Николаевич покачал головой.

– Тебе следовало сказать мне.

– Он успел бы убежать.

– Ну а так он успел бросить кошелек. И вытащить оттуда деньги.

Макс кашлянул и посмотрел в окно.

Они ехали уже около часа. Минут через десять после инцидента с цыганчонком пацан с велосипедом догадался-таки и полез в кошелек. Там, разумеется, было пусто, – о чем и узнали все, кто мог слушать. Пересудов хватило еще на полчаса.

Все это время ни Макс, ни Юрий Николаевич не были склонны обсуждать случившееся. Но теперь, после некоторого количества остановок, освободились сидячие места, а большая часть людей, бывших свидетелями происшествия, уже сошла. Можно и поговорить.

– Но ты все равно молодец, – похлопал по плечу дядя Юра. – Молодец, что не струсил и не промолчал. Я горжусь тобой, козаче. Из тебя будет толк.

Макс почувствовал, как улыбка растягивает его пересохшие губы:

– Спасибо.

Они замолчали. Дядя размышлял о своем, а Макс сосредоточил все внимание не собственных ощущениях. В основном, на тех, что возникали в районе горла. Колючий шар, который, казалось, с прибытием в Минск, пропал, теперь снова начал ворочаться. Сейчас это напоминало Максу сотню маленьких альпинистов, карабкающихся изнутри, по горлу. До сих пор они отдыхали, ели, пили, набирались сил и перебрасывались своими скалолазными шуточками, понятными лишь им одним, – а теперь продолжают восхождение. И судя по всему, они просто-таки преисполнены энергией и решимостью выкарабкаться на самый верх.

Максу это не понравилось. Да и кому бы понравилось? Что бы там не случилось, каникулы есть каникулы, а лето есть лето. Заболеть в июле – можно ли вообразить нечто более дурацкое? К тому же, /очень больной мальчик/ Макс, если честно, немного испугался. Потому что, каким бы ты ни был молодцом и героем, – в собственных ли глазах, в глазах ли окружающих, – когда к тебе протягивает руку цыганка и говорит о том, что ты болен, поневоле становится страшно. В особенности, если ты читал разнообразные книги про проклятия и злобных колдунов.

Тем более, если ты веришь почти во все написанное.

Мальчик осторожно, чтобы не привлекать внимания дяди, прикоснулся к своей щеке. Показалось или она на самом деле горячее, чем следует? Макс вздохнул («Не понять») и тут же закашлялся. Воздух не желал просто и привычно проходить в легкие и из легких – воздуху мешал взвод альпинистов.

– Ну-ка. – Юрий Николаевич потрогал Максов лоб: – Как самочувствие, козаче? Плохо или совсем плохо?

– Средне, – соврал мальчик. Меньше всего ему хотелось пить порошки, но к этому, похоже, все и шло.

«Да ладно, пройдет само».

– Может, примешь таблетку? – предложил Юрий Николаевич.

Макс с наигранной ленцой отказался:

– Не-а, не стоит. Нормально.

– Ну смотри, ты уже человек взрослый, так что… – дядя прищурил глаз. – Только помни, что ни один взрослый человек не будет хорохориться без толку и делать вид, что все в порядке, вместо того, чтобы выпить лекарство.

Макс пообещал, что не забудет.

6

Собственно, электричка была только частью пути. Оставался еще автобус.

На автовокзале, пока Юрий Николаевич покупал билеты на нужный рейс, Максу снова пришлось сторожить вещи. Мальчик устроился на одной из скамеек возле «пристани» и разглядывал бело-желтое тупое рыло «ЛАЗа». Рядом уже выстроилась очередь будущих пассажиров, с сумками и свертками. Светловолосый ребенок дергал за юбку маму и капризно требовал мороженого. Макс вздрогнул. «Ох, хорошо ему», – подумалось невпопад.

– Пойдем, – Юрий Николаевич неслышно подошел сзади и положил ладонь на плечо племянника. Почувствовав в жесте дяди скрытую озабоченность своим здоровьем, Макс оглянулся:

– Со мной все в поряд…

Мальчик не договорил и закашлялся. Его словно прорвало, воздух рывками, как из открытой раны, выхлестывался наружу. Тело Макса раскачивалось и содрогалось, безвольное, неуправляемое.

Это продолжалось слишком долго, чтобы можно было выдать за случайность.

Юрий Николаевич дождался, пока приступ закончится, и приложил к Максовому лбу прохладную упругую ладонь. Похоже, результат дяде не понравился.

– Ладно, – нахмурившись, проговорил он. – Ладно, до дома не так уж далеко. Там разберемся. Пошли, козаче.

Макс попытался улыбнуться, но получилось как-то фальшиво. Он поднял рюкзак и последовал за дядей.

К бело-желтому «ЛАЗу».

– Мама! Ну мама!! Ма-а-ама! Купи ма-арожынае! Купи! Ку-упи-и-и!!!

Одна из старушек-пассажирок рискнула пожурить нытика, но тот заревел пуще прежнего. Мать, похоже, была не способна унять собственное чадо.

Макс с ужасом подумал, что ему предстоит то еще путешествие.

Места, купленные Юрием Николаевичем, находились почти в самом конце автобуса. Дядя с племянником отыскали нужные сидения, и тут мальчик обнаружил, что капризный любитель мороженого будет ехать прямо перед ним. Поначалу тот продолжал ныть, но вот все пассажиры погрузились и автобус отправился. Ребенок замолчал, понимая, что уж теперь всякие его усилия будут тщетны.

Макс облегченно вздохнул и откинулся на спинку сидения. Неудобную, чересчур низкую, еще и с твердым поручнем, который приходился прямо на плечи.

Альпинисты упорно продолжали восхождение.

– Ма-а, почитай сказку.

Последовало рассеянное: «Что?..» – и ребенок, ерзая на сидении, повторил: «Сказку».

– Славик, прямо сейчас? – устало вздохнула мама.

– Си-час, – утвердительно кивнул Славик. – Про мохнатиков.

«Чего-чего?» – Макс никогда не слышал про такую сказку.

– «Жил-был в норе под землей хоббит»…

«А-а, понятно. Тоже мне, „мохнатики“!» Конечно, он читал эту книжку, – и не только ее, но и продолжение, «Властелина колец». Хорошая история, Максу понравилась. И мальчик не прочь был послушать рассказ о хоббите Бильбо снова, это могло хоть немного отвлечь его от мыслей о болезни.

– «Матушка нашего хоббита… кстати, кто такой хоббит? Пожалуй, стоит рассказать о хоббитах подробнее, так как в наше время они стали редкостью и сторонятся Выского Народа, как они называют нас, людей. Сами они низкорослый народец, примерно вполовину нашего роста и пониже бородатых гномов. Бороды у хоббитов нет. Волшебного в них тоже, в общем-то, ничего нет, если не считать волшебным умение быстро и бесшумно исчезать в тех случаях, когда всякие бестолковые, неуклюжие верзилы, вроде нас с вами, с шумом и треском ломятся, как слоны»…

Мама Славика читала красиво, с выражением, но тихо, так что Макс даже не заметил, как заснул.

«Фу, – подумал он, – какая глупость. Разумеется, не заметил. Да это и невозможно».

Мальчик потер ладонью вспотевший лоб и огляделся.

Автобус ехал по полю. Видимо, пока Макс спал, город успел закончиться.

Ну что же, так даже интереснее, ведь дома он видел тысячи раз, а такие вот поля – нечасто.

Оно было рыжим и пушистым, и шевелилось – так переливаются мускулы под кожей у тигра. Автобус мчался прямо через поле; колоски, словно маленькие кулачки, колотили по металлическим бокам. Вначале Макс подумал, что это они от обиды за своих собратьев, но потом понял: дело в другом. Колосья стучали в ярости, они готовы были разбиться в лепешку /ха-ха, вот так шуточка!/ расшибиться в блин, но прошибить стенки автобуса и добраться до пассажиров, добраться до дяди Юры и Макса.

«ВНИМАНИЕ-ВНИМАНИЕ!..» – переговорное устройство в салоне неожиданно ожило и так же неожиданно умолкло. Тогда в проходе между сиденьями появился водитель автобуса.

– Ха! – сказал водитель, поправляя вязаную шапочку и отбрасывая на плечо конец ярко-алого шарфа. – Ха! Господа пассажиры могут не бояться. Осталось недолго, совсем недолго. И круг замкнется.

Макс выглянул в окно.

И впрямь, автобус ехал по кругу. Впереди уже можно было различить то место, откуда начиналась выдавленная машиной колея.

– Ну-ка, поглядим, что тут у нас, – по-докторски хохотнул водитель, потянувшись рукой к глазам… лишь теперь мальчик понял, что вместо глаз у того очки для водного плавания… или занятия горным спортом! И еще Макс почувствовал: если водитель снимет очки, случится страшная вещь.

– Нет!!!

Водитель, казалось, даже не услышал крика. Он взялся за очки и потянул вверх.

Сидевший впереди Славик резко обернулся и качнул головой:

– Не бойся, мальчик. Все образумится… то есть, я хотел сказать, образуется.

С этими словами ребенок спрыгнул и зашагал по проходу. Только сейчас Макс увидел, что ноги у Славика – мохнатые. Да и сам он похож скорее на хоббита… но только похож.

На самом же деле существо было не хоббитом. О нет, не добрым мистером Бильбо, и не простодушным Сэмом, и уж тем более не отважным Фродо! Оно… оно…

– Ну-с, – растягивая слова, произнес водитель. – Ну-с, вот и конец. Круг замкнулся.

Автобус въехал в колею и вздрогнул, когда очки были сдернуты. Но этого Макс уже не увидел.

7

Первым пришедшей мыслью, как ни странно, было вопросительное удивление: «Почему стоим? Ведь мы же едем…» Потом Макс вспомнил, что /круг замкнулся/ он заснул и ему снился сон. Очень неприятный сон. Впрочем, действительность была не намного лучше.

Макса одновременно терзали холод и жар. Холод устроился на лице, а жар растекся по остальному телу. Он открыл глаза и на одно долгое, невыносимо затянувшееся мгновение мальчику показалось, что он утонул и лежит у поверхности покрытой льдом реки, подо льдом. Потом чья-то заботливая рука скользнула по лбу и смахнула холод, как смахивают прядь волос. Стало теплее.

– Палехчало? – спросил женский голос, делая ударение на «е» и твердо выговаривая «ч».

Макс попробывал кивнуть:

– Немножко. А где дядя?

– Здесь я, козаче. Похоже, ты перегрелся на солнце или… уж не знаю, какое еще может быть «или». Я бы списал все на мороженое, но сколько ж надо съесть мороженого, чтобы вырубиться прямо в автобусе? Ну как самочувствие, плохо или очень плохо?

«Ох, – отстраненно подумал Макс, – как же мы любим повторять одну и ту же, „коронную“ шутку миллионы тысяч раз. И искренне считаем, что от этого она не становится хуже».

– А мы уже приехали? – уточнил мальчик.

– Почти, – сказал Юрий Николаевич. – Почти.

(Потом Макс узнает, что они сделали остановку специально, когда выяснилось, что он потерял сознание. Пассажиры – в основном пассажирки – настояли, а водитель не особенно упирался. Теперь же, когда выяснилось, что все в порядке, мотор снова заурчал и машина двинулась дальше).

– Тебя не укачивает? – тревожно спросил дядя. Он винил себя за то, что позволил племяннику съесть так много мороженого, и теперь не знал, как быть. У Юрия Николаевича никогда не было детей, и с одной стороны это, а с другой – понимание того, что они находятся очень далеко от больших больниц и современных лекарств, – заставляло его относиться к сложившейся ситуации крайне серьезно.

– Вы же помните, нет, – слабо улыбнулся Макс. – Вообще-то, не знаю, что на меня такое нашло… ну, я никогда раньше не падал в обморок. Наверное, перенервничал… и вообще.

– Есть хочешь?

– Не-а, не сейчас, – мальчик провел рукой по лицу – оно было мокрым.

– Я плакал во сне?

Юрий Николаевич непонимающе сдвинул брови, потом качнул головой:

– Нет, просто когда… когда оказалось, что ты без сознания, смочили водой…

– А-а. Ясно, – Макс вытер остатки влаги и внимательно посмотрел на дядю: – Далеко еще ехать?

– Примерно час.

Мальчик тихонько вздохнул. Ему было очень жарко, а альпинисты, похоже, растянулись цепью по всему горлу. Им, наверное, важнее был сам процесс восхождения, а не результат.

Ладно, думать об этом не стоит. Все равно еще час трястись в автобусе, так что лучше отвлечься.

Макс выглянул в окно.

Автобус ехал по полю.

8

Но это было другое поле, не то, из его сна; к тому же, теперь они мчались по асфальтовой дороге, и колоски не подступали к бокам машины вплотную. Почему-то именно эта деталь показалась мальчику самой успокаивающей.

Он посмотрел на небо, проследил взглядом за черной летящей точкой («Наверное, аист. А может – коршун») и вдруг понял, что скоро стемнеет.

Пожалуй, даже скорее, чем хотелось бы.

Макс, разумеется, не боялся темноты. Взрослые молодые люди возрастом в тринадцать лет не могут бояться темноты, это абсурдно. Темнота, как таковая, содержит в себе ничуть не меньше привлекательности, чем яркий солнечный день. По правде сказать, Макс даже любил ночь, любил ночной воздух, ведь он чище и душистее, как будто наполнен ароматами сказочных стран; любил звезды (в них, если отвыкнуть, можно обнаружить тоже своеобразное волшебство; это ведь чудо – звезды); любил ночную тишину и дворовых сверчков, которые непонятно как выжили в городе и даже оказались в состоянии петь.

Макс не боялся темноты, нет. Он боялся того, что может скрываться в темноте.

День и ночь в его представлении делились (пускай и не совсем четко, немного алогично) на время обычных людей и время людей необычных. Днем властвуют первые, ночью – вторые. Но и среди обычных, и среди необычных людей есть добрые и злые. Представляете: «необычные злые люди»? То-то!..

Точка на небе приблизилась к одному из телеграфных столбов, взмахнула крыльями и опустилась на верхние перекладины. Теперь Макс видел, что это белый аист.

«А в гнезде, кажется, уже есть малыши».

Ему стало интересно, как они чувствуют себя там, высоко над землей, когда ждут родителя с ужином и следят за машинами, что проезжают мимо.

В салоне автобуса стемнело. Столб с аистами пронесся и исчез вдали; там, похоже, уже приступили к еде.

Дядя Юра словно уловил его мысли.

– Проголодался?

– Не-а, спасибо. Приедем – тогда.

Сейчас одна только мысль о еде вызывала приступ кашля. И одновременно – бурчание в животе.

Чтобы не мучиться, мальчик откинулся на сидении и постарался заснуть. И – заснул, на сей раз без кошмаров.

9

Кот был четырехцветным, что, в принципе, являлось самым вопиющим нарушением законов природы. Но ведь вот он, мурлычет, трется о ноги, поглядывает на гостей.

Зверь поднял белую лобастую голову с рыжей полосой, проходящей от кончика носа до затылка, самоуверенно мявкнул и повел ухом. На кухне жарили мясо, и «чудо природы», понятно, немного нервничало. К тому же, кота смущали чужие люди.

А Макс зачарованно разглядывал зверя, который, кроме белого и рыжего, был носителем еще и серого с синим цветов. Расскажи кому – не поверят. Мальчик протянул руку и погладил кота – тот охотно откликнулся, подставляя голову под Максову ладонь.

– Ужо пазнаемилися! – шумно констатировал Ягор Василич, возникая на пороге комнаты. – Шархану, я гляжу, сення зноу дасталася. Сашка злавиу и размалявау. И як у яго гэта выйшла?..

С этими словами хозяин направился к серванту за рюмками, а Макс мысленно засмеялся: «Тоже мне, первооткрыватель!» Хотя, с другой стороны, мальчик подсознательно ждал чего-то подобного, какого-нибудь чуда. С тех пор, как автобус высадил их с дядей на окраине села и они, немного проблуждав в потемках, отыскали дом давнишнего дядь Юриного друга, Макс как будто попал в другой мир. И разговаривали здесь на другом, чудном языке, который понимаешь и не понимаешь одновременно. И жили по-другому. Так почему бы и не обитать в нем четырехцветным котам?..

А оказывается, все намного проще. Сын дядь Юриного друга, Ягора Василича и его жены, тети Маши, «злавиу и размалявау». То бишь, словил и покрасил.

Чуть позже, когда они вчетвером уже сели ужинать «чым Бог адарыл», явился и котомучитель с сестрой. Мальчик (вероятно, тот самый «подающий надежды художник» Сашка) при виде нежданных гостей замер; глаза его настороженно оглядели чужаков, потом переметнулись на родителей. После короткого визуального обследования был сделан однозначный вывод об осведомленности отца про некоторые творческие поиски сына – неутешительное, скажем прямо, резюме. Девочка же смущенно потупилась, покраснела и спряталась за спину старшего брата.

– Ну, разпавядай, – грозно молвил Ягор Василич. – Навошта Шархана фарбавау? Вродзе дарослы чалавек, у трэций клас ходзишь – и гэтакия фокусы вытваряеш.

Молодой рафаэль кашлянул, почесал засохшую корочку крови на сбитой коленке и шмыгнул носом.

– Шархану, миж иншым, спадобалася, – неожиданно пискнула девчонка, задиристо выглядывая из-за братовой спины. – Вот!

– С чаго ж ты взяла, што яму спадобалася? – спросила тетя Маша. – ‚н табе асабиста признауся?

– Миж иншым, – буркнул Сашка, – миж иншым, кали на Шархана зноу Барыскин Пират накинувся, той тольки шыпнув раз и усе. Забег Пират да будки, схавауся и больш Шархана не займау. Вот!

– Гора з ими! – всплеснула руками тетя Маша. – Ну што паробиш? Сядайце ужо есци, разбышаки. Але ж спачатку пазнаемцися з гасцями.

Последовала церемония знакомства. Дети немного робели, Макс нейтрально кивнул им, честно говоря, больше озабоченный мыслями о мягкой постели и затянувшемся восхождении невидимых альпинистов. Юрий Николаевич, к его чести, не стал задавать ребятам глупых вопросов типа «в каком классе ты учишься», «какой твой любимый предмет» или «нравится ли тебе учиться». Он просто поздоровался с художником-Сашкой, с застенчивой Анжелкой – те несмело ответили.

– Ну и добра, – сказала тетя Маша. – А цяпер марш мыць руки и на веранду – я вам зараз туды принясу есци.

– Да пускай садятся здесь, – предложил Юрий Николаевич. – Ничего с нами не станется, подвинемся.

Макс вздохнул, чтобы привлечь к себе внимание:

– Если можно… я уже поел. Я пойду, хорошо? Телевизор посмотрю.

На самом-то деле он хотел вздремнуть, но признаваться в этом не собирался: дядя, наверное, с удовольствием поговорил бы подольше с Ягором Василичем, ведь они очень долго не видели друг друга. А Макс тем временем поспит на диване, ничего с ним не станется, с Максом. Да и с диваном, в принципе, тоже.

…Жаль только, сон почему-то не приходил. Вместо него явился Шерхан, по-свойски развалившийся на Максовых коленках и довольно замурлыкавший – этакий увесистый теплый комочек спокойствия.

Поскольку заснуть не удавалось, мальчик стал прислушиваться к звукам. По телику транслировали сводку новостей, неинтересно и негромко, на кухне же разговаривали взрослые. В основном – Ягор Василич, раздобревший от выпитого и съеденного, искренне обрадованный встречей с другом детства.

На коленях живым моторчиком работал кот.

Карабкались альпинисты.

– Не разумею, – вещал Ягор Василич. – Ты, Карасек, приехау зусим иншым. И размуляць навчыуся па-гарацкому, и ваабшчэ… Буццым не расли мы с табою разам, буццым выховывауся ты на зусим чужой планеце, у далеких краях…

– Да, – вздохнул дядя Юра, – может, Ягор, ты и прав. И что язык совсем позабыл, и что… одним словом, «воспитывался в чужих краях». Только знаешь, Ягор, по-другому ведь там нельзя. Город есть город, село есть село, и встретиться им никак… И мой «правильный язык», если хочешь, маскировка. Чтобы не смотрели как на аборигена с немытым лицом и шерстистыми ступнями…

Неожиданно Максу расхотелось спать. То есть, спать-то он хотел по-прежнему, но смотреть сны… Бр-р-р! А вдруг снова явится мохноногое существо /все образумится… то есть, я хотел сказать, образуется/ или даже водитель? Нет, Макс определенно не хотел спать.

А сон, как на зло, наваливался на мальчика всем телом, увесистый и плюшевый, хватал за веки, пытался склеить их одно с другим, попарно. Как Макс ни старался, время от времени глаза все же закрывались, и тогда он проваливался в пустоту, – чтобы через пару минут вынырнуть оттуда, вяло шевельнуться и рухнуть обратно.

Сколько длилась эта мука, Макс не знал. Просто в какой-то момент оказалось, что рядом стоит дядя Юра и легонько тормошит его: «Вставай, козаче, поедем к бабушке».

Мальчик поднялся с дивана (Шерхан долго не хотел слазить, пришлось ссаживать) и вслед за дядей вышел на крыльцо.

В темноте, пробитой несколькими лучами света, тарахтел невидимый мотор. Сонно вскрикнул петух, колокольчиком прозвенел над ухом комар, где-то вдалеке глухо всхрапнула корова.

Было свежо и странно стоять здесь, спиной к теплому дому, посреди незнакомого двора и слушать все эти звуки. Макс зевнул напоследок – сон вздрогнул, поежился и убежал в ночь.

– Ну вот, – сказал Юрий Николаевич, – сейчас поедем.

Он обнял племянника за плечи, потом подхватил здоровой рукой рюкзаки и отправился к тарахтевшему мотору. За домом стоял трактор «Беларусь», когда-то голубого, а теперь – неопределяемого цвета. В кабине сидел Ягор Василич; заметив гостей, он махнул рукой:

– Залазце. Паедзем да бабы Насци.

Хлопнули дверцей, включили мотор, поехали.

– Дзяржицесь, тут трохи разбита, – предупредил Ягор Василич, когда выбрались за ворота. – Далей будзе лягчэй.

«Ага, – сонно подумал Макс, – держимся. Главное, чтоб „далей“ было не так далеко». Он оглянулся посмотреть на дом и увидел детей, которые глядели им вслед. Потом Сашка начал закрывать ворота, трактор как раз повернул, и отсюда можно было рассмотреть только рожки антенны на крыше – сам дом пропал в темноте. «Как будто упал в воду и пошел ко дну… Ух, скорей бы уже добраться!..» И тут слева на дороге появилось кладбище. Сперва мальчик не понял, что за деревья такие торчат над низенькой металлической оградкой, а потом догадался: не деревья это – кресты. Крестов было не очень много, все одинаковые (или, может, просто показалось в темноте, что одинаковые).

Юрий Николаевич заметил, куда смотрит племянник, и улыбнулся:

– Вспоминаются разные вредные истории про оживших мертвецов, а?

Макс пожал плечами:

– Не-а. Это ж только дети верят в такую ерунду.

– У нас усе вераць, – неожиданно отозвался с водительского сидения Ягор Василич. Он кивнул на кладбище и сообщил: – Миж иншым, тут нават жыве прывидзенне, самае сапрауднае.

Дядя Юра засмеялся:

– Это ты про наши ночные приключения? Ну, то все несерьезно, сам знаешь.

– Я тольки знаю, што раз у год тут бачаць старую Верку Сердючыху. Коля з Хутаркоу разпавядау: сама бледная, разпатланая, в дранай сукенцы, ишла й зыркала на усе баки.

– Коля, наверное, после поллитры был – вот и привиделось, – отмахнулся Юрий Николаевич. – Что он вообще делал ночью под кладбищем?

– Я хиба сказау «ночью»? – удивился Ягор Василич. – Удзень ен бачыу яе, сярод яснага божага дня.

– И больше – никто не видел? Он один?

– А болей никога и не было! Адзин ен быу. А да яго, год назад, Сцепанида зустрачала. Такую ж самую, кажу ж табе. И таксама удзень.

– Сказки, – покачал головой Юрий Николаевич. Его оппонент вздохнул, мол, что с вами, городскими, говорить. Спор сам собой утих.

Кладбище уже проехали, трактор выруливал к черному лесу, разрезанному напополам полосой грунтовки. Грунтовка начиналась от перекрестка, к которому как раз приближался, покачиваясь и постанывая, «Беларусь». Забравшаяся на небо луна освещала дорогу, но в большей степени это делали фары трактора – из них тянулись во тьму два коротких желтых луча.

Макс смотрел «прямо по курсу», отстраненно созерцая недвижные сосны, которые словно несли почетный караул. Мальчик представил себя лесным царем, вернувшимся в зеленую державу после долгих странствий. Вот он едет по дороге, величавый, справделивый, а деревья-подданные встали по краям, приветствуя своего властелина. «С возвращением, – шепчут они, – с возвращением, государь!» И вдруг – что такое? – тень, выскочившая перед царем – придворный шут? уродец? или наемный убийца, подосланный врагами? Низенькая мохнатая фигурка, только что выпрыгнувшая из кустов, замерла, повернула круглую голову и посмотрела прямо в глаза Максу.

На мгновение их взгляды пересеклись, и мальчику стало страшно. Существо смотрело осознанно, разумно, оно понимало, кто перед ним, оно даже понимало, что Макс сейчас чувствует.

Он открыл рот, чтобы закричать, но тень уже скользнула обратно, в кусты – да так, что ни один листик не шелохнулся.

– Горло болит? – дядя Юра, как, видимо, и Ягор Василич, существа не заметил.

Мальчик покачал головой:

– А… вы разве ничего не видели?

– Где?

– На дороге. Небольшое такое, пушистое.

– Заяц, мабыць, – отозвался Ягор Василич. – Тут у нас прорва зайцау.

– Наверное, – согласился дядя Юра. – Повезло тебе, козаче – первый день, а уже зайца видел.

Макс промолчал, только кивнул.

Он не считал, что ему повезло. Он не маленький, он же знает, как выглядят зайцы – у зайцев длинные уши. А у существа на дороге уши миниатюрные, больше на рожки смахивают. И лапы другие. Нет, оно точно не было похоже на зайца. Скорее уж…

Скорее уж на мохноногое существо из сна.

10

На грунтовке трактор перестал раскачиваться, словно припозднившийся домой мужичок, – поехал ровнее, уверенней. Лес все тянулся по обе стороны дороги, но мальчик, сколько ни вглядывался, больше ничего интересного не увидел. Деревья как деревья, кусты как кусты. Иногда, правда, казалось, что из зарослей кто-то наблюдает за людьми, в особенности – за Максом. Как будто его взяли на заметку. Как будто…