Текст книги "Трактир «Разбитые надежды»"

– А что ж из кочкарника[3]3
  Кочкарник – болото.


[Закрыть] не пьешь?

Марат с виноватой физиономией выбрался на прогалину к костру.

– Там же эти, пиявки, они могут выпить всю кровь. И водяной с кикиморами.

– Кикимора – это та накидка, в которой ты вчера бегал, – отозвался страж.

– Нет, кикимора – прислужница Темного Властелина. Она топит людей, а потом их Властелин к себе в чертог забирает и делает из них прорв, – уверенно заявил юнец, снимая обувь и закидывая повыше на поваленный ствол гудящие от долгой ходьбы ноги.

– А что такое чертог? – заинтересовался Леха.

– Знаю только, что в нем черти водятся, они Темного Властелина охраняют, – с превосходством в голосе объяснил чешуйчатый. – А черти – это самые отборные из волкоглавых.

Лешага только хмыкнул и отпил из котелка, начисто игнорируя умоляющий взгляд Марата.

– Лешага, а мне?

– Кикимор бояться – воды не пить. Чего с собой не взял?

– Я брал, но уже всю выпил. Ты очень быстро ходишь, – с восхищением и затаенным укором признался драконид. – Ну, дай глоточек, жалко что ли?

– Закон Дикого Поля запрещает тому, у кого есть вода, отказать в глотке умирающему от жажды. Но тот, кто не умеет добыть себе воды, долго не живет. Хуже того, он умирает от жажды даже на берегу. О кикиморах лучше никому не говори – засмеют. На, пей, – Лешага направил текущую из затянутого рукава струйку в рот юному искателю приключений и, дождавшись, когда тот удовлетворенно отвалится, спросил: – Ты зачем увязался за мной?

– Я уже говорил, – упрямо напомнил повеселевший юнец.

– Говорил, и я тебе ответил.

Чешуйчатый уселся по другую сторону костра.

– Лешага, ну что тебе стоит?! Ну, вот честное слово, я буду тебе полезным, я тебе всегда пригождаюсь. Мне очень надо стать таким, как ты.

– Будешь побеждать Темного Властелина?

– И это тоже, – глядя на огонь, кивнул Марат.

– А если тоже, то что еще? – Леха даже немного заинтересовался.

Драконид сделал вид, что не услышал.

– Лешага, скажи, только правду, тебе нравится Зарина?

Ученик Старого Бирюка только захлопал глазами, не находя слов.

– Ну, она хорошая. Много знает. Вот какую одежду сшила, – неуверенно ответил он.

– Ну да, – со вздохом подтвердил юнец. – Она от тебя без ума, я ведь вижу.

– Чего-чего?! – у Лехи перехватило горло. – Ты что такое выдумал?!

– Что слышал, – огрызнулся Марат. – А я без ума от нее. Но она только смеется и говорит, что я еще совсем зеленый, а я вовсе даже не зеленый! – глядя на скептическое выражение лица своего кумира, юнец спешно добавил: – Ну, разве что совсем чуть-чуть. Вот если я научусь быть таким, как ты… Ведь правда же, такая, как Зарина, – в голосе юнца слышалась мечтательность, – должна быть рядом с настоящим героем! Вот как был Арвен рядом с Арагорном!

– Это еще кто?

– Давай завтра, – пробормотал зевающий чешуйчатый, – когда дальше пойдем, я тебе расскажу, извини, так умаялся, глаза слипаются.

Если бы Леха и стал возражать, то скорее всего без особого успеха. Уставший за день драконид заснул, не договорив. Просто уткнулся головой в колени и завалился на бок, разомлев от тянущегося по земле тепла.

– Эх, – махнул рукой бывший страж, с невесть откуда взявшейся беззлобной, насмешливой улыбкой глядя на сопящего во сне Марата. – Куда ж с таким тащиться-то? И шли-то всего ничего, от полудня до заката, а вон как вымотался. – Он вдруг поймал себя на мысли, что уже думает о юнце как о своем будущем спутнике. – Нет-нет, утром, чуть рассветет, надо, подальше от беды, отослать его обратно. Если так-то чуть жив, то уж дальше соваться и вовсе резона нет.

Он махнул рукой, достал из вещмешка тонкие длинные плетеные струны из жил убитого им живоглота. Чутье подсказывало, что где-то здесь, таясь в лесу, обитают мелкие, но вполне съедобные зверьки. В своих прежних странствиях он таких не видел и не чувствовал, но в принципе мог описать. Немного крупнее большой речной крысы, не хищные, питаются всем, чем попадется: травой, корнями, зерном… Он быстро связал затягивающуюся петлю, примотал ее к согнутой ветке, зацепил за воткнутый в землю сучок, положил в середину кусок лепешки, прихваченной из селения. «Надо будет сделать таких несколько. Поставлю вокруг лагеря, не помешает».

* * *

Утро опять началось до рассвета, с возмущенного стрекотания пойманного зверька. Тот висел на раскачивающейся ветке, суматошно размахивая лапами, щелкая торчащими из пасти двумя длинными, тупыми клыками.

– Это же байбак! – невесть чему обрадовался Марат. – Он безвредный.

– Нет, – отвязывая от ветки силок, покачал головой Леха. – Он не безвредный, он полезный. Мы его съедим.

– Зачем, мы же захватили лепешки и вяленое мясо? – недоумевал юнец.

– Сухой паек еще долго не испортится, и свежатина всегда лучше.

– Но он же такой смешной! – чуть было не взмолился Марат, умиленно разглядывая негодующего толстобрюхого зверька.

– Вы же человечину ели!

Мальчишка вскочил, ожесточенно размахивая чешуйчатыми руками.

– Ели, это давно было! Сейчас другое время! В нас же драконья кровь – поедать врагов в нашем обычае. Но мертвых и врагов! А байбак – не враг.

– Убей его и освежуй, – Лешага протянул дракониду вырывающийся завтрак, пытающийся избегнуть уготованной ему участи. – А я воды наберу.

Он снова достал брезентовый рукав и начал выгребать золу из костра. Вернулся Леха быстро, едва наполнил свою и Маратову фляги да смыл с лица остатки ночного сна. Мальчишка сидел на корточках, старательно глядя на огонек, пожирающий шалашик из тонких веточек.

– Где байбак? – подозревая недоброе, спросил ученик Старого Бирюка.

– Убежал, – не поднимая глаз, сообщил юнец. – У него на задних лапах такие когти, вывернулся и убежал.

– Убежал, говоришь? – страж неспешно подошел к вещмешку чешуйчатого, развязал и вытряхнул содержимое на землю.

– Что ты делаешь?

Лешага молча отложил надкусанную лепешку, несколько длинных пластин сушеного подкопченного мяса, покрутил в руках небольшой короткоствол со звездочкой на рукояти, осмотрел запасную обойму к нему, хмыкнул и бросил обратно в мешок.

– Что ты делаешь?! – вновь закричал драконид, предчувствуя недоброе.

– Это я беру себе, – пояснил воин, завернул в какую-то тряпицу мясо и хлеб и сунул в карман. – Остальное твое. Вот тебе вода – ступай назад.

– Это что – все из-за какого-то байбака?! – возмутился Марат.

– Беги домой, иначе ты сдохнешь в пути. Из-за какого-то байбака, – сухо отрезал Леха. – Возвращайся, ты и так далеко зашел. Иди к Зарине.

– Не говори, что мне делать! Раз не хочешь учить меня, значит, мы сами по себе. Я просто иду в туже сторону, что и ты.

Ученик Старого Бирюка покачал головой.

– Ну-ну. Иди. Пообедаешь тем мясом, что нынче отпустил.

– Ну и пообедаю! – хмуро огрызнулся мальчишка.

Страж молча зашнуровал поножи и наручи, проверил крепление ножей и, не оглядываясь, зашагал в сторону оставленного совсем недавно прорвами лагеря. Марат плелся за ним. Изредка до Лешаги доносились всхлипы и обиженное ворчание. Он вспомнил, как много лет назад вот так же тащился за Старым Бирюком, не рискуя обсуждать с побратимом накопленные за день обиды. Наставник шел молча, словно забыв о них, утопающих по колено в снегу, едва-едва различающих мелькающий впереди темный абрис широкой спины немногословного учителя. За три дня пешего похода он, кажется, вымолвил только одно слово: «Плохо». И, конечно, имел в виду не погоду и не самочувствие.

Сегодня было тепло, и солнечный жар казался вполне терпимым, благодатные тучи медленно ползли блекло-голубым небосводом, словно тучные коровы на выпасе. Как Леха и ожидал, лагерь оказался пуст. Несколько заброшенных кострищ и то самое место, где стоял шатер. Леха припал всем телом к земле, вслушиваясь и внюхиваясь, каждым сантиметром кожи стараясь ощутить след Бурого. След чувствовался, очень слабый, но все же явный, вовсе не похожий на следы волкоголовых тварей. На мгновение ему даже показалось, что он увидел небольшую, всего дюжина самцов, прорвью стаю, ведущую невесть куда толпу пленников, и между ними привязанного к телеге, стянутого ремнями по рукам и ногам побратима. Воину показалось, что он увидел еще кого-то, но лишь со спины. И в тот миг, когда он попытался обогнать неизвестного, взглянуть ему в лицо, словно туман затянул округу. Черно-серый густой мрак, перекатывающийся валами, точь-в-точь едкие зловонные облака, когда жгут обувки от колес.

Ему однажды довелось видеть такое: у границ Мосбунка: раздольники пытались напасть на откочевавших к дальним выпасам скотоводов, однако те, недолго думая, подпалили целую пирамиду таких вонючих круглых штуковин, загодя оставленных у места ночевки. Впрочем, тогда он и вовсе не знал, для чего еще они могли предназначаться. Дым, поднявшийся над степью, оказался до того ядовито-гнусным, что дыхание перехватывало. Отчаявшись закончить дело внезапным нападением, раздольники благоразумно отступили. А тут еще на помощь ему и Бурому подтянулся сторожевой отряд из Бунка, так называемый омон.

Нынешнее видение ему не понравилось, совершенно не понравилось. Но сколько ни силился он обогнать туманное облако или обойти его – впустую. Оно тянулось от горизонта к горизонту, так что Лешаге даже показалось, что он чувствует знакомый мерзкий запах. «Ну ладно!» – Леха с негодованием сжал кулаки, но тут же разжал и начал разминать пальцы. «Не злись, – звучали у него в голове слова учителя. – Враг только и ждет, чтобы ты разозлился. Он специально дразнит, пытается разбить щит твоего спокойствия. Старается подсунуть тебе наживку и скрыть главное. Злоба лишает разума. Слепец тянется за приманкой, точно котенок за собственным хвостом. Тянется за хвостом, а остается с носом. Злоба всегда заодно с врагом – убей ее сразу, и ты расправишься с ним в удобное для тебя время».

«Ладно, так, значит, так. След есть, и этого хватит, а сейчас надо внимательно осмотреть местность, ощутить незнакомую округу, быть может, где-то удастся обогнать этого, – Лешага запнулся, не зная, как обозвать неизвестного, – Темного Властелина». Он скосил глаза назад. Марат лежал на земле, шумно дыша и загребая когтями грунт. «Вот же упертый», – без прежнего недовольства подумал он, вытащил из мешка надкусанную лепешку и, отломив себе кусок, положил остальное на камень, словно забыл. Старый Бирюк за такое, пожалуй бы, треснул палкой по рукам, но ему вдруг почему-то стало жалко этого дракона-недоростка. «Скорей бы уж летать научился, – мелькнула в голове мысль, вызвавшая улыбку на загорелом лице. – Я-то иду куда быстрее, чем толпа пленников. Если б этот молокосос не плелся за мной, еще вчера был бы здесь».

«Все, отдохнули. Хватит. Надо идти», – отсчитав трехсотый вдох, решительно приказал себе Леха. Открывшийся с высоты птичьего полета вид снова возник перед глазами. – «Дальше прямоходом заросшие лесом холмы, прорвы туда не сунулись. В чаще за пленниками не уследишь, да и телега через буреломы не пройдет. Значит, будут обходить. А я так путь срежу изрядно».

Он встал, отряхнулся, забросил за спину вещмешок, поправил автомат на груди и зашагал, куда вел зыбкий след. За его спиной раздался тяжелый вздох, усталое шарканье и радостный вскрик.

«Нашел лепешку, – усмехнулся Лешага. – Нет, все же забавный малец».

Глава 7

На исходе второго дня пути Марат дотащился до костерка, взглянул мутными глазами на Лешагу и, не говоря ни слова, рухнул наземь. Воин лишь покачал головой.

– Драконий сын! Ладно уж, пусть себе тащится следом, раз так припекает. Если что, я предупреждал, – все это он пробурчал себе под нос, так что, и не спи в этот миг чешуйчатый глубоким сном – вряд ли бы услышал. Выпив на ночь травяного настоя, снимающего усталость, дающего телу спокойный, расслабленный отдых, Леха сунул вещмешок под голову и улегся, глядя в небо. Там сквозь рваную сеть нависших туч белым глазом проглядывала манящая Луна, где все было по-другому: люди улыбались друг другу, выходили из красивых домов, ездили на своих разноцветных повозках. У них было полно книг и свежей еды. Огромное множество, столько даже представить себе невозможно! И все они, если верить той же Зарине, полны мудрости и доброты.

Ученик Старого Бирюка задумался: доброта – это что-то очень ценное! Кажется, мать в детстве просила его быть добрым, убеждая отдать кусок мяса из котла младшей сестренке. «Они что же, все отдают друг другу куски мяса?» – Лешага попытался вообразить себе это действие. Множество людей в легких и ярких одеждах сидело за длинными столами в светлой-пресветлой, как сама Луна, комнате и перекладывали еду из миски в миску. «Глупо как-то, – смущенно, точно подсмотрев что-то запретное, признал Лешага. – И смешно. Они же так с голоду помрут. Впрочем, наверняка там, на Луне, в специальных книгах есть ответ, как быть добрыми и не помереть с голоду».

Этот вопрос почему-то не давал ему покоя: вот, скажем, тот же Марат побыл немного добрым, пожалел добычу, между прочим мою добычу, и вон, лежит теперь ни жив, ни мертв. «А если б я не был добрым, глядишь, он и не дополз бы». Мысль о собственной доброте внезапно поразила его. Ведь если так, он должен был что-то почувствовать? Уж конечно что-то большее, чем насмешливое пренебрежение… Как же много вокруг непонятного!

Леха уселся, развязал мешок, достал одну из книг, выбранных специально для него самозваным напарником, открыл ее наугад и ткнул пальцем в строчку. Помнится, так делал школьный учитель, заверяя, что если хорошенько представить себе вопрос, обратиться в него, пожелать всей душой, то книга сама даст ответ. И чем лучше книга, тем мудрее он будет.

«Как жить дальше? – подумал Лешага. – Что делать? Хорошо, догоню я прорв, отобью Бурого. Если правда на моей стороне, подниму его на ноги. А дальше? Что дальше?»

Туманные дали Шаолиня влекли к себе так, что даже в шелесте листвы ему порой слышался тихий, но властный зов. Они манили его с детства, с того часа, когда Старый Бирюк впервые поведал о далеком, затерянном среди неведомых лесов и скал Месте Силы и Мудрости, истинном начале всех начал.

«Что же, вот так и уйти, не поквитавшись? Этот Темный Властелин, кто бы он ни был, заставляет побегать за собой! Нельзя спускать ему боль, унижения, испытанный ужас, плен и страдания побратима. Нельзя отпустить, лишь только-только вернув свое. А может, доброта – это и есть удовлетвориться малым? Разве недостаточно, что Бурый вновь будет рядом, совсем как в былые времена?»

Он поглядел на строчки, в которые упирался его указательный палец: «Если государь всецело полагается на судьбу, он не может выстоять против ее ударов». Леха закрыл книгу. С обложки на него глядело очень худое лицо с большими пронзительными глазами.

– Никколо Макиавелли. «Государь», – вслух прочел он. Пожалуй, сам бы Лешага не взял эту книгу. Она была какой-то тонкой, совсем без картинок. Он кинул взгляд на спящего Марата. Тот клялся, что взял наилучшее из того, что нашел в библиотеке. Как бы то ни было, слова показались ему интересными. Он задумался над их смыслом и сам не заметил, как задремал.

Когда проснулся, Луны уже не было, и воздух серой, давно не стиранной холстиной висел над лесом. Ученик Старого Бирюка поспешно огляделся, коря себя за такую неосторожность. Марат стонал и ворочался во сне. У костра, вернее, на пепелище, грелся небольшой питон. Заметив крупное двуногое, тот поднял голову и угрожающе зашипел. Воин медленно повел рукой, точно ветер шевельнул зеленую ветку. Змея повернула голову, следя за движением колеблющихся пальцев, и тут же метательный нож вонзился ей аккурат, позади черепа, пригвоздив к недоеденному пламенем обломку коряги.

– Эй, – он ткнул Марата сапогом под ребра, – мешок с костями! Вот еда. Я за водой. Ты покуда выпотроши и зажарь. Голову не забудь отрубить. Если я еще раз услышу о когтях на задних лапах, зажарю самого.

Не вполне проснувшийся юнец с легким испугом глядел на мертвую тварь.

– Что, дракон, родственника признал?

– Скажешь тоже! – делано возмутился чешуйчатый, про себя радуясь тому, что, видимо, прощен.

– Ничего, это во всяком случае не убежит! – Лешага подхватил фляги и отправился на звук водоема. Прохладный воздух приятно бодрил, сознание включилось ровно на том месте, на котором он заснул вчера. Судьба, ее удары… Старый Бирюк насмешливо говорил, что судьба – это все, что происходит с человеком между днем его рождения и днем смерти.

«Интересно, как же можно полагаться на нее, когда день смерти заранее неизвестен? И как различить ее удары? То, что сейчас происходит с ним – это удары судьбы или…» – мысль оборвалась. Леха замер, тихо перекатив ступню по диагонали с пятки на носок, поставил уже поднятую ногу на землю. Совсем близко задорно журчал ручей, прозрачной лентой срываясь по уступам каменной толщи, наполняя скрытую в тени нависающих деревьев быстротечную речушку. На берегу слышались голоса. Они звучали уверенно, деловито. Тот, что сейчас находился у воды, ничего не боялся и никуда не спешил. Голосов было много.

Страж кошкой вскарабкался на ближайшее дерево и занял позицию между ветвей. Отсюда кромка воды хорошо просматривалась. Там, весело переговариваясь, обсуждая какие-то свои мелкие заботы, сидели и стояли человек шесть юношей и девушек с карабинами на плечах. Несколько десятков людей постарше наполняли водой бурдюки и ведра. «Значит, где-то здесь, неподалеку, поселок». Лешага оглядел верхним зрением округу. И впрямь, поселок. Небольшой, прекрасно упрятанный от чужих глаз, утопающий в зелени, он красовался на уступах высокого, пожалуй, в двадцать человеческих ростов, утеса, обнесенного частоколом с деревянной башней над воротами.

Со всех сторон утес окружен был густым лесом, одна лишь тропка водоносов соединяла укромное селение с внешним миром. Лешага рассмотрел засаженные чем-то земляные террасы возле домов, вялящуюся на солнце рыбу. Глухоманное селение как-то выживало и, судя по доносившимся голосам, умудрялось радоваться жизни.

Сидеть, притаившись среди ветвей, пришлось долго, пока люди наполнили водой все, что могло наполниться, и, построившись, змейкой стали неторопливо подниматься в гору.

– Наконец-то, – пробурчал ученик Старого Бирюка, спустился наземь и неслышно, быстрым ходом, как привык за годы походной жизни, направился к воде. Он уже почти дошел, невольно радуясь прекрасному утру, восходящему солнцу, чистой воде, как вдруг услышал плеск. Лешага тут же присел за кустом, свесившим над водой длинные гибкие ветви, усеянные тонкими продолговатыми листиками, напоминающими острия стрел. «Плетучки», – отчего-то вспомнилось ему. Он, затаив дыхание, огляделся, прислушался. Тихо. Но нет, плеск раздался вновь совсем рядом и опять повторился. Касаясь мокрыми волосами зеленых ветвей, из речушки вынырнула девушка, тряхнула головой, отфыркиваясь, и опять ушла под воду. «Вот же незадача, – Леха скривился, досадуя на себя. – Что это я так неосторожно?! С Маратом, что ли, переобщался?»

Девушка снова вынырнула. Лешага смог получше разглядеть ее лицо. Его можно было бы назвать красивым, если бы воин имел понятие о том, что такое красота. Тонкий нос, чуть раскосые черные глаза, немного припухлые губы, к которым так и тянуло прикоснуться. А главное, в чем бывший страж мог поклясться, ей было удивительно хорошо. Он и подумать не мог, что так бывает. Стараясь не шуметь, драконоборец наблюдал за резвящейся в воде девушкой, как вдруг…

– Лешага, ты где? Лешага! – голос Марата зазвучал совсем близко от берега. Через миг сам чешуйчатый появился из-за кустов, неся поджаренного удава, насаженного на ветку. Услышав чужого, девушка бросилась из воды, и перед опешившим учеником Старого Бирюка предстали пара изумительно стройных ног и небольшая, но очень привлекательная грудь. Не то, чтобы раньше ему не доводилось видеть голую женщину, но все происходило как-то хмуро и суетно, но чтоб вот так… Видение задержало его ровно на миг, но уже в следующее мгновение он заметил одежду девушки, сложенную у прогретого солнцем камня, и прислоненный к стволу дерева карабин.

Одним прыжком Леха очутился возле Марата и с размаху двинул кулаком под дых, заставив сложиться пополам. Больше бедняга не орал, а лишь хрипел, осев на землю и выпучив глаза. В следующую секунду воин сбил ногою вскинутый карабин, легко уклонился от выброшенного в сторону головы кулака, подцепил девицу под колени и навалился сверху, затыкая предплечьем рот. «Хорошо еще, наручи в лагере остались, – мелькнуло в голове, – а то ведь… О чем я думаю?! Ее же скоро хватятся, тем более с ней карабин, значит, охранница. Прито-пить бы. Вода в речушке холодная, судорога там, и все, поминай, как звали».

Девушка пыталась вырваться, глаза ее были полны ужаса. Лешаге не раз доводилось видеть такое выражение в глазах врагов. Но то врагов. Счастье, недавно подсмотренное на девичьем лице и непонятным образом передавшееся ему, не давало покоя. Разве эту, сияющую, нужно считать врагом?!

– За что?.. – еле слышно, хрипло выдохнул Марат.

– Сегодня поймешь, завтра выживешь, – не оборачиваясь, бросил страж. Это была одна из любимых поговорок Старого Бирюка, и побратимам сполна пришлось убедиться в ее правоте. – Дай кусок мяса побольше, чешуйчатый самогубец!

– Я ж тебе его и нес, – с голосом у драконида лучше не стало, глаза были полны слез.

– Не мне. Ей! В рот засовывай, чтоб не орала. Потом достань из кармана тряпку и завяжи поверх, только чтоб дышать смогла! Да сапоги сними, и так уже наследил.

Без труда преодолев сопротивление пленницы, он взвалил ее на плечи и побежал наверх.

– А одежда, карабин…

– Не трогай! – шикнул Лешага. – Пусть уж думают, что утонула или ты сожрал!

– Я?!

– Нет, комары! Давай, бегом-бегом! И пусть твой Дедмороз сделает так, чтоб кое-чьи вопли не были слышны в поселке.

– А здесь есть поселок?

– По-твоему, вот она прямо в ручье живет?! Давай, давай, шевели ногами. Хватаем вещмешки и уходим!

* * *

Свернуть лагерь было делом нескольких минут. Аккуратно положить на место вырубленные дернины, засыпать еще вчера заготовленной листвой, набросать поверху веток, будто бы сорванных недавней бурей. Как на первый взгляд, никто здесь и не ночевал. Конечно, для опытного следопыта тут еще говорящих знаков, как букв в открытой книге, но лес большой, и само это место надо еще отыскать.

– Не кричи, – Лешага склонился над связанной девушкой. – Иначе он тебя съест! Ну-ка, щелкни для острастки зубами! – страж повернулся к спутнику.

– Вот еще! – возмутился тот, в гримасе отвращения демонстрируя весьма впечатляющий оскал.

Девушка попыталась было попятиться.

– Не будешь кричать – будем говорить.

Пленница еще раз бросила взгляд на чешуйчатого, на широкоплечего верзилу с автоматом на груди и закивала в ответ. Лешага снял повязку.

– Как тебя зовут?

– Лилия.

– Лилия, – повторил воин, неспешно перекатывая на языке каждый звук.

– Вы раздольники?! – по-прежнему с ужасом рассматривая страшную парочку, спросила девушка. – Или… «эти»…

Воин поглядел на всезнайку Марата.

– Эти – это кто?

Тот пожал плечами.

– Мы не хотим тебе зла, – снова заговорил Леха, мучительно пытаясь найти подходящие слова. Переговоры никогда не были его сильной стороной. Бурый – вот кто умел складно говорить и убеждать людей.

– Я – дочь старосты, – стараясь придать лицу надменный вид, произнесла Лилия. – Меня будут искать и найдут! Но если вы сдадитесь, я упрошу отца вас помиловать и оставить вам жизнь.

Непростая задача – надменно глядеть сверху вниз, лежа на земле, да еще когда на тебе из одежды только волосяные шнуры. Но ей, вопреки всему, это удавалось.

– Нет, – мотнул головой Лешага. – Я иду за прорвами. Надо быстро. У них мой побратим. Сейчас ты пойдешь с нами.

– Вот еще!

– Ты пойдешь с нами, или я тебя понесу.

– Может, ее отпустить? – предложил чешуйчатый.

Ученик Старого Бирюка согласно кивнул.

– Может. Но не здесь. Или ты хочешь, чтобы по нашему следу увязалась толпа с карабинами?

– Но ты же их победишь?

– Скорей всего. Но пули имен не спрашивают, а кроме того, тебе, что же, нужно, чтобы ради нее я перебил несколько десятков людей, оказавшихся не в то время не в том месте? – досадливо поморщился воин.

– Но они же будут пытаться убить тебя?

– Чем быстрее мы отсюда уйдем, тем меньше шансов, что они вообще узнают о нашем существовании. – Он повернулся к девушке. – Сама пойдешь?

– Как я пойду?! Я же босая!

– И голая! – невесть чему обрадовался юнец.

– Да, верно, – буркнул Лешага. – Ну-ка быстро отдай ей мою «кикимору», пусть накроется. А обуви нет. Ладно, покуда на плечах тебя понесу. Марат, бери вещмешки! – Леха без усилий, рывком взвалил девушку на плечи, как пойманную лань. – Только не кричи, – то ли приказал, то ли попросил он. – Не заставляй жалеть, что не притопил тебя. Все. – Он встряхнулся, поудобнее размещая груз. – Уходим, – страж быстро осмотрелся, проверяя, не оставил ли за собой иных следов, кроме примятой травы, и, удовлетворенно сложив губы в сухую ухмылку, кивнул. – Давай, быстро-быстро.

Идти с живым грузом на плечах было нелегко. Девушка то и дело ерзала, возмущалась грубостью и жестокостью злобных нелюдей, похитивших ее. Причем все это прямо на ухо виновнику своих бед. Не смущаясь этим, воин шел, слушая лес, но более того прислушиваясь к новым непонятным ощущениям, не отпускавшим его с того момента, когда он в первый раз увидел плещущуюся в искрящейся воде девушку. Это видение настолько захватило его, что он не чувствовал ни ее веса, ни усталости от быстрой ходьбы, ни восхищенного взгляда Марата, бредущего следом.

Время от времени страж осматривал глухоманные заросли верхним зрением. Похоже, сейчас они были одни в этом бескрайнем лесу. Не считая, конечно, всевозможного зверья, вольготно и беззаботно коротающего бесконечный жизненный круговорот.

«Погоня есть, – думал Лешага. – Как же ей не быть!» Он поставил себя на место старосты. В многолетних странствиях ему довелось повидать всякого. В том числе наблюдать, как селения избавляются от нахлебников, выгоняя тех в Дикое Поле и безвозвратно забывая о ненужных сородичах. Табу! Любое воспоминание о них – под запретом. Все они, вчерашние ремесленники и скотоводы, даже старые воины, – жертвы страшной, не ведающей пощады хищницы по имени Нужда. Если не умрут они, умрут все. А значит – ушел и пропал, нет – вроде и не было. А там, глядишь, повезет до Трактира добраться, тогда и вовсе – живи и радуйся.

Но Лилия не такая. Уж он бы точно снарядил погоню, он бы точно пошел за ней по самому зыбкому и запутанному следу до самого края земли. Вот как за Бурым.

Леха с ужасом поймал себя на мысли, что поставил какую-то девчонку, о которой знает лишь имя, да то, что она дочь старосты, вровень с побратимом. «Нет, что за ерунда. А, ну конечно, ведь я же думал, ставя себя на место ее отца! Хотя староста уж точно бы не пошел на край света за Бурым. Вот ведь незадача!» – Мысли его смешались. – «Что ж такое происходит?!»

Он вновь сосредоточился на собственных ощущениях. Нежная, гладкая кожа, которой он касался руками, вызывала неведомое прежде чувство, от которого невесть почему начинало сладко колотиться сердце. Ему совершенно не хотелось отпускать пленницу. Его шершавая, как дикий камень, ладонь будто сама тянулась мягко погладить девушку, совсем легко, как плачущего малыша. И смотреть на нее, смотреть, не отрываясь, надеясь уловить то самое выражение радости и счастья.

Вдруг почему-то вспомнилась мать. Она иногда ерошила и без того всклокоченные волосы на его затылке, приговаривая что-то глупое, но ласковое. Дочь старосты абсолютно не походила на его мать, но ему вдруг захотелось, чтобы она тоже запустила маленькую свою ладошку в его длинные жесткие волосы и что-то говорила, говорила, спокойное, увещевающее, голосом, от которого тепло и умиротворение разливается по всему телу.

– Послушай, – между тем со слезой в голосе твердила девушка, – если ты вернешь меня отцу, он тебя наградит. Но если ты не раздольник и не «этот», зачем я тебе?! А так, клянусь, ни тебе, ни твоему страшилищу ничего плохого не сделают. А если хотите, можете даже в поселке остаться. Ты вон какой сильный, для таких людей всегда дело найдется.

Лешага молча шагал вперед, словно не замечая горестных сетований пленницы. Он не сумел бы объяснить ей, что не сможет жить в ее селении. Никак не сможет. Потому что, хорошо это или нет, но он идет своим путем. «Не опоздайте встать на путь воина, – говорил Старый Бирюк, напутствуя побратимов. – И помните – не человек прокладывает путь, а путь делает человека». Он не мог вот так взять, да и рассказать ей о Буром, обо всей прошлой жизни. Очень хотелось, но не мог. Слова разбегались, точно переполошенные куры, завидевшие лесного кота.

Между тем девушка продолжала:

– Ну, сам подумай, меня же кормить надо, а еды всегда не хватает. Или ты, – в голосе ее послышался ужас, – хочешь, чтобы он меня съел?!

– Марат тебя не тронет, – не сбавляя хода, пообещал Леха.

Они шли до темноты с парой коротких, на триста вдохов, привалов, едва достаточных, чтобы размять затекшие плечи, немного помахав руками, да смочить рот водой из фляги. Ко времени ночевки Лилия, казалось, уже вполне смирилась с незавидным положением. Она даже пару раз улыбнулась, заговорила, спросила, из каких краев явилась эта странная парочка. С аппетитом доев удава и пойманного Лехой зайца, она искренне похвалила Маратову стряпню, к неописуемому восторгу чешуйчатого.

Лешага смотрел на девушку с неподдельным изумлением, не в силах понять, отчего вдруг ему совершенно расхотелось избавиться от нее. Хотелось с ней говорить, и чтобы она говорила с ним. Но дочь старосты, казалось, не замечала пристального внимания молчаливого и оттого еще более грозного воина. Зато она довольно непринужденно общалась с юнцом и не раз одобрительно кивала, слушая его речи. Тот же, ободренный вниманием слушательницы, заливался певчим дроздом, стараясь рассеять ее страхи рассказами о далеких землях, таинственных замках и благородных воинах. Леху это почему-то злило. Взяв себя в руки, он постарался отвлечься: с немалым трудом переполовинил один из поножей и стал вдумчиво ковырять в нем дырки, чтобы изготовить девушке некоторое подобие обуви, какие-никакие сандалии. Сквозь дым костра до его слуха доносились произносимые вдохновенным голосом строки:

 
Среди миров в сиянии светил
Одной звезды я повторяю имя.
Не потому, чтоб я ее любил,
А потому, что мне темно с другими[4]4
  Из репертуара А. Вертинского. Стихи И. Анненского.


[Закрыть].
 

Леха вновь почувствовал жесткое недовольство невесть чем. Речистый драконид внезапно стал жутко раздражать его. Вот ведь! Он постарался отогнать накатившее вдруг раздражение, но оно засело целым пучком заноз и не желало никуда уходить.

– Марат! – окликнул он юнца. – Я спать! Когда луна будет вот над этим деревом – разбудишь. На вот подошвы, закрепи ремешки в отверстиях так, чтобы их можно было привязать к ноге.