Текст книги "Тайный сыск генерала де Витта"

Болеслав Потоцкий (1805–1892) с дочерью Марией (1839–1882), в замужестве Строганова, и воспитанницей Софьей Идль.

София составляет завещание, в котором, прежде всего, учла интересы сына Александра, служившего в штаб-ротмистром конного полка и дочерей Софьи и Ольги. Исполнителем своей последней воли она назначила петербургского губернатора Милорадовича.

Узнав о тяжелой болезни матери, в столицу приехали старшие сыновья Софьи – Иван де Витт и Александр Потоцкий. Затем, по рекомендации немецких врачей, София едет в Берлин. Там, чувствуя, что силы ее окончательно покидают её, а жизнь с каждым днем уходит, она просит свою дочь Софию приехать к ней вместе с сыном Владимиром. Эта встреча была последней радостью в жизни Софии. Перед смертью Софья написала завещание, в котором разделила поровну свое состояние между всеми детьми, исключая вероломного вора Мечеслава, оставив 60 миллионов рублей деньгами и огромное имение. 12 ноября 1822 года блистательной Софии Глявоне (Клаврон) – Челиче-Витт-Потоцкой не стало, завещав похоронить ее в любимой Умани. Вместе со смертью некогда блистательной красавицы ушла в небытие целая эпоха.

Чтобы избежать неизбежной в то время волокиты на уровне первых лиц государств, дети умершей поступили достаточно смело. Тело Софии было забальзамировано, после чего ее нарядили в красивое платье, посадили в карету, вложив в одну руку букет, в другую веер и, таким образом, перевезли "спящую" пани через границу.

В Умани её искренне оплакивали все, ибо последние годы своей жизни София много занималась благотворительностью. Когда гроб с телом Софии, ночью везли к месту ее последнего упокоения, то на расстоянии 10 вёрст, при большом стечении народа, по дороге были расставлены бочки со смолой, куда окунали факелы и зажигали, освещая дорогу. За гробом шли пятьдесят священников.

Тело Софии Потоцкой положили в подземелье церкви, выстроенной около парка «Софиевка», где оно покоилось до 1838 года, когда её дочь, Ольга Нарышкина, унаследовавшая после матери местечко Тальное, перенесла её прах в крипту местной Троицкой церкви. В 1846 году храм перестроили из камня; после 1917 года, как это было принято в послереволюционной стране, он был переоборудован под хозяйские цели, но гробниц в подземелье этого строения никто не трогал. Там и до сегодняшнего дня покоятся останки той, которую во второй половине ХУІІІ столетия пять королевских дворов Европы признали самой красивой женщиной эпохи Просвещения.

Один из биографов прекрасной фанариотки сказал о ее жизни так: «Жизнь Софьи Потоцкой, женщины невиданной, почти невозможной красоты, была подобна огню. Она горела, обогревала и обжигала, она манила, завораживала, вдохновляла, покоряла и оставляла пепел от сердец, посмевших прикоснуться к ней своей любовью». Наверное, лучше сказать уже невозможно!

Ольга Станиславовна Нарышкина, урождённая Потоцкая (1802–1861)

После смерти Софии Потоцкой в 1822 году массандровская дача «Богоданная» перешла по наследству к ее дочери Ольге Станиславовне Нарышкиной, супруге генерал-адьютанта Льва Нарышкина, владельца имения Мисхор и двоюродного брата М. С. Воронцова. При Нарышкиной уже в 1824 году в нижней Массандре начинает закладываться и нынешний знаменитый парк.

От Крыма до Одессы

Вскоре после окончания Венского конгресса де Витт отправляется в Париж, где до июня 1816 года служит в качестве генерала по особым поручениям при командующем русским оккупационным корпусом во Франции графе Воронцове. Круг обязанностей у Витта все тот же – разведка и создание агентурной сети. За время службы во Франции де Витт очень сближается с Воронцовым. Там же в Париже де Витт присутствует на свадьбе своего командира и друга. 20 апреля 1819 года граф Воронцов вступил в брак с полуполькой графиней Елизаветой Ксаверьевной Браницкой, дочерью обер-гофмейстерши графини Александры Васильевны Энгельгардт, племянницы Потемкина.

Почти в это же время в Петербурге была сыграна другая свадьба. Там, любимец императора Александра Первого и сводный брат де Витта генерал– адъютант Станислав Потоцкий венчался браком с сестрой Елизаветы Ксаверьевны Екатериной Браницкой. Таким образом, отныне де Витт становился хоть и не кровным, но все же родственником семьи Воронцовых. Женитьба Воронцова на Браницкой тоже будет иметь самое непосредственное отношение к судьбе нашего героя в дальнейшем. Что же касается отношений Воронцова и де Витта, то дружба будет связывать их обоих до самой смерти Витта.

Уже находясь во Франции, де Витт первым забил тревогу по поводу того, что молодые гвардейские офицеры оказались весьма подвержены влиянию идей французской революции и мирового масонства. Однако голос опытного разведчика тогда услышан не был. К информации де Витта отнеслись не то что с недоверием, но с некоторой брезгливостью. В офицерских кругах царили нравы еще иных, рыцарских эпох, а потому слежка, подслушивание и информирование откровенно презирались. Что касается де Витта, то он придерживался совершенно иного мнения, исповедуя старое иезуитское: "Цель оправдывает средства". А потому, несмотря на упорное нежелание верховной власти видеть надвигающуюся угрозу, он на свой собственный страх и риск продолжает следить за масонскими связями вольнодумцев в мундирах.

Помимо огромной работы по обустройству и функционированию южных военных послений де Витт деятельно занимается в этот период и столь любимыми им тайными операциями. Старый недруг де Витта А. Ланжерон признает: «Витт очень полезен для такой (тайной – В.Ш.) службы, но, вероятно, многие не захотели бы оказаться на его месте за любую цену». Но почему оговорка «не захотели»? Вариантов здесь может быть только два. Первый: господа дворяне не желали заниматься «не благородными» тайными операциями. Второй: не многие вообще могли бы заниматься тайными операциями на столь высоком уровне, как де Витт. Впрочем, думается, что Ланжерон имел в виду первый вариант. Причина? Дело в том, что Ланжерон был одним из самых видных масонов юга России. Безусловно, он прекрасно знал о антимасонской деятельности де Витта и о том, что тот прекрасно осведомлен о его Ланжерона тайной деятельности. Все это, разумеется, не могло вызывать у Ланжерона положительных эмоций в отношении де Витта.

В этот период де Витт имел непосредственное отношение и к деятельности тайного общества греческих патриотов «Филики этерия» (Дружеского общества) на юге России под началом генерал-майора Александра Ипсиланти.

Клятва вступающего в «Филики Этерия» Художник Т. Тсоккос

Самого генерала он знал еще по заграничному походу 1814 года. Они вместе участвовали в сражениях при Бауцене и Дрездене, где Ипсилати потерял правую руку. После войны Ипсилати состоял адъютантом у Александра Первого, командовал бригадой в гусарской дивизии. Де Витт, сам будучи сам на половину греком, был с Ипсилати в дружеских оношениях. Помимо всего прочего, думается, что де Витт и присматривал за этеристами. Впрочем, так как ничего антигосударственного против России они не замышляли, то и отношение к ним было весьма лояльным. Петербург прекрасно знал о существовании «тайной» греческой организации, но полагал, что при возможном осложнении с турками «Филики этерия» может быть полезна. В силу этого де Витт оказывал «Филики этерия» определенную помощь.

Нюансы этого сотрудничества нам не известны, но можно предположить, что через де Витта Ипсиланти поступали определенные финансовые средства, закупалось оружие. Кроме этого через своих агентов де Витт мог обеспечивать Ипсиланти и информацией о состоянии турецких войск у границы.

В марте 1821года Александр Ипсиланти, воспользовавшись смертью господаря Валахии и Молдавии Александра Суцо, с группой этеристов перешел через Прут и призвал народ дунайских княжеств к восстанию против турецкого ига. Предприятие с самого начала было обречено провал. Румыны отнеслись к грекам без должного сочувствия. Кроме того, сам Ипсиланти не был ни полководцем, ни политиком. Мечтой его была ни много ни мало, а корона короля Греции! В Яссах он окружил себя двором и целую неделю занимался раздачей титулов. Затем одобрил резню, устроенную одним из участников восстания, Василием Каравлий, во взятом им Галаце, вымогал деньги у местных богачей, арестовывая их и требуя выкупа. Когда же в своей прокламации Ипсиланти заявил, что «одна великая держава» обещала ему свою помощь, то этой ложью окончательно оттолкнул от себя императора Александра I. После этого всякая поддержка со стороны де Витта прекратилась. Несмотря на это, Ипсиланти уверял всех, что официальные заявления России – не более как дипломатический маневр. Наконец, в июне 1821года после двух неудачных столкновений с турецкими войсками, Ипсиланти тайно бросил своих товарищей на произвол судьбы (все они потом погибли) и бежал в Австрию. Там он был заключен в крепость Терезин. Спустя несколько лет, по ходатайству императора Николая I, Ипсиланти был выпущен на свободу, и вскоре умер в Вене в 1828 году.

Необходимо отметить, что де Витт в это же время пролил свет и на деятельность еще одного весьма неприглядного общества – некого «общества свиней». Это было особое закрытое сообщество. Дамы и господа там «брачевались всего на один вечер и не по выбору, а как случиться», т. е. занимаясь «свальным грехом». Друг друга они называли «сестрами– свиньями» и «братьями-свиньями». Отсюда и название общества.

Хотя никакой антигосударственной деятельности «свиньи» не осуществляли, де Витт все же посчитал сам факт существования такой организации аморальным и антихристианским. Достаточно быстро де Витт установил через капитана Шервуда всех членов этого веселого сообщества. Николай Первый полностью поддержал де Витта. По решению императора общество свиней было немедленно разогнано. «Братья-свиньи» (а это были исключительно выходцы из Франции) были выдворены за пределы России, а их «свинские сестры» ввернуты ротозеям-мужьям.

Николай I

Высочайший уровень секретности этой работы де Витта признает пушкинист Н. Эйдельман в своей книге «Пушкин и декабристы»: «В делах канцелярии Главного штаба сохранились некоторые документы, намекающие на тайную деятельность генерала. Дибич писал о нем: «Он человек чрезвычайно полезный в особенных обстоятельствах и способен к особенным должностям». 11 января 1823 года Дибич «по высочайшему повелению» предписывал киевскому губернатору «обратить должное внимание на изустное поручение, кое к вам имеет генерал-лейтенант граф Витт».

Пушкинист признает, что ему удалось найти только следы тайной работы де Витта. Это естественно! В эпоху, когда не существовало мощных спецслужб с собственными совершенно секретными архивами, оставлять доказательства секретных операций в обычном армейском архиве было бы чистым безумием. Разумеется, де Витт это прекрасно понимал, именно потому поручения ему и давались исключительно «изустно», так же «изустно» он докладывал и о результатах выполненных поручений.

В это время служба и судьба сводит де Витта с генералом Киселевым. Генералы были знакомы и ранее, но теперь былое знакомство переросло в дружбу, а затем они стали и родственниками. Дружба и сотрудничество де Витта с Киселевым продлиться долгие годы, а потому не лишне будет остановиться на незаурядной личности генерала Киселева подробней.

Павел Дмитриевич Киселев родился в 1788 в Москве в семье главноприсутствующего в оружейной палате действительного статского советника Дмитрия Киселева. Мать была из рода князей Урусовых. Воинскую службу Киселев начал юнкером в январе 1805 года. В конце 1806 года был произведен в корнеты Кавалергардского полка, принимал самое активное участие в кампаниях 1807 и 1812–1814 годов. В 1814 году был пожалован флигель-адъютантом и состоял при Александре I во время Венского конгресса. В 1817 году был произведен в генерал-майоры. Характеризуя Киселева, А.Ф. Кони говорил, что он был "настоящим слугою государства в лучшем смысле этого слова. Глубоко преданный своему монарху, он был не менее предан и Родине, будущему благу которой, прозреваемому светлым умом, он, несмотря на ранние общественные и служебные успехи, умел приносить в жертву свое самолюбие. Он был усерден, неподкупен – царю наперсник, но не раб". Карьера Киселева была стремительна. Из-за этого отношение к нему тоже было неоднозначным.

В феврале 1819 года Киселев был назначен начальником штаба 2-й армии. Именно в это время впервые пересекаются пути семейства Потоцких-Виттов с молодым Пушкиным. Как мы уже говорили выше, отчим де Витта гетман Потоцкий отправил своих дочерей Софью и Ольгу (младших сестер де Витта) в Санкт-Петербург, чтобы ввести их в высшее общество.

Что касается генерал-адъютанта Станислава Потоцкого, то он к этому времени вышел на некоторое время в отставку и жил в свое удовольствие с женой Екатериной в столице. Из воспоминаний польского князя Л. Сапеги: "В Петербурге находился в то время Станислав Потоцкий, сын Щенснаго. Он был очень любезен по отношению ко мне. Его дом в Петербурге был устроен с величайшим изяществом. Я часто обедал у него и встречал там высших придворных сановников и иностранных послов; велись интересные и поучительные беседы… Однажды супруга великого князя Михаила устроила маскарад, в котором принимал участие и я. Мы изображали Олимп. Станислав Потоцкий изображал Диану, а я, Ленский и Матушевич были его нимфами".

Что касается сестер де Витта Софьи и Ольги, то они хотя и несколько уступали в красоте своей блистательной матери, однако, были, по отзывам современников, весьма очаровательны, милы и умны. При всем этом характером сестры отличались друг от друга. Ольга отчасти унаследовала распущенность и страстность матери, в то время как Софья была известна своим целомудрием и слыла среди великосветских повес неприступной.

С семнадцатилетней Софьей встретился вскоре после окончания лицея Пушкин и сразу же пережил, по его словам, "безумную любовь". Однако Потоцкая не ответила молодому поэту взаимностью. Роман угас, едва успев начаться. Дело в том, что как раз в это время де Витт знакомит сводную сестру со своим другом генералом Павлом Киселевым. В глазах де Витта, да и самой Софьи коллежский секретарь Пушкин не шел ни в какое сравнение с любимцем императора, перед которым открывались самые блестящие перспективы.

В июле 1817 года Павел Дмитриевич Киселёв нанес первый официальный визит во дворец Потоцких, дислоцированной неподалёку от Тульчина. Вскоре молодой генерал посватался к старшей дочери хозяйки – Софии; после материнского согласия, последовала помолвка, однако само венчание произошло несколько позднее. Большинствопушкинисто считают, что Потоцкая любила Киселева по-настоящему всю свою жизнь.

Дворец Потоцких (современное фото)

При всем этом Пушкин был всегда младшей Софье достаточно симпатичен, и она сохранила к нему самое дружеское отношение. Во время одной из встреч романтичная Софья рассказала поэту семейное предание Потоцких, согласно которому некая красавица из их рода была похищена татарами. В нее влюбился крымский хан Гирей и сделал любимой женой в своем гареме. Когда же красавица умерла, он воздвиг в память о ней фонтан, назвав его «фонтаном слез». Отчасти семейное предание Потоцких, возможно, было связано и с невероятными приключениями матери Софьи.

Дворец Ольги Потоцкой в Одессе (1823-26, арх. Ф. Боффо).

Известный пушкинист М. О. Гершензон, не приводя, впрочем, никаких доказательств, в свое время полагал, что о фонтане Пушкину впервые рассказала княгиня М. А. Голицына (внучка Суворова). Однако это весьма сомнительно. Кому лучше знать семейные предания Потоцких: Голицыной или самой Потоцкой?

На Пушкина, как известно, легенда о "фонтане слез" произвела должное впечатление, однако замысла воплотить легенду в поэтические строфы тогда у него не возникло.

Генерал Киселев, несомненно, знал о том, что Пушкин неравнодушен к его невесте. Дружбе его с поэтом данный факт, естественно, не способствовал. Кроме того, Киселев в то время не понимал и всей величины пушкинского таланта. Современница Пушкина А. О. Смирнова приводит в своих воспоминаниях следующий свой диалог с Киселевым: "Смирнова: – Пушкин – любитель непристойного!

Киселев: – К несчастью, я это знаю и никогда не мог себе объяснить эту антитезу перехода от непристойного к возвышенному."

Что касается Пушкина, то его отношение к Киселеву в разное время менялось. Если в молодости он разразился в адрес генерала достаточно ядовитой эпиграммой: "На генерала Киселева не положу своих надежд…", то в более зрелые годы именовал уже не иначе, "как самого замечательного из наших государственных деятелей".

В августе 1820 года Пушкин, как известно, решает посетить отдыхавшее в Гурзуфе семейство Раевских. Из письма А. С. Пушкина барону А. А.

Дельвигу: "В Юрзуфе жил я сиднем, купался в море и объедался виноградом; я тотчас привык к полуденной природе и наслаждался ею со всем равнодушием и беспечностью неаполитанского лаццарони. Я любил, проснувшись ночью, слушать шум моря – и заслушивался целые часы… Я объехал полуденный берег; но страшный переход по скалам Кикинеиса не оставил ни малейшего следа в моей памяти… Мы переехали горы, и первый предмет, поразивший меня, была береза, северная береза! Сердце мое сжалось, я начал уже тосковать о милом полудне, хотя все еще находился в Тавриде. Георгиевский монастырь и его крутая лестница к морю оставили во мне сильное впечатление. Тут же видел я баснословные развалины храма Дианы. Видно, мифологические предания щастливие для меня воспоминаний исторических; по крайней мере, тут посетили меня рифмы. Я думал стихами. Вот они. "К чему холодные" и проч.

Георгиевский монастырь. 1820 гг.

В Бахчисарай приехал я больной… Я обошел дворец с большой досадой на небрежение, в котором он истлевает. NN (Н. Раевский) почти насильно повел меня по ветхой лестнице в развалины гарема. Но не тем, в то время, сердце полно было, – лихорадка меня мучила".

В Гурзуфе Пушкин провел три недели. С кем мог встречаться поэт за это время? Никаких документальных свидетельств тому нет. Однако можно предположить, что во время "гурзуфского сидения" поэта могли иметь место две встречи, причем обе, имеющие самое непосредственное отношение к нашему повествованию.

Дело в том, что как раз летом 1820 года в Крыму отдыхала недавняя безответная любовь Пушкина 17-летняя Софья Потоцкая, сводная сестра де Витта (дочери Потоцкого-Щенснаго и Софии Потоцкой-де Витт). Она остановилась в своем любимом именье Массандра, некогда подаренном ее матери Потемкиным. От Гурзуфа до Массандры рукой подать. Мог ли Пушкин отказать себе в удовольствии и не посетить Потоцкую, тем более, что встреча с хорошим петербургским знакомым была весьма приятна и Софии? Ряд пушкинистов возможности такой встречи не отрицают. Если таковая действительно имела место, то вне всяких сомнений, во время ее разговор снова заходил и о "фонтане слез". На сей раз давние предания были восприняты Пушкиным совсем по иному, чем в Петербурге. Может быть, именно поэтому поэт не преминул затем посетить Бахчисарай, и самолично посмотреть знаменитый фонтан. Результатом этого посещения, как известно, стал шедевр пушкинской лирики – поэма "Бахчисарайский фонтан". И как знать, кому: легендарной ли Потоцкой или вполне реальной младшей сестре генерала де Витта посвятил поэт строки поэмы:

 
Чью тень, о, други, видел я?
Скажите мне, чей образ нежный
Тогда преследовал меня
Неотразимый, неизбежный?
Я помню столь же милый взгляд
И красоту еще земную;
Все думы сердца к ней летят;
О ней в изгнании тоскую…
 

Из письма Пушкина брату Льву, написанного летом 1823 года: «… Я не желал бы ее (поэму „Бахчисарайский фонтан“ – В. Ш.) напечатать, потому, что много места относится к одной женщине, в которую я был очень долго и очень глупо влюблен, и что роль Петрарки мне не по нутру…»

Из письма Пушкина Дельвигу: "В Бахчисарай приехал я больной. Я прежде слыхал о странном памятнике влюбленного хана. К*** поэтически описывала мне его, называя la fontaine des larms (фонтан слез – В. Ш.)".

При этом загадочная К*** значится в двух дошедших до нас черновиках этого письма. Загадка "К***" волнует пушкинистов уже много лет. Одни утверждают, что К *** – это Екатерина Николаевна Раевская, другие резонно сомневаются, что Пушкин с его чувством слова не мог написать: "К/атерина/ поэтически описывала…" Третьи предполагают, что К*** – это графиня Н. В. Кочубей, не имеющая никакого отношения ни к прибыванию Пушкина в Крыму, ни к Бахчисарайскому фонтану. Куда логичнее предположить, что таинственная К *** – это никто иная, как Софья Киселева (Потоцкая). Так как письмо было написано в 1824 году, то Софья к этому времени уже три года, как была замужем за генералом Киселевым и вполне естественно, что Пушкин обозначает ее в письме не литерой "П" (Потоцкая), а литерой "К" (Киселева).

Известный пушкинист Гроссман был твердо уверен, что "Бахчисарайский фонтан" писался именно о Потоцкой и для Потоцкой.

Какова же была дальнейшая судьба Софьи Потоцкой? Выйдя замуж за Киселева, она несколько лет будет счастлива в браке. Но потом начнутся неурядицы. У красавца – генерала все время имелись многочисленные романы на стороне, в том числе, якобы, и с ее сестрой Отльгой. Софья от этого будет сильно страдать, а потому уедет в Европу, где будет много путешествовать. Находясь во Франции, по просьбе своего сводного брата, она выполнит одно тайное и весьма деликатное поручение. С мужем Софья так официально и не разведется, хотя жить вместе они больше уже никогда не будут. Это, однако, не помешает продолжению дружбы де Витта с Киселевым. Умрет Софья Киселева (Потоцкая) в весьма преклонных годах в полном одиночестве в Париже в 1875 году.

Что касается другой сводной сестры де Витта Ольги, той, которая, по мнению пушинистов "унаследовала распущенность и страстность матери", то она почти одновременно с Софьей выйдет замуж за генерал-адъютанта Льва Нарышкина, двоюродного брата генерал-губернатора Новороссии графа Воронцова. Однако это нисколько не будет ей мешать иметь многочисленных любовников.

Однако еще раз вернемся к пребыванию Пушкина в Крыму. Кроме встречи с Софьей Потоцкой у него могла состояться там еще одна не менее важная встреча с еще одной польской красавицей. Но это тема отдельного разговора. Как и в случае с Потоцкой никаких документальных данных об этой встречи нет, однако целый ряд косвенных фактов говорит о том, что она, скорее всего, все же имела место.

В это время российская знать активно приобретает и обустраивает имения на южном берегу Крыма. После смерти Софьи Потоцкой (матери) в 1822 году ее массандровская дача "Богоданная" перешла по наследству к младшей сводной сестре де Витта Ольге Потоцкой, супруге владельца имения Мисхор Льва Нарышкина. При Ольге Нарышкиной уже в 1824 году в нижней Массандре начинает закладываться парк. Тогда же нижнюю часть Ореанды купил начальник Балаклавского батальона Феодосий Ревелиотти и начинает разводить здесь виноград. В середине 1824 года он продал их за 30 тысяч рублей камергеру Александру Кушелеву-Безбородко. Это имение, как значится в купчей, "между деревнями Аутка и Гаспра, именуемое Ореандою, состояло из диких садовых фруктовых деревьев, дровяного леса, хлебопашной земли, вокруг было обнесено плетнем".

Однако в 1828 года Ольга продает свое имение знаменитой графине Александра Васильевна Браницкой, племяннице Потемкина и матери Елизаветы Воронцовой для своей внучки.

Верхнюю Ореанду, тем временем, обустраивал де Витт (среди краеведов Крыма его поместье так и именуется – «Ореанда-Витта»). В усадьбе генерала Витта помимо небольшого дома был высажен прекрасный кипарисовый парк и тисовые аллеи с красивыми ротондами, и прекрасный вид на очень живописную гору Хачла-Каясы. Ближайшим соседом генерала был фельдмаршал Дибич, тоже купивший землю в Верхней Ореанде.

В одном из первых путеводителей по Крыму автор его, французский путешественник и исследователь XIX века К. Монтандон, в 1834 году оставил описание «Ореанды-Витта»: "Около дороги двухэтажный дом с возвышающейся над ним башней в первую очередь привлекает внимание путешественников, которые смогут насладиться видом абсолютной красоты. На востоке вдали взгляд охватывает большую верхнюю цепь гор; горы, окаймляющие море, среди прочих – Аюдаг, Ялту, ее порт, часть ее долины, прекрасные массивы зелени и скал, окружающих это место.

В нижнюю часть имения спускаются, пересекая виноградник. Сады с дорожками, проложенными на английский манер, предлагают среди внушительных скал места самые дикие и всегда самые прекрасные. Миновав плантации маслин, посетив естественный водопад, стекающий по дну, покрытому мхом, путешественники идут смотреть два фиговых дерева, замечательных своей величиной; одно из них возвышается более чем на 12 саженей над землей, покрывая ветвями часть скалы, на которой оно растет". Монтандон говорит о том, что старый виноградник в имении, посаженный еще греками, был улучшен и увеличен до 15 тысяч кустов, которые покрывают пространство приблизительно в две десятины.

Тем временем де Витт продолжает заниматься не только обустройством своего крымского имени, но и развитием вверенных ему военных поселений. Из биографии генерала: «В короткий промежуток времени Витту удалось достичь того, что весь фураж и половина провианта стали получаться с поселенной земли. За быстрое достижение такого результата ему был пожалован орден Святого Владимира 2 степени. В августе 1820 года император Александр вторично делал смотр Бугской дивизии и 8 августа графу Витту был пожалован орден Святого Александра Невского и были объявлены Высочайшие благодарность и удовольствие. В октябре 1823 года дивизия Витта принимала участие в маневрах в присутствии Государя.

Орден Александра Невского

После высочайшего смотра 17 октября Витт за «успехи в начальном устройстве военного поселения» был награжден орденом Святого Владимира 1-й степени и назначен командиром 3-го Резервного кавалерийского корпуса, в состав которого входили 3-я Уланская и 3-я Кирасирская дивизии».

Возможно, у читателя может сложиться мнение, что награды на Ивана де Витта сыпались как из рога изобилия. На самом деле это было не так. Александр Первый никого не награждал просто так, награждал за конкретные дела, а таковые, как мы видим, у де Витта действительно были. Генерал показал себя как прекрасный кавалерийский военноначальник. Два высочайших смотра только что сформированной (и еще недавно бунтовавшей!) дивизии получили наивысшую оценку. Это что-то да значат! Кроме этого де Витт показал себя как прекрасный хозяйственник и администратор. Говоря современным языком, он минимизировал затраты на свою кавалерию и самостоятельно, не забираясь в карман к государству, решал вопросы обеспечения ее фуражом и продуктами. О таком руководителе можно только мечтать во все времена! А потому согласимся, что и ордена и назначение на новую вышестоящую должность вполне закономерны.

При этом, доверяя де Витту, император все же стрался имеьб на юге страны собственных независимых информаторов. Из письма генерала Киселева генералу Рудзевичу: «Князь Мещерской именным указом откомандирован к графу Витту для особых поручений. Гусь порядочной и который недаром к нам возвращается».

Рудзевич 15 января 1822 г. отвечал: "Князь Мещерский попал в теплое место, и я согласен с Вами, что может быть, и поручено ему иметь за деяниями нашими секретный надзор".

Оба эти письма достаточно любопытны. Итак, князь Мещерский направлен из столицы в Южную армию, чтобы присматривать за тамошним генералитетом. На месте князя определяют порученцем к де Витту. Здесь могло быть два варианта. Мещерского специально определили из столицы именно к де Витту, чтобы он помогал в тайной работе де Витту или же Витгенштейн с подачи своего ближайшего окружения оправил его к де Витту, чтобы уже тот держал «порядочного гуся» из столицы на коротком поводке. Как бы то ни было, но ясно, что обстановка в верхних эшелонах Южной армии была весьма не простая. Центр явно не доверял южанам и проверял их на благонадежность.

Отметим, что 3-й Резервный кавалерийский корпус составлял главный стратегический резерв, направленной против Турции Южной армии и назначение его командиром следует оценить как большое доверие императора к полководческим качествам де Витта. Однако помимо назначения генерал корпусным командиром никто с него не снимал и руководства поселенными делами, так что дел де Витту хватало с избытком.

Отметим еще одну деталь в биографии нашего героя. В отличие от большинства других начальников, которых просто назначали на какие-либо уже существующие должности, у де Витта все обстояло совершенно иначе.

Ему почти всегда предлагали вначале создать то или иное соединение (бригаду, дивизию, корпус) практически на пустом месте, и только потом, уже после его создания, вступить в командование. Согласитесь, что это не одно и тоже!

Однако и это не все. В том же 1823 году Александр Первый назначил де Витта управляющим недавно созданным Одесским Ришельевским лицеем. Похоже, император считал, что как администратор и хозяйственник де Витт может решить любую поставленную ему задачу.

Из официального документа: «При этом лицей должен был изъят из ведения попечителя Харьковского университета и граф Витт по делам его должен был сноситься непосредственно с министром духовных дел и народного просвещения. Кроме того, ему же были переданы обязанности председателя правления лицея, до того исполнявшиеся Одесским губернатором»

Управляющим Одесским лицеем де Витт пробыл целых семь лет. Историки по разному оценивают его деятельность на этом посту. Одни утверждают, что при Витте Одесский лицей дошел до крайней степени упадка, другие, наоборот, считают этот период наиболее знаменательным в истории лицея, именуя его не иначе как «пушкинским», так как именно в этот период Пушкин жил в Одессе и неоднократно бывал в городском лицее. Истина, думаю, как всегда, где-то посредине. Разумеется, что де Витт не мог ежедневно заниматься лицейскими делами, ведь он одновременно командовал целым кавалерийским корпусом, да еще и поселенными войсками с селеньями, семьями и бесконечными хозяйственными делами.

В биографии де Витта остался перечень проведенных им в Одесском лицее преобразований. Из биографии де Витта: «В течение семилетнего управления Витта лицеем были сделаны следующие преобразования: правление лицея разделено на 2 отделения – учебное и хозяйственное; с 1827 года учебный год стал начинаться не с 1 января, а с 1 августа; месяц июль сделан вакационным; в 1828 году 6 классов с двухгодичным курсом были преобразованы в 11 классов с годичным курсом, причем первые 3 класса соответствовали начальному училищу, следующие 4 – гимназии, и, наконец, последние 4 были собственно лицейские классы, дававшие высшее образование».