Текст книги "Синоп (Собрание сочинений)"

Докладывая Меншикову о результатах учебного боя, Корнилов писал: «Спуск гребных судов с ростр пред входом и потом проводка их между крепостей внутри колонн и, следовательно, прикрытыми от крепостных выстрелов и, наконец, установление кораблей на позицию, бросая якорь с кормы, составили главный предмет предпринятого маневра. Я теперь вполне убедился, что корабли в этом новом для них случае не затруднятся, когда это от них потребуется».

С Нахимовым Корнилов был более откровенен:

– Мы не только проверили готовность флота к высадке десанта, но и нашу готовность отразить нападение на Севастополь с моря! При этом если за первое я спокоен, то за второе, наоборот, тревожусь, так как флот неприятельский, пусть с большими потерями, но прорваться в бухту все же может! А потому надо изыскивать новые средства к обороне бухты!

– В крайнем случае, можно будет притопить на входном фарватере несколько старых блокшивов с камнями, – подумав, высказался Нахимов. – А входить в бухту двумя колоннами получается куда выгоднее, чем одной! Владимир Алексеевич, я уже переслал в николаевскую канцелярию отчеты о проведенных в июне маневрах!

– Сейчас уже не до отчетов! – пожал ему на прощанье руку начальник штаба флота. – Надеюсь, день сегодняшний дал нам всем пищу для мыслей как о бое наступательном, так и о бое оборонительном.

* * *

В начале сентября к Дарданеллам подтянулись британская эскадра вицеадмирала Дундаса и французская вице-адмирала Ласюсса. Флаг британского командующего развевался на 20-пушечной Британии», флаг французского на 112-пушечном «Вилле де Париж». Вскоре после этого авангарды союзников вошли в теснины Геллеспонта и бросили якоря в Мраморном море. Контрадмирал Лайонс демонстративно поставил новейший винтовой 90-пушечный «Агамемнон» вблизи Константинополя. Орудийные порты линейного корабля были открыты. Это было уже вызовом, ибо в Лондонской конвенции о проливах утверждалось, что «проход через проливы Дарданелл и Босфора постоянно остается закрытым для военных иностранных судов, пока Порта находится в мире». Теперь у султана исчезли последние сомнения в том, что англичане и французы не оставят его один на один с Россией.

А сведения из Турции приходило одно тревожнее другого: на азиатской границе турки собирали большое войско, был объявлен и сбор местного ополчения-редифа. Наконец, в конце июля в Константинополь прибыла отборная египетская дивизия, еще одна была на подходе. Султан обратился к Англии и Франции, прося их добиться отвода русских войск из дунайских княжеств. Англо-французская эскадра по-прежнему стояла на якорях у Дарданелл.

Султан Абдул-Меджид нервно перебирал кипарисовые четки:

– Готов ли ваш флот пойти через проливы, если русские большой силой появятся у Босфора?

Послы закивали утвердительно:

– Мы в беде вас не оставим!

Абдул-Меджид, горестно вздохнув, произнес:

– Не будем торопиться, пусть на Дунае соберется все наше войско, тогда и нападем!

Российскому послу в Англии барону Бруннову было объявлено, что в случае атаки турецких портов русским флотом союзные эскадры сразу же вступят в Черное море.

Молча проглотив пилюлю, барон отправился писать письмо в Петербург.

Тем временем английская и французская эскадры, миновав Мраморное море, подошли к Константинополю. С верков дворца Топ-Ханы инглизов и франков приветствовали холостыми залпами. В ответ верхние деки 100-пушечных линкоров заволокло дымом. Союзники чествовали султана наивысшим из установленных салютов – 21-залповым.

Посол Титов в раздражении велел закрыть ставни окон:

– Это праздник явно не с нашей улицы!

Сев за рабочий стол, он тут же размашисто отписал очередное письмо Меншикову. Вызвав фельдъегеря, велел немедленно отправляться в дорогу.

Тем временем Абдул-Меджид принял союзных адмиралов. Никогда еще султаны Высокой Порты не унижались до общения с христианскими воеводами, но другого выхода сейчас просто не было. После обмена любезностями, султан поинтересовался:

– Если урусы появятся у Босфора, решитесь ли вы выйти в Черное море, чтобы прогнать?

Дондас с Лассюссом переглянулись. Затем одновременно утвердительно кивнули.

– Я ценю помощь ваших королей! – довольно улыбнулся султан. – Совсем скоро мы соберем на Дунае огромную армию, и тогда московитам не поздоровится!

Британский линейный корабль «Агамемнон», 1852 год.

Уже на следующий день в Черное море вышел на рекогносцировку турецкий пароход с несколькими десятками английских и французских офицеров.

Не сидели сложа руки и черноморцы. В сентябре Черноморским флотом была поставлена важная задача по усилению Кавказской армии. Предстояло срочно перевезти 13-ю пехотную дивизию из Крыма на кавказское побережье. В виду важности вопроса, им занимался лично император. Такой массовой перевозки за один раз флот еще никогда не выполнял.

Пехотная дивизия – это огромное хозяйство: – четыре полка и две батареи – шестнадцать с половиной тысяч человек, тысяча лошадей, обоз, госпитали, месячный запас продовольствия и более двух тысяч четвертей овса. Перевозку осложняло ожидание ежедневного разрыва с Турцией, штормовое во время осеннего равноденствия море и сложный для высадки крутой кавказский берег.

Выполнение этого ответственного задания Меншиков возложил лично на Корнилова и Нахимова. И те не подвели.

– Эту перевозку считаю репетицией десанта на Босфор! – объявил командирам Корнилов. – Наши козыри скрытность и быстрота! турки должны узнать о перевозке, когда дивизия будет уже на Кавказе.

Для удобства командования Черноморский флот он переформировал в три эскадры. Первую, куда вошли сильнейшие линкоры, возглавил Нахимов, младшим флагманом при нем контр-адмирал Панфилов. Вторую – транспортную возглавил контр-адмирал Вульф, а третью из старых линкоров контр-адмирал Новосильский. Непосредственное руководство перевозкой было возложено на Нахимова. Сам Корнилов намеревался на любимом им пароходо-фрегате «Владимир» прибыть в Сухум-Кале и уже оттуда руководить выгрузкой войск.

Так как транспортов для подъема целой дивизии не хватало, решено было грузить войска и на боевые корабли. Приняли второй комплект барказов. На 120-пушечные линкоры помещали по полторы тысячи человек, а на 84– пушечные – по тысячи. Лошадей и припасы грузили на транспорты. Вся погрузка была окончена в трое суток. Вечером 16 сентября 12 линейных кораблей, 2 фрегата, 2 корвета, 7 пароходов и 11 транспортов под флагом вицеадмирала Нахимова уже вытянулись в открытое море. Однако сразу же начать движение помешал свежий противный зюйд-вест. С рассветом следующего дня небо, однако, очистилось, и ветер переменился на попутный нордовый. По сигналу с "Великого князя Константина" эскадра немедленно снялась с якоря и двинулась в сторону Кавказа.

Едва качнуло, в трюмах начало твориться нечто невообразимое. Сбившись в кучки, солдаты молились, матерились и блевали. Офицеры армейские были немногим лучше.

– Мы им, как дорогим гостям кают-компанию в коврах предоставили, а они ковры наши блевотиной да желчью залили! – с недовольством говорил на шканцах «Ростислава» мичман Коля Колокольцев своему дружку мичману Сашке Житкову.

– Да будет тебе! Им бедолагам сейчас небо с овчинку! Забыл, как сам царя морского приветствовал на практике кадетской? – приструнил его дружок. – Мы б с тобой на кручах кавказских тоже не лучше смотрелись!

– Да это я не со зла, а так к слову пришлось! – замялся Колокольцев. – Ладно, пойду, скажу, чтобы вестовые им воблы соленой пожевать дали!

Для удобства передвижения Нахимов разделил эскадру на два отряда. Один составляли боевые корабли, а второй транспорты в сопровождении пароходов. Современник писал: «Около полудня ветер начал стихать, хотя размашистая бортовая качка продолжалась целый день, а к вечеру отряд пароходов, буксировавших транспорты, ушел совсем из виду, отставших по маловетрию кораблей». Поначалу хотели высаживать десант в Сухум-Кале, но порт был крайне неудобен для больших кораблей. Поэтому, решено было лошадей высадить с транспортов в Сухум-Кале, а людей и тяжести у Редут– Кале, имевшего прямую дорогу на Тифлис.

В час пополудни 19 сентября пароходо-фрегат "Владимир", тянувший на буксире транспорт «Рион» первым бросил я корь на сухумском рейде и приступил к выгрузке лошадей. Вслед за ним подходившие пароходы так же сразу начинали выгрузку. К утру 21 сентября все лошади, и обоз были уже на берегу.

Солдаты, спрыгивая с барказов на берег, целовали песок:

– Эх, землица родимая, на тебе и помирать не страшно, не то что на хлябях треклятых!

Между тем, задержанный маловетрием корабельный флот находился в море до 23 сентября, пока не добрался до Анакрии. В течение нескольких часов все люди были высажены на берег при полном штиле. «Жители окрестных мест, – записал в своем дневнике один из участников высадки, – говорят, что не запомнят такой погоды на открытом рейде Анакрии, и одни с ужасом, а другие с самодовольством смотрели на этот огромный флот, гордо приближавшийся к берегам в такое бурное время года, сам Аллах помогает русским, говорили озлобленные черкесы".

5 октября весь Черноморский флот был уже снова на Севастопольском рейде. Докладывая Николаю Первому об итогах перевозки Меншиков был справедлив, отметив как Корнилова, так и «примерную настойчивую исполнительность командовавшего флотом в сей экспедиции вице-адмирала Нахимова».

Черноморский флот показал, на что он способен. Даже сегодня переброска 13й дивизии можно считать классической. Николай Первый остался произведенным действом очень доволен. "С великою радостью узнал я о благоприятном прибытии на Кавказ 13-й дивизии", – писал он Воронцову и наградил Нахимова Владимирским крестом.

Прибытию на Кавказ полнокровной дивизии император придавал значение стратегическое! "Теперь, кажется, могу я надеяться, что не только тебе даны достаточные способы оборонять край от вторжения турок, но даже к наступательным действиям… – сообщал он наместнику в другом письме. – Тебе уже должно быть известно через князя Меншикова, кажется, но, будто, намерены напасть на тебя, и тут милости просим, будет, чем принять и препроводить с подобающей честью".

* * *

Министерство иностранных дел в эти дни, во всем том, что касалось действий Черноморского флота, было предельно осторожно. Это объяснялось тревожными донесениями посла барона Бруннова из Лондона о нервности, с которой руководитель английской политики в Константинополе лорд Стратфорд относился ко всем действиям Черноморского флота.

«Я очень рад, – ответил лорд Абердин барону Бруннову на сообщение последнего о благополучном окончании перевозки 13-й дивизии на Кавказ, – что эта операция окончилась до входа эскадр в Мраморное море. Если бы в Константинополе узнали, что ваш флот вышел в море с целым корпусом десанта, то могли бы подумать, что он имеет назначением Варну, Трапезунд, Батум, и Бог знает, чем все это могло бы кончиться».

Тогда же в Лондоне барону Бруннову было категорически заявлено, что если наши нападут на турок, то союзный флот немедленно войдет в Черное море. Получив это сообщение, Николай Первый велел на турок не нападать! Меншиков сразу же передал соответствующее письмо главному командиру Черноморского флота, мирно сидевшему в Николаеве в кругу домашних.

Когда-то Мориц-Антон-Август фон Берх из эстляндского дома Кандель был неплохим моряком. Лейтенантом совершил кругосветное плавание, воспитывал штурманов отечественного флота и сам слыл первостатейным гидрографом. Именно Берх первым начал строить маяки на Черном море. Но все это было уже, увы, в прошлом. Ныне Маврикий Борисович (так он любил себя величать) разменял семьдесят седьмой год и многое из того, что происходило вокруг него, понимал с трудом.

«Бессарабия» (Пароходофрега)

Последние месяцы Берх мучился болями в пояснице, а к осени начало крутить и ноги. Вот и сейчас он диктовал приказ, опустив ноющие ступни в лохань с горячим травяным отваром. Когда вода немного остывала, матрос-денщик подливал кипяток из чайника. Диктуя письмо, Берх от себя ничего не прибавлял, передавая лишь меншиковские пожелания. Боль в ногах понемногу отступила и теперь старик блаженствовал. Приказ его Нахимову гласил: «Ваше превосходительство отряжаетесь с эскадрою из кораблей «Ягудиил», «Храбрый», «Чесма», «Императрица Мария», фрегатов «Коварна», «Кулевчи» и «Кагул», бригов «Эней» и Язон» и пароходо-фрегата «Бессарабия» в крейсерство между Анатолией и Крымом, держась по возможности на меридиане Тарханкута и параллели 43 градуса. Один фрегат и бриг по очереди надлежит содержать на Севастопольском рейде, как для отдыха этих судов, крейсирующих с начала лета, так и для сообщения с портами.

Пароходо-фрегат «Бессарабия» дождется окончательной инструкции вашему превосходительству и, когда доставит оную, поступит в состав эскадры для употребления по вашему усмотрению.

Цель посылки эскадры та же, что и прежде бывших крейсеров, дабы при ожидаемом разрыве иметь морские силы у берегов Турции и, особенно на сообщении Константинополя с анатолийскими прибрежными городами, и потому до получения новых инструкций не надлежит считаться в войне».

Адъютант подал написанную бумагу и Берх размашисто ее подписал. Затем всунул ноги в тапки и подошел к окну, посмотрел, как в саду весело бегали маленькие внуки.

– Эх, годы, годы! Только б ночью вновь поясницу не скрутило. Да еще эти несносные турки! Вот уж как все сразу навалилось!

Запахнув халат, старик твердо решил более никаких дел не делать, и, шаркая ногами, отправился в спальню додремывать.

* * *

9 октября Николай Первый в письме к князю Меншикову затронул вопрос о роли Черноморского флота в начинающейся войне. Упомянув о том, что объявление Турцией войны не заставит его изменить оборонительного плана на Дунае, который он решил не переходить даже в случае победы над турками на левом берегу реки, выражал намерение действовать на Кавказе наступательно и в случае нападения турок на наши пределы разбить их, а потом овладеть Карсом, Ардаганом, а может быть, и Баязетом. Далее император вновь спрашивал князя Меншикова о тех предприятиях, которые можно было бы возложить на Черноморский флот, и со своей стороны обрисовывал положение, в котором этот флот находился.

«Хотя нам здесь еще неизвестно, – писал он, – часть ли только или весь флот английский и французский вошли в Босфор, но в Лондоне были уже угрозы войти в Черное море и прикрывать турецкие гавани, на что Бруннов очень хорошо возразил, что это все равно, что объявление нам войны». Этим Бруннов «напугал», как он сам писал, англичан, которые объявили, что «доколь мы не атакуем турецких портов, то их флот не войдет в Черное море». Император Николай приказал сообщить великобританскому кабинету, что со своей стороны он примет всякое появление военных судов западных держав в Черном море за открыто враждебный поступок против России и ответит таковым же.

Обращаясь к возможным действиям нашего флота, Николай Первый предъявлял князю Меншикову следующие свои желания. После начала турками действий флоту наносить им возможный вред, забирая отдельные суда, пересекая сообщения вдоль берега и даже бомбардируя Кюстенджи, Варну или какой-либо другой пункт. Ежели же турки выйдут со своим флотом и захотят зимовать где-либо вне Босфора, то позволить им исполнить «эту глупость, а потом задать им Чесму». Что касается флотов западных держав, то в случае встречи с ними «не на своем месте вместе с турками» действовать против тех и других, как против врагов. В заключение император приказывал не отваживаться, без нужды на неверное предприятие, но не упускать, ни одного случая наносить врагам всевозможный вред. «Аминь и к делу, – заканчивал свое письмо Николай. – С нами Бог, а исполнители правого дела князь Меншиков и Черноморский флот, и потому – честь и слава!»

Часть вторая
Первая кровь

Первая глава
Морская стража

В предписании, врученном Нахимову за несколько дней до выхода эскадры из Севастополя, было объявлено о цели настоящего плавания.

«Цель посылки эскадры, – значилось в предписании, – та же, что и прежде бывших крейсеров, дабы при ожидаемом разрыве (с Турцией) иметь морские силы у берегов Турции и особенно на сообщении Константинополя с Анатолийскими приморскими городами…»

Однако до получения новых инструкций русским кораблям по-прежнему не разрешалось первыми начинать боевые действия против турецких судов, ибо формального объявления войны еще не было.

Согласно предписанию от 5 октября 1853 года, эскадра должна была крейсировать в районе между анатолийским побережьем Турции и Крымом. К большому неудовольствию Нахимова назначенный район крейсерства почти полностью исключал эту возможность наблюдения за берегом.

– Находясь на пересечении меридиана Тарханкута с параллелью 43 градусов, эскадра должна была находиться в самой середине Черного моря! Эта самая большая глупость, какую можно себе представить! – говорил он в сердцах.

– От анатолийских берегов расстояние не менее 70 миль, от румелийских – свыше 180 миль, от Босфора – 175 миль! – доложил штурман «Императрицы Марии» Родионов.

– То-то и оно! – мрачно констатировал командующий.

Действительно вдали от турецких берегов наши корабли не могли контролировать морские сообщения турок, проходившие у самого берега, а помимо этого, не могли иметь и сколько-нибудь полные сведения о местонахождении турецкого флота.

Выбор этого района был решен начальником Главного Морского штаба Меншиковым. Последний опасался, что плавание русских кораблей вблизи турецких берегов может повлечь за собой различные неожиданности. Начальник Главного Морского штаба опасался чрезмерной активности Нахимова, и, надеясь этим оттянуть начало войны на море.

Во всей предпоходовой круговерти Нахимов все же изыскивал время, и каждый день беседовал с командирами кораблей о тактике боя при встрече с турецким флотом. Так вырабатывалось чувство локтя, когда в неразберихе боя флагман и командиры кораблей чувствуют и понимают маневров друг друга даже без соответствующих сигналов. В приказе от 10 октября Нахимов писал: «При встрече с турецкими военными судами первый неприязненный выстрел должен быть со стороны турок; те же турецкие суда, которые на это отважатся, должны быть немедленно уничтожены. Я убежден, что каждый из нас исполнит свое дело».

Несмотря на ограниченный срок, подготовки к походу на корабли был погружен большой запас продовольствия, воды и дров, порох и боеприпасы. Своевременно закончились шлюпочные, мачтовые и такелажные работы, производившиеся в мастерских порта. Снаряды, запасные орудийные станки, абордажное оружие и артиллерийские принадлежности были осмотрены и размещены в предназначенных для них местах, причем основное внимание артиллерийских офицеров было обращено на то, чтобы ядра были уложены в бомбовых погребах по калибрам, а бомбы – по длине трубок. Все это легло на плечи Нахимова.

Впрочем, доставалось всем. Чиновный люд он особый, так просто забрать то, что даже тебе полагается, удается далеко не всегда, будь у тебя хоть бумага с дюжиной печатей гербовых. Потому приходилось офицерам корабельным выбивать нужное, где мытьем, где катаньем, а где и за грудки прихватить, да кулаком между глаз двинуть. Удивительно, но именно последнее действо, как правило, имело эффект поистине волшебный. Сразу словно в сказке отворялись ворота складских сезамов, и оттуда появлялось все, что только душе угодно от новехоньких выверенных секстанов до крепких холстяных картузов.

– Что ж за народ этот чиновники портовые! – пожимали плечами командиры кораблей. – Пока с ними по-человечески, они кочевряжатся, а как кулак покажешь, сразу людьми делаются! Эх, Россия-матушка! Доколе будешь ты носить на себе сиих скалопендров цейхгацузных!

Как бы то ни было, но корабли к плаванию готовились и припасами пополнялись весьма энергично.

– Скорей бы уж в море, а то в борьбе с береговыми чиновниками и погибнем! – мрачно шутил вице-адмирал.

Всему плохому когда-то бывает конец, настал день, когда эскадра начала вытягиваться на внешний рейд. Передовым линейный корабль «Императрица Мария» под флагом командующего. Следом «Чесма», «Храбрый» и «Ягудиил», фрегат «Кагул» и бриг «Язон». Уже накануне выхода командующий эскадрой лично проверил состояние каждого из кораблей, удостоверился в готовности к длительному и тяжелому плаванию.

Корнилов, пожимая на прощание руку Нахимову, со значением сказал:

– С удовольствием ожидаю, Павел Степанович, встретиться с вами в море и, может, если удастся, свалять дело вроде Наваринского!

– Дай Бог, дай Бог! – отвечал ему Нахимов.

Весть о том, что эскадра уходит на войну облетела Севастополь в несколько часов. Провожать уходящие в неизвестность корабли вышел весь город. Несмотря на ранний час, люди стояли вдоль берегов бухты и молча смотрели, как корабли один за другим окутывались облаками парусов и, выбирая якоря, медленно вытягивались в открытое море. Что ждет их там? Все ли вернуться обратно?

«Жители Севастополя, – писал впоследствии офицер брига «Язон», – толпились на всех возвышениях, чтоб напутствовать нас желанием славы и сказать «прости», которое, может быть, для некоторых из нас будет последним… Мы же мысленно обещали порадовать их возвращением с триумфом победы».

Приморские батареи и дежурный линкор «Три Святителя» салютовали уходящей эскадре одиннадцатью залпами. При легком норд-осте русские корабли миновали Графскую пристань, прошли Николаевскую, Александровскую и Константиновскую батареи, обогнули Херсонесский полуостров и взяли курс на зюйд. Черноморские моряки надолго покидали берега родной земли, которые им суждено было увидеть только много недель спустя.

Черное море встретило наших моряков штормовой погодой.

– Сколько ж нам кувыркаться здесь? – осведомился у Нахимова командир «Марии» Барановский.

– Кто знает-с! – отозвался тот, пряча лицо от штормового ветра. – Может месяц, а может и больше, война ведь только начинается!

Историк пишет: «Он (Нахимов – В.Ш.), оставаясь все время в море, боролся со свежими ветрами, неразлучными спутниками наступающей осени. Бурная погода началась с тех пор, как Нахимов оставил Севастопольский рейд. Непрестанные порывистые ветры, туманы, штормы и шквалы составляют особенность Черного моря в это время года. Нахимов, несмотря на бури, постоянно держался в море, испытывая со свое. Эскадрой все невзгоды от сильной качки, дождя и холода и неутомимо сторожил турецкий флот. Такое упорное и продолжительное крейсерство Нахимова в осеннее время, среди бурь и непогоды, составляет блестящую страницу в истории Черноморского флота…»

Время от времени, исчерпавшие запасы воды или получившие повреждения, суда возвращались в Севастополь, но лишь для того, чтобы как можно скорее налиться водой или, заменив сломанную рею, снова вернуться в штормовое море. Но и тогда их немедленно сменяли другие.

– Эскадра должна быть всякую минуту готова к бою! – негодовал Нахимов, когда у него оказывалось порой под рукой три-четыре судна. Понять вицеадмирала было можно – ему в любой момент надлежало быть готовым дать бой всему линейному флоту Высокой Порты.

Вдалеке угадывались очертания Анатолийских берегов. Эскадра упорно сторожила турок в срединной части Черного моря. Фрегаты Нахимов разослал во все стороны от Босфора до Трапезунда, но главные силу держал в кулаке на траверзе Синопа.

Сам Нахимов и не помышлял ни о какой передышке, лишь изредка меняя флагманские корабли. Позднее один из историков назовет его состояние в ту пору лихорадочным. И было от чего! Командующий эскадрой долгое время не имел ни малейшего представления о политической ситуации: началась ли настоящая война или идет некая демонстрация силы? Не зная же этого, он не мог составить и свой план действий, ибо кто знает надо ли нападать на турок. Если война объявлена – значит надо, а если еще нет, то любой выстрел может, наоборот, привести к самым непоправимым последствиям. Не прибавляли настроения и нескончаемые штормы. От всего этого Нахимов был мрачен.

В редкие минуты отдыха он собирал у себя в салоне и за чашкой чая занимался их обучением.

– Офицер российский всегда должен знать все и обо всем-с! – говорил он назидательно своим слушателям. – Вот, к примеру, где мы сейчас находимся!

– Штормуем на траверзе Синопы! – доложился мичман Миша Усов.

– А что вы знаете про эту самую Синопу? – сощурил глаз вице-адмирал. – Ну, кто смелый?

Смелых не нашлось. Мичманы, опустив головы, усиленно мешали сахар в стаканах с чаем.

– Ну-с – повторил командующий.

– Синопский порт древний. Еще за две тысячи лет назад был столицей царства Понтийского! – подал голос известный книгочей мичман Ваня Манто. Нахимов усмехнулся.

– Мудрствования исторические достойны уважения. Но сейчас анналы исторические ни к чему-с! Лучше еще раз посмотреть лоцию, где фарватеры и глубины указаны. Да и то, что порт сей защищен шестью батареями от восьми до шести пушек каждая, знать надобно-с!

Мичманы пристыжено опускали глаза. Стаканы в серебряных подстаканниках в такт качке ездили по столу, норовя вот-вот опрокинуться. За окном салона ревел ветер, обдавая стекла водяной пылью. Занудно скрипел на волне корабельный корпус.

Сразу же по выходу из Севастополя эскадра была изготовлена к бою. Холостыми выстрелами проверили стволы, в ящики около пушек разложили пороховые картузы, подготовили ударные трубки, ружейные патроны, абордажное оружие. Выставленные на салингах часовые были обязаны немедленно извещать вахтенных начальников о всяком показавшемся на горизонте судне. В полной боевой

Через несколько дней к Нахимову должны были прибыть еще четыре судна, назначенные в крейсерство: фрегат «Коварна» и бриг «Эней», ранее крейсировавшие у Босфора, а также пароход «Бессарабия», ожидавший в Севастополе окончательных инструкций для Нахимова. Еще чуть погодя должен был подойти и фрегат «Кулевчи», оставленный в главной базе для небольшой передышки команде.

Едва Нахимов во исполнение приказа вышел в новое крейсирование, как его уже догнала «Бессарабия». С парохода передали на флагманскую «Императрицу Марию» письмо Корнилова. Начальник штаба флота предлагал распространить крейсирование ближе турецкому берегу между Амастро и мысом Кемпе, чтобы тем самым перерезать сообщение Константинополя с Батумом. Относительно начала боевых действий Нахимову было велено не начинать оных до получения на сей счет особых указаний, а если палить, то только вследствие неприязненных действий со стороны турок.

– Ну что ж, похоже, мы медленно, но верно вступаем-с в войну! – поделился мыслями со своим адъютантом Остено вице-адмирал. – Пришла пора взбодрить и команды. Пиши приказ!

«В дополнение к копии с предписания ко мне, объявленной мною командирам, я нахожу нужным предложить им… зарядить все орудия ядрами за исключением некоторых в опер-деке для сигналов; при ученьях орудия непременно разряжать; к ночи или даже днем, в туманное время, после ученья непременно зарядить; разложить в ящики, развешанные по бортам между орудиями, по два боевых картуза с порохом, за исключением лазаретов и около камбуза, и за ними артиллерийским офицерам иметь самых бдительный надзор. Ударные трубки разложить по лядункам, столько, сколько может понадобиться для дела. Ружейные патроны иметь под рукой, так, чтобы по тревоге легко было их раздать стрелковой и абордажной партиям, абордажное оружие иметь отпущенным и в совершеннейшей готовности. Держать постоянно часовых на салингах, и обо всяком показавшемся судне немедленно извещать адмирала.

При встрече с турецким военным судном, первый неприязненный выстрел должен быть со стороны турок, но, то судно или суда, которые на это покусятся, должны быть немедленно уничтожены.

В заключении я должен сказать, что, имея таковой отряд под командой, мне ничего не остается более желать, как скорейшего разрыва со стороны России и Турции, и, тогда я убежден, что каждый из нас исполнит свое дело».

Погода вот уже несколько дней не баловала наших моряков. Отправив крейсировавшие в море фрегат «Коварна» с бригом «Эней» пополнять припасы в Севастополь, он велел командирам кораблей готовиться к долгой штормовке. Зарифив паруса, корабли грузно качались на пенных волнах: «Ягудиил» и «Чесма», Храбрый» и флагманская «Мария». Для разведки при эскадре фрегат «Кагул», а для посылок бриг «Язон». Мимо эскадры шныряли почтовые и торговые суда турок. Им препятствия не чинили. Порой какая– нибудь лайба подходила поближе, с нее явно наблюдали за эскадрой. Наши не препятствовали и этому. Пусть смотрят, может прыти поубавится! Если ранее капудан-паше было разрешено нападать на слабые русские силы, а к отправке в Батум готовили сразу три пароходо-фрегата с крепостной артиллерией. Появление Нахимова между мысом Кемпе и портом Амастро сразу пыл османов остудило. Турки затаились в ожидании, когда же русские уберутся на зимовку. Но время шло, а Нахимов все торчал и торчал в штормовом осеннем море.

Шторма, как известно, выматывают не только физически. Но более всего Нахимова волновало, как перехватить турецкую эскадру в такой шторм. Когда сквозь пелену дождя едва виден свой ближайший мателот. Вся надежда была только на то, что турки в такое ненастье носа из своих портов не высунут. Нелюбовь османов к штормовой погоде известна всем давно.

В свободное от вахт и корабельных работ время офицеры обычно собирались в кают-компании. В ходу там были и шахматы, и шашки, но в большинстве своем сердца морского офицерства были навеки отданы любимому триктраку. Игроки с ожесточением метали видавшие виды зары (кости), двигая по пунктам резной доски шашки, при этом каждый старался как можно быстрее пройти поле и вывести свои шашки «за борт». На каждом корабле имелись свои признанные мастера этой древней восточной игры. Когда они садились за доску, вокруг неизменно собирались настоящие ценители. Восторг зрителей вызывало, когда победитель выигрывал не просто так, а с «марсами», еще больше ценился так называемый «кокс», выигрыш с «домашними марсами». При этом практически на каждом судне Черноморского флота играли свой вариант трик-трака. Если на линейных кораблях в ходу больше был классический трик-трак, то на фрегатах и корветах рубились в более бесшабашный «бешенный гюльбар». Особым же шиком считалось называть выпавшие комбинации костей исключительно по-персидски. Так полный дубль в шесть-шесть именовался «ду-шеш», дубль в пять-пять – «ду-беш», а сочетание в шесть-пять – «шеш-беш». Вообще же трик-трак почитался на Черноморском флоте не просто настольной игрой, а некой философской системой. Многие командиры, сами, будучи мастерами этой игры, настойчиво приучали своих офицеров к метанию костей, полагая, что трик-трак способствует резвости ума.