Текст книги "Банный дух. Роман"

Глава вторая

1

Наконец Блатов пришёл отяжелевший от ноши и весь распаренный нелёгким выстаиванием в очереди за зельем, и теперь прятал его за верстак.

Этим временем Крайнев тщательно быстро вымыл стаканы, потом заставил Блатова достать из заначки бутылку портвейчика.

– Не, видел, что значит, быть у бабы под каблуком, наш Лёня вертится, как юла! Ха-ха! – подначивал дружка Трухин.

– Ещё бы, Ваня, побыл бы ты на моём месте! – без злобы ответил Крайнев. – Братцы, я такой бабы, как моя Светик отродясь не имел, все были стервы, только о себе пеклись! В общем, моя Светик – это само добро, да я за неё любому пасть перегрызу…

– Кончай базар, Лёха – насыпай! – крикнул охрипло Ефрем, восседая на топчане, поставив одну бутылку на верстак.

– Жажда мучит? Ефрем, принимай пойло! – Крайнев ухнул почти из литровой бутылки вина в большой гранёный стакан под завязку и чинно подал Блатову. – Ха, Ваня, гляди, как у Ефрема руки затряслись! Не, Светик права, дожить до такого мандража – позор всему свету, может, я сам тебе волью, гы-гы?

– Парень, отвали, без сопливых! – Блатов держал стакан на весу; и впрямь, вино запрыгало, заволновалось и красными ручейками потекло по загорелой руке. Блатов резко наклонил лицо к стакану и, зажав его губами, быстро выпил, обмочив вином подбородок.

– Ну, братухи, я пью за вас и лечу… без меня, чур, ко второй не приступать! – и он без промедления опрокинул в себя стакан, смачно крякнул, разорвал пирожок пополам, всунул в рот половинку и, почти не жуя, проглотил, доставая следом из кармана брюк кусочек мускатного ореха, сунул под зуб и смачно стал разжевывать…

Когда Крайнев умчался к жене, Трухин с Блатовым, храня задумчиво молчание, покуривали: один полёживал на топчане, а второй, чуть сутуля долговязую шею, похаживал около верстака, словно охранял, как часовой важный объект.

– Удивительно, чего это сегодня никого нет? – блаженно потягиваясь, наконец, спросил Трухин, разглядывая высокий белёный потолок слесарки. – Да, наверно, уроки мамы всем пошли впрок! – с ехидцей прибавил он.

– А кого ты хочешь видеть? – лукаво, охриплым голосом спросил Ефрем, почёсывая затылок, и, улыбаясь, уставился на приятеля.

– Зрить-то особо и некого, да что-то Шустрин ещё у нас не отметился, – несколько витиевато проговорил Трухин.

– Сегодня его дочь в котельной дежурит, так он, наверно, пользуясь моментом, с зятем на своей даче груши околачивает…

– Ишь ты, дачу имеет, куркуль! – притворно воскликнул он. – Поэтому на затравку не прибёг, а то всегда, бес его дери, скачет, как на нюх…

– На хрен мы ему, у самого, наверное, винища – залейся – не хочу…

О том, что Шустрин поторговывал вином вкупе с дочкой, Трухин втайне знал и поэтому преднамеренно отмолчался. Сам он жил почти на городской окраине с кривыми улицами, с разбитыми мостовыми. На одной из них стоял старый, обшитый тесом большой дом Трухина, в котором он теперь жил с женой и двумя сыновьями. Этот краёк знавал его ещё босоногим мальцом, числившимся в среде местной уличной шпаны первой шкодой всей низовки, которая славилась издавна богатыми садами и которые постоянно сотрясали местные пацаны. В своё время ими верховодил Трухин по прозвищу Струп. Эту кличку он заслужил из-за того, что у него на ногах и руках никогда не заживали раны, которые получал в мальчишеских потасовках и лазаньях по деревьям и голубятням и в прочих шалостях.

С возрастом сады сами по себе отпали, и на место детским шалостям и забавам пришёл настоящий воровской интерес. К тому же после восьмилетки Трухин пошёл в профтехучилище на слесаря-сантехника. И там вымогал деньги на курево и пиво у иногородних пацанов, держа их в постоянном страхе своей спаянной когортой местной шпаны.

За год учёбы свой воровской опыт он пополнил несколькими взломанными и ограбленными торговыми ларьками… Трухин также не гнушался со своими подельниками в базарной толчее залезть в карман к покупателю. В воровской промысел Трухин втягивал и Крайнева, который так и не научился мастерству щипача. Зато мог ловко заговорить зубы любому человеку и зорко стоять на шухере, чему его натаскивал, естественно, Трухин, который когда-то сам прошёл хорошую воровскую выучку у известного в блатном мире того времени карманного вора по кличке Серпок. Прозвали его так за тонкое искусство опустошать и вырезать карманы, однако это не помешало ему схлопотать две судимости.

Среди воровского мира Серпок, разумеется, был известным лицом, причём числился не на последнем месте. Тогда ему было уже под пятьдесят. И к тому времени он навсегда завязал лазить по карманам, зато окружил себя подростками, склонив тех к своему оставленному ремеслу, а прошедшие его выучку, после каждого искусно сработанного дела были ему обязаны платить «налоги», на которые, собственно, он и жил. А для отвода от себя ока милиции, как порядочный, работал на стройках сторожем, где его обнаружили убитым более десяти лет назад…

После смерти учителя Трухин занял полноправно его место, однако, вскоре по окончании училища он уехал по распределению в областной центр, где, живя в общежитии, украл у своих же товарищей по комнате ценные вещи, за что его сильно избили. Но это его не отучило от воровства: в день получки с одним подельником вымогал деньги у первого встречного гражданина, по горячим следам были пойманы и отданы под суд. И Трухину предъявили обвинение по всем тогдашним случаям ограблений, которые случились за тот отрезок времени, пока он проживал в рабочем общежитии, несмотря на то, что преступления такого же рода случались здесь и до его появления. Однако Трухина принудили взять всё на себя, за что схлопотал пять лет с отбыванием срока на лесоповале в колонии строгого режима.

Трухин отбыл наказание, вернулся в родной город, а через год женился на разведённой и бездетной молодой женщине, которая родила ему двойню. Вот уже пятый год он жил вполне счастливой семейной жизнью, понемногу забывая своё воровское прошлое, и уже больше года под натиском домовитой жены занимался тепличным делом, выращивая к праздникам цветы и ранние овощи. И так крепко втянулся в своё хозяйство, что даже вошёл во вкус истого огородника-любителя.

Для того, чтобы в совершенстве овладеть навыком по выращиванию разных сортов огородных культур и получить элементарные знания по агрономии, он выписал журнал «Сад и огород», читая его добросовестно от корки до корки. И уже шёл второй год, как они с женой успешно выращивали тюльпаны, гвоздики, пряную раннюю зелень, редиску, огурцы, помидоры, а в этом году впервые занялся клубникой, которая обещала дать неплохой урожай.

Так что карманный вор Трухин выродился совсем, превратясь в частного дельца, так как больше не хотел, чтобы шипачество опять загнало его на какой-нибудь лесоповал. К тому же он всё ещё находился под неусыпным контролем участкового…

Но подрастающая поросль, которая находилась на отлёте в самостоятельную воровскую жизнь уже не почитала таких, как он. А ему нынче, как примерному семьянину, оставаться прежним уже было ни к чему: во-первых, он отстал в совершенствовании техники вора, а во-вторых, уже не тот возраст, Для пресловутой красивой жизни надёжней всего добывать деньги честным трудом. Как бы не соблазняла она всеми усладами, пора знать свой шесток…

И вот, став частным предпринимателем, ему и в деле садовода и огородника нет спокойной жизни. Не успел он с Блатовым за два дня сварить из металлического уголка каркас теплицы и прикупить пару ящиков стекла для её остекленения, как пришёл участковый посмотреть, что он, Трухин, тут сварганил. На каких основаниях на постройку сооружения приобрёл материал, есть ли у него на это разрешение властей? Но какое благо, что его предусмотрительная во всех мелочах жена Мила предъявила участковому накладные, и только после этого тот убрался прочь со двора.

2

У Трухина была привычка менять свою личину, превращаясь из блатного в приличного человека. В отличие от своих напарников, одевался он тоже неплохо: в слегка поношенном костюме модного покроя стального оттенка, в свежей голубоватой сорочке, при галстуке, в начищенных до блеска туфлях, он выглядел довольно элегантным и щеголеватым, как отправляющийся на свидание к женщине кавалер. Вот только запашок спиртного, суточная на щеках щетина, припухлость под глазами, выдавали в нём неисправимого пьяницу. Да ещё лихорадочный блеск в насмешливых и раскосых глазах, несколько настораживали любого постороннего человека, порождая некоторые сомнения на счёт его психического здоровья, несмотря на импозантный вид…

Разумеется, другим Трухин был и в семье (блатной шарм к нему навсегда не пристал), а в обращении с женой Милой он проявлял себя нежным и любящим мужем, свет от которой отражался на искренно им обожаемых сыновьях-двойняшках, которые были очень похожи на него, Трухина.

На досуге он любил читать книги с острым, захватывающим сюжетом, в основном о разведчиках, пристрастившись к запойному чтиву, будучи ещё на зоне. Но вот что касалось его напарников, то Крайнев и Блатов, последний раз держали книги в руках, ещё учась в школе, да и то учебники. Однако, видя Трухина читающим на работе, они стали тоже почитывать, оставляемую товарищем по их просьбе книгу.

Итак, узнав от Блатова, что Шустрин с зятем Валерьяном на даче, а дочь Элка дежурит в котельной одна, Трухин стал искать убедительный предлог, чтобы улизнуть из бани к Элке, которую уже давно не видел. Впрочем, с того момента, когда та ошарашила его своим признанием, что забеременела от него, Трухина. И он тут же посоветовал ей сделать безотлагательный аборт, после чего Элка завелась перед ним слезливым причётом, что она его, Трухина, безумно любит и уже поздно делать операцию по удалению греховного плода.

В тот день между ними произошла ссора, которая приблизила разрыв, длившийся более двух месяцев их тайной связи, о которой, впрочем, уже что-то пронюхал Шустрин.

Трухину было жалко навсегда расставаться с Элкой. Хотя она порой была вспыльчива и чересчур нервная бабёнка, однако, влекла его к себе почти неодолимо.

Сейчас Трухину не хотелось давать Блатову повод разгадать его думку. Поэтому он ждал, чтобы кто-нибудь пришёл из посторонних в слесарку, а он тогда мог исчезнуть незамеченным.

Крайнева позвала Земелина, разумеется, ради своего женского каприза, а ему, Трухину, по той же причине захотелось смотаться в котельную и приласкать Элку. На миг он представил, как она там расхаживала в одном полупрозрачном халатике. И от одного эротического наваждения в томительном ожидании у него взволнованно забилось сердце. Трухин достаточно ясно представлял волнующее Элкино гибкое тело; его глаза возбуждённо заблестели, выражая нетерпение. Он быстро наполнил стакан вином, живо подал его Блатову:

– Давай тяни, друг! Я ещё смотаюсь, у меня в заначке пятерик нарисовался…

– Ты чего, паря, Лёня обидится, – вытаращил тот осоловевшие глаза, с застывшим в них будто навечно непрекращающимся хмелем.

– Небольшая беда, зато он там жену жамкает, а двух зайцев за раз убивать, никому не дано!

И тогда Блатов поддался уговору, приятели выцедили по стакану, Трухин умчался, как угорелый. А Блатов развалился на топчане в своих туманных грёзах и думал с тоской о своей матери, с которой они долгое время жили вдвоём. Он вспомнил, как она хотела, чтобы сын, наконец, завязал с беспутным пьянством и завёл семью, внука повидала хотя бы напоследок перед своим уходом, ведь оттуда сюда больше никогда не вернётся…

3

Трухин несколько ошибся, когда воображал, что Элка расхаживала по котельной в одном накинутом на голое тело халатике. Хотя на самом деле вовсе не прогуливалась в ожидании его; она сидела за столом не в халате, а в цветном ярком сарафане, который оголял её загорелые гладкие плечи и полуобнажал полную упругую грудь. Элка что-то неторопливо вязала. Когда обернулась на звук стукнувшейся о косяк двери и увидела идущего к ней Трухина, вязальные спицы в её руках мгновенно застыли, и уставилась на любовника, как на постоянно опаздывающего с работы мужа, от которого кроме побоев ничего путного не ждала.

Трухин ещё издали заподозрил, что она встречала его с каким-то заведомым холодком. Впрочем, не мудрено, ведь неделю назад между ними произошёл серьёзный разговор о том, что её отцу кто-то донёс о их связи, о чём он уже допытывался…

А если в неверности её заподозрит муж Валерьян, тогда их связь надо немедленно прекратить. Но он не боялся скандала, так как к нему, Трухину, Валерьян, худосочный, бесхарактерный, даже не посмеет пальцем прикоснуться. В руках своего матёрого тестя он был в безраздельном подчинении. А Элка дурачила его россказнями, что кроме него, Валерьяна, она никого не имела…

Правда, или нет, но о Шустрине ходил слушок скверный, что свою жену загнал в могилу жестокими побоями; особенно часто он колотил её во хмелю смолоду, и однажды отбил почки, она помучилась недолго и умерла… А смазливая дочь вся удалась в отца: и слегка в горбинку носом, и цепкими, глубоко посаженными в глазницы карими глазами, и большим губастым ртом. Разве только гибкой, крепко сбитой фигурой, густыми светло-русыми волосами она пошла в мать. Шустрин же был довольно мелок в кости, малоросток с чёрными вихрами на голове, быстрый, юркий. Дочь поражала отца ранней не по годам зрелостью. Он привлёк её к распитию за упокой матери бутылки вина; и одурманенная первым в жизни хмелем на неё напал истерический смех. Отец, видя, что дочери кинулась в голову кровь, пребывая сам в долгом воздержании, легко взял её. После этого кровосмешения она, однако, понесла; в шестнадцать лет украдкой от отца сделала первый аборт.

Шустрин узнал случайно, соседка видела её в женской больнице. Под его нажимом Элка созналась, чтобы как-то загладить перед дочерью свою вину, подыскал ей хорошего парня. Валерьян с первого взгляда на Элку тут же в неё влюбился. А ей ничего не оставалось, как подчиниться дикой воле отца. С того счастливого для Валерьяна дня, он остался жить в зятьях в доме Шустрина.

На Низовке жила престарелая и больная мать Валерьяна, два её старших сына за квартирные кражи и укрывательства от уплаты жёнам алиментов пропадали в колониях. Сам Шустрин сразу после войны по окончании ремесленного не поехал по распределению, за что в неволе отбыл полугодичный срок. И уже много лет работал в котельной слесарем и четыре года держал при себе как бы в вечных подмастерьях Валерьяна.

Котельная исключительно только отапливала банно-прачечный комбинат, и туда же подавала горячую воду. Когда Гвоздина стала директором, Шустрин делал всё от него зависящее, чтобы в баню горячая вода подавалась бесперебойно. Собственно, он превосходно ладил не только с Гвоздиной, но и с главным механиком Цветковым. Из старья и хлама он мог собрать насос, задвижку, и в своём хозяйстве, коим была, естественно, котельная, находил применение любой поддержанной фасовине. Поэтому он не зря прослыл мастером высокого класса.

У Земелиной Шустрин своевременно выписывал для старой котельной новые краны, задвижки, насосы. Всё это до поры до времени у него хранилось, накапливалось и, по мере необходимости, сбывалось по сходной с клиентами цене. Если же старый насос уже не подлежал восстановлению, тогда он ставил новый…

В последнее время Шустрин промышлял на недостроях, заброшенных объектах, а также на вводимых в строй жилых домах. Он прихватывал пару бутылок водки, чтобы в случае обнаружения его сторожем распить с ним для утрясения дела, а для правосудия стать недосягаемым. А то и просто подпаивал того, а потом с Валерьяном свинчивал краны, снимал умывальники, унитазы, в общем, всё то, что пользовалось повышенным спросом у клиентов.

Он вполне мог нарваться на несговорчивого сторожа Серпка, который не стал с ним пить, и тогда Шустрин убил его, однако это преступление, произошедшее лет тринадцать назад, осталось не раскрытым. И теперь никто не мог сказать, что к нему был причастен Шустрин. Хотя то же самое сказать о зяте уж точно нельзя, поскольку Валерьян был женат на Элке всего пять лет, а их сынишке сравнялось четыре годика.

Однако, что же касается Трухина и Элки, то слух о них ходил совсем не зря; как бы они не утаивали свою связь, каким-то образом до Валерьяна просочилось, что его жена погуливает с Трухиным, а значит, беременна от любовника.

В тот день Валерьян притащился домой пьяный, расплакался, упал на колени перед женой и в тупом иступлённом остервенении молотил кулаками пол. А когда она узнала причину истерики мужа, Элка вдруг отчаянно закричала, что на неё наговорили небылиц, ведь люди им завидуют, вот и плетут всякий немыслимый вздор, чтобы он, Валерьян, такой легковерный, поверил и закатил жене скандал.

И вот, когда Трухин зашёл к ней в котельную, он ещё не слышал о её скандале с мужем, и чем Элка собралась его огорошить, чтобы забыл её навсегда.

4

От рынка баня находилась недалеко: всего в каких-то ста шагах, а от котельной и того ближе. В рабочее время Шустрин мог свободно пошататься по базару, где его знала каждая собака. Именно в том самом излюбленном местечке, в котором обыкновенно продавались железки, Шустрин как раз и огибался почти каждый день, высматривая зорким оком, чем шёл нынче бойкий торг, и на что у покупателя повышенный спрос, какой наиболее ходовой товар? И если кому-либо у торговцев запчастями не находилась нужная деталь, Шустрин был тут как тут со своими услугами, показывая украдкой клиенту список имеющегося у него товара. Правда, иногда перехватывать покупателя он доверял Валерьяну, который препровождал клиента к тестю прямо в котельную, куда не всякий, однако, покупатель рисковал идти, если чувствовал в странном предложении товара некую ловушку. Но чересчур осторожных клиентов было не столь много…

В тот день, когда Шустрин с Валерьяном якобы поехали на дачу, ходившим туда автобусом, они оба крутились около торговцев железками, чего Трухин никак учесть не смог. Он выслушал краткое объяснение Элки, что её мужу их связь открылась, хотя на это почти не отреагировал, так как нетерпеливая страсть заглушила в нём здравый рассудок. Элку поразила беспечность любовника и не воспротивилась его животной страсти. Но сначала побежала накинуть крючок на входную дверь и тут же оказалась во власти безумного любовника, перед которым у неё не было сил устоять с того дня, как он прижал её к себе, и как ощутила его притягательные мужские объятия.

Уж как она стремилась разорвать с Трухиным свою порочную, но желанную ей связь, став от него беременной, чтобы хоть разрывом с любовником смыть с себя позор. Однако тот обладал какой-то поистине колдовской силой, перед которой была не в силах устоять.

Итак, не успели они сотворить своё дело, как Трухин с ходу попросил у Элки в долг бутылку вина, она им торговала по наущению отца. И как раз в это время с улицы сильно дёрнули входную дверь. И они оба тотчас подумали: наверное, в баню стала плохо поступать горячая вода, и быть может, сама Гвоздина пришла узнать, в чём тут дело? Однако Трухин смекнул, что с такой недюжинной силой Гвоздина вряд ли бы сотрясала дверь котельной. Скорее всего, Блатов пронюхал, и решил проверить свою догадку? Но тот давно усвоил: если в бане всё в ажуре, ему не за чем сюда соваться: куда не просят – туда не лезь. Значит, это был другой, и конечно, им вполне мог быть сам Шустрин.

Элка посмотрела давление на манометре, стрелка которого как раз фиксировала три нужных атмосферы. В это время дверь дёргали всё сильней, всё настойчивей, с вырывавшимся из уст того, кто дёргал, матом. И скоро по довольно густому басу был определён Шустрин, который с кем-то там ещё сердито переговаривался…

Нет, Трухин был далеко не из трусливых; ему даже стало любопытно взглянуть на того, кого привёл папаша любовницы; помимо обхаживания его дочери, за время связи с Элкой, Трухин возымел личный интерес к подпольной деятельности Шустрина. Элка, было дело, перед ним, Трухиным не устояла – легко отдалась, а потом он с ней за выпивкой, исподволь раскручивал спираль своих мыслей о своей лагерной лабуде. И в этот свой словесный водоворот втянул бесхитростную Элку, чтобы она поведала о жизни отца, в частности, чем он тайно промышлял, может, им будет как раз сподручно в паре проворачивать одно дело?

Элка, однако, как раз этого не хотела, поскольку отец вызывал в ней ненависть и она, находясь тогда в слабоумии, вызванном вином, не помня себя, призналась, что в пятнадцать лет её лишил девственности Шустрин. Но как это было сказано, он запомнил дословно: Элка в порыве ярости бросила: «Меня распечатал отец», и залилась безудержными слезами. Услышав, потрясшее его до основания признание, Трухин чуть не свалился со стула, будто и впрямь кто-то его огрел по голове увесистой дубинкой.

Однако Элка вскоре опомнилась, что ненароком сболтнула лишнего, уткнулась в колени Трухину лицом и отчаянно, навзрыд заплакала о том, что нарушила данную отцу клятву: никому не говорить, как он некогда преднамеренно напоил её, а потом полубесчувственную изнасиловал. А теперь, как только отец об этом узнает, так сразу её прибьёт, а если это дойдёт ещё и до Валерьяна, тогда муж совсем запьёт. Ведь как-никак у них растёт малый, но ей не надо было добиваться от Трухина соблюдения обета молчания. Иван и без того слыл не болтливым, однако, обожал говорливых, поскольку это был верный способ заполучить необходимую ему информацию. Вот так бывало, с кем-либо разопьёт бутылочку, глядишь, после наводящих вопросов у напарника язык и развязался, и знаешь у кого, что можно достать из дефицитных запчастей. Именно таким путём он вызнал у Элки, что отец её тайно промышляет с мужем на стройках. Но к этому он подвёл любовницу после того, как в подсобке Шустрина случайно наткнулся на разное ценное и неценное имущество. В таком количестве обнаружил редкую фасовину, сантехнику, что даже диву дался: в кладовке у самой Земелиной этого добра днём с огнём не сыщешь, тогда как у Шустрина – целые залежи!

А попал он в эту заначку Шустрина из-за неосторожности любовницы. Она там же по своему неразумению припрятывала вино, которое получала от закадычной подруги. А та работала на винном заводе и сбывала ей по одной цене, Элка же само собой перепродавала, чему её учил отец, и заодно натаскивал в своём промысле Валерьяна – хватай и тяни где что плохо лежит…

На другое утро после разговора с Элкой, когда Трухин вспомнил Серпка, некогда учившего его карманному ремеслу и технике взломов магазинов. И вот ему вдруг пришла догадка, что убийство его учителя невольно протягивало ниточку к Шустрину, который, по словам Элки, был с ним знаком. Это был не секрет, что Шустрин в своём околотке и на Низовке у начинающей блатовать поросли снискал авторитет покладистого и отзывчивого дядьки оттого, что мог запросто угостить сигаретами и сыпануть горсть мелочи, не говоря уже о выпивке. Правда, злостным спаивателем молодёжи он не слыл, однако, за бутылку мог использовать в своих целях подходящего подростка. К примеру, разузнать, где и что брошено нерадивыми строителями…

Конечно, Трухин без надобности не собирался уличать Шустрина в убийстве своего учителя. Ведь с Элкой ему было пока несказанно хорошо. А придёт ли когда такая пора и он возьмёт пахана любовницы за жабры, Иван толком не знал; уж больно его версия была бездоказательна, и предъявлять тому обвинение было пока рискованно, так как Шустрин имел связи в блатном мире, а может, Элка просто всё преувеличила, и её россказни об отце всего-навсего голый миф?