Текст книги "Круги на Земле"

– А дзе ж ты ранней была, кали яго да цябе прывезли? Тады б табе баяцца.

– Так вы нам поможете? – вмешался Юрий Николаевич. – Мальчику очень плохо, ему помощь нужна, и срочная.

Пауза. Как будто чужак долго и пристально разглядывает дядю Юру. Макс в это время вспомнил про невидимого наблюдателя, но сейчас, кажется, в комнате рядом с ним никого не было. «Ушел, наверное».

– Пагана, кажаш, хлопчыку? Чаго ж ранней мяне не пакликали? Не атвечай – сам ведаю. Баяцеся! Дарэмна. …А можа быць, што и не дарэмна. Гавары, як плациць збираешся?

– Что? – не понял Юрий Николаевич.

– Гэта у вас у горадзе медицына безкаштовная, – отрезал незнакомец. – Я ж, Карасек, патрэбую атплаты.

– Сколько? – сухо спросил Юрий Николаевич. – Или опять, сыграть?..

Чужак хмыкнул:

– Не грашыма, тольки не грашыма. Навошта мне твое грошы? И граць пакуль што не трэба, не памираю ж яшчэ.

– Что тогда – душу? – насмешливо поинтересовался дядя Юра.

– И не душу. Я прыйду, кали патребаватыму атплаты. И плациць будзе хлапчына.

И тут же, повышая голос, приказывая:

– Мавчы, Насця! Ты ведаешь, и я ведаю, што кроу моцная, магутная. Наследничак. ‚н усе адно не зможа атстараницца. Гэта немажлива. И ты ведаеш гэта. И я – ведаю. А цяпер вядзице да хворага.

Макс рассеянно подумал, что это они к нему собираются идти. И надо бы, наверное, испугаться.

Скрипнули, распахиваясь двери.

– Не запалюйце свитла, – предупредил незнакомец. – И выйдзице. Зачакайце там.

– Нет, – сказал дядя Юра. – Сначала я должен с ним поговорить. Мальчик ведь ничего не знает.

– Знае ен усе, – уверенно произнес незнакомец. – Прауда, хлапчына?

Но Максу было слишком тяжело выговаривать слова – поэтому он просто посмотрел в глаза Юрию Николаевичу и опустил веки, подтверждая: «Знаю». В самом деле, чего тут непонятного: чужака привели, чтобы он вылечил Макса. Ничего непонятно. Вот страшного…

– Хорошо, – произнес дядя Юра. – Тогда мы подождем в соседней комнате. Держись, козаче.

И они с бабушкой ушли, оставив мальчика наедине с незнакомцем.

Прежде всего Макс решил как следует разглядеть чужака. Перед ним стоял высокий худощавый старик, с длинной, до самого пояса, седой бородой, с волнистыми волосами, забранными на затылке в мощную косицу. Нос, похожий на клюв хищной птицы, нависал над тонкими губами, едва проступавшими сквозь густые усы и бороду. Глаза пришельца прятались в тени, так что их мальчик вообще не увидел.

Старик был одет в широкие штаны и обыкновенную тенниску, каковые продаются в любом городском или сельском магазине. Но при этом и тенниска, и штаны казались очень уместными на чужаке, – хотя, на первый взгляд, ему больше подошли бы холщовая рубаха и какие-нибудь серые шаровары.

Старик снял с плеча и положил на столик широкую сумку, похожую на почтальонскую; только Макс почему-то решил, что писем в ней нету, ни единого. Прислонив к изножью кровати высокий посох с крюком на конце, лекарь («Он ведь наверняка лекарь…») стал рыться в сумке, что-то разыскивая. Сухощавые, но могучие руки сновали под материей двумя диковинными тварями; старик неразборчиво бормотал себе под нос какие-то фразы, похоже, рифмованные – уж во всяком случае, ритмические. При этом еще с первых минут появления незнакомца в комнату проник целый букет странных запахов, принесенных, видимо, именно угрюмым посетителем. Прежде всего пахло сушеными травами – полынью, чебрецом, крапивой и даже, кажется, одуванчиками; но кроме этих запахов, был еще один, не такой сильный и не так просто узнаваемый, но не менее живучий. Поначалу Макс никак не мог вспомнить, что же это за дух такой; потом догадался. Подобным образом пахло в зоопарке, у клеток с мелкими хищными зверьми.

Впрочем, и наблюдал, и размышлял мальчик до крайности отстраненно и бесстрастно, как будто к нему происходящее не имело никакого отношения. И даже когда старик, резко повернувшись к кровати, стянул с Макса одеяло, тот ни капельки не испугался. К этому времени лекарь установил на столе и зажег толстую желтую свечу; там же разложил какие-то вещички: пучки разных трав и тому подобное. Теперь, вытащив из-за пазухи и снявши через голову большой деревянный крест, старик начал читать молитву, одновременно крестя мальчика. Завершив эту процедуру, лекарь взял в руки березовый веник и велел Максу раздеться. Когда же оказалось, что тот не в состоянии даже шевельнуться, старик позвал бабушку Настю, и вдвоем они сноровисто раздели мальчика. Свежий воздух охладил его тело; Макс задрожал, хотя в комнате, в общем-то, было тепло. А лекарь уже охаживал его веничком – охаживал от всей души, так что мальчик через пару минут согрелся. Правда, слабость осталась.

Наконец старик унялся – то ли утомился хлестать, то ли решил, что сделано достаточно. Он велел мальчику укладываться обратно в постель и заботливо укутал его одеялом. Но на этом действо не закончилось. Только Макс замер на абсолютно выстывшей за время «лечения» простыне, пытаясь снова нагреть ее, только расслабился, как на лоб ему легла увесистая старческая ладонь. Вторая рука травника, с зажатым в кулаке крестом, вознеслась к небесам (вернее, к дощатому потолку комнаты); и неожиданно ровным громовым голосом старик заговорил, произнося, не молитву, но нечто, очень на нее похожее.

«А вообще, почему не молитву? Он ведь к Богу обращается, – сонно подумал Макс. – Значит, молится».

Лекарь и впрямь взывал к «силам нябесным ды Госпаду нашэму всядзержицелю», заклиная их очистить «хлапчыну гэтага, сына Божага, ад зглазу, ад порчы, ад нядобрай чужой власци, абы згинули яны без залишкау ды николы не павярнулися». Самое удивительное, что Макс и впрямь почувствовал что-то такое – он и сам бы не смог объяснить, что именно. Как будто хлынула в него через ладонь старца огненная река, выжигая в теле те места, где гнездились боль и слабость – а потом ринулась прочь. В следующий момент мальчика затрясло, точно как в тех американских мультиках, где персонаж прикасается к оголенным электрическим проводам. Он пытался унять дрожь, до боли стискивал зубы, но не хватало сил даже на это. Все тело покрылось холодным потом – но – ура! – кажется, снова начало повиноваться (вернее, появилась такая возможность, а вот мочи пока не было).

Старик несколько минут внимательно наблюдал за Максом. Потом кивнул, будто в чем-то убедился, и принялся неторопливо складывать свое добро обратно в почтальонскую сумку.

Макса наконец отпустило; он расслаблено откинулся на подушку и смежил веки, углубляясь в себя и проверяя свое самочувствие. Пот, липкий и вязкий, кажется, был единственным неприятным ощущением. Мальчик открыл глаза и повернулся к старику, чтобы поблагодарить его, но в это время за дальним окном комнаты (все это время оно было открыто) зашуршали листья… и кто-то хихикнул.

Очень знакомо хихикнул.

– Перастань, ты же ведаеш, я такога не люблю, – спокойно, даже немного отстраненно сказал лекарь. – Усе б табе играцца-забауляцца.

К этому времени он сложил все вещи в сумку, повесил ее на плечо и потянулся к посоху, так до сих пор и простоявшему у изножия кровати. Но перед тем, как шагнуть к дверям, старик остановился и долгим изучающим взглядом окинул Макса – как окатил водой из холодильника – всего, с ног, до головы.

– Не благадары, – вымолвил лекарь. – Крашчэ помни, што была сення, абы пазней зумеу атплациць. Я сам адшукаю цябе, кали панадабицца.

С этими словами старик толкнул дверь и вышел в соседнюю комнату, где к нему тотчас кинулись с расспросами дядя Юра и бабушка.

– Адужае, – только и сказал лекарь.

Было слышно, как он вышел на веранду, пересек двор (Рябый сперва рявкнул, но потом умолк), отоворил калитку и отправился куда-то по своим делам.

А в комнату уже вошли – почти вбежали – бабушка с дядей, зажгли свет, перепуганно смотрели на Макса и все выпытывали у него, как он себя чувствует. Бабушка, впрочем, вела себя чуть спокойнее – ей хватило пары быстрых взглядов и легкого прикосновения ко лбу внука, чтобы увериться в эффективности лечения старика. Да и потом ее отвлекло тарахтение мотора на улице рядом с домом. Оставив сына наедине с внуком, баба Настя отправилась во двор.

Оказалось, вернулся с работы дедушка. Так получилось, что они с Максом еще и не виделись: прошлым вечером мальчик уснул прямо в тракторе Ягора Василича, а с утра дед должен был уехать – и вот вернулся только сейчас. Умывшись, Николай Михайлович тотчас отправился к внуку. Он вошел, комкая в руке пыльную неопределенного цвета кепку, вопросительно поглядел на сына, сидевшего у постели больного, и испытующе – на Макса.

– Ну, здрастуй, унучык.

Тот лишь слабо улыбнулся – на большее пока не хватало сил. И с интересом уставился на деда.

Он был высокорослым и кряжистым, с серой щетиной и многоморщинистым лицом. Ничем особенным внешне Николай Михайлович не выделялся, разве только не доставало мизинца на правой руке. Работал дед водителем; в зависимости от времени года и нужд колхоза сидел за рулем трактора или комбайна. Сегодня эти самые нужды (и время года) позволили вернуться домой только поздно вечером – природе ведь не объяснишь, что такое восьмичасовой рабочий день.

Дед примостился на краешек Максовой кровати, подтянул на сгибах брючины, привычным жестом повесил на колено кепку, велел:

– Ну, разпавядайце, што тут без мяне здарылася.

Бабушка, гремевшая посудой в соседней комнате, заглянув, покачала головой:

– Ишоу бы спачатку есци. Никуды ужо твой унук не уцячэ.

– Успею паесци, – отмахнулся Николай Михайлович. – Лепш разкажы, што сталася. Чаму унук хворый?

Дядя Юра объяснил. Кое-что (про цыганку, например) дед знал со вчерашнего вечера, но события сегодняшнего дня оказались для него «сюрпризом». Особенно – рассказ про лекаря, которого Юрий Николаевич назвал странно: «чэрцячъник». Услышав о том, что чэрцячъник приходил пользовать внука, Николай Михайлович страшно разгневался – он вскочил и подбежал к дверям; там он рявкнул, обращаясь к невидимой отсюда бабушке:

– Гэта ты?! Гэта ты яго пакликала?! Ты што, астатный разум згубила? Чарцячника у дом кликаць? Хапиць таго разу! Няужо ня ты мне казала…

– Замаучы! – резко и спокойно отвечала Настасья Матвеевна. – Нихто иншый не уратавау бы. Няужо ты б хацеу, абы твой унук…

– Давай вячэраць! – оборвал ее дед.

И Максу показалось, что сделал он это, дабы избежать ответа на бабушкин вопрос.

И еще Макс понял, что старик, приходивший к нему сегодня, самый настоящий колдун.

«А я у него теперь в должниках…» Последняя мысль осталась недодуманной – мальчик наконец заснул.

Глава третья

Пользоваться помощью колдуна, как равно и верить в его сверхъестественные силы, наш народ считает за грех…

С. Максимов. Нечистая, неведомая и крестная сила

1

Петух кукарекал задиристо и самоуверенно – как будто являл себя миру и утверждал: «Я – самый-самый! Полюбуйтесь на меня, какой я!» Куры кудахтаньем соглашались: «Точно, самый-пресамый. Ого-го какой!» Звякало ведро; подбитым аэропланом гудела оса.

Макс открыл один глаз, потянулся и с удовольствием зевнул.

Сон частенько приносит с собой страхи, порой подсознательные и оттого еще более ужасные – но в то же время во всем мире не сыскать врачевателя более искусного, более талантливого и универсального, нежели сон. Именно во сне совершается чудесное превращение: ты ложишься в постель больным и бессильным, с раскалывающейся головой, с высокой температурой, с заложенным носом – а проснувшись, к собственному удивлению обнаруживаешь, что и голова прошла, и температуры нет, и дышать стало намного легче.

«Наверное, это потому, что телу проще справиться с болезнью, когда мы не мешаем ему своим неверием, – решил Макс. – Это как с боязнью темноты: кажется, закроешь глаза и все само собой пройдет – исчезнут бабаи из шкафа, теневые великаны уйдут из-под окна и так далее. Смешно, конечно, по-детски… но действует же!» И впрямь, действовало. Во всяком случае, Макс сейчас чувствовал себя как никогда хорошо. Он пошевелил руками-ногами, проверяя свои ощущения и наслаждаясь осознанием того, что тело снова ему подчиняется. Как же сладостно было дышать полной грудью, пропуская теплый воздух через нос в легкие! Как же легко было двигаться – мальчик казался самому себе легчайшим воздушным шариком или светящейся тучкой, все на свете было подвластно ему, все – выполнимо.

С удовольствием одевшись, Макс помчался к умывальнику, чтобы как следует вычистить зубы и хорошенько умыться, сбрасывая последние крохи недомогания.

Дядя Юра застав его там, только удивленно покачал головой. Не то, чтобы Юрий Николаевич не знал о способностях деревенских знахарей (в конце концов, Настасья Матвеевна, получившая в наследство от своей матери соответствующие знания и дар, не раз лечила от разных хворей и сыновей, и мужа), – нет, просто такая значительная перемена в самочувствии племянника не могла оставить дядю равнодушным. Да и, признаться, за годы, проведенные в городе, он отвык от некоторых сельских реалий. Например, почти забыл, что на свете существует так называемая «нетрадиционая медицина». То есть, забыть-то не забыл, но верить в нее перестал. И в самом деле, так часто за последние годы попадались ему на глаза всяческие объявления а-ля «Сниму порчу с вашего сотового телефона» и «Отведу сглаз от вашей любимой кошки», что чувство отторжения возникало к ним почти на подсознательном уровне. К тому же Юрий Николаевич, как и всякий человек, связанный с искусством, так или иначе, а находился в оппозиции к общепринятым взглядам, моде и прочим продуктам, порожденным массовым сознанием.

Да и память, согласно одной ей ведомым законам, убирала подальше все ненужные воспоминания, в числе которых были и воспоминания о маминых целительских способностях.

Вот поэтому Юрий Николаевич так сейчас удивлялся, наблюдая за племянником, еще вчера находившемся на грани между жизнью и смертью, а сегодня – энергично плескавшимся у умывальника.

– С добрым утром, козаче. Надо бы, наверное, спросить, как ты себя чувствуешь, но мне и так все понятно. В норме?

– Так точно! Только кушать зверски хочется, – признался Макс.

– Ну так в чем проблема? Пошли к столу, сейчас организуем.

Только-только закончил завтракать, как на дворе зашелся лаем Рябый. «Дениска», – решил Макс.

Так оно и было. Дениска явился в дом, прижимая к пузу миску.

– О, а ты ужо выдужау, – констатировал он. – А я тут табе трохи чарниц прынес. Будзешь есци?

Впрочем, удивленным от скорого Максового выздоровления Дениска не выглядел. Создавалось впечатление, будто он даже не сомневался в подобном исходе. Что, честно говоря, казалось подозрительным.

– Твае набрали? – спросила бабушка, кивая на миску.

– Ага. Яны учора у ягады хадзили – вось и прынесли трохи.

Черника была крупная и сладкая, Макс с удовольствием съел пару ложек, но потом пришлось остановиться: в живот больше не помещалось.

– Ну што, пайдзем кузнечыкау разсажываць? – предложил Дениска.

– Нет, – вмешался Юрий Николаевич. – Максимка только выздоровел – пускай сегодня дома посидит.

– Дядь Юра…

– Извини, козаче, но мы все вчера здорово переволновались. Ради нас с бабушкой – давай-ка ты отложи приключения на завтра. Договорились? Дениска, я уверен, принесет ваших кузнечиков сюда, и вы здесь с ними разберетесь.

Тот кивнул:

– Няма пытаняу. Чэкай мяне на лавачцы, перад вашай хатай – я хутка.

И он побежал к калитке – а Рябый не преминул проводить мальчика звонкими собачьими ругательствами.

– Макс, – заговорил Юрий Николаевич, и по тону его сразу стало ясно, что разговор предстоит серьезный. – Макс, я хотел бы тебя кое о чем попросить. Во-первых, сегодня, пожалуйста, не уходи со двора. Побудь рядом с домом: я уверен, что с тобой все в порядке, но ради профилактики… ну, ты понимаешь. Я ведь отвечаю перед твоим отцом за то, чтобы с тобой ничего не случилось. Это уже не говоря о том, что я попросту переживаю за тебя.

Обещаешь?

– Обещаю. А во-вторых?

– А во-вторых, – вздохнул дядя Юра, – скажи – только честно – ты помнишь, что с тобой вчера было?

– Ага. Правда, не все.

– Понятно. Так вот, я попросил бы тебя особенно по этому поводу не распространяться. В первую очередь здесь, в деревне. Договорились?

– Договорились. А…

– Все вопросы потом, – Юрий Николаевич предупреждающе поднял ладони. – Ступай – Дениска, наверное, тебя уже заждался.

Конечно, ничего подобного – скорее всего, Дениска только добрался до дома. Просто дядя Юра не хотел говорить о вчерашнем. И Макс подозревал, что «потом» ему так и не удастся обсудить случившееся – дядя будет под разными предлогами уходить от ответа или же вообще объявит тему запретной. Это показалось мальчику ужасно обидным и несправедливым: в конце концов, Макс как-никак имеет самое прямое отношение ко вчерашним событиям! Лекарь упоминал о каком-то долге, который теперь появился у мальчика. И Юрий Николаевич явно знает, о чем идет речь – знает, но намерен молчать. Нечестно!

Но не спорить же – поэтому Макс молча отправился на скамеечку, дожидаться Дениску. Он опустился на твердые, точно камень, доски и принялся разглядывать дорогу, разделявшую дом бабушки и Гордеичихи. Ничего особенного, дорога как дорога, неширокая, грунтовая. Только машины по ней, похоже, редко проезжают. Глухомань… Впрочем, все в этой деревне говорило о полуизолированности от окружающего мира. Даже название – Стаячы Камень – навевало мысли об одиночестве.

Скрипнула Гордеичихина калитка, появился Дениска с трехлитровой банкой в руках. Он быстрым шагом пересек дорогу и бухнулся рядом с Максом, бросая на приятеля пытливые взгляды. Похоже, Дениске очень хотелось о чем-то спросить, но он пока не решался. Вместо этого, занялись кузнечиками.

Оказалось, что вчера, после случившейся с Максом неприятности, Дениска не забыл про насекомых: набросал им листьев и веточек, чтобы кузнечики не умерли от голода и чтобы им было на чем сидеть. «А то, – объяснял Дениска,

– яны усе чэплялися адзин з одным, навит двох загрызли».

Нужно, предложил Макс, взять литровые банки и порассаживать кузнечиков по одному, максимум – по двое. Тогда и наблюдать за ними будет интереснее, и жить они будут дольше. «Выпрыгнуць», – покачал головой Дениска. «Возьмем пластиковые крышки, проколем дырки и накроем», – словно маленькому, объяснил ему Макс.

Принялись за дело. Дениска пробивал дырки в крышечках, Макс вытаскивал из общей банки пленников и рассаживал по отдельным квартирам. Ловить кузнечиков оказалось занятием нелегким – они, само собой, в руки не давались и все время норовили лягнуть в ладонь. Одному даже удалось вывернуться и укусить Макса, так что тот непроизвольно вскрикнул и выпустил насекомое.

– З табой усе гаразд? – спросил Дениска. – Було б прыкольна вылечыцца за дапамогаю чарцячника, а патом памерци ад кузнечыкавага укусу.

Неловкая попытка завязать разговор на интересующую приятеля тему – это Макс понял сразу. И задумался: поддержать беседу или перевести в другое русло? С одной стороны, дядя Юра просил, чтобы Макс помалкивал о событиях этой ночи. Наверное, не зря просил – значит, были на то какие-то причины. Но это с одной стороны. А с другой – дядя ведь, похоже, не собирается объяснять Максу, что вчера случилось. А вот Дениска наверняка знает о «чэрцячънике», или чертячнике. Может, и немного, может, только туманные слухи – но лучше туманные слухи, чем вообще ничего. И кстати, дядя Юра просил «особенно не распространяться», а не молчать. Конечно, получается нечестно – ну так и с Максом поступили не совсем справедливо. Он оказался в должниках у этого чертячника, – выходит, должен постараться как можно больше разузнать о нем.

Мальчик исподтишка взглянул на Дениску, делая вид, что занят выуживанием из банки очередного кузнечика. Тут ведь еще вот какая история: нужно разобраться, можно ли безоговорочно доверять новому приятелю. Дениска вызывал у Макса двоякое чувство. Сперва мальчика смутили напористость и энергичность Гордеичихиного внука. Макса, по природе своей спокойного и не подверженного неожиданным всплескам активности, чуть-чуть отталкивал темперамент Дениски, больше, наверное, подошедший бы какому-нибудь итальянцу. И еще это запанибратство… Но они-то – запанибратство, шедшее от природных простоты и открытости, да энергичность – и были теми чертами характера, которые делали Дениску симпатичным и привлекательным. И Максу почему-то казалось, что уж другом Дениска будет самым настоящим – другом, для которого немыслимы предательство или полумеры: дружить так дружить!

И мальчик решился.

– Послушай, – сказал он, – насчет чертячника… Ты ведь что-то о нем знаешь, правда?

Дениска удивленно посмотрел на него:

– А табе хиба не сказали?!

И ошарашенно покачал головой, даже отложил камень, которым собирался в очередной раз стукнуть по шляпке гвоздя, чтобы пробить в крышке еще одну дырку.

Макс вздохнул и, в свою очередь, перестал заниматься кузнечиками. Похоже, предстоял долгий и серьезный разговор.

2

– И что, если не секрет, ты намерен с ними делать? – поинтересовался Юрий Николаевич. Он стоял на веранде и наблюдал, как Макс приносит во двор одну за другой банки с кузнечиками и размещает их в тени под топчанчиком, рядом с умывальником. На вопрос дяди мальчик улыбнулся:

– Неужели не понимаете? Наблюдать. Это ж интересно…

Он рассеянно махнул рукой и ушел за следующей порцией банок.

– А кормить чем будешь? – спросил Юрий Николаевич, когда племянник вернулся.

– Они хищные. Насекомыми, наверное. Сейчас перенесу всех и пойду в сад ловить мух.

Дядя Юра кивнул:

– Ладно, я буду на огороде бабушке помогать. Если что, ищи нас там. А вдруг до обеда захочешь перекусить – на плите и в холодильнике посмотришь, что тебе понравится.

Когда Макс пришел с очередными (на сей раз последними) банками, Юрия Николаевича на веранде уже не было. Мальчик облегченно вздохнул и понадеялся, что дядя не обратил внимания на скомканность его фраз и не заметил того смятения, которое сейчас переживал племянник. Макс еще не решил, как поступить; он даже не знал, как теперь относиться к дяде Юре и бабушке. Но в одном мальчик не сомневался: то, что случилось вчера, ему совсем не нравится. Особенно в свете Денискиного рассказа.

Раздобыв мухобойку и пустую банку, в которую можно было бы складывать живых насекомых, мальчик отправился добывать пропитание своим многочисленным питомцам. Он хотел набрать корм для кузнечиков – и в то же время как следует поразмыслить.

(«Амаль у кожным сяле жыве свой чарауник, – сказал Дениска. – Але чарауники буваюць розными»).

Макс начал с туалета – там мух было столько, что хватило бы на сотню кузнечиков. Матерые, блестящие, они перелетали с места на место, садились на стены кабинки и заползали внутрь. Из книжек мальчик знал, что они откладывают яйца прямо в содержимое ямы. Хотя особой брезгливостью Макс не отличался, его все-таки передернуло при мысли о подобном способе размножения. С другой же стороны…

Но тут он увидел особо жирную муху, которая прямо сама подставлялась под удар.

Хлеп!

Вот и первый трофей – сложим его в банку.

(«Почему – разными? – спросил Макс.

Неужели непонятно, удивился Дениска. Люди тоже разные, что уж тут говорить о чародеях. Книжки надо читать, фильмы смотреть. Чародеи бывают белые и черные.

– То есть, одни творят добро, а другие зло?

Нет, рассердился Дениска, ничего ты не понимаешь! При чем тут добро и зло? Важно, какой ценой они получили свое могущество, стали чародеями. Какими силами пользуются. Прикинь, например, что один какой-то магичит с помощью чертей. Он и добрые дела может совершать, и злые. Но он – все равно темный чародей.

– Чертячник… – догадался Макс.

Точно, подтвердил Дениска. Теперь понимаешь?

Макс не понимал).

Мух набралось уже солидное количество, причем некоторых даже удалось словить живыми. Оторвав им по крылышку, чтобы не улетели, Макс отправил пленниц в общую банку.

Теперь он переместился к яблоням – низкорослым, приземистым, с ветками, клонящимися к земле. Здесь мальчик надеялся подсобрать немного гусениц. Гусеницы, как известно, бывают разными – например, пушистые не годятся, у них токсичные волоски, это еще Фабр доказал. Но (Макс совершенно точно помнил из «Определителя насекомых») на яблоне обитает бабочка яблонная плодожорка, у которой гусеницы небольшие и неядовитые. Правда, живут они в плодах, где их и находят чаще всего, восклицая при этом: «Яблоко-то червивое!» Но иногда гусеницы и ползают по дереву – когда перебираются с использованного плода к новому или собираются окуклиться.

Вот, кстати, один из таких «червячков» карабкается по коре, в пределах досягаемости. Ну-ка, в банку, дружище, в банку.

(Значит, не понимаешь, вздохнул Дениска. Нет, ты что, с луны свалился? Вот скажи, вы ему чем-то заплатили?

Макс покачал головой.

Я так и думал, заявил Дениска. Теперь-то мог бы и догадаться! Отныне (со вчерашнего вечера) ты, дружище, должник чертячника. И я, честно говоря, не думаю, что тебе удастся расплатиться с ним, нарубав дровишек, насобирав лукошко мухоморов или принеся пару ведер воды из ближайшего болотца.

Макс тоже так не думал).

Гусениц набралось до обидного мало, и мальчик решил добавить еще пару-тройку дождевых червей. Он сомневался, станут ли кузнечики их кушать, но ведь могло попасться еще что-нибудь стоящее, кроме червей. К тому же, Макс никуда не торопился, до обеда времени оставалось что-то около часа, а кузнечики до той поры потерпят. Одним словом, он продолжал охоту.

Макса всегда забавляло, когда кто-то начинал травить анекдоты про рыбаков, которые, кроме прочего, шли «копать червей». То есть, конечно, если рыбакам охота лопатой помахать, размяться – тогда да, тогда все понятно. А то ведь можно заподозрить, что дядьки просто не знали о существовании более легких способов запастись необходимым количеством приманки.

Макс давно заприметил две старые-престарые доски, валявшиеся у бани, под заборчиком. Туда он и направился.

(– А что ты еще знаешь про чертячника?

Да так, пожал плечами Дениска. Что люди знают, то и я. Живет на окраине, наособицу от всех. Угрюмый, нелюдимый. Но если зовут, приходит, помогает. Плату берет охотно, деньгами или так, продуктами. А редко случается, как вот с тобой, что сам назначает цену. Ну вот, кажется, все. Да ты не переживай, может, и не будет тебе ничего.

– Ага, – мрачно кивнул Макс, – не будет. Как в анекдоте: ни сабли, ни папахи, ни коня – ничего мне не будет.

Слушай, кашлянул тогда Дениска. Дело есть. Завтра, если тебя дядька отпустит, съездим, посмотрим?

И он рассказал Максу про заброшенный дом).

Доски, казалось, навсегда пропитались влагой; они были черные, но еще не разваливались от прикосновения. Как раз то, что надо.

Макс поддел край одной пальцами, осторожненько приподнял и быстро поставил распорки – небольшие, приготовленные заранее палочки. Можно, конечно, было бы и просто откинуть доску, как крышку дряхлого сундука Природы, но так удобнее. Потому что, лежа на подпорках, доска создает тень, а многим тварюшкам важнее не прикосновение к их спинам деревянной поверхности, а именно тень – тогда они не будут беспокоиться и останутся на своих местах. Откуда их Макс и повыловит.

По опыту он знал, что под такими вот досками обитает несметное количество разновеликих зверюг. Под этой, например, обнаружились: обыкновенный тритон, огромный пестрый слизнячище, улитка с желто-черной раковиной, несколько улиточек поменьше, толпище мокриц (эти тут же дали деру со всех своих многочисленных ног), несколько кивсяков, парочка рыжевато-бурых, словно лакированных, уховерток, мрачная жужелица, юркнувшая в щель между доской и землей, ну и, разумеется, черви (в том числе и дождевые), самых разных размеров и окраски, пугливые и самоуверенные, вялые и активные… В общем, как сказали бы древние, сия нерукотворная сокровищница природы была заполнена до пределов. Макс привычно оглядел возможных претендентов на обед кузнечикам и кое-кого отправил в ловчую банку. Потом убрал распорки и опустил доску обратно, следуя заветам талантливейшего зверолова всех времен и народов, Джеральда Даррелла: «всегда возвращай на место перевернутые бревна, потому что под каждым – дом множества живых созданий».

Теперь следовало бы уже идти кормить кузнечиков, но Макс ведь был рядом с баней – ну как устоять от соблазна! Он оставил ловчий инвентарь у корней молоденькой яблони, что росла почти у дверей, и шагнул к черному, чуть перекошенному и как будто вбитому в землю зданьицу.

Стоя у порога, пригляделся. Внутри было темно, пахло как-то по-особенному, шампунями, мылом, но и чем-то еще, совсем незнакомым. Пригнувшись (дверной проем даже для Макса оказался низковат), мальчик проник в первую комнатку.

Первое, что сразу бросалось в глаза – большущий металлический цилиндр с дверцей на боку и трубой, проколовшей крышу. Справа – скамейка, дальше, у цилиндра – широкая полка («Полок», – догадался Макс). А слева в стене виднелась еще одна дверка, но запертая на массивный амбарный замок.

Мальчик подобрался поближе к полоку, с интересом разглядывая его – да и вообще само устройство бани.

– Мам, я вот о чем…

– Ды ведаю, пра што ты, ведаю. Самой, гадаешь, легка?

Скрипнула калитка. Та самая, что рядом с баней, та самая, через которую на огород ходят. Или – с огорода.

– Что теперь будет? Знаешь, я хочу пойти к нему и… договориться, – спокойно произнес Юрий Николаевич. – Пускай оставит ребенка в покое, а вместо этого…

– Не патрэбен ты яму! – отрезала баба Настя. – Кали був бы патрэбен, так и таргавау бы ен цябе. А яму Максимка знадабиуся… абы б тольки ведаць, навошта!

– А может, просто старик на всякий случай о долге говорил, а на самом деле…

– Ты, сынку, начэбта и жыу тут, але, гляджу, штось з табою сталася. Забыу пра усе, зусим забыу. Нешта ен «на всякий случай» рызыкувау бы жыццем?

– Не видел я что-то, чтобы чертячник жизнью рисковал.

– Так то ты не бачыу. Табе й не палагаецца. Але ж я табе кажу: рызыкувау. Павер ужо мамцы – яна ведае, што гаворыць.

Бабушка и дядя остановились на веранде, но Максу до сих пор было слышно их разговор; правда, для этого ему пришлось подкрасться к самым дверям бани. Он, конечно, не собирался подслушивать, но и получилось-то все само собой. Зато теперь Макс лучше сможет понять, почему дядя и бабушка поступили так, а не иначе, почему позвали чертячника.

– Но знаешь, мам, меня даже не колдун наш пугает. Я, если честно, в городе разучился верить в колдунов. Есть законы, милиция, и ничего он не сделает против них. А вот то, как Макс отнесется ко всему этому, когда узнает… Я боюсь потерять его доверие. И так у паренька близких почти не осталось, Семка, правда, пытается выкарабкаться, но неясно еще…. А если он и от меня замкнется. Отчуждение в таком возрасте – это ж у него на всю жизнь останется, шрамом на душе. Вот чего я боюсь.