Текст книги "Брат мой названый"

Глава 10

Не на самой, конечно, обочине присаживаемся, в сторону за деревья отошли с глаз людских подале. Удовольствие от сброшенной наконец одежды просто непередаваемо. Можно даже позагорать, и не в каких-нибудь здешних дурацких подштанниках, увиденных в лавке на Мытном рынке, каковых у меня, естественно, нет, а в нормальных плавках, не привлекая ничьего внимания, хотя здесь загорать вроде бы ещё не принято. Трава июньская уже густая, мелочь всякая стрекочет. В небе лёгкие облака, солнце, птицы. Полнейшая лирика, и вообще пейзаж тургеневско-паустовский.

Как подарок дня – небольшая речушка буквально в каком-нибудь десятке метров от нашего привала. Вроде бы та же Кормица, только вверх по течению. Глубина, правда – курица вброд перейдёт. Но смыть с себя пыль вполне получается. Ника даже проплывает несколько метров, не задевая дно.

И главное – никаких примет времени вокруг. Точно так же можно было отдыхать и в двадцать первом веке, если, конечно, не обращать внимания на наш обед. Хлеб, соль, пирожки от Лукерьи Матвеевны, лук, редиска, вода. Правда, разложено всё это не на газетке или пакете, а на тряпочке, и не в одноразовой посуде, а просто так. Конечно, то же самое могло оказаться перед нами и через сотню лет, но всё-таки основной была бы универсамовская пища. Но это уже мелочи. Уминаем быстро и с удовольствием растягиваемся на траве. В какой-то момент мне даже кажется, что вечером спокойно сядем в автобус и поедем домой.

– Миша, а тебя там ждут?

Вопрос звучит неожиданно, и я не сразу понимаю, где это там.

– В деревне?

– Да нет, в деревне о тебе ещё не знают. Дома.

– Как тебе сказать… Последнее время жил один, два года назад мы развелись. Родители на другой конец света к сестре уехали. Собирались, конечно, не навсегда, но домой особо не спешат. Там с внуками им веселее. Перезваниваемся редко, а письма сейчас мало кто пишет. Старики у меня не особо компьютерные, хотя иногда сбрасывают несколько строк по электронке, и я отвечаю не длиннее. В гости зовут, но пока работал, некогда было. Дней десять назад с работы ушёл. Друзья это знают, решили, наверное, что туда отправился. Так что вряд ли. А тебя?

– Мать с отцом, конечно, должны были в тот же день хватиться. О ком им ещё беспокоиться? Я у них один, но всегда хотел, чтобы брат был – старший или младший. Всё равно. Но лето, могли подумать, что я у каких-нибудь друзей.

– Ну, это на два-три дня. А дальше?

– А что дальше? Я и сам не знаю. Ведь меня уже год там нет. Родителей жалко – что они обо мне сейчас думают?.. В школе – только первого сентября должны были заметить, когда я не пришёл.

– А вдруг там вместо тебя кто-то появился? – я сам не понимаю, шучу или всерьёз. – Ну, как ты здесь. По какому-нибудь межвременному обмену? И имя одинаковое.

Ника пожимает плечами:

– Так не бывает, – но почти сразу продолжает: – А мы здесь. Так – бывает? Наверное, лучший вариант – вернуться в тот же день и в то же место.

– Согласен. Но представь, если ты здесь пробудешь хотя бы года три-четыре…

– И что?

– Ты за эти годы вырастешь, скажем так, очень заметно. И тогда два варианта. Либо вернёшься в свой прежний возраст, и тогда действительно никто ничего не заметит. Хотя как можно превратиться из взрослого в ребёнка? Либо, уехав в мышиный музей пацаном четырнадцати с небольшим лет, вернёшься назавтра вполне взрослым молодым человеком. Может, даже при усах. Это более вероятно, но как сей феномен объяснишь окружающим, не знаю.

– А если ты постареешь за полдня на три года?

– Не заметят, после тридцати человек меняется медленнее.

– Так что же делать?

– Сейчас – ничего. Просто ждать. Будет день – будет и пища.

– Будет день… Когда?

Голос Ники опять дрожит. Что-то уж очень часто в последние дни. Или это потому что появился я, есть кому поплакаться? Жилеткой, конечно, быть могу, а учитывая своё старшинство, и должен. Но всё-таки надо держаться. И я говорю с некоторой напускной жёсткостью в голосе:

– Ну ладно, перестань ныть, вытри нос и побрейся.

Ника с недоумением смотрит мне в глаза, слезинки, было собравшиеся выкатиться, резко тормозят. Правая кисть с отставленным большим пальцем инстинктивно взлетает вверх и скользит по щекам и подбородку.

– Н-не п-понял… К-как это – побрейся? М-мне ещё нечего…

Не понял? Добавляю немного издёвки:

– Ну да, три года ещё не прошло! Усы у него, стало быть, не выросли, скажите на милость! Тебе объяснять, что такое переносное значение слова, иносказание и тому подобное, или сам сообразишь, гимназист гуманитарный?

Недоумённые глаза Ники продолжают смотреть на меня, но в них проявляется некое осознание смысла:

– К-кажется, п-понимаю. Ты считаешь меня достаточно взрослым?

Вот и хорошо. Дальше проще и спокойнее:

– Да. Хотя бы в смысле ответственности за себя и необходимости держать удар. Что случилось – то случилось. Мы можем обсуждать это сколько угодно, можем плакать, биться головой об стенку или наоборот – не замечать, радоваться. От этого не изменится ровным счётом ничего.

– Значит…

– Да ничего это не значит. Представь, тебя призвали в армию. Хочешь ты этого или нет – закон есть закон. Откосить не захотел или не смог – неважно. Твоя жизнь стала другой – не лучше или хуже, просто она изменилась. Можно весь срок службы охать и вздыхать, считать дни, мечтать о дембеле. А можно на это время себя как бы перенастроить, переключить, изменить настроение, постараться не замечать неприятности, радоваться каким-то удачам, не делать из мухи слона.

– Это ты по собственному опыту – об армии?

– Ну не по чужому же.

– Так ты служил? Ты такой слишком правильный?.. Сейчас же все косят…

– А ты уже об закосить думаешь? Не рано?

Ника вроде бы смущается:

– Да не задумывался как-то. Мне же ещё долго. Школа, потом институт. А дальше чего загадывать?..

– Ну да, ты ещё маленький…

– Что-о-о?..

– Успокойся, для армии. Призывают-то с восемнадцати, так что можешь пока не дёргаться.

– А я и не дёргаюсь. Но всё-таки, сейчас же…

– Во-первых, не сейчас, а лет десять назад. Впрочем, с тех пор мало что изменилось. Во-вторых, всё-таки не все. Даже сейчас. В-третьих, самолюбие взыграло. Самое смешное, что закосить я мог вполне законным образом.

– Это как?

– Отец к тому времени был уже на пенсии, мама болела, и тогда в этом случае можно было рассчитывать на отсрочку. Не знаю как сейчас, но тогда да. Потом они, правда, уехали из страны к сестре, маму там вылечили, зацепка отпала, в военкомате наверняка бы узнали. И на медкомиссии у меня какую-то ерунду вроде бы нашли. Может, и можно было бы дожать в этом направлении, по врачам побегать, подключить кого-нибудь. Но вся моя институтская компания пошла дружно. И не из газетного патриотизма, а просто из самоуважения. Что я, дурнее всех? А в какой-то момент просто посмотреть захотелось – что это такое, армия. Можешь считать всё это правилами игры – игры в жизнь, чем мы занимаемся с рождения до exit letalis. Впрочем, для человека игра в жизнь и сама жизнь неразличимы.

– Сказать кому, что от законного закоса отказался, – не поверят!

На лице Ники появляется искреннее удивление.

– Да какое мне дело, поверят или нет. Мне своих мозгов хватает, чтобы ещё и чужими думать.

– Говорят, там как попадёшь…

– Правильно говорят. Считай, что мне повезло.

– А кому не повезло, были?

– Были, потом рассказывали. Но пересказывать не буду. Если обо всём этом слушать, то напрямую от них.

– А как ты думаешь, нам здесь повезло?

– Пожалуй, да. Мы живы, особых проблем нет – чего ещё желать? Надо просто принять правила здешней игры. Вписаться в этот мир, перенастроить себя.

– И если я себя перенастрою, будет легче?

– Так ты это давно уже сам понял. Ты же весь год учился, увлёкся, тебе было интересно. А сейчас просто реакция на весь этот год, да и есть кому выговориться.

– Тебе, кому ж ещё?

– Вот именно. Думаешь, мне всё это легко и просто?

– Но ты здесь всего неделю…

– Согласен. Но что это меняет?

– И потом, ты старше.

– Значит увереннее, сильнее и вообще супермен?

– Ну, не супермен, конечно, но…

– У тебя просто привычка с детства выработалась смотреть на взрослых снизу вверх – они опытнее, они всё знают и всегда помогут. Сам был такой. Не беспокойся, с возрастом это проходит.

– Но на тебя я смотрю уже не снизу… Впрочем, дело не в росте…

– Вот именно. Наполеон в таком случае говорил кому-то из своих генералов – Вы не выше меня, Вы длиннее. Стало быть, держим себя в руках. Разрешаем себе маленькую слабину, только если уж очень трудно будет, да и то границы не переходить. Конечно, я не об экзаменах или каких-нибудь там мелких трениях с надзирателями, это всего лишь часть правил игры. Договорились?

– Договорились.

Всё это время мы смотрим друг другу в глаза. Что он видит в моих – не знаю. Но в его глазах понемногу появляется твёрдость и даже сила. Кажется, что он уже готов дать отпор. Не какому-то внешнему миру, а собственной слабости. Только бы эта сила не перешла в цинизм. Неважно по отношению к кому – к окружающим, которые ни в чём не виноваты, к себе самому. Я мысленно хвалю Нику за короткий уверенный ответ и неожиданно для него, да и для себя тоже, укладываю его на траву простеньким приёмом.

– Ты чего?

– Да самбо вспомнил, занимался когда-то.

– А меня научишь?

– В чём вопрос? А ты молодец, даже не испугался.

– А я по твоим глазам всё понял.

– Тогда пошли.

Мы быстро одеваемся, по экологической привычке своего времени всё за собой убираем и выходим на дорогу.

Ника выглядит явно веселее. Он повязывает рубаху вокруг пояса и продолжает загорать.

Глава 11

Какое-то время идём молча. По инерции вспоминаются разные армейские мелочи. Тот год прошёл вполне спокойно, видимо, действительно повезло. То ли офицеры держали дисциплину, понимая, что в случае чего им быстро поменяют Питер на какую-нибудь Кандалакшу, хотя бы и с повышением, то ли народ вменяемый подобрался, то ли все делом были заняты – но никаких особых страстей-мордастей не случилось. Я же, будучи годичником, оказался как бы между призывами и со всеми нормально ладил. Потом кое с кем нашлись в сети и иногда обмениваемся парой фраз. Но никаких военных мемуаров, чисто по-человечески. Служили и служили, не воевали же… Встречи – если в командировке или ещё как рядом оказывался, почему бы и не зайти? А деды, младше меня года на три, разве что в суточный наряд не ходили да по утрам вместо зарядки спали лишние полчаса. Кому потом рассказывал – никто не верил. Но не пугалки же было сочинять…

Как ни странно, давно знакомая дорога особого впечатления не производит, хотя пешком я иду по ней впервые. Много лет до меня она была каменкой, по которой летом постоянно туда-сюда ездили тяжёлые машины – трасса служила испытательным полигоном. То ли её специально поэтому не ремонтировали, то ли наоборот – в этих целях использовали, поскольку всё равно такая разбитая. Автобусы-костотрясы по ней ползли, аккуратно вписываясь в каждую колдобину, а поездка, ужас моего детства, была чем-то сродни подвигу и занимала около двух часов. Со временем дорогу таки привели в порядок, заасфальтировали, и подвиг скукожился до лёгкого получаса на маршрутке с ветерком.

Идём по обычной грунтовке, деревни вполне знакомые, даже некоторые дома вроде бы узнаю. Разве что крыши не под шифером-ондулином-металлочерепицей, плетень вместо заборов, столбов с проводами нет, ну и прочие мелкие приметы времени отсутствуют либо, наоборот, наличествуют. Вечные деревни минус электрификация, автомобили, трактора, спутниковые тарелки плюс коровы, овцы, куры, да ещё одежда на поселянах и поселянках с музейных картин. Не венециановских, конечно, городское влияние явно чувствуется. Что и не удивительно, отходничеством в наших краях промышляли многие.

Часа через два подходим к Никольской церкви, которую я всю жизнь видел в полуруинном состоянии. Для деревенского храма выглядит весьма солидно. Не то чтобы с иголочки, но вполне аккуратно. Даже ограда на месте, хотя ворота будут стоять и через сотню лет. Ворота в никуда…

Я предложил было зайти, если есть желание, но Ника отшучивается, сказав, что зашёл в прошлом году по дороге – и что в итоге получилось. Видимо, он чувствует какую-то связь между теми развалинами и ночным переходом в прошлое. Его дело, хотя у меня всё произошло без захода куда бы то ни было. К слову, и храм оказывается закрытым.

Поворачиваем вправо, через час должны быть на месте. Вроде бы весь день на ногах, перед глазами всё необычное, а особых эмоций нет. То ли за неделю адаптировался к этому миру, то ли ещё какая причина, но в деревню, где по идее должна решиться моя ближайшая перспектива, иду абсолютно спокойно, как с рейсового автобуса на дачу. Ника заметно спешит.

– Не беги, успеем.

– Домой хочется…

– Домой?

Ника смущается и сбавляет ход.

– Ну, не то чтобы домой… Как тебе сказать… Дело не только в том, что меня здесь за своего приняли и помогли…

– Да ладно, всё понимаю. Ты зимой здесь был?

– А как же, два раза. Первый раз на Рождество. Дядя Игнат как раз в город приехал, товар на рынок привёз, а обратно и меня забрал на каникулы. Закутал в какую-то попону, да сверху ещё и сеном. А то в шинели холодно, пуховиков здесь нет. Ладно хоть башлык от ветра. Здорово, никогда так не ездил! А в деревне снегу выше пояса, только на санях можно проехать, а где не ездят, так дорожки в снегу будто траншеи прокопаны. Вечером дядя Игнат баню истопил, нас со Стёпкой первыми туда отправили. Он-то привычный, а я в деревенскую баню попал впервые. И так жарко, камни чуть не раскалились, а Стёпка на них ещё и воду плещет. Потом друг друга веником похлестали. Я вроде бы и устал, отдохнуть хочется. А он мне – слабо тебе сейчас в снег прыгнуть! Смотрю – двери открывает и быстро через предбанник голым прямо на мороз. В снегу крутится и смеётся на меня, трусом обзывает. Че-е-го, кричу. Я – трус? Выбегаю следом – и на него. Настоящую борьбу затеяли! Он из-под меня вывернулся – и назад. Я за ним. А он меня уже веником встречает! Кайф обалденный! И знаешь, даже насморка не было. Я и не знал, что так можно. А тебе не приходилось так?

– Только раз и почти случайно. Оказался на Новый год на даче у однокурсника, он меня тоже подразнил, а я точно так же за ним. Действительно, кайф.

– А второй раз приехал на Пасху. Пятого апреля – не зима не весна. Все пошли на службу, ну и мне как-то неудобно было дома оставаться. Заодно и Преображенскую церковь получше рассмотрел. В тот-то вечер я только развалины видел да несколько уцелевших росписей. Потом особо не всматривался, да и заходил нечасто, раза три со Стёпкой за компанию. На больших службах не бывал. А тут иконостас вызолочен, фрески яркие, даже сюжеты, оказывается, многие знаю. Всё празднично, служба красивая, народу много… А потом куличи – нашим магазинным до них далеко.

– Смотрю, храм тебя, говоря твоим языком, опять зацепил…

– Не знаю. А ты крещёный?

– Нет, как-то мимо прошло, хотя в храмах бывал.

– Не цепляет?

– Как сказать… Если только меня, то скорее нет. Семья была от всего этого далека. Бабушки-дедушки уже из послереволюционного поколения, а поколение пра, которое могло хоть что-то в этом смысле передать, ушло по разным причинам сравнительно рано, никого из них не застал. Лет в пятнадцать заходил в храмы, слушал – и не воспринял. В университете была история религии. С первым крещением Руси всё понятно, а второе через тысячу лет мне казалось попыткой войти второй раз в одну и ту же реку. Понимаешь, слишком многое смыто, слишком много развалин…

– Ты о деревенских храмах?

– И о них тоже, хотя и не только…

– Но в душе…

– И в душе тоже. Тех же развалин. Да и показного там на всех уровнях… Даже если здесь меня зацепит – возвращаться-то всё равно туда. Впрочем, тебе должно быть в этом смысле легче.

– Потому что молодой?

– Хотя бы…

– Так и ты не старый.

Я пожимаю плечами.

Перед деревней Ника с некоторым удовольствием вновь заковывает себя в гимназический мундир и нахлобучивает фуражку. Почему бы мальчику и не похвастаться, тем более и табель итоговый куда приличнее, чем был у того Никиты.

Всё оказывается очень просто. Появлению Ники искренне радуются. Видимо, он действительно стал здесь своим. Меня представляет как своего двоюродного брата из Питера, желающего отдохнуть вдали от шума городского и, если получится, немного заработать. Легендарный Стёпка оказывается чем-то похож на Нику, они вполне могут сойти и за родных братьев, не то что двоюродных, каковыми их считают в деревне.

С моей работой тоже всё быстро решается. В соседнем Бабурине у тётки Марьи живёт сестра с мужем, этим летом они собираются ремонтировать дом, и нужен помощник, что называется, с руками. Тут же Степка был послан в Бабурино, и на следующий день мы обо всём договариваемся. Конечно, на все руки мастером я никогда не был, но пилой и топором работать умею, да и кое-какие другие деревенские дела могу на себя взять. Решаем, что и жить мне будет удобнее там, благо есть чулан. Ника было немного скис, но быстро понял, что здесь ему придётся разрываться между мной и ребятами, а одной компании у меня с ними в силу разницы в возрасте просто быть не может. Но от деревни до деревни всего полверсты со знакомым оврагом посредине, называемым почему-то громко речкой Столицей, и при необходимости всегда можно добежать.

В бабуринском доме требуется подлатать крышу, поднять осевшую печь и обшить крыльцо новыми досками. По меркам двадцать первого века всё просто, но магазина с шифером, вагонкой и прочими строительными прелестями в округе нет. Меньше всего работы потребовала печь. Стояла она на простеньком фундаменте-срубе, нижние венцы которого сгнили и расплющились. Найти и напилить четыре небольших брёвнышка, затем прорезать лапы проблемы не составило, четыре раза с помощью рычага приподнять всё сооружение и эти брёвнышки подвести тоже сумели.

Дранку же приходится заготавливать самим. Как это делается, я понятия не имею. Шифер класть приходилось, а вот дранка была в наше время столь старомодной, что мало где ещё оставалась, и вообще считалась признаком бедности – не на что крышу перекрыть, не иначе.

Хозяин дома, с непривычным для меня именем Флегонт, сказал, что последний раз дранку заготавливал и настилал его прадед лет поди чай шестьдесят назад, ещё в крепостные времена. А до того дом был крыт соломой. И что, так долго держится? А нормально, говорит, держится. Если по крыше не ходить, то и век течь не будет. Помогал ему тогда сын, то бишь Флегонтов дед, который тогда не то что дедом не был – и о женитьбе в силу своего малолетства не думал. Так что и сам Флегонт не знает, как дранку лущить да укладывать, да и отец его, всю жизнь без такового знания проживший, подсказать ничего не может.

Однако ж в деревне были дома под свежей дранкой, стало быть сия процедура не могла быть секретом китайского фарфора. Походили мы по соседям и быстро разобрались, что начать нужно с сухого елового бревна. Таковых у запасливого Флегонта нашлось несколько.

С размером определяемся быстро, просто берём старую с крыши. Правда, приходится мне свои мозги с сантиметров на вершки перенастраивать, иначе меня Флегонт не понимает. Пилим брёвна на чурбаки по девять вершков, потом всё напиленное лущим странной толщиной – четыре с половиной линии. Оказывается, есть здесь такая мера длины, всего что-то около нашего сантиметра получается. Ширина дранки – три-четыре вершка. Как наладились – и дело пошло.

Никогда не думал, что такой работой займусь, и не просто займусь – увлекусь. Скажи мне об этом две недели назад – даже бы не рассмеялся. Ну не в ходу у нас дранка! Правда, как-то раз видел на одной экологически модной дачке пижонскую, фигурную. Видимо, бзик такой у человека – чтобы все было натуральным. И была та дранка явно дороже простого демократического шифера. Ручная работа! А тут дранка – самый дешёвый вариант, потому как тоже ручная работа. Логика-с!

Казалось бы, что здесь такого умного-сложного – наловчился, а дальше просто. Но мелочей всяких оказывается предостаточно. И дранка ровной должна быть, без всяких сучков. И старую снимать нужно аккуратно, чтобы не испортить хорошую, а новую прибивать, естественно, не абы как, а чётко стыкуя со старой, чтобы вода не затекала. Наконец, и укладывать дранку нужно не когда время выберешь, а именно сейчас, в начале лета, чтобы до осенних дождей она высохла и притёрлась-прискрипелась, заняла своё окончательное место.

Несколько дней провожу на крыше. Как-то утром ещё издали замечаю Нику и, когда он подходит поближе, кричу:

– Привет, малыш!

Ответ был ожидаемым:

– Здорово, Карлсон!

Значит, с настроением у него всё в порядке. Спускаюсь вниз. Ника с удивлением смотрит на меня и откровенно смеётся.

– Ты что?

– А ты себя в зеркале видел?

– Последние две недели как-то не до зеркала, а что такое?

– Да, в общем, ничего особенного, выглядишь вполне стильно, босяцкие штаны, рубаха да картуз в том же духе. Твоя бы компания тебя увидела! А борода вообще шик. Ведь ты здесь уже недели три?

– Примерно так. А в чём я должен быть на крыше? Ты ожидал увидеть дачника в панаме и наушниках за слушанием нового романа графа Толстого? Так он только на будущий год выйдет и то пока в бумажном варианте.

– В дачники ты вроде не собирался, но всё равно непривычно.

– Ах, непривычно? А почему же Вы, названый брат, не в своих любимых джинсах и маечке из Парижа? На пейзанском фоне это бы о-го-го смотрелось, и все бедные Лизы лежали бы штабелями у Ваших кроссовок. Ладно, не красней, разрешаю.

– Какие бедные Лизы? – робко вставляет Ника.

– Что же Вы, сударь, столь необразованны? Или мы только что из Хогвартса на каникулы приехали да на досуге правила игры в квиддич штудируем, чтобы на будущий год меньше ошибаться? А вдруг батюшка здешний на это косо посмотрит? Незабвенный наш историограф и литератор Николай Михайлович Карамзин эту повесть сто лет с лишком назад написал, а Вы за двести лет прочесть не удосужились. Ах, как нехорошо! Обещайте, любезный, что непременно прочтёте.

– Придётся пообещать, куда денешься…

– Обещание принято. Как у тебя дела?

– Какие дела у юного поселянина? Работаем-с.

Продолжает, что называется, в тон. Стало быть, поддерживаем:

– И что же у юного поселянина входит в понятие работы? Не дерут ли с него три шкуры? Не требуется ли внимания местного омбудсмена к его трудящейся персоне?

– Разве что в целях доставки нас с тобой в соответствующее нашему истинному положению время. И все шкуры, не-знаю-сколько, на мне, верхняя даже загорела.

– А как поживает Ваш высокочтимый друг-брат Стёпка?

Ника смеётся:

– Миша, прекрати! Нам остались только мушкетёрские реверансы шляпами…

– Но таковых, ты хочешь сказать, нет. Ладно, будем проще.

– А если проще, то работаем вместе. Перебрали сарай, привели в порядок забор, да и на огороде дел хватает.

– Хозяйственный, однако. Это всё у тебя на правах правил игры или как?

– Да и сам не знаю. О правилах не думаю, дел полно.

– Вот и я так же. Увлёкся крышей и обо всём забыл. Нравится здесь.

– Мне тоже.

– Уж не остаться ли хочешь?

– А ты? Стой, но мы же решили к этой теме не возвращаться, а сейчас ты первый начал, не я.

– Действительно. Извини, больше не буду.

Ещё через несколько общих фраз мы идём купаться. Ника оказывается в своих знаменитых плавках, вызвавших в прошлом году такое заслуженно незаслуженное повышенное внимание.

– Что, уже не стесняешься?

– Наоборот, все упросили дома сшить им нечто подобное. Не эластик, конечно, получился, но всё-таки.

– Так, значит, мода на плавки во всём мире именно отсюда пойдёт?

– Может быть. Кстати, вольному стилю я их научил, наперегонки плаваем чуть ли не каждый день. Показал брасс – неинтересно, говорят, слишком медленно.

– М-да, Россия действительно родина слонов…

– Ты о чём?

– Да так просто.