Текст книги "Тайный сыск генерала де Витта"

Не знаю, как читателю, но перечень проведенных де Виттом преобразований показывает, что к своим обязанностям попечителя он относился, не только весьма серьезно, но и творчески. Начало занятий в лицее было им перенесено на время близкое к тому, как и сегодня в России начинается учебный год.

Впрочем, с пребыванием де Витта в стенах решельевского лицея не все так просто. Дело в том, что с момента образования лицея, он создавался как закрытое масонское сообщество. Практически все преподаватели лицея являлись масонами (некоторые, причем, весьма влиятельными!). При этом программа лицея была построена так, чтобы из лицеистов готовить будущих адептов масонских лож. Поэтому «внезапное» назначение де Витта шефом масонского гнезда всего юга России было далеко не случайным. Главной негласной задачей де Витта при этом назначении было искоренение масонства, как в Одессе, так в лицее в частности.

Отметим, что у де Витта установились прекрасные личные отношения с директором Ришельевского лицея И.С. Орлаем. Сын последнего Михаил Орлай (кстати, хорошо знавший Пушкина по совместным занятиям музыкой в классе де Фергюсона) был по окончании лицея, избрал военную службу и все время находился под опекой де Витта. Вначале генерал определил его в Украинский уланский полк, затем М. Орлай стал адъютантом командира 3-й Украинской уланской дивизии генерала Н.А.Столыпина, во время подавления польского восстания был под началом де Витта в Киевском уланском полку, а после польского восстания в 1834 году стал адъютантом самого де Витта.

Биограф М.Воронцова О. Захарова в своей книге «Генерал-фельдмаршал светлейший князь М.С. Воронцов» пишет: «В отсутствие М. Воронцова в Одессе, как указывают современники, плелись против него интриги, центром которых было общество, собиравшееся в доме Л.А. Нарышкина. Многие знали, что негласно (!?) направляет эти интриги инспектор всей поселенческой кавалерии граф И.О. Витте (так в тексте – В.Ш.)».

Увы, но в данном случае перед нами очередной «ушат грязи» на генерала– разведчика. До сих пор ни одно из огульных обвинений де Витта в его интригах против графа Воронцова, вместо которого он, якобы, мечтал занять кресло генерал-губернатора, ничем документально не подтверждаются. Зачем было де Витту интриговать против своего ближайшего друга, соратника и родственника? Перед нами еще один из мифов состряпанным ненавидевшими де Витта масонами-декабристами и их поклонниками– историками. В опровержение вышесказанного приведем только один факт. На протяжении достаточно долго времени два раза в неделю М. Воронцов принимал посетителей в доме графа Потоцкого, где до постройки собственного дома проживал де Витт. При этом генералы неизменно всегда вместе обедали и с удовольствием проводили время в обществе друг друга. Нюанс весьма примечательный и подчеркивающий весьма близкие доверительные отношения между бывшими сослуживцами и боевыми соратниками. При взаимных прохладных отношениях такое тесное общение было, вряд ли, возможно.

И в силу своих обязанностей в лицее, и в силу дружеских отношений с Воронцовыми, де Витт часто бывает в Одессе, где впоследствии построил собственный дом и купил земли вокруг города. В трудах одесского историка Скальковского есть упоминание, что болгары, «поселенные близ города на земле генерала де Витта», занимали изначально часть площади будущей дачи начальника военных поселений края О. Витта, района будущей улицы Колонистской на Бугаевке».

Периодически до самой своей смерти де Витта посещала его мать Софья Константиновна Потоцкая, совершавшая «инспекционные поездки» по детям. Так летом 1918 года она вначале посетила де Витта в Вознесенске, а потом отправилась в Петербург к находившейся там Софье. Наезды тещи, у ее зятя генерала Киселева восторга не вызывали. Из письма Киселева генералу Рудзевичу от 20 августа 1818 года: «.. Что делает граф Витт и где он? Мать его здесь кумит, и я принужденным нашелся быть у нее и браниться.» Надо понимать, что «прекрасная фанариотска» обладала достаточно твердым характером, и имела свой взгляд на семейную жизнь, а потому и выясняла на повышенных тонах отношения с зятем.

Из письма Киселева генералу Рудзевичу: «За несколько часов перед отъездом в Москву получил письмо от графини Потоцкой, которым необходимо требует приезда нашего в Берлин, где она ныне находится в безнадежном состоянии. Я отправил по эстафете просьбу в Вену и ожидаю дней через 20 ответ, дабы отъехать за границу на 4 месяца». Киселев с женой так и не успели к постели умирающей. Софья Константиновна Потоцкая умерла, так и не дождавшись дочери.

А уже в феврале 1823 году в Умани был объявлен фамильный сбор Потоцких для раздела имения матери. На сборе присутствовал де Витт, Киселев с супругой Софьей и Ольга Нарышкина с супругом. Нюансы этого сбора наследников нам не известны. Ясно одно, что все обошлось достаточно мирно и имения, и земли были поделены по справедливости.

Вскоре после возвращения де Витта, Киселева и Нарышкина с супругами из Умани во 2-й армии произошло событие, наделавшее много шума. Впервые в истории российской армии генерал не только вызвал генерала на дуэль, но исход этой дуэли оказался трагическим. Де Витт не имел непосредственного отношения к этой дуэли. Однако он прекрасно знал всех участников данного происшествия и всю его подоплеку. Кроме этого один из участников этой трагедии, как мы знаем, приходился ему шурином, и сестра де Витта в результате дуэли едва не осталась вдовой. По этой причине всеми нюансами дуэли де Витт весьма интересовался и сопереживал ее участникам. В отечественной мемуаристике это весьма нерядовое событие представлено воспоминаниями Н. В. Басаргина. Вот что он писал: «В 1823 году случилось происшествие, породившее много толков и наделавшее много шуму в свое время. Это дуэль генерала Киселева с генералом Мордвиновым; я в это время был адъютантом первого и пользовался особенным его расположением. Вот как это происходило.

Дело было во 2-й армии. Одесским пехотным полком командовал подполковник Ярошевицкий, «человек грубый, необразованный, злой». Офицеры полка, возненавидевшие своего командира, бросили между собой жребий, и тот, на кого пал жребий, штабс-капитан Рубановский, во время дивизионного смотра нанес Ярошевицкому публичное грубое оскорбление. Это был бунт, событие исключительное – обычно, если между офицерами полка и командиром возникал конфликт, дело не доходило до публичных оскорблений, в крайнем случае, офицеры могли всем полком подать в отставку, сказаться больными, и после такого афронта заботой старших начальников было или убрать полкового командира, или образумить офицеров. Назначили следствие. Рубановского сослали в Сибирь, Ярошевицкого убрали (нельзя же было оставить во главе полка человека, которого перед строем подчиненный «бил по роже»!). При этом выяснилось, что командир бригады генерал Мордвинов знал о заговоре в Одесском полку, но «вместо того, чтобы заранее принять какие-то меры, он, как надобно полагать, сам испугался и ушел ночевать из своей палатки (перед самым смотром войска стояли в лагере) в другую бригаду.

Генерал П. Д. Киселев, бывший начальником штаба армии, «объявил генералу Мордвинову, что он знает все это и что, по долгу службы, несмотря на их знакомство, он будет советовать графу, чтобы удалили его от командования бригадой. Так и сделалось: Мордвинов лишился бригады и был назначен состоять при дивизионном командире в другой дивизии. Тем дело казалось оконченным. Но неприятели Киселева, а он имел их много, и в том числе генерала Рудзевича (корпусного командира), настроили Мордвинова, и тот полгода спустя пришел к нему требовать удовлетворения за нанесенное будто бы ему оскорбление отнятием бригады.

В главной квартире никто не подозревал неудовольствия Мордвинова против Киселева. Будучи адъютантом последнего, я часто замечал посланных от первого с письмами, но никак не думал, чтобы эти письма заключали в себе что-нибудь особенное.

В один день, когда у Киселева назначен был вечер, я прихожу к нему обедать вместе с Бурцовым и опять вижу человека Мордвинова, дожидающегося ответа на отданное уже письмо. Эти частые послания показались мне странными, и я заметил об этом Бурцову.

Пришедши в гостиную, где находилась супруга Киселева и собрались уже гости, мы не нашли там генерала, но вскоре были позваны с Бурцовым к нему в кабинет. Тут показал он нам последнее письмо Мордвинова, в котором он назначал ему местом для дуэли местечко Ладыжин, лежащее в 40 верстах от Тульчина, требовал, чтобы он приехал туда в тот же день, взял с собою пистолеты, но секундантов не брал, чтобы не подвергнуть кого-либо ответственности.

Можно представить себе, как поразило нас это письмо. Тут Киселев рассказал нам свои прежние переговоры с Мордвиновым и объявил нам, что он решился ехать в Ладыжин сейчас, после обеда, пригласив Бурцова ему сопутствовать и поручив мне, в том случае, если он не приедет к вечеру, как– нибудь объяснить его отсутствие.

Войдя с нами в гостиную, он был очень любезен и казался веселым, за обедом же между разговором очень кстати сказал Бурцову, что им обоим надобно съездить в селение Клебань, где находился учебный батальон, подкурить офицеров за маленькие неисправности по службе, на которые жаловался ему батальонный командир.

Встав из-за стола, простясь с гостями и сказав, что ожидает их к вечеру, он ушел в кабинет, привел в порядок некоторые собственные и служебные дела и потом, простившись с женою, отправился с Бурцовым в крытых дрожках. Жена его ничего не подозревала.

Наступил вечер, собрались гости, загремела музыка и начались танцы. Мне грустно, больно было смотреть на веселившихся и особенно на молодую его супругу, которая так горячо его любила и которая, ничего не зная, так беззаботно веселилась. Пробило полночь, он еще не возвращался. Жена его начинала беспокоиться, подбегала беспрестанно ко мне с вопросами об нем и, наконец, стала уже видимо тревожиться. Гости, заметив ее беспокойство, начали разъезжаться; я сам ушел и отправился к доктору Вольфу, все рассказал ему и предложил ехать со мной в Ладыжин. Мы послали за лошадьми, сели в перекладную, но, чтобы несколько успокоить Киселеву, я заехал наперед к ней, очень хладнокровно спросил у нее ключ от кабинета, говоря, что генерал велел мне через нарочного привезти к нему некоторые бумаги. Это немного ее успокоило, я взял в кабинете несколько белых листов бумаги и отправился с Вольфом.

Перед самым рассветом мы подъезжали уже к Ладыжину, было еще темно, вдруг слышим стук экипажа и голос Киселева: «Ты ли, Басаргин?» И он, и мы остановились. «Поезжай скорее к Мордвинову, – сказал он Вольфу, – там Бурцов; ты же садись со мной, и поедем домой», – прибавил он, обращаясь ко мне.

Дорогой он рассказал мне все, что произошло в Ладыжине. Они приехали туда часу в шестом пополудни, остановились в корчме, и Бурцов отправился к Мордвинову, который уже дожидался их. Он застал его в полной генеральской форме, объявил о прибытии Киселева и предложил быть свидетелем дуэли. Мордвинов, знавший Бурцова, охотно согласился на это и спросил, как одет Киселев. «В сюртуке», – отвечал Бурцов. «Он и тут хочет показать себя моим начальником, – возразил Мордвинов, – не мог одеться в полную форму, как бы следовало!»

Место поединка назначили за рекою Бугом, окружающей Ладыжин. Мордвинов переехал на пароме первый, потом Киселев и Бурцов. Они молча сошлись, отмерили 18 шагов, согласились сойтись на 8 и стрелять без очереди. Мордвинов попробовал пистолеты и выбрал один из них (пистолеты были кухенрейтерские и принадлежали Бурцову). Когда стали на места, он стал было говорить Киселеву: «Объясните мне, Павел Дмитриевич…», но тот перебил его и возразил: «Теперь, кажется, не время объясняться, Иван Николаевич; мы не дети и стоим уже с пистолетами в руках. Если бы вы прежде пожелали от меня объяснений, я не отказался бы удовлетворить вас».

– «Ну, как вам угодно, – отвечал Мордвинов, – будем стреляться, пока один не падет из нас».

Они сошлись на восемь шагов и стояли друг против друга, спустя пистолеты, выжидая каждый выстрел противника. «Что же вы не стреляете?»

– сказал Мордвинов. «Ожидаю вашего выстрела», – отвечал Киселев. «Вы теперь не начальник мой, – возразил тот, – и не можете заставить меня стрелять первым». – «В таком случае, – сказал Киселев, – не лучше ли будет стрелять по команде. Пусть Бурцов командует, и по третьему разу мы оба выстрелим». – «Согласен», – отвечал Мордвинов.

Они выстрелили по третьей команде Бурцова. Мордвинов метил в голову, и пуля прошла около самого виска противника. Киселев целил в ноги и попал в живот. «Je suis blesse» – сказал Мордвинов. Тогда Киселев и Бурцов подбежали к нему и, взяв под руки, довели до ближайшей корчмы. Пуля прошла навылет и повредила кишки. Сейчас послали в местечко за доктором и по приходе его осмотрели рану; она оказалась смертельною.

Мордвинов до самого конца был в памяти… Вольф застал его в живых, и он скончался часу в пятом утра.

Приехавши в Тульчин, Киселев сейчас передал должность свою дежурному генералу, донес о происшествии главнокомандующему, находившемуся в это время у себя в деревне, и написал государю. Дежурный генерал нарядил следствие и распорядился похоронами. Следствие было представлено по начальству императору Александру.

Киселев в ожидании высочайшего решения, сначала жил в Тульчине, без всякого дела, проводя время в семейном кругу. и, наконец, получил от генерала Дибича, бывшего тогда начальником Главного штаба, письмо, в котором тот извещал его, что государь, получив официальное представление его дела, вполне оправдывает его поступок и делает одно только замечание, что гораздо бы лучше было, если бы поединок был за границей».

Разумеется, все симпатии Басаргина (как Николая Первого, де Витта да и подавляющего большинства генералитета) были на стороне Киселева. Однако в многочисленных тогдашних спорах об этой дуэли, многие защищали и Мордвинова (в том числе и Пушкин), считая его поступок вызовом «честолюбивому карьеристу и выскочке» Киселеву.

Явление Каролины

Настало время рассказать еще об одной героини нашего повествования. Жизнь этой женщины до сих пор окружена покровом таинственности. Имя ее неотделимо от пушкинской эпохи. Красавица, влюблявшая в себя великих поэтов и полководцев, она отличалась умом и расчетливостью, смелостью и предприимчивостью. Участница великосветских салонов, она была в то же время и талантливой разведчицей. Звали эту удивительную женщину Каролина Собаньская. Если Иван де Витт – это главный герой нашего рассказа, то Каролина Собаньская – главная героиня, а потому присмотримся к ней поближе.

Прадедом Каролины Ржевусской (именно такой была фамилия нашей героини) со стороны отца был воевода подольский и гетман граф Вацлав Ржевусский, известный как поэт и писатель, сын его (дед Каролины) Станислав-Фердинанд был австрийским фельдмаршалом. Одним из предков Каролины был и печально знаменитый польский князь Иеремия Вишневецкий (1612–1651), прославившийся жестоким подавлением казацких восстаний. В числе ее предков были представители пи других польских магнатских родов: Мнишеки, Любомирские, Радзивиллы.

Каролина Собаньская

Что касается отца нашей героини, то Адам Станиславович Ржевусский много лет являлся киевским губернским предводителем дворянства, имел чин тайного советника и к концу жизни стал сенатором. Не был чужд граф и масонству, являясь несколько лет великим мастером петербургской Великой ложи Астрея. Несмотря на знатность происхождения, род Ржевусских не мог похвастаться особым богатством. Матерью нашей героини была Юстиния Рдултовская. История происхождения Каролины Собаньской удивительно схожа с историей происхождения Ивана де Витта! На исходе восемнадцатого века некий польский шляхтич Адам Ржевусский женился на освобожденной из турецкого рабства гречанке Юстинии. Как не вспомнить здесь романтичную женитьбу майора Иосифа де Витта на юной Софье Клавон!

У графа Адама Ржевусского и Юстинии Рдултовской, помимо Каролины– Розалии-Теклы было еще три сына: Адам, впоследствии генерал-от– кавалерии и генерал-адъютант, Генрих – камер-юнкер, приятель Мицкевича, известный польский писатель и романист, автор нескольких исторических романов о быте крупного польского шляхетства, Эрнест – полковник казачьих войск, впоследствии Бердичевский уездный предводитель дворянства, и три дочери: Эвелина, вышедшая замуж за Вацлава Ганьского, Паулина, вышедшая замуж за помещика и хлеботорговца Ризнича и Александра, вышедшая замуж за помещика Монюшко.

Красота всех сестер Ржевусских была настолько ослепительна, что современники в один голос именовали ее «неслыханной». Однако помимо красоты сестры обладали мужским складом ума, предприимчивостью, любовью к самым опасным авантюрам и врожденной страстью к тайным делам. Надо ли говорить, что пути сестер Ржевусских и де Витта обязательно должны были пересечься, ведь они были одной крови!

Графиня Каролина Ржевусская получила хорошее образование и светское воспитание, прожив в детстве некоторое время у тетки графини Розалии Ржевусской, имевшей блестящий салон в Вене. Анна Ахматова, которая относилась к нашей героини с большой неприязнью, все же вынуждена была признать: «У Собаньской был прекрасный голос – она чудесно пела и имела прозвище – демон…» Отметим, что помимо прекрасного голоса, Каролина прекрасно музицировала. И увлекалась коллекционированием автографов знаменитостей.

Историк Роман Белоусов пишет: «Каролина Собаньская родилась в 1793 году в семидесяти верстах от Бердичева в поместье Погребищенский ключ близ местечка Погребище, на реке Роси, принадлежавшем семье графов Ржевусских. Как и вся семья, Каролина гордилась своим происхождением и любила напоминать, что она правнучка французской королевы Марии Лещинской. Мать ее, Юстина происходила из старинного рода Рдултовских, а по отцу она являлась родственницей княгини Розалии Ржевусской, урожденной Любомирской, которую гильотинировали на Гревской площади в Париже вместе с королевой Марией-Антуанеттой. Если заглянуть еще дальше в родословную Каролины (близкие называли ее Лолиной или Лоли), то ветви генеалогического древа ее рода восходили и по отцовской и по материнской линии к известным в истории гетманам, воеводам и фельдмаршалам и вели, чуть ли не к королю Яну Собескому.

Юную Каролину выдали замуж за Иеронима Собаньского, который был на тридцать с лишним лет старше. Отныне ее стали называть "пани Иеронимова из Баланувки". Скучная провинциальная жизнь и роль жены предводителя дворянства Ольгополевского повята ее никак не устраивала. Вскоре воспитанием Каролины занялась ее тетка Розалия. Биография тетушки Каролины сама по себе примечательна. Она была известной авньюристкой и даже пробыла она несколько месяцев в тюрьме. Впоследствии стала женой знаменитого Вацлава Ржевуского, одержимого страстью к Востоку, прозванного "эмир Тадзь уль-Фехр" и воспетого Мицкевичем и Словацким. Некоторое время Лолина жила у этой тетки в Вене. Тогда салон графини Розалии, вспоминал современник, "слыл первым в Европе по уму, любезности и просвещению его посетителей". Здесь Лолина многому научилась, играла для гостей на фортепьяно, постигала искусство красноречия, в чем потом не знала себе равных. Впрочем, этот дар она получила скорее в наследство от отца, имя которого вошло в поговорку: "С Радзивиллом пить, с Огиньским – есть, с Ржевусским – беседовать".

В блестящем салоне графини Розалии, помимо искусства вести беседу, Каролина овладела умением слушать, ибо уши, внушала ей тетка, служат не только для того, чтобы выслушивать любовные клятвы. Так же, как уста женщины служат не только для поцелуев, а глаза не только, чтобы смотреть в лицо любимому. "На свете есть много вещей, достойных того, чтобы их видеть, слышать, говорить о них", – нашептывала "страшная тетка" (так прозвали ее в семье за несносный характер и за мрачные легенды, окружавшие ее имя). Молодой податливый ум быстро впитывал подобные наставления, не придавая еще им большого значения».

По словам историка Л. Черейского Каролина Собаньская была «одной из красивейших женщин своего времени, изящная и разносторонне образованная, тщеславная и ветреная…»

«… Она была высокого роста, ее прекрасную фигуру с пышными плечами венчала головка, достойная Дианы, на божественной шее. О ее необыкновенных огненных глазах, которые, раз увидев, невозможно было забыть», – вспоминал ее современник Б. М. Маркевич. – Очи эти обжигали каким-то затаенным пламенем и, казалось, тайно сулили неземные радости».

Один из мемуаристов той эпохи вспоминает о Каролине, как об одной «из самых блестящих красавиц польского общества русского юга»… «Я помню ее, – пишет Маркевич, – еще в тридцатых годах в Киеве, в доме отца моего, – помню как теперь пунцовую бархатную току с страусовыми перьями, необыкновенно красиво шедшую к ее высокому росту, пышным плечам и огненным глазам».

Историк Юрий Дружников: «Поразительно, что портреты графини Каролины Собаньской – а они, по-видимому, существовали – считаются исчезнувшими. Это можно понять: поместья в России, замки польских магнатов разворовывались, горели в огне войн и революций. В специальной литературе имеется ссылка на фотографию с портрета Собаньской, сделанного А.В.Ваньковичем. "К сожалению, – пишет Р.Жуйкова, – местонахождения портрета и фотографии с портрета не известны". Полтора десятка разных женских профилей, нарисованных Пушкиным на полях рукописей, называют в разных источниках профилями Собаньской. Впрочем, другие авторы соотносят эти же рисунки с иными разными подругами Пушкина. Между прочим, портрет ее сестры Евы (Эвелины), который мы видели в парижском музее, даже отдаленно ничем не сходен с рисунками поэта.

Поиски изображения пани Каролины привели нас в Варшаву. Случайная удача и помощь польской коллеги Алиции Володзько: в Архиве фотодокументов Варшавского Музея литературы имени Адама Мицкевича нашлась фотография с изумительного портрета немолодой женщины в роскошной раме. В музее нет сведений ни об оригинале, с которого сделано фото, ни о художнике, но имеется запись, что это Каролина Собаньская. На портрете ей лет сорок. Посадка головы, прямые нос и лоб, волосы удивительно похожи на рисунки, сделанные Пушкиным».

Красивая, хотя с несколько огрубевшими чертами лица в зрелых годах, прекрасно сложенная, обладавшая пленительным голосом, веселая, Каролина всегда была постоянно окружена самыми разнообразными поклонниками. Еще юной девушкой, по настоянию отца, пытавшегося за счет дочери поправить свои финансовые дела, Каролины была выдана замуж за пятидесятилетнего подольского помещика Иеронима Собаньского и имела от него дочь, но жила она с ним недолго. Родив дочь Кристину, и сославшись на временное нездоровье, Каролина сумела получить от Подольской римско– католической консистории в 1816 году разрешение, впредь до выздоровления, жить отдельно от мужа, чем и не преминула воспользоваться. Впрочем, Иероним Собаньский не слишком горевал о бегстве своей красавицы жены. Его к тому времени уже увлекали новые романы. В 1825 году, после смерти своего отца, который был яростно против ее ухода от Собаньского, Каролина добилась и официального развода. Причиной своего развода с нелюбимым мужем Собаньская открыто назвала новую страстную любовь.

Объектом этой страстной любви был ни кто иной, как Иван де Витт. Мы не знаем обстоятельств знакомства генерала и молодой красавицы. Можно предположить, что произошло это вскоре после назначения де Витта начальником военных поселений юга России в 1819 году. Вполне возможно, что Иван и Каролина встретились в Одессе, где генерал часто бывал по делам службы, а Каролина из-за коммерческих дел своего мужа хлеботорговца. К этому времени Иван де Витт, как мы уже знаем, давно не жил со своей бывшей женой Изабеллой и фактически был свободным мужчиной. Казалось бы, встретились два одиноких человека и полюбили друг друга, ну и что? Но нет, историки нашли в этом событии массу негатива!

Вот типичное повествование о любви Каролины Собаньской и Ивана де Витта: «Красавица сошлась со стариком-генералом графом Яном Виттом, начальником военных поселений Новороссийского края – карьеристом и доносчиком, расточительным бонвиваном, пополнявшим свои средства самым беззастенчивым казнокрадством. С ним она сожительствовала около двадцати лет. Фактически Собаньская находилась на содержании у графа Витта, что не мешало ей иметь множество любовников».

Во-первых, почему де Витта упорно все время называют стариком? В 1819 году, когда генерал влюбился в Каролину, ему было всего 38, а ей 25. Разница в возрасте у них была всего 13 лет, какой уж тут старик! Увы, до сих пор, все, что касается любви Ивана и Каролины, вызывает у исторической братии раздражение, отсюда и нескончаемой поток бездоказательной грязи. Де Витт у них всегда исключительно карьерист и доносчик, расточительный бонвиван, беззастенчивым казнокрад.

Вот, к примеру, пушкинист М.Яшин: "Витт, делец, перебежчик, авантюрист, дипломатический интриган, отличался тонкостью ума и проницательностью. Внешне тактичный и веселый, он умел лавировать среди сильных мира сего и извлекать пользу из малейшей необдуманности своих высоких покровителей. Полицейская хитрость и провокаторская ловкость помогали ему быть в курсе всех событий – и далеко не ради защиты интересов русской монархии". Одним словом просто гад отпетый…

Собаньскую пушкинисты тоже не жалуют. Чаще всего говорить про нее вообще избегают. А ежели упомянут – ничего хорошего не услышишь. Либерал-пушкинист Лотман: «Красавица из образованной семьи, но любовница и политический агент генерала Витта, личности в высшей степени непривлекательной». Анна Ахматова хотя и признавала место Собаньской в жизни поэта, но отзывалась о ней презрительно и негативно.

При этом Каролина жила с де Виттом в браке, вначале в гражданском потом, после венчания, и в законном. Но при всем старании историков, у них нет ни одного документального свидетельства о «множестве любовников» Каролины Собаньской. То, что Каролина, при огромном количестве влюбленных в нее мужчин, держалась с ними весьма достойно и не позволяла никаких вольностей, оставаясь верной де Витту, характеризует ее не как «ветреную особу», а как волне порядочную и серьезную женщину, нашедшую настоящую любовь и с иронией относившуюся к окружавшим ее многочисленным поклонникам.

После бегства бывшего мужа Каролины Иеронима Собаньского с небезызвестной Амалией Ризнич в Италию, ее муж хлеботорговец Иван Ризнич нашел сердечное участие в семье де Витта и Каролины. Благодарный Ризнич давал в честь Каролины пышные обеды, и его дом превратился в своеобразный филиал ее салона. Разумеется, что никакого романа между Ризничем и Каролиной не было и быть не могло. Пройдет немного времени и Каролина с де Виттом помогут устроить личную жизнь другу своей семьи. Что же касается де Витта, то он откровенно не жалел денег на свою избранницу, а потому на зависть все дамам местного света, Каролина всегда была одета лучше всех, чем, конечно же, вызывала злобные сплетни. Современники не без основания звали ее одесской Клеопатрой. Де Витт преподнес своей любимой женщине и поистине царский подарок – 15 000 десятин земли. Ныне эта местность является известным одесским курортом и по-прежнему носит имя своей прекрасной владетельницы – Каролина – Бугаз.

До сих пор самым авторитетным историческим документов светской жизни Одессы в 20-х годах Х1Х века являются воспоминания чиновника канцелярии графа Воронцова Ф. Вигеля. Заранее прошу прощения у читателей за весьма пространную цитату, но она как нельзя лучше дает представление о нравах одесского высшего света той эпохи. При этом весьма любопытны характеристики, данные Вигелем Каролине Собаньской, де Витту, его сводным сестрам Потоцким и другим участникам тех событий. Однако читая воспоминания Ф. Вигеля надо понимать, что писались они достаточно желчным, завистливым и откровенно завидовавшем богатству, окружавший его людей человеком.

Итак, предоставляем слово ф. Вигелю: «Исключая двух многоречивых графов (Палена и Лаюкерона), было тогда еще в Одессе два высокочиновных графа. Графа Северина Потоцкого и графа Витта знал я уже за четыре года перед, изобразил их, но тут только с ними познакомился. Все вместе составляли не только сиятельную, но, по мнению моему, в разных родах блестящую четверку. Все ко мне казались отменно благосклонны, только Пален и Ланжерон с некоторой стороны не совсем баловали меня: каждый из них по одному только разу удостоил меня своим посещением. Граф же Потоцкий, погулявши пешком, часто заходил ко мне отдохнуть и побеседовать. Витт делал то же, но только реже.

Причиною особого ко мне благоволения Витта была незаконная связь его с одною женщиною и ею мне оказываемая приязнь. Каролина Адамовна Собаньская, урожденная графиня Ржевусская, разводная жена, составила с ним узы, кои бы легко могли быть извиняемы, если хотя бы немного прикрыты тайной. Сколько раз видели мы любовников, пренебрегающих законами света, которые покидают его и живут единственно друг для друга. Тут ничего этого не было. Напротив, как бы гордясь своими слабостями, чета сия выставляла их напоказ целому миру. Сожитие двух особ равного состояния предполагает еще взаимность чувств: Витт был богат, расточителен и располагал огромными казенными суммами; Собаньская никакой почти собственности не имела, а наряжалась едва ли не лучше всех и жила чрезвычайно роскошно, следственно, не гнушалась названием наемной наложницы, которое иные ей давали. Давно уже известно, что у полек нет сердца, бывает только тщеславный или сребролюбивый расчет да чувственность. С помощию первого завлекая могучих и богатых, приобретают они средства к удовлетворению последней. Никаких нежных чувств они не питают, ничто их не останавливает; сами матери совесть, стыд истребляют в них с малолетства и научают их только искусству обольщать.

Так сужу я ныне, и мне кажется это довольно гадко; но тогда, ослепленный привлекательностью Собаньской, я о том не помышлял. Ей было уже лет под сорок, и она имела черты лица грубые; но какая стройность, что за голос и что за манеры! Две или три порядочные женщины ездили к ней и принимали у себя, не включая в то число графиню Воронцову, которая приглашала ее на свои вечера и балы единственно для того, чтобы не допустить явной ссоры между мужем и Виттом; Ольга же Нарышкина-Потоцкая, хотя по матери и родная сестра Витту, не хотела иметь с ней знакомства; все прочие также чуждались ее. В этом унизительном положении какую твердость умела она показывать и как высоко подыматься даже над преследующими ее женщинами!