Текст книги "На Мировой войне, в Добровольческой армии и эмиграции. Воспоминания. 1914–1921"

17 февраля наступление наше медленно продолжалось, и только к утру 18-го удалось оттеснить немцев на линию шоссе Сопоцкин – Липск. После чего мы имели возможность выслать нашу разведку на Богатыри и Волкуш, на то место, где погибал XX корпус, ожидая нашей выручки. Но ничего, кроме разбросанной амуниции, разбитых зарядных ящиков и снарядов, там найдено не было, и ни одной живой души, которая могла бы нам поведать обо всем здесь происшедшем.

19 февраля противник очистил Сопоцкин и втянулся в Августовские леса. 43-й пехотной дивизии приказано было занять Сопоцкин.

20 февраля мы вошли в Сопоцкин. По рассказам жителей, огонь нашей тяжелой дальнобойной артиллерии из крепости[252]252
  Из двух 10-футовых дальнобойных орудий, поставленных у форта № 2 несколько дней тому назад во время сражения.


[Закрыть] был направлен очень метко по самому местечку; от него страдали не только жители, но и немецкие, здесь квартировавшие войска. Между прочим, был убит их пастор. А когда <меж> тем эти ужасные снаряды начали рваться у женского монастыря[253]253
  В поселке Сопоцкин (Августовский уезд Сувалкской губернии) с 1880 по 1915 год располагался Преображенский женский православный монастырь. В настоящее время главный его храм передан католической церкви – это костел Вознесения Девы Марии, построенный в 1789 году.


[Закрыть], где находился штаб немецкой армии, командующий армией тотчас же выбрался оттуда и решил отходить!? На базарной площади была собрана масса военного хлама, по-видимому, после разгрома XX корпуса. Повозки, зарядные ящики, конская амуниция, снаряды, укупорочные парковые ящики с патронами, и пр., и пр.

21 февраля приказано было II корпусу перейти, как говорят, в короткое наступление, хотелось <сказать>, преследование, но на самом деле этого мы сделать не могли, так как упущено было время, да и не было при нас кавалерии.

Наступление это было организовано двумя колоннами: правой – в составе 26-й пехотной дивизии на Копциово – Сейны, левой – 43-й пехотной дивизией от Сопоцкина на Калеты – Геленову – Гибы, ночлег 26-й пехотной дивизии в Копциово, 43-й – в Геленове. Следом за 26-й пехотной дивизией шло два вновь сформированных полка XV корпуса без артиллерии, которые от Копциово должны были двигаться прямо на север по дороге на Радзивишанцы, имея своей задачей прикрывать II корпус от удара противника со стороны Мариамполь – Кальвария – Красно. По сведениям, добытым в штабе корпуса, каким путем, мне неизвестно, противник в это время находился на линии озеро Вигры – Тарук[254]254
  Имеется в виду Тартак – деревня в Гродненском уезде; ныне в Гродненском районе Белоруссии.


[Закрыть] – Краснополь и далее в северо-восточном направлении. Командир корпуса решает на следующий день, 22 февраля, атаковать его, причем 26-я пехотная дивизия атакует на фронте Берзин – Краснополь, а 43-я пехотная дивизия – на фронте Краснополь – Буды. Левее нас в район озеро Вигры – озеро Близно должна выдвинуться 84-я пехотная дивизия. Прикрывать от удара справа будут, как сказано было выше, два полка XV корпуса. Приказ этот нами получен был на ночлеге на фольварке около Геленова, принадлежавшем мелкопоместнику-шляхтичу, от жены которого мы узнали, что у них в фольварке несколько дней тому назад ночевали русские пленные: один полковник, четыре офицера и человек 200 нижних чинов, захваченные в плен немцами в крепости Гродно[255]255
  Мы догадались, что это был батальон 170-го пехотного Молодечненского полка.


[Закрыть]. Разбитная полька интересовалась узнать, как могло случиться, что они попали в плен, находясь в такой сильной «фортеции». После наших пояснений, что это случилось не в крепости, а во время боя, впереди нее, она пришла в недоумение и, до некоторой степени справедливо, заметила, что «фортеции», вероятно, строятся для того, чтобы немцы сами штурмовали их и поплатились за это большими потерями, а выходить раньше того из крепости не следовало!

Дорога лесная, по которой мы следовали, была покрыта снегом и укатана, как каток, перед нами ее утаптывали тысячи немецких ног. Очень часто попадались дохлые лошади – несомненно, немецкие (кованные на немецкие подковы со штампом).

Нас интересовало, что за причина была такого сильного падежа. За разъяснением этого мы обратились к той же польке. Она не замедлила удовлетворить наше любопытство и разъяснить, что за неимением подвоза из Германии зернового фуража они начали своих лошадей кормить реквизированным у жителей зерном ржи, которого лошади не переносят, дохнут. Кроме дохлых лошадей изредка попадались брошенные зарядные ящики, снаряды, ружейные патроны и пулеметные ленты с патронами, военный телеграф с прекрасным медным проводом. Видимо, отступление было спешное.

22 февраля мы продолжали наш путь на Гибы, 26-я пехотная дивизия – на Сейны, где, встретив у Краснополя сильного противника, завязала с ним бой. Завязался также бой и у полков XV корпуса, обеспечивающих операцию нашу от удара со стороны Кальварии, примерно у Штабинина, но, будучи без артиллерии, полки эти несли большие потери от немецкой артиллерии и обратились к генералу Флугу о высылке им батареи.

Пройдя Гибы, авангард 43-й пехотной дивизии в составе одного полка (171-го пехотного Кобринского) с 1-м дивизионом 43-й артиллерийской бригады, не встречая противника, двигается на указанный дивизии фронт к селу Буды.

Вся эта обстановка раньше, чем 43-я пехотная дивизия развернулась в боевой порядок, вызвала со стороны командира корпуса генерала Флуга отдачу следующего приказания: «43-й пехотной дивизии выдвинуть один полк (169-й) с одной батареей на Жечары – Рахеляны, а два полка (170 и 172-й) – на фронт 26-й пехотной дивизии Краснополь – Ново-Сады».

Для ускорения оказания помощи полкам XV корпуса батарея выдвинута на рысях без прикрытия.

Таким образом, вся 43-я пехотная дивизия оказалась раздерганной по частям и втасованной в 26-ю пехотную дивизию. Я со своим штабом оказался ни при чем и решил остановиться в Гибах, приняв все меры к тому, чтобы не терять связи со своим авангардом (один полк и три батареи) у Буды, с каждым из отошедших в разные стороны полков, с начальником 84-й пехотной дивизии у Махорце, а также со штабом корпуса – со всеми ними у меня была телефонная связь.

К полудню бой разгорелся на всем громадном фронте от Рахеляны – Ново-Сады – Краснополь – Буды. Резерва не было. Батарея, двинутая на помощь полкам XV корпуса без прикрытия, в одном из попутных селений нарвалась на немецкую пехоту, и должна была ретироваться, и к месту своего назначения не попала.

Штаб II корпуса неосторожно выдвинулся слишком близко к фронту в местечко Сейны и оказался под огнем тяжелой артиллерии от Краснополя. К вечеру начался отход полков XV корпуса. Противник начал давить на 84-ю пехотную дивизию левее нас[256]256
  Между прочим, из переговоров со штабом 84-й пехотной дивизии мы узнали, что в селе Махорцы все избы набиты нашими тяжелоранеными XX корпуса, что затребованы из Гродно транспорты для их вывоза, но, к сожалению, эти транспорты не подошли и вывезти раненых невозможно.


[Закрыть]. Перемешанные полки 26-й и 43-й пехотных дивизий на фронте никакого успеха не имели.

Все это заставило генерала Флуга принять решение ночью отойти на опушку Августовских лесов и здесь задержаться, для чего полкам 43-й пехотной дивизии занять позицию вправо и влево от села Гибы, 26-й пехотной дивизии – правее нас.

Отход полками начался вечером. Прикрывала его 2-я гвардейская кавалерийская дивизия под командой генерал-лейтенанта Гилленшмидта, остававшегося всю ночь у местечка Сейны.

Противник не преследовал, и к утру следующего дня 43-я пехотная дивизия заняла указанный ей участок, впереди озер и по опушке леса за ними. На озерах был толстый лед, выдерживавший не только пехоту, но и легкую артиллерию. Занятие позиции по северному берегу озер было указано генералом Флугом, имевшим, по-видимому, в виду на следующие дни переход в наступление.

После отхода нашей кавалерии, примерно в полдень, появились передовые части противника, открывшего по опушке нашего леса артиллерийский огонь. Наши батареи начали отвечать, и все попытки противника развернуть свою пехоту для атаки наших позиций у Гибы были отбиты.

Но не так благополучно было у нашего левого соседа – 84-й пехотной дивизии, сообщавшего мне по телефону, что, будучи атакован по всему фронту противником и особенно сильно в промежутке между своим правым и на шим левым флангами, он принужден будет к вечеру начать отход. Это обстоятельство, а также опасение за свой правый фланг вынудили генерала Флуга отдать приказ об отходе II корпуса к Сопоцкину. 43-й пехотной дивизии – двумя дорогами: на Геленово – Сопоцкин, на Риголи[257]257
  В Риголи находился штаб II корпуса.


[Закрыть][258]258
  Деревня Риголь Августовского уезда Сувалкской губернии; ныне Рыголь (Rygol) в гмине Пласка Аугустовского повята Подляского воеводства Польши.


[Закрыть] – Кудринка – Волкуш – Сопоцкин.

Шли всю ночь и утром следующего дня заняли на фронте Сопоцкин – Марковцы укрепленную еще раньше, до боев у Гродно, позицию, против выходов из Августовских лесов.

На этом закончились операции у крепости Гродно, длившиеся с 8 февраля по 24 февраля 1915 года, относительно которых можно сказать следующее.

Операции эти велись без всякой предварительной подготовки и в то время, когда на место устраненного от командования 10-й армией генерала Сиверса назначен был генерал Радкевич; комендантом крепости был генерал Кайгородов, начальником крепостной артиллерии – генерал-майор Криштафович и начальником инженеров крепости (он же и строитель) – генерал-майор Колосовский. Полевых войск в крепости не было – на фортах стояли дружины государственного ополчения, к бою не подготовленные, занятые главным образом на спешных работах по приведению фортов к обороне[259]259
  На конец января 1915 года в состав гарнизона Гродненской крепости входили 17-я и 20-я бригады государственного ополчения (12 дружин), четыре отдельные дружины государственного ополчения, 174-й запасной батальон, несколько сотен оренбургских казаков. В июле 1915 года гарнизон был увеличен до четырех бригад государственного ополчения (8, 80, 20 и 97-й).


[Закрыть]. Крепостная артиллерия, не имевшая в своем распоряжении достаточного числа орудий, особенно современных дальнобойных, и оборудования для стрельбы (планы с квадратами, наблюдательные пункты, подземные провода для телефонирования) и не умевшая использовать крепостную воздухоплавательную команду с ее змейковым аэростатом, а также свои крепостные аэропланы и вдобавок ко всему руководимая генерал-майором Криштафовичем, бывшим полевым артиллеристом, человеком с большим самомнением, но с недостаточным знанием крепостного артиллерийского дела, и, по всей вероятности, никогда практической стрельбы со своих крепостных батарей не производившая, совершенно не оказала нам помощи, какую должна была бы оказать. Две дальнобойные 10-футовые пушки, поставленные в период самих боев у форта № 2, свой огонь направили по Сопоцкину. Как только об этом стало известно полевому генерал-инспектору артиллерии великому князю Сергею Михайловичу, он тотчас же усомнился в правильности и целесообразности использования этих дорогих орудий (выдерживающих не более 400 выстрелов), и им было назначено расследование.

На северо-западном секторе, наиболее угрожаемом со стороны противника, фортификационные работы далеко еще не были закончены, и форты, обороняемые одними лишь ополченскими дружинами, по общему мнению, могли быть взяты немцами без всякого сопротивления.

Предварительно операции по выручке XX корпуса, окруженного в Августовских лесах, никакой разведки не производилось, не было точно известно места его нахождения, сил, окружавших его, противника и где таковые находятся. Было лишь одно желание возможно скорее оказать ему помощь. Двинув на эту выручку одну лишь 43-ю пехотную дивизию (против двух с половиной немецких корпусов[260]260
  XXXI, XXXIX и 11-я ландверная дивизия. (Правильно – XXI армейский и XXXIX резервный германские корпуса. – К. З.)


[Закрыть]), заранее обрекали ее на неудачу и усугубляли лишь наши потери без всякой пользы для дела.

За все это мы, в течение восьми дней боя под крепостью, понесли такие громадные потери, каких я не наблюдал ни в одном из боев этой войны. В боях Восточной Пруссии у Мазурских озер с 26 августа по 2 сентября 1914 года мы также понесли громадные потери, но тогда эти потери не были у нас на глазах, наши убитые, тяжело раненые и пленные на большом фронте и при отходе большей частью оставались в руках немцев, и только 2 сентября при выходе из Мариамполя, оглядевшись на себя, мы ощутили весь ужас происшедшего. А теперь все убитые и раненые до последнего человека были подобраны. Раненые отвезены в госпитали, убитые собраны у рощи около форта № 3 и у села Адамовичи.

12 февраля начальник дружины форта доложил мне, что братские могилы у сосновой рощицы, где собраны убитые 170, 171 и 172-го пехотных полков, уже вырыты и что после полудня будут похороны. В назначенное для похорон время я направился туда в сопровождении чинов штаба. Десяток больших сосен, точно нарочно оставленных на этот случай на голом кругом поле, указывал нам дорогу. Еще издали на зимнем снежном покрове видны были груды черной земли, выброшенной из могил, а между ними – какой-то неопределенной формы кучи серой окраски. Тут же около находился священник и построена команда ополченцев. То, что представилось нашим глазам, когда мы подошли ближе, произвело на меня, участника четырех войн, видавшего виды, потрясающее впечатление: груды растерзанных, скорченных тел с открытыми глазами и оскаленными зубами, замерзших в тех позах, в каких их застала смерть, казались погибшими здесь, на этом месте в какой-то сатанинской свалке. Началась панихида, сказано несколько прочувствованных слов, а потом укладка убитых в громадные братские могилы. На лица погибших наброшены шинели, сосновые ветви, а потом, под неумолкавший грохот боя и пения вечной памяти, их завалили комьями мерзлой земли. Выросло четыре громадные могилы, увенчанные крестами: три с надписями 170, 171 и 172-го пехотных полков и одна – над убитыми немцами. Наших похоронено около 350 человек, немцев около 50 человек.

Убитых 169-го пехотного Ново-Трокского полка и 43-й артиллерийской бригады хоронили около села Адамовичи, там я не имел возможности быть.

Всех убитых офицеров, каждого порознь, похоронили на кургане у шоссе в одной версте от форта № 3.

Летом того же 1915 года, будучи вызван с фронта в штаб 10-й армии в Гродно, я проезжал мимо этих дорогих нам могил. Чья-то добрая, заботливая рука, вероятно, того же начальника дружины, который помогал нам собирать и хоронить наших убитых, устроила кругом этих могил под соснами изгородь из камней и наблюдала за содержанием могил в порядке. В порядке также были и могилы офицеров на кургане.

Общие потери дивизии за весь период этих боев были около 60 % наличного состава.

Неудача боя у Сейн была отчасти нами предвидена: вновь сформированные два полка XV корпуса, да еще без артиллерии, не могли обеспечить операцию как раз в том самом направлении от Кальварии, откуда немцы так успешно уже произвели обход XX нашего корпуса в Августовском лесу. Разброска и перетасовка частей корпуса больше чем на 30-верстном фронте и отсутствие резерва также не обещали ничего хорошего.

Отход корпуса прикрывала 2-я гвардейская кавалерийская дивизия под начальством генерал-лейтенанта Гилленшмидта. Это первый и последний случай в эту войну для меня, когда кавалерия исполнила свое назначение.

Генерал Флуг по возвращении в Сопоцкин потребовал меня к себе. Я застал его взволнованным, неудача Сейнской операции, видимо, была ему очень тяжела. И в поисках виновных, как это всегда водится, был найден «стрелочник»: командир 6-й батареи 43-й артиллерийской бригады полковник Бычковский, который не прибыл со своей батареей на поддержку полков XV корпуса, за что он, командир корпуса, отрешает его от командования батареей. Объявлен также выговор начальнику штаба 43-й пехотной дивизии за то, что при отходе от Гибы он позволил себе снять телефонный аппарат с линии, соединяющей нас со штабом корпуса, не получив на то разрешение. На это я доложил:

1) Полковник Бычковский не прибыл к месту своего назначения потому, что, следуя с батареей без прикрытия, в одном из попутных сел напоролся на немецкую пехоту и должен был отойти назад, что полковник Бычковский, доблестный и опытный командир батареи, глубоко преданный долгу службы и, страдая тяжкой болезнью (кровавой мочой), не желает оставлять своего поста, чем заслужил общую любовь и уважение как своего начальства, так и товарищей. А потому ходатайствую об оставлении его.

2) Начальник штаба дивизии приказал снять телефонный аппарат в то время, когда полки дивизии начали уже свой отход и телефонная связь с ними была прервана, а штаб дивизии, находившийся в непосредственной близости от опушки леса у Гибы, оставаясь там, рисковал быть захваченным немцами, уже вышедшими на шоссе Гибы – Махорцы в разрез между 43 и 84-й пехотными дивизиями.

В конце концов, к общему для всех нас удовольствию, полковник Бычковский оставлен на своем месте, и я с легким сердцем направился осматривать укрепленную позицию, на которой теперь размещались полки дивизии.

Глава 4. Военные действия в феврале – октябре 1915 года[261]261
  Оригинальное название очерка: «Участие 43-й пехотной дивизии в боях у Сейны, на реке Шешупе, Среднем Немане, под Олькениками и Вильно во время Свенцянского прорыва с 26 февраля по 14 октября 1915 года». В оригинале в конце очерка стоит подпись «Владимир Слюсаренко» и датировка «21 мая 1928 года Ковачица (Банат)».


[Закрыть]

Случай дал мне возможность свидеться в Белграде с бывшим командиром II армейского корпуса генералом от кавалерии Флугом, под командой которого 43-я пехотная дивизия в этот период находилась, и получить от него даты важнейших боевых событий, любезно предоставившим в мое распоряжение некоторые отрывки из его дневника, касающиеся действий 43-й пехотной дивизии. Они настолько ценны, что я считаю своим долгом часть их поместить в моих воспоминаниях и даже вернуться несколько назад к нашему короткому наступлению от крепости Гродно на Сейны (22–26 февраля 1915 года), чтобы ознакомить читателя с оценкой этого короткого наступления, сделанной генералом Флугом и дополняющей мои выводы предыдущих воспоминаний.

«…Однако, как-никак, – пишет генерал Флуг, – а дрались мы 25 февраля с честью и если и отошли на 10 верст к югу, то под давлением действительной необходимости. Не имея сведений об участи бригады Арнольди[262]262
  Возрожденного XV корпуса, двигавшегося от Сопоцкина на Лодзее и прикрывавшего нашу операцию справа.


[Закрыть], полагая, что она в состоянии будет отойти к Березникам[263]263
  Деревня Березники Сейнского уезда Сувалкской губернии; ныне деревня Бережники (Berżniki) в Сейненских гмине и повяте Подляского воеводства Польши.


[Закрыть] для обеспечения правого фланга корпуса, я отдал распоряжение о занятии позиции на линии Березники – Гибы с целью оказать здесь отпор противнику. 84-я пехотная дивизия[264]264
  Находившаяся левее нас.


[Закрыть] должна была продолжать обеспечивать левый фланг корпуса, находясь главными силами у Глембокого Брода[265]265
  Имеется в виду Глубокий Брод – деревня в Сувалкском уезде; ныне деревня Глембоки-Рув (Głęboki Rów) в Шиплишской гмине Сувалкского повята Подляского воеводства Польши.


[Закрыть], а авангардом – у деревни Погоржелец».

К утру выяснилось, что бригада Арнольди куда-то исчезла и что Березники заняты противником. В то же время началось наступление немцев, правда, не особенно дружное, на наш фронт. О том, занят ли противником Копциово, достоверных сведений не имелось, но возможность этого допускалась – занят если не пехотой, то пока одной конницей. А из Копциово недалеко и до Сопоцкина, то есть до пути нашего отступления. Словом, получалась довольно тревожная аналогия с положением XX корпуса, предшествовавшим его пленению… Я донес о положении командующему армией и ждал от него указаний, но никаких намеков своим подчиненным, что будто бы предполагается отступление, я не делал. Правда, пришлось принять некоторые меры, чтобы очистить тыл от обозов.

К вечеру было получено приказание командующего армией отойти на сопоцкинскую позицию, но приходится сознаться, что если бы такого приказания и не было получено, то войска все равно отошли бы, и я едва ли был бы в состоянии этому помешать.

Отход с передовых позиций начался чуть ли не с 10 часов утра. Как только кому-нибудь показывалось (а галлюцинациями страдали все), что сосед отходит, то это служило немедленным поводом для собственного отхода.

Сигнал к этому подал авангард 84-й пехотной дивизии, отошедший около полудня под давлением противника; по сылая об этом донесение начальнику дивизии, начальник авангарда ссылался на отход соседнего авангарда – 43-й дивизии, чего на самом деле не было; получив такое донесение, начальник 84-й дивизии не нашел ничего лучшего, как распорядиться отводом авангарда к своим главным силам – в Глембокий Брод, чем он совершенно обнажил фланг 43-й дивизии и дал немцам возможность (которой они и воспользовались) стать на пути Гибы – Глембокий Брод, то есть между 43 и 84-й дивизиями. Узнав об этом, я тотчас отдал приказание 84-й дивизии занять прежнее положение, но это оказалось уже и запоздалым, и невозможным.

То же, что 84-я дивизия на левом, сделала и 26-я дивизия на правом фланге, с той лишь разницей, что она отошла не только своим авангардом, но и главными силами… Свой отход Тихонович объяснял отходом 43-й дивизии – новая галлюцинация!

При этих условиях было счастьем, что командующий армией дал свою санкцию на отход, иначе 43-я дивизия, которая, по-видимому, добросовестнее других отнеслась к своей задаче – удерживаться у Гиб, – могла оказаться в критическом положении. По совести, следовало бы после всего этого отрешить Козлова[266]266
  Начальник 84-й пехотной дивизии.


[Закрыть] и Тихоновича[267]267
  Начальник 26-й пехотной дивизии.


[Закрыть] от командования дивизиями, но вопрос, нашлись ли бы более достойные для их замещения. По-видимому, боязнь обхода флангов – всеобщая и хроническая болезнь нашей армии, как то подметили и немцы – об этом говорится в одном из приказов Гинденбурга.

В наше второе наступление на местечко Сейны мы двинулись после недельного отдыха на сопоцкинских позициях; отдыха, правда, неважного, так как большая часть людей не имела крова и помещалась в окопах, но все же отдыха! Пополнений за эту неделю мы никаких не получили и двинулись, имея в строю не более половины штатного своего состава.

На этот раз операция, задуманная командующим 10-й армией генералом Радкевичем, была обширнее, так как к ней, кроме нашего II корпуса, привлекались: III корпус, двигавшийся от Олиты на Кальварию, и XXVI корпус, двигавшийся на Гибы – Краснополь. Наш II корпус должен был двигаться от Сопоцкина по шоссе на Копциово, а оттуда разойтись и двумя колоннами: правой в составе 26-й пехотной дивизии двигаться на Лодзее, а левой – 43-й пехотной дивизии – на Сейны и атаковать противника, занимавшего позиции к северо-востоку от Сувалок.

8 марта главные силы 43-й пехотной дивизии имели ночлег в Копциово, наш авангард, 172-й пехотный Лидский полк, с артиллерийским дивизионом – в Ковале. На следующий день, 9 марта, мы должны были перейти к местечку Сейны. Двигались по шоссе, была оттепель, и во многих местах оно уже было оголено от снега, но на полях он еще держался, и движение по полям было очень затруднительно. Как и при первом нашем наступлении, всюду по пути встречалось множество трупов немецких лошадей, брошенные зарядные ящики, снаряды, пулеметные ленты с патронами и во множестве подвязные полозья под артиллерийские колеса, которыми, по-видимому, немцы пользовались при своем февральском наступлении. Оставлена была ими и телеграфная линия, с новыми столбами и прекрасными медными проводами.

В районе Берзина авангард наш обнаружил присутствие передовых частей противника, приостановил свое движение, чтобы выяснить его силы. По обыкновению кавалерии при нас не было, и разведка эта затянулась до вечера. Дойти в этот день до Сейны не могли. Авангард заночевал в Откенщизне, главные силы – в Березниках.

Ночь прошла спокойно; за ночь передовые части противника отошли, и на следующий день, 10 марта, мы дошли до местечка Сейны и, пройдя его, развернулись на указанном нам фронте Смоляны – Краснополь, выжидая подхода 26-й пехотной дивизии, двигавшейся по шоссе со стороны Лодзее на Веселово.

Во исполнение этого приказа полки дивизии заняли позицию в следующем порядке: на правом фланге от Бокше до Егловки – 171-й пехотный Кобринский полк, от Егловки до Краснополя – 169-й пехотный Ново-Трокский полк, а еще левее и уступом назад по опушке леса – 172-й пехотный Лидский полк. 170-й пехотный Молодечненский полк оставлен в общем резерве у Рамоновце и Махновце[268]268
  Имеются в виду деревни Романовце (Romanowce) и Михновце (Michnowce) Сейнского уезда Сувалкской губернии; ныне деревни в Краснопольской гмине Сейненского повята Подляского воеводства Польши.


[Закрыть]. Штаб дивизии расположился в усадьбе около Махновце.

За ночь с 10 на 11 марта войска оказались на занятых участках, а саперная рота, находившаяся при дивизии, построила через речку, протекавшую по лесу, левее большой дороги от Сейны на Смоляны, два моста для проезда артиллерии и несколько пешеходных, так как речка эта теперь от таяния снегов сильно вздулась и вброд была непроходима. Большая дорога на Смоляны в лесу еще не оттаяла, была тверда, хорошо накатана немцами и забросана еловой хвоей. Зато на открытых местах, подверженных действию лучей солнца, обратилась в такое месиво, по которому автомобиль не брал. Хозяин занятой штабом усадьбы, мелкий шляхтич, любезно нас принял и оказывал всяческое внимание; ну и, конечно, жаловался на немецкий штаб, квартировавший у него перед нами, на всяческие утеснения и скупость при расплате за все, забранное у него, и на то, что, уходя, они не потрудились закопать двадцать павших лошадей, издохших у них от какой-то повальной болезни в течение нескольких дней своего пребывания.

И действительно, все эти разлагающиеся трупы валялись тут же за сараем и конюшней и начинали издавать зловоние. Обстоятельство это понудило нас искать себе новое убежище, а от старосты села Махновце потребовать наряд рабочих крестьян для уборки трупов.

На следующий день, 11 марта, XXVI корпус занял Краснополь, а на 12 марта приказано 43-й пехотной дивизии продвигаться вперед в направлении Сувалок по волнообразной местности между двух увалов, тянущихся справа от Бокше и слева от Краснополя в направлении на запад к Сувалкам.

Небольшие части противника, оказывая сопротивление нашему наступлению на выгодных для своей обороны местах, постепенно отходили назад. Особенно успешно продвигался 169-й пехотный полк, охотничья команда которого к вечеру этого дня дошла до Петрово-Домброва и отбросила из него, за протекавшую здесь речку, противника. Менее успешно наступал 171-й пехотный Кобринский полк, правый фланг которого подвергался сильному артиллерийскому обстрелу с севера, со стороны железной дороги, и угрозе его атакой немецкой пехотой. В этот день от подходившей со стороны Лодзее 26-й пехотной дивизии к Бокше была выдвинута одна рота, учебная команда одного из полков для связи с нами, которая приняла на себя охрану и мужественно обороняла правый фланг 171-го пехотного полка. 172-й пехотный Лидский полк по-прежнему занимал свой участок по опушке леса, так как в действиях 26-й пехотной дивизии происходила какая-то заминка и благоразумие требовало не зарываться всеми силами вперед. И действительно, к вечеру этого дня приказано 170-й пехотный полк, находившийся в резерве, направить на поддержку 26-й пехотной дивизии. 172-й пехотный Лидский полк, в своем уступном назад положении, до некоторой степени компенсировал это ослабление дивизии – заменял резерв.

В этот же день, 12 марта, противник повел наступление через перешеек озер у села Тартак, в направлении на правый фланг XXVI корпуса, и в ночном бою совершенно неожиданно захватил Краснополь, оказавшись таким образом на фланге и в тылу 169-го пехотного Ново-Трокского полка, сильно выдвинувшегося вперед. Командир полка не растерялся, тотчас же приказал батальону своего резерва повернуть на Краснополь и атаковать ворвавшихся туда немцев. Батальон приказание это исполнил, ворвался в Краснополь, но оттуда уже и не вернулся. Что с ним там произошло, так никому и не известно! После этого командир 169-го полка полковник Николаев отошел с остальными тремя батальонами назад на опушку леса и стал правее 172-го пехотного Лидского полка, а 171-му пехотному Кобринскому полку я приказал отойти на свою первоначальную позицию впереди Смоляны.

Относительно всего происходившего в этот день в правой колонне корпуса, в 26-й пехотной дивизии, и [об] общей обстановке всей операции в дневнике своем генерал Флуг пишет: «…(второе наступление от Гродно). Наше второе наступление было в общем удачнее первого. К 10 марта мы уже подошли к позиции немцев, занятой ими к северо-востоку от Сувалок, и стали постепенно к ней подвигаться. Но новый отскок III корпуса (на этот раз не 73-й, а 56-й дивизии) в районе Симно, несмотря на успешное наступление левого фланга того же корпуса к Кальварии, вызвал приказ по армии об общем отходе. Мы заняли позицию верстах в 10 восточнее, на которую немцы и повели наступление. Несмотря на крайне растянутый фронт (меньше как на 15 верстах – и это при половинном составе корпуса – мы никогда не дрались), мы держались успешно, до тех пор пока не произошел отскок соседа слева – на этот раз частей XXVI корпуса, занимавших Краснополь. Произошло это ночью и опять неожиданно для нас; в результате соседний полк моего корпуса – Ново-Трокский – был обойден и потерял 1000 человек. Немцы обнаглели, стали еще сильнее напирать – мы принуждены были осадить еще верст на шесть к востоку.

(Далее следует описание действий на правом фланге корпуса и его выдвижения вперед. – В. С.)… II корпус опять достиг линии, до которой доходил 10–11 марта, а правым флангом – даже до Шешупы (передовыми частями) и здесь по распоряжению свыше остановился…»

С занятием такого важного в тактическом отношении пункта, каким являлся Краснополь, и перенесением линии обороны нашей дивизии назад пришлось подумать и о следующей оборонительной линии, каковую я наметил на линии трех небольших озер, вытянувшихся по меридиану от Стабеньщизны на север, с узкими между ними перешейками. Беда заключалась только в том, что озера эти были покрыты льдом, еще достаточно крепким для перехода по нему пехоты, и в моем распоряжении, за выделением 170-го пехотного Молодечненского полка (в 26-ю пехотную дивизию), не было свободных войск для предварительного занятия и укрепления перешейков. Однако, обсудив этот вопрос с начальником штаба дивизии и командиром саперной роты, я решил в более опасных местах лед взорвать пироксилиновыми шашками, а к начальнику 2-й гвардейской кавалерийской дивизии генерал-лейтенанту Гилленшмидту, стоявшему со своей дивизией в резерве в районе Ново-Сады и Бубеле, обратился с просьбой о назначении нескольких эскадронов для предварительного занятия перешейков, на что и получил его согласие.

Немцы, заняв Краснополь, дальнейшего наступления не повели и на следующий же день, при помощи нашей тяжелой 6-дюймовой батареи, из него были выбиты и частями XXVI корпуса он был снова занят.

Занятие Краснополя и успешные действия 26-й пехотной дивизии в направлении на Пунск заставили противника отказаться от нажима на 43-ю пехотную дивизию, и нам приказано было сдать свои позиции XXVI корпусу и направиться через Смоляны на Пунск, где присоединить к себе находившийся там 170-й Молодечненский полк и, выйдя на шоссе Кальвария – Сувалки, занять правый участок позиции II корпуса, от Полецмарги до Будзиско, и на нем окопаться. Правее нас, уступом назад, расположился III корпус, а левее, вдоль того же шоссе, 26-я пехотная дивизия. Штаб дивизии расположился в Пунске; штаб корпуса – в Лодзее. В Пунске мы заняли дом местного ксендза, где перед нашим приходом располагался штаб немецкой дивизии. На всех дверях остались еще немецкие надписи мелом, для кого какая комната предназначалась. Ксендз был искренне рад нашему прибытию и рассказывал о той панике, какой были охвачены немцы при обстреле Пунска нашей мортирной батареей, бомбы которой ложились около самого дома и в озеро около него.

Позиция наша шла по высотам в непосредственной близости от шоссе и сильно командовала над обширной впадиной к западу до самой реки Шешупы. Ряд небольших озер, цепью тянувшихся по этой впадине, с юга на север, с узкими перешейками между ними и рекой Шешупой, разграничивали наше и немецкое сторожевое охранение. Участок дивизии, протяжением в 8 верст, был непомерно велик, особенно если принять в расчет наполовину ослабленный численный состав ее, и вызывал громадный наряд рабочих для приведения его в оборонительное состояние. Но противник нас не беспокоил, если не считать мелких стычек и артиллерийской перестрелки между нашим и неприятельским сторожевым охранением.