Текст книги "Призраки измены. Русские спецслужбы на Балтике в воспоминаниях подполковника В. В. Владимирова, 1910–1917 гг."

Часть 5
Правила и порядки, соблюдаемые при производстве обысков, выемок и арестов

Обыски и аресты производились или в порядке производства дознаний на основании 1035 статьи Устава уголовного судопроизводства, т. е. при наличии вещественных доказательств, понятых, свидетелей или собственного дознания. Или же на основании «Положения о государственной охране», коим предоставлялось право производства обысков и арестов, в местностях, объявленных на положениях чрезвычайной или усиленной охраны начальником жандармского управления и их помощником и начальником полиции.

На право производства обыска в каждом отдельном случае выдавался начальником управления особый ордер, где точно указывалось имя, отчество, фамилия и местожительство обыскиваемого лица и обозначалось, подлежит ли он безусловному задержанию или по результатам обыска.

Наряд и выход на обыск

Получив ордер, производящий обыск направлялся в соответствующий полицейский участок по месту проживания обыскиваемого и требовал себе наряд полиции в зависимости от серьезности имеющихся сведений, с собою вместе брал один или два жандармских унтер-офицера. Получив наряд городовых, производящий обыск отправлялся к месту проживания обыскиваемого.

Подход к месту

Хотя в Уставе уголовного судопроизводства и указывалось, что обыски должны производиться днем, но обычно их производили между 1 и 3 часами ночи. Подходя к месту, наряд, следовавший в некотором отдалении друг от друга, соединялся, и производящий обыск давал указания всем чинам наряда, куда он должен встать при начале обыска и где находиться при производстве такового. Подходя к квартире обыскиваемого, наряд разделялся, и все становились на указанные им места. Если это было в большом доме, то люди становились у всех выходов, ведущих к квартире обыскиваемого, как то к парадному и черному ходу, на дворе у окон, если обыскиваемый жил в первом или втором этаже. Выставленный наряд впускал всех, идущих в дом, но из него никого не выпускал.

Подходя к входу в квартиру, производящий обыск, имея оружие наготове, стучал или звонил в нее и требовал открыть, иногда говоря, что пришла телеграмма или дворник, или в доме пожар и т. п. Если дверь не открывали, то она выламывалась, для чего брали железный лом. Одним приемом, если дверь сверх замка запиралась на крюк, был способ пробивания двери в соединение фанеры над местом нахождения крюка, который этим же ударом поднимался вверх, и дверь открывалась. Это производилось при определенной ловкости одним ударом. Войдя в квартиру, производящий обыск приказывал всем находиться в ней, поднять руки вверх, оставаться на своих местах.

Личный осмотр

Затем обойдя последовательно все комнаты, сводил всех находящихся в ней в первую, где им последовательно производился личный обыск и все отобранное, не производя подробного рассмотрения, складывал на стол, отмечая, кому какие вещи принадлежат. После того разрешал опустить руки и, установив всех в одно место, приставлял к ним часового. После того, потребовав понятых из соседних квартир и дворника дома, если он не был вызван ранее, приступал к обыску.

Обыск

Обыск начинался с левого угла комнат и производил последовательно, обходя все углы и все предметы, находящиеся в комнате, а затем тем же порядком и во всех остальных комнатах и во всех помещениях, прилегающих к ним, как то кладовых, коридорах, кухне, чердаках и сараях, принадлежавших квартире.

Осматривая помещения, необходимо было производить выстукивания стен, полов и потолков, с целью обнаружения пустот, где могли находиться хранилища данных предметов. Все столы, особенно письменные, буфеты, сундуки, чемоданы и т. п., диваны, оттоманки и турецкие, таковые часто бывали подъемные c внутренними хранилищами. Всё, имеющее значение для дела, отбиралось и складывалось для просмотра с отметкой, где было обнаружено. По окончании обыска все отобранное сортировалось на имеющее значение и не имеющее. Первое отбиралось и заносилось в протокол, а второе возвращалось обыскиваемому. У лиц, о коих имелись сведения, что они ведут конспиративную переписку, таковая отбиралась полностью без предварительного осмотра.

Если в число обнаруженных предметов попадались взрывчатые снаряды, то таковые с соблюдением полной осторожности клались в сосуд, наполненный водой, как то: лохань, корыто и т. п. до полного […] не приступали до прибытия опытного. Пироксилиновые шашки, динамит, стопины, ударные и дистанционные трубки и т. п. также клались в воду. Принимая во внимание, что многие взрывчатые вещества-снаряды, бомбы изготовлялись в форме коробок из-под консервов, конфет, книг, картонок от шляп и т. п., к таковым предметам также относились с полной осторожностью, если имелись указания, что в квартире находится лаборатория.

Обо всем обнаруженном составлялся протокол с соблюдением всех форм, указанных в Уставе уголовного судопроизводства, и составлялась опись. Арестованные отправлялись в охранное отделение или в жандармское управление, а оттуда в места заключения.

Выемка

Если по ходу дознания или следствия требовалось изъять какие-либо определенные предметы, преимущественно корреспонденцию с почты, то об этом составлялось особое постановление непременно с участием товарища прокурора, и начальнику почтовой конторы предъявлялось требование о выдаче таковой. Без этого оформления начальник почтовой конторы имел право в выдаче корреспонденции отказать.

Перлюстрация писем

В порядке переписки по охране выемку произвести было нельзя. Если требовалось наблюдение за корреспонденцией определенного лица, то для сего начальник охранного отделения или жандармского управления входил в соглашение с кем-либо из служащих на почте, которому поручал доставлять письма, адресуемые на это лицо, предварительно доставки их по адресу доставлять ему на просмотр. Письма вскрывались разными способами, преимущественно посредством держания над паром, с них снимались копии, и затем письмо запечатывалось и сдавалось для доставки по адресу.

В период империалистической войны перлюстрация применялась в широких размерах и была негласно узаконена. Для чего существовали особые отделения при штабах и жандармских управлениях. Действовали эти от линии на основании особо секретных циркуляров. Наблюдение велось, главным образом, за корреспонденций в действующую армию и оттуда. По результатам этой работы возникло много дознаний в Петроградском военном округе. Перлюстрация корреспонденции высокопоставленных лиц также велась, по особому распоряжению заведующего почтой и телеграфом в империи, который находился в подчинении министру внутренних дел.

Подсадка в камеры арестованных

Подсадка к арестованным членам революционной организации в камеры тюрем практиковалась широко, но редко приводила к каким-либо положительным результатам, так как агенты подсаживались неумелые и при чуткости революционных деятелей обыкновенно быстро расшифровывались ими и ничего дать не могли.

Очные ставки

Для опознания задержанных лиц, а равно и для выяснения и поверки показаний свидетелей и обвиняемых практиковались очные ставки. Если лицо, подлежащее выяснению, не должно было видеть опознающего его, то последний сажался в соседней комнате, через которую проводили опознаваемого, или его показывали опознающему через окно, в дверь, в зеркало и т. п. Результат выяснения заносился в протокол.

Методы допросов

По теории и по указаниям прокуратуры допросы подследственных должны были производиться производящим дознание с глазу на глаз или же только в присутствии товарища прокурора. Подследственным предлагали садиться, и вопросы задавались в вежливой форме, на «Вы», кто бы то ни был, отнюдь не вынуждая его к даче показаний, однако предупреждая его, что откровенным сознанием и сообщением о своей деятельности и лиц, причастных к делу, он может облегчить свою участь. Если подследственный отказывался отвечать на какой-либо вопрос, то это заносилось в протокол в такой форме: «и на предложенный вопрос о том-то обвиняемый отвечать отказался». О мотивах отказа не спрашивали, так как они могли иметь интимный характер, и отказ не считался на суде за увеличивающее вину обстоятельство. «Иезуитство» и издевательство не допускались. На практике же иногда, хотя мне и не приходилось в моей практике наблюдать, но по рассказам других офицеров практиковалось, особенно в Санкт-Петербургском охранном отделении, прибегать к площадной брани, кормили селедкой, содержали в темном помещении, били и вообще вынуждали всеми способами к даче показаний, предлагали поступить в агентуру, предлагая выпустить на свободу и т. п.

Засады

В обысканных конспиративных квартирах революционных организаций и в местах проживания ликвидированных отдельных лиц иногда устраивались засады. Засада составлялась из чинов полиции, жандармерии и иногда филеров. В квартиру впускались все приходящие, причем дверь открывалась или хозяином квартиры, если конспиративная квартира находилась только в одной или двух комнатах и сам хозяин не попал в ликвидацию, или кем-либо из наряда, но, во всяком случае, на каждый стук или звонок наряд приближался к входной двери и входивший впускался, а затем арестовывался впредь до выяснения его личности и цели его прихода в квартиру.

Шифровальное дело

Для зашифровки планов зданий и мест нахождения нужных предметов, а также планов расположения фортов, крепостей и расположения неприятельского сторожевого охранения, позиций и воинских частей на них употреблялись всевозможные способы, наиболее характерные при сем излагаю. Писалось письмо самого неважного характера содержания, причем буквы подчеркивались слегка карандашом и ставились над ними точки или подчеркивались каким-либо реактивом, который выявлялся по месту получения. Иногда буквы подчеркивались для передачи какой-либо фразы. Кроме того, иногда писалось письмо с поклоном и в шуточной форме говорилось хотя бы следующее: «Наш Николай Иванович сшил себе новый костюм и теперь ходит как индийский петух, вот его портрет». Портрет Николая Ивановича. Отметки расположения окопов едва заметными штрихами.

Для зашифрования переписки существовало много способов, писали между строк: молоком, лимонным соком, химическими реактивами, соляной кислотой и т. п., кроме того, существовали специальные шифры, а именно: простой или значковый, который составлялся согласно алфавита, но произвольно выбранным знаком, в виде ли нотных ключей, иероглифов, похожих на египетские, китайские и арабские буквы и слоги и т. д., например:

Простой шифровый или тюремный. Для этого составлялась таблица в виде квадрата с разделением на мелкие квадраты, из коих каждый означал букву алфавита или в порядке последовательности, или же в произвольном, например:

По этому шифру зашифровывается корреспонденция, избирая обозначение букв любою цифрою, входящей в число, коей зашифрована буква. Изображается или в строку, или смешанно, это зависит от условленности между сносящимися, например:

Шифр в виде алгебраических выражений. Из этого и цифрового составлялся смешанный или «тарабарская грамота». Шифров может быть бесконечное множество, как то шифры «сокой», буквенный и т. д.

Дешифрование и расшифровка

Для дешифрования всякого шифра, всякого зашифрованного письма или записки требуется соблюдение одного главного условия, зависящего от индивидуальных качеств характера лица, взявшегося за расшифровку, а именно: спокойствия, терпения и настойчивости. Иногда можно просидеть за расшифровкой 2–3 недели и только тогда достичь благоприятных результатов. Самая техника расшифровки состоит в выборке подобных знаков и букв и подсчете их. Когда по подсчете подобных букв будет установлено, что известная цифра или знак повторяется наибольшее число раз, то определяют, что это буква «е», как наиболее употребительная, может быть из гласных «а» или «е», иногда «о» или «и», из согласных «н», «с», «п», «т», подставляя эти буквы, начинают подбирать слова, вставляя промежуточные, и, когда два три слова будут подобраны, дальнейшая расшифровка идет уже легче.

Часть 6
Как царское правительство боролось в империалистическую войну с германским шпионажем в Прибалтийском крае

Лифляндия, или, как ее ныне именуют, Латвия и Эстония, составлявшие при Николае II прежние Лифляндскую и Курляндскую, а также и Эстляндскую губернии, являлась совершенно особым уголком во всей Российской империи. Расположенные на территории, составлявшей ранее владения Шведской и частью Польской короны, эти губернии, этот край сохранили свои законы, права и обычаи почти в полной неприкосновенности до самого конца Первой мировой войны. Высший класс – дворянство, графы и бароны, потомки выходцев из Германии, рыцарей орденов меченосцев и тамплиеров – сохранили вместе со своими феодальными правами и немецкий язык, низший класс – латыши и эстонцы, потомки финских племен – свои национальные языки.

Начиная с Петра I, российские правители и государи тщательно сохраняли прерогативы прибалтийского дворянства, считавшегося не без основания «опорой престола». Хотя в этом крае и не было крепостного права в той форме, в какой оно существовало в остальных русских губерниях, но, однако, эта форма была нисколько не лучше, а в некотором отношении и хуже, чем в империи. Связанные идейно и духовно, а также общим языком и родственными отношениями со своею прежнею родиной Германией, сохранив свои феодальные обычаи и строй жизни, имея в своем распоряжении сотни и тысячи беспрекословных рабов, прибалтийское дворянство, начиная особенно с времен императрицы Анны Иоанновны, постепенно овладело всеми наиболее видными местами при дворе и в «войске российском» и путем целого ряда законов охраняло свои права и преимущества на протяжении свыше 200-летнего периода. Охрану же прав своих подданных рабов – латышей и эстонцев – также взяло на себя. В чем выражалось это «отеческое» попечение, мы увидим из дальнейшего изложения.

Так называемое «немецкое засилье» в России было собственно не засильем немецкого народа национальности[82]82
  Так в тексте.


[Закрыть], а засильем немецких дворянских и коммерческих кругов, и немецкий народ тут не принимал почти никакого участия. Посылая своих детей учиться в русские привилегированные учебные заведения – военные: Пажеский и Морской корпус и гражданские: Императорский лицей и Училище правоведения, прибалтийское дворянство обеспечивало себе и на будущее время занятие всех высших: военных, дипломатических и административных постов. Значительная часть дворянской молодежи училась и за границей в немецких средних и высших заведениях, по выходе из которых женились и выходили замуж за германских же подданных и германских офицеров. Таким образом, край этот и его дворянство можно было считать авангардом и передовым плацдармом для будущего всеобщего наступления императорской Германии на Россию.

Все изложенные нами общеизвестные факты приведены с целью напомнить их читателю, дабы ему было ясно, почему борьба с немецким шпионажем в Прибалтийском крае и вообще в России не могла иметь никакого существенного успеха. Сам бывший в 1915 году генерал-губернатор Прибалтийского края, П.Г. Курлов[83]83
  Курлов Павел Григорьевич (05.03.1860–20.06.1923), генерал-лейтенант (с 27.10.1913), в 1909–1911 гг. товарищ министра внутренних дел, заведующий полицией, командир Отдельного корпуса жандармов. С 30.09.1914 помощник начальника Двинского военного округа, с ноября 1914 г. особоуполномоченный по гражданскому управлению Прибалтийским краем с правами генерал-губернатора. В 1915 г. в резерве. В ноябре-декабре 1916 г. и. о. товарища министра внутренних дел, заведующего полицией. Уволен 05.01.1917 г. Умер в эмиграции. Автор воспоминаний «Гибель Императорской России» (Берлин, 1923). В своих мемуарах Курлов писал: «Я убедился, что настроение в городе крайне тяжелое: старинная вражда между местным немецким населением и латышами разгорелась до значительных размеров. Со стороны латышей сыпалась масса обвинений на своих противников не только за их чрезмерную любовь к германцам, но и за шпионство и даже за государственную измену. Во всем этом была масса преувеличений, которые в последующей моей службе в Риге создавали мне тяжелые недоразумения. На первых порах мне самому пришлось произвести, по заявлению члена Государственной Думы князя Мансырева, два дознания, причем жалобы его оказались крайне преувеличенными. Некоторая вина падала на немецкое население, которое не учло обстановки момента и допускало ряд бестактных действий, послуживших причиной огульных обвинений. Оно не понимало, что в период войны с Германией необходимо было отказаться от многих проявлений, естественных при общности языка, национальности, религии. Так, например, мне доложили, что при первом прибытии в Ригу военнопленных германцев они были встречены с цветами. Желая предупредить повторение таких случаев, которые, конечно, могли вызвать репрессии со стороны военного начальства, я по телеграфу просил главного начальника округа впредь не направлять в Ригу пленных немцев» (Курлов П.Г. Гибель Императорской России. М.: Современник, 1992. С. 206–207).


[Закрыть], в своих воспоминаниях распинается за лояльность прибалтийских баронов и говорит, что их «оклеветали». Вероятно окруженный дымом гаванской сигары, которых он большой любитель, преподнесенной сиятельными баронами и их присными, генерал Курлов не видел всего того, что творилось во вверенном ему крае, а может быть, и не желал видеть, но факты говорили сами за себя.

Настоящие наши воспоминания охватывают лишь летний и осенний периоды 1915 года, а потому и являются далеко не полными, но и их достаточно для того, чтобы составить себе картину этой бесплодной борьбы военных властей с «державными» баронами. Пишущему эти строки пришлось лично убедиться в том, о чем писали некоторые корреспонденты, как, например, Ренников[84]84
  Селитренников Андрей Митрофанович, псевдоним Ренников (1882– 23.01.1957), писатель, журналист газеты А.С. Суворина «Новое время», иных периодических изданий. В 1914–1916 гг. редактор сатирического журнала «Лукоморье». В годы Гражданской войны в рядах ВСЮР, эмигрант. В 1915 г. в Петрограде издал книгу «В стране чудес. Правда о Прибалтийских немцах».


[Закрыть] в «Стране чудес», хотя и делали это они с большой опаской и не называя имен.

В половине мая месяца, по распоряжению штаба VI армии, было произведено обследование островов: Эзель, Даго и Моон, с целью выяснения их положения, как в стратегическом и тактическом, так и в отношении слухов о военном шпионаже со стороны местного населения в пользу Германии. Обследование выяснило следующее: опуская подробности такового в стратегическом и тактическом отношениях, считаю нужным упомянуть только об общем значении островов, их население и обороны в том виде, в каком она являлась в указанное время. Значение островов в то время было громадно, так как в случае высадки на них неприятельского десанта и захвата их противником ни о каких походах наших миноносцев к Данцигу, приходе английских подводных лодок и вообще активности нашего флота и думать бы не приходилось, а потому и удержание их в наших руках являлось первейшей задачей данного фронта. Их следовало укрепить и обеспечить соответствующим гарнизоном. В действительности же дело обстояло так.

Никаких укреплений в пунктах возможной высадки противника, а именно в бухтах: Тагелахт на севере, Кильконд на западе и Аренсбурге на юге, а также на полуострове Церель, южная оконечность острова Эзель, возведено не было. По некоторым дорогам, ведущим к этим пунктам, вырыты были окопы полевой профили (полного профиля. – Прим. ред.), но без какого-либо определенного плана и, кроме того, некоторые флангами и даже тылом к возможному наступлению противника. Боевую силу на всех островах представляли: 2 дружины ополчения, численностью около 200 человек, под общей командой бывшего корнета гвардии, но носившего полковничьи погоны, шталмейстера двора Его Величества Родзянко[85]85
  Родзянко Павел Владимирович (27.05.1854–02.08.1932), брат председателя Государственной думы М.В. Родзянко, полковник, командир 350-й пешей Лифляндской дружины, комендант г. Аренсбурга. Графиня М.Э. Клейнмихель вспоминала его «героическую оборону» Моонзундского архипелага от якобы немецкого десанта: «Я не могу не упомянуть о той роли, которую сыграл Павел Родзянко некоторое время спустя во взятии немцами островов Эзель и Даго. Он командовал дружиной в Пернове, маленьком городе, находящемся на границе Эстляндии и Лифляндии. Ввиду того, что он горел нетерпением быть увенчанным военными лаврами, он принял потопленные в гавани для закрытия доступа немецкому флоту старые барки за немецкий флот. Он встревожил весь спавший город; солдаты его бросились грабить дом предводителя дворянства барона фон Пилара, разбили его прекрасную коллекцию фарфора и уничтожили всю его прекрасную обстановку. После этого Родзянко приказал своим солдатам поджечь находившиеся в Пилау большие склады дров и затем побросать в море огромное множество мешков с солью, потеря которых была затем очень чувствительной для нашей Северной армии. Все это было сделано под тем предлогом, чтобы ничего из всех запасов не попало в руки неприятеля. После этого как разумный начальник он отступил от Пилау на 12 верст, предпочитая неравному бою спасение своих людей. С рассветом патрули его стали с большой осторожностью приближаться к городу, с тем чтобы высмотреть неприятеля, но не нашли никого в этом разрушенном по приказу их начальника маленьком мирном городке. Родзянко не думал скрывать своего поступка, а, наоборот, имел даже смелость телеграфировать своему брату председателю Государственной Думы, что им одержана большая победа над немцами. Михаил Родзянко с доверием прочитал перед членами Думы это лживое сообщение своего брата, вызвавшее бурю аплодисментов. Приехавшие в тот же день из Ревеля и Пернау описывали происшедшее в его действительном виде, но столичные газеты уже успели распространить радостную весть о великой победе, и затем уже было невозможно осветить истину. Должна сказать, что комендант порта в Ревеле адмирал Герасимов был достаточно смел, чтобы выразить свое возмущение по поводу этой лжи, могущей принести вред русской армии. Он издал приказ, в котором он категорически уличал Родзянко во лжи. С Родзянко я никогда более не встречалась, знаю лишь, что он показывал моему знакомому графу де Е., как последний мне сам рассказывал, усыпанную алмазами саблю, подаренную ему, по его словам, царем за одержанную им при Пилау победу. Не надо прибавлять, что Родзянко сам приобрел этот “знак отличия”» (Клейнмихель М. Из потонувшего миру. Берлин: Глагол, 1918).


[Закрыть], брата председателя Государственной думы, человека, абсолютно ничего не понимавшего в военном искусстве. Украшенный по всем «петлицам» и «на шее» орденами (конечно, без мечей[86]86
  Информация не верна. П.В. Родзянко имел 4 ордена с мечами: Св. Владимира III и IV ст., Св. Анны II ст. и Св. Станислава II ст.


[Закрыть]) невероятных размеров, этот бравый полковник, вместе со своими дружинами, состоящими из людей старших сроков службы, вооруженных берданками и командным составом из офицеров запаса, являлся той грозной защитой островов, которая должна была отразить вторжение неприятеля с моря на нашу территорию. Затем была 1 сотня пограничной стражи, разбросанная по всем островам, под общей командой подполковника Ильяшевича[87]87
  Илляшевич Сильвестр Августинович (род. 19.12.1865), окончил Петербургскую военную прогимназию, Петербургское пехотное юнкерское училище, подполковник Отдельного корпуса пограничной стражи, командир отдельной 3-й Аренсбургской бригады с мая 1912 г. (Личный состав чинов Отдельного корпуса пограничной стражи по старшинству. Составлен по 6 декабря 1913 г. СПб., 1914. С. 85).


[Закрыть], несколько мелких морских команд летчиков, стоявших в Кильконде и, наконец, 2 полевых японских пушки, без передков и задних ящиков, которые для того, чтобы подвести к позициям в бухтах, отстоявших на 30–60 верст от места их стоянки, надо было припрягать к крестьянским телегам. Снаряды также подвозить на них же.

Вся эта пестрая «компания», ибо воинским отрядом ее никак нельзя было назвать, объединялась под общей командой «начальника обороны» островов капитана I ранга, К.А. Панферова[88]88
  Панферов Константин Александрович (род. 25.10.1860), участник Русско-японской войны, в том числе Цусимского сражения, капитан I ранга (1908), генерал-майор флота (1913).


[Закрыть], весьма добродушного и хорошего человека и, может быть, хорошего моряка, но в военно-сухопутном деле понимавшего нисколько не больше полковника Родзянко.

Вся территория островов, все земли и лесные угодья были поделены между местными и крупными, и мелкими феодалами-помещиками, «отечески» опекавшими своих подданных рабов-эстонцев. Опекаемые должны были чувствовать себя прекрасно и благословлять небеса за столь великие благодеяния. Вся земля, на коих стояли их убогие хижины, а равно расположены и обрабатываемые ими поля и пастбища, принадлежали «попечителям». Крестьянин-эстонец не мог весной приступать к обработке поля до тех пор, пока на это не получит соответствующее разрешение помещика, так как последний мог по своему капризу дать ему в обработку и другой участок. Весь собранный урожай, а равно и все молочные продукты должны были сдаваться также помещику. Вся торговля хлебом, молочными продуктами, скотом и лесом были сосредоточены в руках помещиков, равно и вся мелкая торговля необходимыми в крестьянском быту продуктами была в их же руках, или непосредственно, или через их ставленников. Винные заводы и кабаки составляли их родовую монополию. «Отеческая любовь» к опекаемым позаботилась обо всем и связала их крепкими путами по рукам и ногам. Вся администрация островов, как и во всем Прибалтийском крае, являлась креатурой баронов. Чуть только кто-либо из строптивых чиновников пробовал проявить свою самостоятельность или вступиться за права угнетаемого низшего слоя населения, как его тотчас же, в 24 секунды, убирали как неподходящего, неудобного для службы в крае человека. Полиция – полицмейстеры, пристава, были все «свои люди». По высокоторжественным дням и в дни баронов они являлись в полной форме с поздравлениями и получали взятки в виде портсигаров, брошек для супруг и т. п. или же просто деньгами в конверте и, тогда удостаивались приглашения к столу, а большею частью им выносилось угощение в кабинет хозяина, или на террасу, где они, выпив и закусив, с низкими поклонами благодарили своих патронов и удалялись до следующего раза. Урядники и стражники жили в имениях баронов в отведенном им помещении и употреблялись часто ими для посылок, не имеющих ничего общего с исполнением прямых служебных обязанностей.

Немецкие пасторы в кирках при имениях баронов увещевали свою паству, эстонцев, жить в повиновении и покорности своей судьбе и их благодетелям – баронам и графам, обещая за это награду на небесах, восхваляли порядки в крае, сравнивая их с «беспорядками» в России и указывали, как на образец всякого порядка, на Германию, с ее кайзером Вильгельмом, покорную и верную монархическим принципам. В имениях баронов, несмотря на войну, все служащие, начиная с управляющих и кончая лесниками, были германские подданные. Неудивительно, что при таком положении дела в имениях наблюдались «чудесные явления».

Еще до прибытия на острова пишущему эти строки пришлось наблюдать в Риге одно из этих чудесных явлений. 19 или 20 мая 1915 года около часу ночи на верхнем балконе 4-этажного дома (на углу Александровского пр. и поперечной улицы, где стоял памятник Петру I, по направлению к гавани на запад) внезапно заблистали огни, как бы от сильного электрического фонаря. При наблюдении оказалось, что длинные вспышки чередуются с короткими, и по азбуке Морзе конец фразы, которую только и удалось зафиксировать на немецком языке, гласил: «…», т. е. можно понять, что разговор шел о прибытии наших военных судов (военных «три»). Отправившись немедленно к начальнику местного Лифляндского губернского жандармского управления, генералу Волкову[89]89
  Волков Иван Дмитриевич (12.02.1854–28.02.1917), генерал-лейтенант Отдельного корпуса жандармов (06.12.1915), начальник Лифляндского губернского жандармского управления с 14.07.1903, начальник Петроградского губернского жандармского управления с 09.01.1915. Убит во время Февральской революции.


[Закрыть], то есть соответствующие контрразведывательные органы ему были неизвестны, пишущий эти строки был встречен крайне недружелюбно и в ответ на сообщение был оборван фразой: «Все это ерунда, вам просто показалось». Этим и кончилось наблюдение. На другой день пришлось уехать.

Чудеса же на островах были таковы: опуская мелкие факты и фамилии, останавливаемся на следующих:

1) На южной оконечности острова, а именно – полуострова Церель, было расположено имение гофмейстера двора Его Величества, члена государственного совета, барона фон Экеспарре[90]90
  Экеспарре Оскар Рейнгольдович фон (02.08.1839–27.12.1925), барон, с 1876 по 1906 г. предводитель дворянства острова Эзель, гофмейстер императорского двора, член Государственного совета Российской империи, финансовой комиссии. Женат на баронессе Берте фон Буксгевден. Дети – Елизавета и Гарри фон Экеспарре. Подозревался в шпионаже в пользу Германии. Начальник штаба Северо-Западного фронта генерал-майор М.Д. Бонч-Бруевич вспоминал: «Едва ли не самый большой скандал вызвала высылка гофмейстера двора фон Экеспарре. Дредноутам, составлявшим основу Балтийского флота, необходим был выход в открытое море. Германские подводные лодки, проникавшие в Финский залив, делали прямой путь опасным. Поэтому вдоль южного берега был проложен секретный фарватер, безопасный от неприятельских мин. Контрразведка, однако, установила, что каждый раз, когда наши корабли направлялись по этому фарватеру, кто-то сигнализирует об их выходе немцам. Световые сигналы подавались с северной оконечности острова Эзель. Дальнейшее расследование показало, что сигнализацией занимаются служащие расположенного в этой части острова имения действительного статского советника Экеспарре. Вдоль берегов Финского залива начали курсировать два специально наряженных катера. Немного спустя сигнальные посты в имении Экеспарре были ликвидированы, а сам он под надежной охраной отправлен в Сибирь» (Бонч-Бруевич М.Д. Вся власть советам! М.: Воениздат, 1958. Гл. 6).


[Закрыть], сын коего ранее учился в одном из университетов в Германии, с наследником Германского престола, Фридрихом, и состоял с ним в оживленной переписке[91]91
  Вильгельм (06.05.1882–20.07.1951), старший сын германского императора Вильгельма II, генерал пехоты, командующий V немецкой армией во время Первой мировой войны, наследный кронпринц с 1888 по 1918 г., глава дома Гогенцоллернов под именем Вильгельм III с 1941 по 1951 г.


[Закрыть]. В этом имении, на восточной стороне полуострова, останавливались в удобной гавани наши военные суда: миноносцы, минные транспорта и канонерские лодки. Почти каждый раз, когда они приходили, в имении внезапно загорались или стог сена, или какой-нибудь сарайчик (или садовники почему-то начинали сжигать сложенный в кучи в парке прошлогодний лист и хворост), и спустя некоторое время появлялись немецкие аэропланы и бомбардировали наши суда.

2) В окрестностях Аренсбурга находились имения фон Зенгера, жена коего, молодая и миловидная особа, была окружена своими поклонниками – местным полицмейстером, принадлежавшим к немецкой партии, и морскими и сухопутными офицерами, ездила с ними на пикники с обильными возлияниями и, пользуясь своим обаянием и довольно свободным нравом, выуживала необходимые сведения о военных операциях, которые при свойственной русскому человеку болтливости под влиянием шампанского и ликеров, выбалтывались ее обожателями.

3) Против бухты Кильконд, где была наша авиабаза, находилось имение отставного капитана I ранга, фон Шмидта[92]92
  Шмидт, Артур Готлибович фон (род. 25.11.1856), капитан I ранга. 27.07.1915 вызван из отставки и направлен в Сибирский флотский экипаж. В Гражданскую войну в белой Сибирской флотилии.


[Закрыть]. Дом фон Шмидта с обширным парком, расположенный на возвышенном плато, верстах в 10–12 от берега, был очень хорошо виден с моря. Сам Шмидт безвольный человек и к тому же большой поклонник Бахуса, был всецело в руках своей экономки – германской подданной, которая местными крестьянами-эстонцами была неоднократно замечена в подаче световых сигналов фонарем с балкона дачи в море, где на горизонте постоянно маячили германские корабли, она же была накрыта ими же на месте преступления (когда она подожгла одиноко стоявшую в парке сосну). Переданные ими сведения местным властям не имели успеха.

4) На северной оконечности острова Эзеля у бухты Тагелахт, а равно и на острове Даго, находились обширные владения графа Палена, также гофмейстера или камергера Высочайшего двора и члена Государственного совета[93]93
  Пален Константин Константинович фон (26.03.1861–14.08.1923), граф, сын министра юстиции К.И. фон Палена, выпускник Императорского училища правоведения, тайный советник, гофмейстер двора, помощник церемониймейстера на коронации Николая II, виленский губернатор в 1902–1905 гг., сенатор в 1906–1907 гг., коннозаводчик, лишен придворного звания в 1916 г. за пронемецкие настроения.


[Закрыть]. В имениях этого «сиятельного шпиона» на обширных площадках, среди лесов, местные жители видели следы аэроплана, слышали шум их моторов и наблюдали появление разноцветных огней, в виде небольших ракеток. На берегу бухты Тагелахт наблюдались световые сигналы в море. Пишущему эти строки пришлось лично убедиться в справедливости этих указаний, так как с противоположной стороны бухты ночью были видны 25–26 мая огни красный, зеленый и белый. В ответ на эти сигналы с моря показался тоже огонь, скоро прекратившийся. Впоследствии был арестован лесник графа – германский подданный, сигнализировавший фонарями.

5) На острове Моон владельцем такового являлся барон Буксгевден, состоявший также в придворном звании[94]94
  Буксгевден Александр фон (Аксель Петер Эдуард) Артурович (05.03.1856–16.02.1919), барон, статский советник, егермейстер, Эзельский предводитель дворянства и почетный мировой судья. Женат на Шарлотте фон Сименс (1858–1926), дочери Карла Генриха фон Сименса, генерального директора компании «Сименс и Гальске» (Siemens & Halske) и основателя петербургского представительства фирмы.


[Закрыть]. Дочери его были замужем за германскими офицерами, с которыми состояли в переписке, при посредстве шведского посольства. С кирхи в имении барона Буксгевдена также наблюдалась световая сигнализация.

Принимая во внимание еще целый ряд мелких фактов, указывавших на наличие хорошо поставленного шпионажа, было совершенно ясно, что господа бароны и графы являлись агентами германского правительства, тем не менее по докладе о сем в Ставке было приказано все это дело придать забвению, так как тут были задеты лица, деятельность коих не подлежала сомнению, а все объяснялось недоброжелательным отношением эстонцев к своим помещикам баронам, на коих они по злобе клеветали.

Практическим результатом было только принятие со стороны VI армии мер к укреплению островов. На материке в Эстляндии, в имениях барона, предводителя дворянства Эстляндской губернии Деллингсгаузена[95]95
  Деллингсгаузен Эдуард Николаевич фон (19.03.1863–09.07.1939), барон, действительный статский советник, гофмейстер двора, почетный мировой судья, член Государственного совета, предводитель дворянства Эстляндской губернии с 1902 по 1918 г., член партии октябристов.


[Закрыть], графа Баранова[96]96
  Баранов Петр Петрович фон (09.05.1843–09.12.1924), граф, генерал от кавалерии, командир лейб-гвардии Уланского полка в 1891–1897 гг., управляющий двором великого князя Михаила Николаевича, член партии октябристов, член Государственного совета в 1907–1909 гг., возглавлял комиссию по расследованию руководства П.Г. Курловым Прибалтийским краем в 1916 г.


[Закрыть], станция Барановка, близ Ревеля – бывшего командира лейб-гвардии Уланского Ея Величества полка и других, были построены сараи и каменные заборы с бойницами, обращенными не в сторону обороняющихся русских войск, а в сторону наступающих. На Деллингсгаузена указывали как на главу немецких шпионов в Эстляндии. О Лифляндском губернаторе Зиновьеве[97]97
  Сложно сказать, кого в данном случае имеет в виду Владимиров: генерал-лейтенанта М.А. Зиновьева, который был губернатором Лифляндии в 1885–1895 гг. и не имел отношения к описываемым событиям, или, вероятнее всего, тайного советника Н.А Звегинцова, который был лифляндским губернатором в 1905–1914 гг.


[Закрыть] говорили, что он завяз в долгах баронам и рижским банкирам, а потому и не принимает никаких мер против них. Да и какие можно было принимать меры, когда в главной шпионской германской организации, существовавшей в России еще до войны, а именно – в Всегерманском флотском союзе – Flotten-Verein, членами состояли: Николай II, внесший 100 рублей, почти все великие князья, чины высочайшего двора, министры и целый ряд прочих высокопоставленных лиц, преимущественно с немецкими фамилиями. Организация эта, состоявшая при генеральном немецком консульстве, с объявлением войны выехала беспрепятственно в Германию, захватив, конечно, все необходимые документы. В свите его величества состояли ранее: состоящий при особе Его Величества германский генерал фон Швейниц[98]98
  Швейниц Георг Герман фон (Schweinitz von Georg Hermann) (03.01.1851–09.10.1928), пехотный генерал, командующий саксонскими войсками в годы Первой мировой войны, фактический управляющий Западной Саксонии, в отставке с 1918 г.


[Закрыть], а затем перед войной генерал граф фон Дона-Шлобиттен[99]99
  Дона-Шлобиттен Альфред цу, бургграф и граф (Alfred Hermann Heinrich Burggraf und Graf zu Dohna-Schlobitten) (06.01.1852–16.12.1929), генерал-лейтенант, адъютант кайзера Вильгельма II, с 1911 по 1914 г. прусский военный уполномоченный в Москве.


[Закрыть], которые собирали нужные им сведения в придворных сферах и в высших военных кругах.

Они, то есть немцы, знали все, что им было нужно. Знали не только каковы вообще ресурсы страны, где сосредоточены склады снаряжения, обмундирования, продовольствия, какие фабрики и заводы могут быть использованы для изготовления этого снаряжения, но и знали, какие где части расположены и куда будут направлены при объявлении войны фамилии всех начальников до ротного командира включительно, знали не только индивидуальные свойства их характеров и кто на что способен во время войны, но даже их интимную жизнь и сколько у кого имеется долгов.

Тысячи агентов были рассеяны повсюду в обществе, в придворных и дипломатических кругах, торговых фирмах, на фабриках и заводах, в банках, в войсках и, наконец, в сельских местностях. Освещение этого вопроса в подробностях не входит в нашу задачу, а потому мы и ограничиваемся этими указаниями с той лишь целью, чтобы читателю было ясно, насколько прежнее «императорское» правительство защищало интересы русского государства в борьбе с «внешним» врагом. В то время, когда на полях сражения, в окопах и госпиталях гибли сотни тысяч «серой скотины», высокопоставленные шпионы плели свои сети, продавая целые армии в руки противника. Мы ничего не знали, или почти ничего, довольствуясь крохами со стола «господ», то есть данными французской и английской разведки, да посылали на верную смерть свою опять ту же «серую скотинку» в качестве военных разведчиков.

И как могла идти успешно борьба с высокопоставленными шпионами в Прибалтийском крае, когда они действовали под «Высочайшим» покровительством. Для иллюстрации приводим один факт, известный нам из источника, не подлежащего никакому сомнению, из учреждения, в котором «про всех все знали», то есть из Департамента полиции.

Осенью 1916 года в ставку к Его Величеству прибыл великобританский посол, сэр Джордж Бьюкенен, будучи принят, обратился к Николаю II со следующим вопросом: «Императорскому великобританскому правительству известно, что вашим величеством получено собственноручное письмо от Его Величества императора германского Вильгельма II с предложением сепаратного мира. Великобританскому Правительству желательно знать – какой будет дан ответ Вами на это письмо». Крайне смущенный Николай II через несколько мгновений колебания, выдвинув ящик письменного стола, вынул письмо и, разорвав его, бросил в камин, добавив: «Вот мой ответ». Письмо было передано императрицей Александрой Федоровной и доставлено в Россию графиней.

Об этом эпизоде сэр Джордж Бьюкенен почему-то умалчивает в своих воспоминаниях. Вероятно потому, что ему нежелательно было бы оглашать, насколько хорошо был организован его шпионаж у нас в России и в Германии, что содержание письма ему было известно еще до его получения Николаем II. Вот как царское правительство воевало с Германией и боролось с ее шпионажем. И после этого находились еще наивные люди, которые считали Брестский мир изменой России, предательством ее русских интересов.