Текст книги "Генрих Мореплаватель и судовые журналы, Генрих Шлиман и дневники. Очерк истории дневникового творчества. (Из сборника «Очерки об истории цивилизации и ее деятелях»)"

Сообщить всем!

Вернемся к рубежу между 1400-ми и 1500-ми годами.

Конечно, изображать Магеллана некоей неразличимой социальной единицей в существовавшей иерархии – упрощение. Так или иначе, он определенное время прослужил при португальском дворе, участвовал в боевых действиях в составе португальских вооруженных сил, имел право просить португальского короля о личном приеме, имел право доступа в секретный морской португальский архив (где провел немало времени), получал – пусть и не большую – пенсию от португальского государства.

Может быть, целесообразно упомянуть и о том, что и Карл V (испанский монарх), и Магеллан входили в состав католического военного ордена Сантьяго (были рыцарями этого ордена), однако автор не располагает информацией, было ли их членство в этом ордене одновременным.

Отчасти художественно преувеличивая, Стефан Цвейг пишет: «Издается еще особое постановление, предписывающее всем правительственным учреждениям и чиновникам Испании, от высших до низших, отныне и впредь…, ознакомиться с этим договором, дабы оказывать Магеллану и Фалейру содействие во всех делах вообще и в каждом деле в частности, причем приказ об этом надлежит сообщить (…) „…светлейшему инфанту дону Фернандо и инфантам, прелатам, герцогам, графам, маркизам, вельможам, магистрам орденов, командорам и вице-командорам, алькайдам, альгвасилам нашего света и двора и канцелярий и всем советникам, губернаторам, коррехидорам и заседателям, алькайдам, альгвасилам, старшинам, начальникам стражи, рехидорам и прочим лицам, состоящим в судебных и гражданских должностях во всех городах, селениях и местностях наших королевств и владений“, то есть всем сословиям, и учреждениям, и отдельным лицам, от наследника престола и до последнего солдата, это постановление черным по белому возвещает, что с данной минуты, в сущности, все испанское государство поставлено на службу двум безвестным португальским эмигрантам».

Сама персональная история Магеллана показывает возможность признания в европейском обществе того времени – еще во многом иерархичном – ценности личности как таковой, причем независимо от каких-либо крупных и очевидных социальных катаклизмов, революционных преобразований.

Изменяется положение личности, изменяется ценность личности.

Определенное влияние на развитие дневникового творчества, возможно, оказало и изменение «чувства времени», ощущение ограниченности времени (не только персонального, а времени в широком смысле – времени существования мира; к религиозным воззрениям добавлялся исторический опыт: сокрушались империи, казавшиеся вечными; были осознаны границы времени плюс границы мира?); за этим изменением, возможно, следует ощущение как ценности каждого дня, так и ценности персонального опыта каждого конкретного индивидуума.

Время становится ресурсом. Существенными оказываются показатели скорости.

«Новое Время» и «Новый Мир»

У каких-то отдельных исторических персонажей начинавшегося Нового времени возникало ощущение – скорее всего, не особенно отчетливое -, что они строят некий Новый Мир; соответственно, они стремились письменно зафиксировать свое участие в этом созидании.

Может быть, возникли некие дополнительные ощущения персонального контроля над собственной жизнью и самоосознание персональной ответственности конкретного человека за свою индивидуальную жизнь.

Не исключено, что этими соображениями – новое самоощущение личности, новая ценность личности, новые личностные задачи, изменившиеся «ощущение времени» и исторических перспектив – можно объяснить начало интенсивного развития дневникового творчества примерно с рубежа между 1400-ми и 1500-ми годами, отчасти объяснить полную или относительную неразвитость дневникового творчества в период весьма культурной античности.

Так или иначе, дневниковое творчество получает развитие в период цивилизационного скачка на рубеже между 1400-ми и 1500 —ми годами: начинаются дальние морские плавания (новые формы деятельности), возникает новый взгляд на мироздание, на планету Земля.

С долей условности (очень большой, конечно) можно назвать дневниковое творчество признаком человека Нового времени.

Конечно, можно вспомнить примеры ведения дневников отрицательными историческими персонажами. Бросает ли это обстоятельство тень на само дневниковое творчество? Ведение дневников предполагало грамотность. Бросает ли тень на грамотность как таковую то обстоятельство, что отрицательные исторические персонажи умели писать и читать?

18 дневников на 10 языках. «Дрейк – великий моряк!»

Наверное, упоминание таких корней дневникового творчества как церковные записи, как торговые записи, воспоминание о Ганзе, могут показаться не случайными, а неким закономерным образом связанными с именем Генриха Шлимана, одного из выдающихся представителей дневникового творчества, потомка ганзейских купцов (к числу его литературного наследия относятся 18 дневников на 10 языках). (Даже при возможном уточнении этих цифр – найдется ли аналогичный пример?).

Впрочем, уникальность условий ведения дневника также может привлекать внимание: трансатлантическое одиночное плавание (с исследовательскими целями) Алена Бомбара, состоявшееся в 1952 году, сопровождалось ведением дневника.

Отметим и еще некоторые гипотетические размышления о взаимосвязи событий рубежа между 1400-ми и 1500-ми годами и деятельностью Генриха Шлимана.

Экспедиции Колумба и Магеллана демонстрируют – кроме появления (развития) дневникового творчества и еще один любопытный феномен: договор между монархом и автором проекта морской экспедиции.

Если рассматривать этот феномен в очень широком контексте, то можно обнаружить появление через два с половиной века Жан Жака Руссо с его трактатом «Об общественном договоре» (1762).

Но если не выходить на такой уровень обобщения, то можно увидеть именно ту фигуру, которая возникла: фигуру человека знания и действия – автора некоего сложного социального проекта, фигуру относительно самостоятельную, стоящую в некотором смысле вровень с руководителем государства. Не будем переоценивать роль договоров, заключенных с Колумбом и Магелланом. И Колумб, и Магеллан в полной мере воспользоваться соответствующим договором не смогли. Тем не менее, складывается культура и традиция взаимоотношений – в какой-то мере равноправных – между государством и талантливой инициативной личностью, капитал которой выражен в знаниях, энергии, интуиции, организаторском таланте, отваге, опыте, способности к риску, иногда – в деньгах. Такая культура и традиция получали развитие. Не всегда эта культура и эта традиция была культурой и традицией договора. Но в значительной степени это были культура и традиция относительного равноправия, уважения и взаимной лояльности. Деятельность, например, ставшего национальным символом США Томаса Эдисона – хороший тому пример.

Конечно, примеры можно подобрать разные. Не все выдающиеся люди и не всегда встречали позитивное отношение к своей деятельности со стороны государства. Но, все же, позитивная тенденция вполне ощутима. Например, гиперболизируя, можно утверждать, что в схватке с Испанией Английское государство поставило на «иерархическое ничто», на Фрэнсиса Дрейка. И выиграло! Якобы, узнав о разгроме Непобедимой Армады, Римский Папа восклицал: «Дрейк – великий моряк!»

Об этих культуре и традиции взаимоотношений между государством и талантливой инициативной личностью вспоминаешь при ознакомлении с общественной археологической дипломатией Генриха Шлимана.

«Ничто» или «все»? Вот в чем вопрос!

Думается, что именно существование в европейском обществе этой культуры и этой традиции способствовало успеху Генриха Шлимана, способствовало осуществлению археологических проектов Генриха Шлимана, способствовало появлению троянской, микенской археологии.

16 сентября 2016 года