Текст книги "Банный дух. Роман"

Банный дух
Роман
Владимир Владыкин

© Владимир Владыкин, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая

1

Началась эта история в последней четверти прошлого века в старом городе N. Он стоял на вытянутом крутом холме, увенчанном собором. Городу было сто семьдесят пять лет. В нём проживало больше ста пятидесяти тысяч человек. Многоэтажные дома в основном строились в центре, тогда как окраинные улицы состояли из старых полуторных курений и молодых частных домов, которые не все были обустроены санузлами, и не каждое подворье имело личную баньку. И вот они и пользовались общественной…

О ней и пойдёт наш сказ…

Так получилось, что в исторической части города, не считая промышленных пригородов и дачных товариществ, баня была всего одна. Построили её трёхэтажной из красно-бурого кирпича в первой четверти XX века. С фасада здание было оштукатурено и выкрашено розовой охрой. Для обывателей оно казалось крепким и неуязвимым для времени. Несмотря на свой прочный внешний вид, баня неоднократно объявлялась аварийной: первый раз это случилось, когда власти решили возвести новую. И ни где-нибудь, а на Сенном рынке.

Там, на обширном пустыре, под закладку фундамента вырыли глубокий котлован, но на этом работы почему-то заглохли. А жильцы из близлежащих домов, видя, что котлован вот уже который год зарастает бурьяном, стали его засыпать бытовым мусором, и со временем он превратился в натуральную свалку с нехорошим запахом.

Санитарная служба по жалобам горожан забила тревогу…

И однажды пришли гружённые грунтом тяжёлые самосвалы и в считанные дни сравняли котлован с землёй. А как же со строительством бани? Ведь за последние десять лет её, горемычную, ремонтировали неоднократно. Чаще всего общественную закрывали из-за порывов на изношенных сетях подач горячей и холодной воды. Разумеется, такая «авральная работа» никому не нравилась. Деньги и материалы вылетали, как дым в трубу, а проку – никакого. И тогда опять решили построить новую баню. Но почему-то и на этот раз к делу долго не приступали.

Причина задержки скоро обнаружилась, когда возле универмага заделали фундамент под новое здание городской администрации, что у горожан и вызвало бурное недовольство. И всем стало ясно, что власти думали не о народе, а только о себе, и вместо бани строили, как говорили горожане, «дворец властителей дум»!

Предвидя такую реакцию, власти и распустили слух, не пора разломать старую баню. И вот когда городские власти решили её закрыть, кто-то распустил слух, что скоро её снесут, а на этом же месте построят из бетона и стекла. Людям же, не имеющим дома простого санузла, такое решение властей, естественно, не понравилось. Но против строительства никто не протестовал: дескать, пускай строят, но не лишают их хотя бы на время необходимости помыться. И в соответствующие инстанции возмущённые горожане стали писать жалобы примерно такого содержания: если не хватило ума построить в короткий срок новую сауну, тогда незачем отнимать у народа старую баню.

И что же? Власти добились своего, разве можно было не прислушаться гласу народному, и вменили райжилкомхозу капитально отремонтировать не одну баню, но и весь банно-прачечный комбинат. Ведь на возведение нового ушло бы не только много средств, но и уйма времени.

И пока тянулся этот ремонт, часть бани отвели под склады, куда тайно завезли мебельные гарнитуры для самой большой новой гостиницы, которой дали имя города. Но тайное всегда становится явью. Однажды летней ночью окна второго этажа озарились ярким оранжевым пламенем. Благо пожарная служба оказалась под боком, и поднятые по тревоге три пожарные машины справились с огнём за полчаса…

Однако по городу распространился слух, дескать, сам глава района Алексей Иванович Грабов отругал начальника пожарной части за оперативное вмешательство в его хозяйственные дела. В городе же тотчас возник слух, будто хозяин района имел личные поползновения на один из гарнитуров для своей дачи, а поджогом решил скрыть воровство. Был ли это только анекдот, или истинный факт, однозначного нет ответа.

Но в жизни бывает и не такое. Так что автору лишь остаётся придать не выдуманным событиям художественную форму и даже вскрыть их мистический смысл…

Итак, за полтора года баня была приведена в надлежащий порядок. Душевные кабины, ванные комнаты и общие моющие отделения облицованы голубоватой кафельной плиткой. Полностью заменены системы подачи горячей и холодной воды; даже была восстановлена ранее не работавшая парилка; заново проведено электроосвещение. А в цокольном этаже размещалась прачечная, которая, кстати, тоже воскресла из долгого небытия. В бане работала парикмахерская, буфет и даже бильярдный зал…

Правое крыло здания ещё в хрущёвские времена было услужливо предоставлено органам правопорядка для введения в городе медвытрезвителя, получившего в народе прозвище «мойки». И с тех пор это «досточтимое» заведение только тем и занималось, что кропотливо и усердно обслуживало граждан, которые целенаправленно уклонялись от трезвого и порядочного образа жизни, особенно в дни авансов и получек…

На открытии банно-прачечного комбината присутствовал сам глава района Грабов и толкнул речь, что к этому важному социальному объекту они когда-нибудь ещё вернуться. А пока забота о горожанах для них главное…

Теперь пора заглянуть в баню, которая стояла на широком проспекте Платова в ста шагах от Азовского рынка и познакомимся с её персоналом, которому приходилось слышать нарекания от привередливых клиентов.

Директором банно-прачечного комбината была Инна Платоновна Гвоздина. Её шёл сорок восьмой год, всегда с весёлыми круглыми серыми глазами, с большим заострённым носом и пухлым лицом, с толстыми губами и уже выделялся двойной подбородок.

Так что, несмотря на свою весьма полную фигуру, Инна Платоновна передвигалась довольно легко. Причём она была весьма общительна, с присущим ей чувством юмора, и при всём своём солидном виде, казалась, очень простой, лишённой совсем какой бы то ни было спеси и чванства. После двух браков у неё было трое детей: взрослая дочь и два сына тринадцати и пятнадцати лет…

До того как получить новое назначение Гвоздина работала заведующей овощной базы, где ей, говорят, за пять лет работы удалось навести порядок. Но не это звучит фантастично, а то, что она сумела изжить даже воровство…

Когда после ремонта баня открылась, начальник горжилкомхоза Глеб Иванович Воркунов предложил ей возглавить это предприятие. Инна Платоновна дала согласие, так как по уговору с начальством, если она превратит баню в образцово-показательное заведение, то может занять место в райжилкомхозе, а в придачу получит трёхкомнатную квартиру. Она знала, что сделать это будет непросто, но Инна Платоновна его уверяла, что и без всех этих посулов, готова потрудиться как надо, а про обещания Воркунова была готова на время забыть, то есть до позитивного результата.

Ну что там говорить о результате, ведь жизнь такая непростая, что ради достижения общей цели, станешь кем угодно. И пусть она хоть никогда не станет директором престижного магазина или гостиницы, её это нисколько не смущало; зато она хотела доказать всем знакомым, что способна даже захудалую баню превратить в достойное заведение, чем до сих пор о нём думали горожане. Но к этому гражданскому подвигу её толкало известное изречение, дескать, не место красит человека, а человек место.

И вот она взялась активно за дело: в парикмахерскую прислал мастеров городской комбинат бытового обслуживания. В баню и прачечную набрала обслуживающий персонал. Правда, это были старые кадры: банщики и банщицы, сантехники и слесари-ремонтники, которые здесь работали ещё до ремонта бани. Впрочем, появились и новенькие, ими оказались молодая кладовщица и кастелянша в одном лице Светлана Земелина, две пожилые кассирши, пять прачек и главный механик Цветков, который жил на той же улице, что и Гвоздина.

Возле его двора постоянно стояли автомобили, которые он ремонтировал. Вот только ей не повезло с электриками, так как за год с небольшим их сменилось уже пять, трое из которых попали на принудительное лечение от алкоголизма, а двое, махнув на неисправимый дух «шараги», ушли сами.

С тех пор в моющих залах и душевых кабинах постоянно не было нормального освещения. Но иногда слесаря подряжались вкручивать электрические лампочки, за что у Цветкова выпрашивали отгулы…

В своём кабинете Гвоздина всегда появлялась к восьми часам утра, когда банно-прачечный комбинат уже вовсю работал. В тот день она задержалась, а в бане произошли не совсем обыденные явления: банщики и банщицы, пользуясь опозданием кассирши, зарабатывали по трёшнице левых; дежурные сантехники с раннего утра на рынке уже успели опохмелиться, и для продолжения опохмела прихватили бутылку с собой…

2

В своём кабинете, обставленном старой мебелью, Гвоздина стояла перед настенным небольшим овальным зеркалом и приводила себя в порядок. Инна Платоновна самодовольно оглядела своё круглое лицо с пухлыми щеками, которые искусственным румянцем напоминали краснобокое яблоко. Затем подкрасила помадой выпуклые сердечком губы; обеими руками потрогала надёжность высокой причёски из длинных волос светло-золотистого оттенка, уложенных только что в банной парикмахерской крупными завитками. С причёской всё обстояло великолепно…

Но когда она дотрагивалась руками до этих самых завитков, вспрыснутых лаком, она обратила внимание, что у неё вот уже который год не по-женски толстые пальцы с только что наведённым маникюром. Инна Платоновна, как обрела этот недостаток, на сей счёт никогда не огорчалась. Ну что поделать, если утончённость и чувствительность – не её удел. Но была довольна тем, что, она вполне деловая женщина.

Итак, Гвоздина возглавила коллектив, которому собралась придать здоровый рабочий тонус. Но видя, что люди поступают не так, как ей хотелось бы, Гвоздина загоралась желанием изменить их привычки. И стоило ей сейчас об этом подумать, как её серо-зелёные глаза загорелись лучистым весёлым блеском, который отражал воодушевление и нравственный подъём…

Инну Платоновну даже не огорчало, что её отношения с мужем не всегда складывались ровные и с не достигнутым взаимопониманием. Во-первых, он отличался несколько вздорным характером, который она пока не пыталась исправить, а во-вторых, он её не понял, когда узнал, с какой лёгкостью супруга согласилась руководить таким ничтожным заведением, каким, на его взгляд, была баня. Но Инна Платоновна нарочно не сказала мужу, на каких условиях она приняла эту должность, чтобы он до конца высказался. И когда услыхала, что в его глазах она опростилась, Гвоздина, не теряя чувства юмора, пошла в атаку:

– Как ты можешь так подло думать, я поставлена выполнять благородную миссию: обмывать весь город от грязи. Это кому-то тоже надо делать.

– Кончено, лапушка, ты верно подметила! – начал он вкрадчиво. – А потом повысил тон: – Но кем ты себя окружила? Ведь под своё крыло собрала всех пьяниц! – съязвил муж.

– Как ты сказал, негодник? – переменилась в лице, задетая за живое Инна Платоновна, надвинувшись всей массой на муженька.

– Но, будя, будя тебе, Инна, да успокойся ради бога! – замахал супруг руками, отступая от неё, чувствуя, что перегнул палку.

– Это ты, негодник, так о моих людях, которым я отдаю часть своей души, чтоб им жилось уверенней?! Нехорошо Коля, стыдно Коля, я о тебе думала лучше, а ты меня так непростительно унизил! – с паузами, произнесла она, понимая, что муж был отчасти прав.

Но как она могла признать открыто, что взялась за нелёгкое дело, так как собиралась изменить банную среду, которая сложилась за много лет её существования…

И всё же о своих людях Гвоздина пыталась думать лучше, чем они были на самом деле. Она долго ломала голову, как отучить их от спиртного, и стала присматриваться к стилю их работы. Инна Платоновна ничего не придумала, она прибегала к проверенному на базе способу премирования сантехников лишь за то, если всю неделю будут трезвыми..

Так она стала приучать их к дисциплине. Трезвыми они оставались только первую неделю. Но она надеялась исправить ситуацию и не опускала руки. Иногда, глядя на сантехников, Инна Платоновна задавалась вопросом: какими они были до того, как начали пить? Конечно, они учились, осваивали профессии, заводили семьи, чего-то хотели достичь в жизни. Но когда поняли, что дальше гаечных ключей им не подняться, довольствовались тем, что умели и не огорчались на свою судьбу.

Но если не разочарование в себе, то, что их надорвало изнутри? Думать ей тут особо не приходилось, так как судьбу направлял не только сам человек, но и весь уклад того образа жизни, какой сложился кругом. И всё же они стали нескладными, разболтанными, с опухшими лицами, с ранними морщинами, исключительно по своей вине. И кого-либо порицать в своих несчастьях было бы просто несправедливо.

И вместо того, чтобы осуждать сантехников, она им сочувствовала и даже стремилась вникнуть в их жизнь, что не мешало относиться к ним вполне терпимо. Они казались ей духовно надломленными, и оттого к ним требовалось особенное внимание.

Инна Платоновна не зря считала себя истинной благодетельницей. Ведь эти люди, некогда вышедшие из мест заключения, могли вообще остаться без работы, а значит, им опять была одна дорога – в зону. К тому же сантехники слыли неплохими спецами своего дела. Разве она могла им отказать в работе только потому, что они сильно пили? Но есть ли вообще в природе не пьющие сантехники, хотела бы она увидеть хотя бы одного, как образец для исправления своих подопечных?

Впрочем, в прачечной были слесаря Квасов и Пегин, которые на работе не выпивали. По крайней мере, ей не удавалось видеть их пьяными.

На овощной базе грузчиков и рабочих она отучала от воровства введением двойных премиальных. Если кого ловила, тот лишался полностью вознаграждения. И воровство резко сократилось…

Но тут Инна Платоновна отвлеклась от своих мыслей о персонале и продолжала рассматривать себя в зеркало. Она смотрела на свой двойной подбородок и нисколько не унывала, что не лишала себя хорошо поесть, для чего с буфетчицей наладила деловой контакт. На свой возраст Гвоздина так же умудрялась закрывать глаза, считая себя по-прежнему молодой. Хотя на её гладком свежем лице поблескивал искусственный румянец, и ещё далеко было до того времени, когда женщины начинают задумываться о первых приметах увядания. И она искренне собой восхищалась, держа голову самодовольно, и оно светилось в голубых глазах и делало её молодой и уверенной в себе. И это чувство позволяло ей часто пребывать в приподнято-бодром настроении.

Правда, иногда Гвоздину серьёзно огорчала дородная фигура, которая придавала ей несколько грозный и матёрый вид. Впрочем, и это её несильно печалило. На ней было лёгкое из японского шёлка элегантного покроя платье, оно искусно скрывало чрезмерную полноту её фигуры. А весёлая расцветка и модный фасон (который больше подходил молодым женщинам), делали её и впрямь моложавой, что не тут же можно было определить её настоящий возраст.

Итак, осматривая своё солидное отражение в зеркале, Гвоздина прикидывала, что же она намечала сделать в этот чудесный солнечный день? Дело в том, что свою работу она никогда не планировала, стараясь толкать её усилием всего коллектива. Но много хлопот ей доставляли вечно пьяные сантехники, которые, по мнению Инны Платоновны, самый удивительный народ. Обход служб комбината она начинала с подсобки сантехников, которая размещалась сразу при входе в баню со двора.

У них там вечно собирались подозрительные типы. Но от сантехников эти люди отличался лишь тем, что нигде не работали. Эти бездельники давно отбились от своих семей, а в последнее время они превратили баню в ночлежку. В этих ночных и дневных сборищах Гвоздина стала усматривать опасное явление, несмотря на то, что бомжам она иногда сочувствовала, поскольку в силу своей запущенности те уже перестали быть полезными обществу. И на ночлежку, бывало, закрывала глаза.

Но когда представила, что они могут устроить пожар, и превратить баню в злостный рассадник пьянства, она решила бороться с позорным явлением. И уже второй месяц выгоняла собутыльников банщиков и слесарей. Хотя отлично понимала, что извести пьянство в стенах бани одними запретами очень трудно. Ведь это так недолго запретить клиентам приходить мыться, которые тоже несли спиртное. Да и при бане вольготно работал буфет, который предлагал от пива до коньяка, а банщикам того было и надо, и они днями ходили пьяные. Однажды в обед она заглянула в прачечную, где женщины тоже устроили складчину, мотивируя застолье чьим-нибудь днём рождения.

И как не просто было держать своих подчинённых под неусыпным контролем, для директора это стало первостепенным делом. Отметить какое-нибудь семейное событие в рабочем кругу она ещё допускала, но чтобы не более того. Хотя понимала: её запреты для тех же сантехников, как мёртвому припарка…

Порой Гвоздина искренне недоумевала: вроде бы здоровое общество пьяниц не терпело, однако питейные заведения были почти на каждом углу. И выходило, что в целом пьянство даже кому-то было выгодно, не зря же оно так быстро разрасталось в последние годы. Собственно, горе-выпивохи сами по себе не так страшны, как те условия, которые их порождают. И кто их создавал как не сами власти, которые вели простой народ не к процветанию, а к обнищанию, так и не сумев вывести общество на светлую дорогу. Предприятия выпускали вещи, предметы быта убогие, и во всём отставали от всего цивилизованного мира. Народ это понимал, слагал о власти анекдоты, которая только и умели, что выпускать не лучшего качества алкоголь, распространив его доступно, чтобы пьющему обществу трудней было разобраться в серьёзных промахах строительства социально-справедливого строя…

Так ли это было, но Гвоздина опасалась признать ситуацию как вопиющий факт, хотя вполне допускала, что неблагополучия общества исходят от таких, как Крайнев, у которого, по его словам, когда-то был в селе дом и нормальная семья. Но так сложилось, жена с двумя детьми от него ушла, а он от горя напился и спалил свой дом. С той поры повела его кривая вдоль и поперёк, пока не угодил на принудительное лечение. А потом втянулся в воровство, ухватил ещё срок на два года. Вышел из зоны, получил паспорт и впустую обивал пороги предприятий, так как ему отказывали в устройстве на работу, пока в пивбаре случайно не наскочил на старого дружка и однокашника Трухина, с которым некогда учился в профтехучилище. И тот подсказал Крайневу обратиться в баню:

– Приходи, Лёня, мама наша баба добрая, возьмёт тебя со всеми твоими потрохами, от которых шарахаются в других конторах. Сам это знаю по себе! – Трухин весело и добродушно рассмеялся, похлопал закадычного кореша по плечу.

Крайнев был достаточно высок: лицо овальной формы, скулы немного выпирались, прямой подбородок, удлинённый расширенный книзу нос, большие светло-голубые глаза располагались ближе к переносице, и впивались в собеседника с нагловатым бесстыдством.

– Ну, братуха, на всю жизнь выручил, приду! А то уже некуда деваться, менты, по пятам так и шастают! – протарахтел Крайнев, крепко пожимая руку Трухину, одетому в новенький костюм бежевого цвета, посматривавшему на приятеля маленькими прищуренными серыми глазками с восточным разрезом. Трухин был коренастым и в плечах широким, смотрел на дружка как-то сосредоточенно торжественно и не без лукавства, оценив враз настоящую сущность теперешнего кореша, любившего женщин, по его выражению, как кот сметану.

Чтобы войти к Трухину в доверие, Крайнев красочно рассказывал о своих похождениях на зоне и по выходу из неё, сопровождая это и руками, и вертя глуповатыми глазами, и то выпрямлял спину, то сутулил, то подавался вбок, то назад, то всей грудью наваливался на стол…

Крайнев пришёл в баню на следующий день, Трухин привёл его в кабинет Гвоздиной. Та радушно выслушала молодого мужчину. Инна Платоновна оценила наружную привлекательность парня, его распахнутую душу, чем он и пришёлся ей по душе и был принят на работу по роду своей деятельности.

Потом она по телефону позвала к себе Цветкова и только он вошёл мешковатой походкой, с ходу того оповестила:

– Вот, Александр Кириллович, люби и жалуй! – представила она широким жестом Крайнева. – Принимай пополнение своему полку!

– Это хорошо, мне Трухин уже сказал о своём… э-э, протеже, – бодро пробасил главный механик, оглядывая сверху вниз рослого Крайнева. – Пойдём, Леонид, расскажу по пути наши условия, – дружелюбно улыбаясь, пригласил тот крепкого молодца.

И когда они выходили в коридор, к директору быстро летела Земелина; при виде рослого молодца она заметно убавила шаг. Крайнев это оценил и проводил ладно сбитую женщину похотливым взором, посмотрев ей даже вслед…

В тот памятный для Крайнева день в слесарной мастерской были Трухин и его напарник, Ефрем Блатов. Примерно одного возраста – обоим около тридцати, правда, Крайневу уже повернуло на четвёртый десяток. Блатов был тоже высок, однако не по годам по тёмно-русой голове лезла проседь, которая нехотя накидывала ему лишние года. У всех троих лица отягощены пьянством, что пагубно сказывалось на их внешнем виде. А у нормальных людей, глядя на них, вызывало брезгливое отвращение.

Сантехники дежурили в бане через день, зато огинались там с пришлыми почти сутками. В последнее время Гвоздина стала путать дни их дежурств, что не сразу могла определить: кто, к примеру, дежурил сегодня: Крайнев, Блатов или Трухин, так как при обходе бани она заставала в слесарной мастерской всех троих, да ещё за компанию с ними засиживались чужие, при виде которых у неё леденело сердце: до каких же пор они будут здесь околачиваться? И немного успокаивалась, когда видела, как под её хмурым, напускным взглядом чужаки невольно тушевались. А её молодцы придумали вот что: повесили за верстаком карту двух полушарий, что бы за ней, как за ширмой, могли укрываться от её зоркого ока собутыльники. И это вместо того, чтобы изучать по карте географию, некогда упущенную в школьные годы…

Однажды Гвоздина сама от души посмеялась над устроенной слесарями потехой, когда увидела, как трое участников их попойки прятались за натянутой на проволоке картой.

– Братцы, да кто же это там у вас за Америкой прячется? Вижу, всё равно вижу, голубчиков! Нечего прикрываться Америкой как фиговым листом, – произнесла она приподнято с улыбкой на весёлом лице, и довольная своей такой удачной шуткой.

– Что вы, Платоновна, это тени с улицы падают! – возгласил Крайнев, тараща на Гвоздину свои луповатые глаза.

– Да, Платоновна, это в Костин закуток чешут на пивком шаромыжники! – отрезал лукаво Блатов сиповатым голосом, зная, что как раз из их окна была видна пивнушка, притулившаяся к бане. И там же размещался медвытрезвитель, куда и препровождали людей, которые теряли человеческий облик.

– Ой, это вы меня хотите на мякине провести? Сейчас вот уберу вашу ширму, и тогда увидите, – не унималась директор. – Да вон же чьи-то руки просвечиваются? Вот что, никого за руку я не буду выводить, но чтобы это я видела последний раз. Я сейчас пойду, а через пять минут, глядите мне, вернусь – проверю, тогда на меня не обижайтесь, – погрозила она пальцем и прибавила: – На себя, голубочки, тогда пеняйте!

Она уже всех пришлых знала даже по именам, ведь со всех окраинных улиц в баню стекалась разная шантрапа. И каждый день – всё новые и новые испитые лица. Инна Платоновна не помнила такого утра, чтобы её слесаря или банщики, хотя бы до восьми часов утра были трезвыми. И теперь она вообще не могла представить таковыми ни Трухина, ни Блатова, ни Крайнева. Да и сам Цветков надирался к концу дня почти в стельку. Зато слесаря из прачки на этот счёт были не уловимы, и хоть в этом являлись для неё некоторым утешением. Собственно, они пили, но голову не теряли и о них она меньше всего беспокоилась, так как на виду не крутились и посторонние у них не ошивались.

И вот, собираясь провести очередной утренний обход служб банно-прачечного комбината, Гвоздина редко когда закрывала свой кабинет на ключ, который частенько торчал в замочной скважине дверей как признак её ротозейства.

Вот и сейчас, не успела она переступить порог, как по широкому коридору навстречу ей топал своей мешковатой походкой, слегка припадая на протезную ногу, главный механик Цветков. Как инвалид войны, он владел автомобилем «Запорожец» и к тому же являлся ещё отличным авторемонтником.

– Здравствуй Платоновна, – пробасил дружелюбно Цветков, несколько отдышавшись, лицо у него уже с утра было подозрительно красным. Догадываясь о её происхождении, Гвоздина ещё внимательней присмотрелась к главному механику, изрекая своё приветствие на весёлой ноте:

– Доброе утро Александр Кириллович! Что-то случилось? У вас такой вид, будто только вышли из атаки…

– Верно, Платоновна, вы почти угадали, только что поступил стиральный порошок, – с одышкой произнёс тот почти радостно, опережая Гвоздину с её догадкой.

– Вот и хорошо, эта партия по моей заявке! Ну, живо выгружайте, или снова ждёте моего распоряжения? – удивлённо протянула она.

– Платоновна, склад уже забит до отказа. Земелина говорит: куда хотите туда и девайте! – вскипел он, состроив жалобную мину.

– Я задам ей трёпки, что значит, «куда хочешь», на склад и никаких гвоздей! – твёрдо отчеканила директор, тотчас побагровев.

– Платоновна, просьба есть: выпиши ребятам за разгрузку хотя бы на бутылку. Значит, вчера выгружали машину. И вот сегодня… значит, того… уплату требуют, вот оно какое дело!

– Я им выпишу, я им выпишу, прохвостам, другое! – бросила сердито Гвоздина, и её серые выпуклые глаза слегка темнели. Даже когда она гневилась, то и тогда её лицо выражало не показное добродушие, и тогда гнев сменялся иронией.

Гвоздина хлопнула дверью кабинета, провернула ключ, на этот раз она его вытащила, полагая, что теперь сюда вернётся не скоро, поскольку нужно самой стоять и наблюдать за выгрузкой стирального порошка, чтобы ни в коем случае не растаскивали на сторону. Ведь Цветков на выгрузку смотрел сквозь пальцы, ему бы дождаться выпивки, а следить за порядком не в его характере. Впрочем, за порошок он не отвечал, и лишь мог организовать разгрузку, хотя кто и за что у нас отвечал персонально? Как что-то случиться, то виноватый не находится.

Уже сколько раз Гвоздина выговаривала Цветкову, чтобы тот не вёл со слесарями панибратски. Но это назидание не шло тому впрок, и почти ежедневно всё равно распивал с ними вино, даже иной раз в картишки перебрасывался, поэтому трудно было отличить подчинённого от их начальника.

– Александр Кириллович, когда у нас будет электрик, ну совсем в бане стало темно, хуже, чем в подвале, – они как раз проходили по затемнённому коридору, где светила посередине всего одна тусклая, донельзя грязная лампочка. А другие плафоны из матового стекла давно погрузились во мрак, и под потолком лишь мерцали белыми пятнами.

– Понимаете, я уже достаточно учёный, кого зря брать не хочу, – ответил Цветков. – А порядочного, сами знаете, сколь нелегко к нам заманить маленьким окладом.

– В таком случае, поручите слесарям работу электрика. Неужели так трудно вкручивать лампочки? А то скоро клиенты перестанут к нам ходить или хлынут на нас их жалобы. Вы хоть об этом подумали, кому нужны неприятности? Или вы только о своих машинах думаете? – и она, остановившись, так лукаво взглянула на Цветкова, что тот невольно крякнул, вобрав голову в плечи.

– Это, конечно, ваша правда, но слесарей просить на это я не вправе. Допуск нужен. Забудут выключить напряжение. Полезут под напряжение, да ещё током убьёт кого-то, а нам с вами потом перед законом отвечать! Так они, парни, не дураки. За десяток вкрученных лампочек просят отгулы, особенно Трухин. Ему, понимаешь, клубничкой надо поторговать или цветочками…

– Вот какая беда, всюду свои прерогативы, что ты сделаешь с такой жизнью! – сокрушённо посетовала Гвоздина.

– А вы бутылку им посулите, так мигом станет везде светло! – усмехнулся широко Цветков.

– Ну, за бутылку и поп, поди, от Бога отречётся, – мрачно пошутила она. – У нас без бутылки дела никак не идут, что за смазочное время настало? И вот вы с ними заодно…

– Да, вот такая жизнь пошла – не нами придумано!

– А тогда кем же? – бросила та с вызовом. – Ну ладно, вы идите, идите, а я пока загляну в буфет…

И Цветков грузно поковылял в одиночестве дальше к заднему выходу из бани, где во дворе около машине, гружёной стиральным порошком в бумажных мешках, сгрудились люди, поджидая Цветкова.

Когда он, наконец, показался из тёмного зева бани на солнечном дворе, к нему с ходу подлетел Крайнев:

– Кириллович, получилось, мама согласна? – протарахтел он, сверкая алчно плутоватыми глазами.

– Вот сейчас она сама подойдёт, и потолкуйте с ней ладком, – как бы недовольно проворчал Цветков. – Чего стоите – давайте носить, всё равно она с вас не слезет!

– На халяву я не буду, не дурак! – отрезал Трухин.– Сколько можно…

– Братцы, сейчас я попробую маму уломать! – вскричал Блатов сиплым тенором, и ретиво потрусил в баню, вобрав голову деланно в плечи, строя из себя некоего шута.

Этим временем, переговорив с буфетчицей Тасей, чтобы та ей оставила палку копчёной колбасы и кусок отварного мяса, Гвоздина попутно переговорила с банщицами, которые ей докладывали о своих возникавших каждый день проблемах… Наконец она потрусила дальше. И уже почти на выходе из бани, она чуть было не столкнулась с Блатовым, который мчался на неё, как ломовая лошадь.

– Фу, кто это прёт на меня буром? Ефрем, никак ты? – удивлённо возгласила она, и слегка попятилась назад.

– О, Платоновна, я за вами, извините, Платоновна, не зги не видать! – прохрипел тот сдавленно. – Только на солнце стоял, теперь в помещении совершенно ослеп! – и крутился вокруг Гвоздиной волчком.

– Да чего ты, как заводной? – засмеялась Инна Платоновна. – Да остановись, или тебя так винные пары взнуздали?

– Платоновна, за всё надо платить, сколько можно нас за дурачков держать, мы же тоже люди? – завопил нарочно тот жалким осипшим голосом. – А то у меня от этого порошка залысина появилась.

– Ах, какой нахал, я вам бесконечно делаю поблажки! Это вы на мне, как на дурочке едете верхом! Вас там пять мужиков, можно вагон разгрузить играючись. Вы же целыми днями бьёте баклуши, а если бы работали, наверное, так не пили бы?

– Верно, Платоновна, мы можем всё, но только плати бабки… Мы знаем какие должности входят в штатное расписание…