Текст книги "Зденка"

Тревога

9 Марта 1988 г. Ружомберок.

Офицерская общага.

Позади бурные и не очень празднования самого главного в стране «женского праздника». Тут уж у кого как, у кого с кем!

…Дикий звук сирены вырвал беззаботный мир ночи из небытия сновидений. Горел яркий свет. Тимофеев с Бабаевым носились по общажной комнате. Гремели шкафами.

– Что за хрень, мать вашу! – заорал Майер. – Спать не даёте! – и бухнулся чугунной головой на подушку, не в силах пошевелиться. Он чувствовал холод совершенно голыми спиной и задницей. Он лежал на своей кровати голый, мокрый, холодный, его конечности были налиты свинцом, а голова словно приросла к подушке. Комната и все предметы вокруг словно плавали в противной тошнотворной карусели.

– Ёшкин кот! Что творится, сволочи?! Кто-то мне объяснит?!

– Ты нас не сволочи! Пьяный свин! – зло буркнул Тимофеев.

– Если бы не Хашимов, валялся бы ты щас в сугробе с отмороженными почками! – вторил Бабаев.

– Ха-ши-мов? – сморщился Майер, услышав имя бывшего товарища, с которым сейчас его разделала пропасть…. По причине…, ну что ту сказать? «Ищите женщину», – говорят французы…, «шершеля фам», – вторят советские офицеры.

Память и осознание реальности начали возвращаться к Майеру.

– Вставай, пьянь! Тревога в полку. Или ты забыл? На учения уходим! Давай, поднимай свою мокрую задницу! – Тимофеев зло и бесцеремонно стянул Майера с кровати.

– Хашимов тебя нашёл, притащил, а я битый час под ледяным душем тебя в чувство приводил. Что, не помнишь? Вот если я из-за тебя простыну теперь… Давай, шевелись. А то ротный меня из-за тебя уроет…

Эшелон

9 Марта 1988 г. Ружомберок – полигон на Либаве6868
  (Либавский полигон – центральный полигон ЦГВ в Моравии, в былые времена был здесь, говорят, полигон генерал-полковника Гудериана —, командующего гитлеровской танковой армией. Здесь где-то даже его особняк сохранился.)


[Закрыть].

Седьмая рота.

Мартовский снег сменился дождём. Погрузка закончилась. Колючие капли дождя со снегом стучали в окна грязных вагонов. Намокшая вовремя погрузки форма начала подсыхать, в холодном сыром воздухе появился запах дыма из ржавой печи, стоящей посередине вагона.

Солдаты копошились, перекладывали набитые вещмешки, снимали промокшие грязные, у некоторых рваные и прожжённые бушлаты.

Вскоре, под багажными сетками, гамаками закачались плащ-палатки6969
  (В словацких вагонах нет полок, есть только сидения, разделённые подлокотниками. А сверху – багажные сетки.)


[Закрыть]. Лежащие в этих «гамаках» снизу напоминали тюки. Это была единственная возможность принять горизонтальное положение. И поэтому это сооружение казалось лучше всяких перин. В данный момент, в данном временном измерении лишь это была единственная существующая реальность. Всё иное, мягкие матрасы, уют и тепло остались безнадёжно в прошлом. Так странно устроено время, настоящее только и кажется единственной реальностью.

Время течёт себе не спеша, но неумолимо просачиваясь сквозь пальцы, как песок. Медленно. Не торопясь. А потом – бух, и всё! В какой-то миг, в один только миг, всё переворачивается снова, и жизнь начинает бежать уже в другом измерении, и уже это есть новая объективная реальность. А всё, что казалось ещё реальным недавно – уже где-то там, как во сне, за толстым стеклом, словно мираж… А есть ли она, эта самая реальность?! Или весь окружающий нас мир – только лишь мираж. Только миг, который нужно пережить?

Итак, под багажными сетками, гамаками качались плащ-палатки. Спали в них по очереди…

Выгрузка

Эшелон издал скрип и остановился. В ночи раздавались команды. Освобождались вагоны. Разгонялось тепло сновидений холодным ветром полигона. С платформ поползли горбатые коробки БТРов, выстраиваясь в колонну. Прошло больше часа в суете, криках, стуках кувалд, выбивающих колодки из-под колёс, закреплённых на платформах БТРов. Пехота, основательно продрогнув, приступила к погрузке на машины. Светало. Рассвет холодным туманом застлал пространство. Руки хватались за влажные грязные скобы на бронемашинах, открывали люки. Солдаты забивались внутрь железных коробок, издающих тепло, вперемежку с оружием, вещмешками и прочим имуществом.

– Ротного к комбату! – Раздался сиплый голос ЗНша.

Из-под макушек хмурых сосен медленно всплывало утро….

– Водителей и старших машин в голову колонны! – прозвучала долгожданная команда, предвещая начало движения.

После короткого инструктажа все заняли свои места. Зарычали двигатели. Дёрнулась с места головная машина и вся колонна устремилась вперёд…

Лейтенант Майер, немного пришедший в себя, качался в люке БТРа. Желудок на ухабах продолжал сокращаться. Лингафон сжимал горло, которое жадно глотало холодные потоки воздуха. Но мозг работал чётко. Был обязан! На похмельный синдром не было ни времени, ни права. А, тем более, в такое время, когда свирепствует «сухой закон»! Другими словами ни одна посторонняя душа не должна была понять или хоть как-то заподозрить, чего стоит этому лейтенанту так держаться. Ответственность за своё разнузданное подразделение, за здоровье вверенных многонациональных солдат и честь советского офицера вытесняла вместе с потоками холодного пота дикое, почти животное желание упасть ниц и валяться с дикой головной болью и выворачивающимся желудком на кровати, как позволил бы его любой гражданский двадцатиоднолетний сверстник…

Наступление в обороне

10 Марта 1988 г. полигон Либава, Моравия.

Девятая рота.

Полигон. Рассвет. Небо затянуто тучами. Батальоны заняли исходные позиции. БТРы сгрудились на поляне. Офицеры дорабатывают карты. Дымятся полевые кухни. Прыгают на ухабах машины обеспечения, суетятся старшины. Грязные неуклюжие солдаты вытаскивают котелки. Другие с сержантами под руководством офицеров набивают магазины, пулемётные ленты, обладатели РПГ прикручивают зелёные цилиндры пороховых зарядов к противотанковым гранатам. Офицеры решают, кому доверить ручные осколочные гранаты.

– Загирову – одну, – произнёс командир 9-й роты старший лейтенант Сидоренко.

Загиров молча принял в ладонь холодный гладкий зелёный корпус.

– Остальные – сержантам и офицерам.

– Давай мне четыре, – подсумок Тимофеева отвис.

Приготовления к наступлению дивизии заканчивались. К наступлению, которое, по новейшим высшим стратегическо-политическим замыслам, должно было иметь исключительно оборонительную доктрину. Оборонительная доктрина была основной стратегической военной доктриной СССР и ранее, в отличие от доктрин противостоящих ей империалистических армий в холодной войне. Но зачем иметь армию, не способную к наступлению? Разве мы бы выиграли прошедшую войну без способности наступать? Оттого наступательные операции часто разыгрывались во время тактических учений, наряду с «обороной». К внешнеполитической стратегии это не имело отношения. Но теперь, в новых политических условиях, отрабатывать наступательные тактические военные действия считалось политически недальновидно. Поэтому, ранее назначенные наступательные учения в спешном порядке переименовали как «дивизионные учения в обороне». Однако какая же оборона возможна без предварительного наступления? Ведь нужно же войскам выйти на «обороняемый рубеж»! А разве это возможно осуществить без боя? Эти гражданские политики ни черта не смыслят в военном деле!

Итак, солдаты, перетянутые снаряжением, блестя зелёными касками, уже грузятся внутрь машин. У гранатомётчиков из-за плеч зелёными рогами торчат противотанковые гранаты. Чёрные стволы пулеметов КПВ7070
  (КПВТ – крупнокалиберный пулемёт Владимирова)


[Закрыть] на БТРах расчёхлены. Офицеры прикрепляют к себе радиостанции, раскачивая антеннами, наматывают их на плечи, дабы они не мешали залезать внутрь «броне—коробок», настраивают нужные частоты, входят в связь. (Хреновое средство связи, по правде сказать!) Внешне кажущаяся хаотичная суета имела свою чётко отработанную логику и порядок!

Закрылись люки. Всё ненадолго замерло. Шлемофон сжимает череп, лингафоны прижаты к горлу.

– Сорок пятый, я – Сокол, доложите о готовности, я – Сокол, приём.

– Сокол, я – сорок пятый, к движению готов, я сорок пятый, приём!

– Сокол, я – сорок четвёртый… Сокол! Я – сорок второй! … – прозвучали доклады старших машин.

– Вперёд! Марш!

Тишину природы разорвал рокот двигателей. Батальонные колонны пересекли исходный рубеж….

Дороги захлёбывались в грязи, и БТРы скользили колёсами, с кряхтеньем карабкаясь на подъём. Справа был обрыв.

«Только бы не заглохнуть», – подумал про себя Тимофеев, сжимая в ладони тангенту радиостанции. БТР взревел, затрещала коробка передач, рванулся вперёд, но словно что-то его удерживало: колёса прокручивались на месте. Щёлкнула снова коробка передач, БТР дёрнулся и заглох. Лейтенанта прошиб холодный пот.

«Чёрт возьми!» – зад впереди идущей машины вскарабкался на подъём, выпустил клубы выхлопного газа и скрылся за бугром.

– Шишим! – Гулямов тщетно давил мёртвую педаль «газа», сузя глаза.

Жужжал стартер, но ни один из двух двигателей БТРа не заводился. Пехота любопытствующе притихла. Гулямов что-то выкрикнул на своём языке. Сзади стояла колонна техники батальона.

«Скинули бы в войну с обрыва и пошли бы дальше, – пришло на ум Тимофееву. – Если голова колонны уйдёт, это значит на моей ответственности весь её хвост! А я с трудом представляю, куда идти, хоть и чертил там что-то на карте кривым карандашом! Только бы завестись! Только бы догнать колонну!» – холодный пот прошибал лейтенанта.

Он высунулся из люка, огляделся вокруг: машину объехать было нельзя и она разделила колонну батальона перед рубежом развёртывания в ротные колонны на две части: которая ушла вперёд и которая стояла сзади…

Нос идущего сзади БТРа приблизился вплотную к бронированному заду машины, толкнул.

– Заводы!..

Наконец выхлопные трубы задрожали от выходящих газов, обе машины усиленно закрутили, надрываясь, колёсами. Застрявший БТР медленно, на пониженной передаче, пополз, кряхтя и чихая, вверх.

– Слава богу! – вздохнул лейтенант.

Наконец, машина перевалила за бугор, ведя за собой всю оставшуюся колонну и вскоре, неожиданно выскочила на дорогу, покрытую галькой, по которой проносились лёгкие машины управления. Велико было удивление сидящих в них начальников, увидеть невесть откуда взявшуюся тяжёлую колонну техники! Что ж, тридцатая Гвардейская Иркутско-Пинская дивизия шла в наступление на Запад, как и в далёком сорок пятом! Лесные дороги разветвлялись, подобно ветвям деревьев. Куда вести колонну? Стрелка часов неустанно приближалась ко времени «Ч». Это время словно плетью подстёгивало всех. К этому времени все должны были выйти на назначенный рубеж, развернуться, спешиться и атаковать!

«Чёрт! В войну бы наверняка расстреляли за невыход на рубеж вовремя», – продолжал нервно размышлять лейтенант, достал из полевой сумки карту и стал судорожно искать маршрут.

– Вперёд! – колонна двинулась, целиком отдав свою судьбу машине Тимофеева, ставшей по воле несчастного случая, головной. Мелькали деревья, пересекались ручьи. Колонна шла не по карте. Она шла наудачу! Вдруг впереди появились корпуса БТРов, идущих навстречу.

– Кто такие? – с тревогой подумал Тимофеев.

– Стой! – Головная машина остановилась.

Идущие сзади БТРы подъезжали, останавливались.

Встречная колонна подошла ближе.

– Свои! – это была потерянная половина колонны батальона! Все ликовали! Суровое лицо комбата майора Пронина, качавшегося в люке головной машины, выражало удовлетворение встречей, облегчение. Соединившаяся колонна рванула вперёд, подгоняемая временем «Ч». Лейтенант расслабился, устремлённый общим вектором движения, отбросил карту. Теперь всё, что ему нужно – внимательно выполнять команды, доносящиеся из радиостанции. Щеки приятно горели.

– В линию ротных колон-н… марш! – затрещала команда в наушниках. Машины взревели, стали отделяться влево и вправо от батальонной колонны. Все внимательно всматривались в передние окна машин, боковые триплексы. Для перестроения колонны, раздавались команды по радиостанции. Колёса хлюпали в густой грязной жиже. Дорога снова пошла на подъём.

– Только бы снова не застрять, – не успел Влад и подумать, машина остановилась, рыча и кашляя… заглохла. На этот раз дорога позволяла обойти и другие машины ушли вперёд, туда, где уже заканчивалась артиллерийская подготовка. Стихал грохот разрывов небольшого количества снарядов и мин, создающий пехоте особый наступательный «антураж». Машина Тимофеева делала тщетные усилия вскарабкаться на подъём… Пехота отрешённо спала в десантном отсеке.

– В линию взводных колонн! – трещало в наушниках.

Дивизия шла в наступление!

– А мы, чёрт возьми, стоим! – досадовал Влад. – После учений обязательно кто-нибудь съязвит: «Сел замполит в машину – хана машине!» – Что ж! Хорошая отговорка для всех. Чем винить старую раздолбанную технику – БТРы-«шестидесятки», которые пора бы уж и на металлолом, проще свалить всё на какого-нибудь явно не причастного к этому «замполита»! Даже не на зампотеха, который, собственно, за работу этого железа-то и в ответе!

Сзади по дороге из-за стволов сосен вырулил, лязгая гусеницами, танк, остановился, выпустив облако дыма… Это было техническое замыкание танкового батальона.

– Что у тебя? – вопросительно смотрел усатый щуплый старлей двумя белыми точками на чёрном лице.

– Да вот, не тянет!..

Танкисты подцепили машину. Танк, лязгая и громыхая, легко пополз вверх, таща за собой бронированный транспорт пехоты, словно спичечный коробок. За бугром среди высоких мохнатых сосен вилась дорога, изуродованная колёсами, гусеницами техники, блестя огромными лужами с густой коричневой жижей. Вытащили. Остановились. Трос отцепили.

– Давай! Бывай! – танк двинулся дальше.

– Ну, теперь вперёд, авось ещё успеем! – лейтенант всё ещё не терял надежды.

Глухо зарычали двигатели. Машина тронулась с места, грязь коричневой массой вылетала из-под колёс. В наушниках слышался треск команд. Дивизия шла в наступление, таща за собой хвосты обеспечения. Догоняя и обгоняя эти самые «хвосты», мчалась незадачливая боевая машина, словно катер, рассекая лужи грязи, скача на ухабах, словно на волнах, спеша в «бой», в атаку, туда, куда уже ушли более удачливые товарищи.

Но грязь оказалась сильнее грузной машины. Жирная широкая лужа засосала, наконец, толстые колёса, окончательно развеяв надежды догнать наступающих. Двигатель заглох и, на этот раз надолго. В наушниках бесконечно трещали команды, раздавалась ругань.

– Броня! – трещало в шлемофоне.

Лейтенант представлял, как пехота в это время открывает люки и, держась за скобы, выбирается на броню машин.

Скоро последует команда «Земля!» И начнётся спешивание, потом – развёртывание в шеренгу, атака, «бой»… Боясь «посадить» и без того слабый аккумулятор остывающей машины, Тимофеев отключил радиостанцию. Из-за сосен пробивались лучи устремившегося к закату солнца. Лёгкий холодный ветер остужал разгорячённые головы.

– Всё, товарищ лейтенант! – Гулямов безнадёжно махнул рукой, устроился поудобней и уснул.

Тимофеев сидел сверху. Думал. На веки наваливалась тяжесть и, опустившись в люк, он незаметно «выключился».

Сон.

…Колонна с «молодняком» шла маршем. Молодые, ещё совсем зелёные, необстрелянные пацаны – вчерашние школьники. Которые ещё совсем недавно счастливо бегали по городу с белыми ленточками «выпускник». Влюблялись в своих девчонок и полагали, что вся жизнь их только начинается! О! Как наивно они это полагали! Колонна остановилась. Наступила тишина. Ни рёва двигателей, ни криков. Декабрьский мороз хрустальным звоном разносил каждый случайный звук. Словно осознавая это, какое-то мгновение никто не смел нарушить эту магическую тишину! Лишь треск радиостанций в шлемофонах… Внезапное шипенье сбоку резко нарушило это беззвучие, заставив всех вздрогнуть, но прежде, чем кто-либо смог успеть что-то осознать, в следующий миг раздался мощный разрыв кумулятивной гранаты в сочленении танковой башни. В следующее мгновение ещё более мощный взрыв боекомплекта поднялся над танком, оторвав его башню к чертям. И началось… Словно с залпа «Авроры», мир сорвался в пучину огненной бездны. Шипящие хвосты кумулятивных гранат ложились перекрёстным огнём со всех сторон. Сухие несмолкаемые очереди беспощадными шмелями свинцовых пуль впивались в мягкие мальчишеские тела. Всё вокруг наполнилось криками ужаса, паникой, хаосом. Восемнадцатилетние мальчишки в солдатских бушлатах бежали кто куда, некоторые дрожащими руками неумело всё же передёргивали затворы автоматов, которые держали едва ли не впервые, палили в разные стороны. Падали, навсегда утыкаясь лицами, выражающими полное недоумение, в мёрзлую землю.

Тимофеев полосовал короткими сухими очередями из-за коробки БТРа, сам толком не понимая куда. Туда, откуда срывался весь этот ад. Комбат майор Пронин корчился рядом с оторванной под самое колено ногой.

Вокруг него вздымались фонтанчики мёрзлой земли от ложащихся пуль. Тимофеев попытался было дёрнуться в его сторону, но одна из шальных пуль успокоила в следующую минуту орущего от боли комбата. Навсегда. Тимофеев увидел под БТРом несколько бойцов, которые вжались в землю, съёжились, подобно воробышкам. Им так не хотелось умирать! Казалось, они как дети, хотелись укрыться от смерти, спрятавшись «под одеяло».

«Ох, эти дети, дети. Зелёные мальчишки, у которых мамкины пирожки ещё из поп не повыходили»! – подумал лейтенант, вспомнив себя в первый месяц курсантской юности.

– Ползком. За мной! – скомандовал Тимофеев. И они поползли. Человек двадцать набралось их. Целых два десятка! Только два десятка из почти двухсот человек! Тимофеев вставил запал в гранату, зарядил автомат. До позиций противника оставалось немного. Необходимо было вступить в бой, чтобы прорваться или умереть. Бойцы уткнулись лицами в землю, не смея поднять голов – все были под прицельным огнём. Впереди виднелись бородатые лица. Они кричали, давая понять, что убьют каждого, кто только посмеет приподняться. Один из его бойцов был в очках и особенно выделялся ими. Тимофеев покосился в его сторону с опаской.

– Стрелять-то сможешь без очков? Без очков-то что-нибудь видишь?

– Не-а.

Летёха махнул рукой. Желание пострелять – погеройствовать сменилось реальным страхом перед возможностью умереть. И тут же родилось новое ощущение – те бородачи, в которых он только что собирался бросить гранату, так же хотят жить. И орут сейчас от страха, пытаясь запугать его солдат.

Тимофеев узнал в бородаче напротив чеченца рядового Загирова. Едва ли бы он его смог узнать с бородой на улице, но в такой ситуации… Узнал Тимофеева и Загиров.

– Уходы, таварыш лэтенант, ыды к себе домой и всем пэрэдай, что бы уносыли ноги отсуда, если нэ хатят головы свои здэс оставыт, – сухим трескучим голосом произнёс он.

– Загиров, почему-у-у?.. – только и смог выдавить Тимофеев, но не получил ответа.

Бородачи, в этот раз, дали им шанс отступить. Было такое чувство, что они висят над ними сверху, следя внимательно за тем, не подняли ли солдаты голов. И солдаты с лейтенантом, стыдясь, не поднимая глаз друг на друга, отползли. Отступили. Город вокруг стоял в руинах.

Горы замороженных трупов, искорёженные, словно дьявольским огнём, танки. Отрезанные головы, изуродованные тела молоденьких советских солдат. Мальчишек, чья взрослая жизнь так нелепо закончилась, даже толком то, не успев и начаться! «В чём они виноваты! Что же это такое! Почему? Откуда это взялось?!» – вопросы больно стучали в висках лейтенанта, не находя ответа.

Тимофеев с группкой бойцов зашёл в проём полуразрушенного дома в поисках какого-то укрытия. В пустой квартире повсюду были разбросаны вещи, изуродованная мебель тоскливо напоминала о былом уюте былого семейного очага. Всё обильно обсыпано штукатуркой. Стены издолблены язвами от пуль. Лишь детская кроватка чудесным образом стояла, словно её не коснулось всё это чудовищное действо вокруг. Лейтенант медленно, словно боясь кого-то спугнуть, приблизился и, почему-то затаив дыхание, заглянул внутрь. Отпрянул, ужаснувшись. Такого он ещё не видел. И не хотел видеть то, что осталось от ребёнка. Чьи маленькие пальчики неподвижно застыли, протянутые вверх, как будто, навстречу к его матери в поисках защиты и материнской любви. Наверное, теперь он смотрел на свою мать с небес, «гуля» ей в ответ на материнские безудержные слёзы, пытаясь понять, отчего же она не радуется ему как раньше, словно не замечает того, что он вот, совсем рядом, тянет свои ручонки… Влад отвернулся. Ком стоял в горле. И ярость. Бешеная ярость.

«Да что же это такое?! Что же это с нами случилось?» – больно давило в его висках, не давая ответа.

Он прошёл дальше. Кухня. Или точнее, то, что от неё осталось. Едва заглянув туда, лейтенант отвернулся. Женское тело лежало на полу с перерезанным горлом. Значит они сейчас вместе. Она и её малыш. Там, на небесах. Ох, если бы знать, что есть он этот «другой мир»! Так хочется, что бы он был. И что бы хоть там люди могли радоваться истинным человеческим ценностям, не обременяя себя суетой ради телесной смертной оболочки, творя преступления и нечеловеческие зверства.

«Какая она была, эта молодая женщина?» – Тимофеев обернулся и не удержался, чтобы не посмотреть.

«Не может быть! – прожгло его мозг. – Не может этого быть!» Он кинулся к ней. Встал на колено. Взял окровавленную голову девушки в ладони.

– Зденка??? – едва произнёс он.

– Здена!!! – крикнул он во весь голос, словно пытаясь окликнуть девушку из лап смерти.

– Zdenka-а-а!!!

***

 
«Говорят, на земле был Бог
Говорят, он учил добру
А у нас целый взвод полег
Где служил старшиной, мой друг
 
 
Он теперь не живой лежит
А вчера мне успел сказать
«Ах, как хочется братцы жить
Ах, как страшно здесь помирать….»
 
 
…Я возьму в медсанбате спирт
Провести людей nalью
Пусть его позывной хранит
Тишина вековых вершин
 
 
Он сегодня домой летит
Там его похоронит, мать
«Ах, как хочется братцы жить
Ах, как страшно здесь помирать…»
 

Исполнитель: Трофим. Песня: «Алешка».

Тут стены загудели звоном металлического стука…

Очнулся Тимофеев от стука по броне. Моментально отряхнул тёплую тяжесть дурного сна, выглянул в люк.

– Что случилось, братишка? – кричал из люка БРДМа лейтенант в маскхалате. Вторая машина разведчиков стояла сзади…

Вытянув БТР из лужи, разведчики ушли вперёд. Но машина по-прежнему была бездыханна. Не заводился ни один из двух моторов.

– Так, подъём! – подал команду Тимофеев, стряхивая с себя дурной сон. – Поднимай полики!

Гулямов, убеждённый в бесполезности всяких попыток отремонтировать старую «шестидесятку», с другими солдатами, вздыхая, зевая и матерясь себе под нос. – Бэтээр! Я твой нюх топтал! – приступил к ремонту…

Смеркалось. БТР шёл вперёд. Тимофеев пытался войти в связь и узнать место расположения батальона. Наконец лес закончился, впереди простиралось холмистое поле с рощами, изрезанное грязными дорогами. По полю всё ещё продолжали тащиться «хвосты». БТР летел туда, куда тянулись все эти остатки: группы пехоты, другие заглохшие БТРы, которых было множество! Вот она наша хваленая боеспособность! Фак её так! Тимофеев поёжился, остро ощущая, словно спинным мозгом, приснившийся ураганный обстрел, кровь и собственную беспомощность.

«Да! С боеспособностью нашей что-то должны отцы-командиры делать», – подумал он.

Изуродованная техникой дорога тянулась, блестя огромными лужами. Машины тянули орудия и полевые кухни, груженные имуществом. В огромной луже на подъёме надрывно рычал танк, не в силах вырваться из втянувших его объятий весны. Весны! С мощью которой даже такая грозная техника была не в силах справиться, что уж до этих юных восемнадцати – двадцати лет мальчишек! Влад задумался о Зденке. Отогнал дурной сон прочь. Он сейчас отдал бы всё за миг Здениных тёплых нежных объятий, за ощущение её нежных пальчиков на своих жёстких лейтенантских пагонах! Лейтенант поёжился. Холод пронизывал бушлат насквозь. Он вытер перчаткой мокрый замерзший нос. Что ж, любовь согревает душу солдата. С ней становится легче в самые трудные минуты….

***

 
Не уйти мне от памяти этой.
О тебе вспоминаю я даже сейчас
Когда песенка кажется спетой…
 
 
Посиневшие губы опускаю я в мех,
согреваю дыханием руки.
Ощущаю я дней вдохновение тех
Упоением кажутся муки…
 

В. Земша.

Он мечтал, трясясь в люке БТРа, о загадочно появившейся в его жизни и исчезнувшей словацкой девушке. Дорога уходила всё дальше, а количество идущих и едущих по полю только возрастало. Дивизия заканчивала наступление, закрепляясь на «занятой» территории! Когда Тимофеев разыскал свой батальон, стало уже темно.

– А-а, комиссар! – радостно воскликнул ротный, едва Тимофеев просунулся внутрь офицерской палатки. – Ну, наконец-то! А то мы тут тебя уж заждалися!

Тимофеев лишь вяло улыбнулся в ответ. Снял шапку.

– Тепло тут у вас!

– Тепло-о-о! – утвердительно кивнул головой Сидоренко. – Ты вот что, давай, перекуси. Вот тут что-то тебе оставили, – он протянул котелок, – и потом к личному составу в окопы!

– Ага, – Тимофеев протянул руку за своей «пайкой», с завистью посмотрев на других офицеров, наслаждавшихся палаточным теплом. Что ж, так уж повелось в Советской Армии. Замполиты отправлялись всегда туда, где труднее, туда, где личный состав. Чтобы они могли их поддержать не только пылким словом, но и личным примером. Чтобы наравне с рядовыми бойцами они переносили все тяготы и лишения службы. В то время, как командиры, порой, и могли себе позволить некоторую «роскошь», замполиту это было противопоказано по определению. Кто, как не они, «инженеры человеческих душ», как их иногда называли, должны были быть основой солдатского морального духа, основанного на доверии, завоевать которое, человек, греющийся в «теплушке» в то время, как солдат мёрзнет, не мог. Но, и при необходимости, кто, как не он должен был заменить командира, взвалив на себя всё бремя ответственности и воинского ремесла, что очень часто и случалось в войсках.

(«Генераторы перестройки» очернили всех, на ком держалась возрождённая «Российская Империя», в лице СССР: в их первых рядах были и армейские офицеры-политработники. А ведь, среди них было гораздо больше порядочных, честных людей с пылким горячим сердцем и чистыми руками.)